Понимающая социология как генерализирующая наука

Ориентирующуюся на человеческую субъективность веберовскую социологию тем не менее нельзя назвать гуманитарной дисциплиной в традиционном понимании, как, например, историю, которая изучает индивидуальные, обладающие культурной значимостью действия, институты и т. п. Социология как генерализирующая наука оперирует типическими явлениями, фактами, личностями, которые в ходе социологического образования понятий освобождаются от индивидуального содержания, но при этом социологические абстракции — типы — не оторваны от субъективного смысла реальных человеческих действий. По Веберу, они должны удовлетворять требованию «смысловой адекватности», причем адекватной смыслу он называет такую типическую конструкцию, в которой соотношение между ее компонентами «представляется с позиций нашего привычного мышления и эмоционального восприятия типичным (мы обычно говорим: правильным) смысловым единством»¹. Смысловая адекватность — главный критерий социологического понимания. Но это, конечно, не полное и не точное воспроизведение индивидуальной мотивации. Социологические типы дают «очищенный» по сравнению с мотивацией реального поведения смысл человеческих действий. В реальности этот смысл часто неосознан до конца, или полуосознан, или не отделен от побочных соображений, не играющих роли в данном конкретном действии. Социологические типы дают его «чистый» смысл. Поэтому Вебер называл их «чистыми» или идеальными типами. Именно такая культурно нагруженная методология стала основой веберовского социологического анализа.

Вебер неоднократно и детально останавливается на вопросе совместимости естественно-научного подхода в терминах законов и причинных связей с «культурным» видением социальных явлений. «Для естественных наук, — пишет он, — важность и ценность „законов“ прямо пропорциональна степени их общезначимости, для познания исторических явлений в их конкретных условиях наиболее общие законы, в наибольшей степени лишенные содержания, имеют, как правило, наименьшую ценность… В науках о культуре познание общего никогда не бывает ценным как таковое. Из сказанного следует, что „объективное“ исследование явлений культуры, идеальная цель которого состоит в сведении эмпирических связей к „законам“, бессмысленно. И совсем не потому, что, как часто приходится слышать, культурные или духовные процессы „объективно“ протекают в менее строгом соответствии законам, а по совершенно иным причинам. Во-первых, знание социальных законов не есть знание социальной действительности, оно является лишь одним из целого ряда вспомогательных средств, необходимых нашему мышлению для этой цели. Во-вторых, познание культурных процессов возможно только в том случае, если оно исходит из значения, которое для нас всегда имеет действительность жизни, индивидуально структурированная в определенных единичных связях. В каком смысле и в каких связях обнаруживается такая значимость, нам не может открыть ни один закон, ибо это решается в зависимости от ценностных идей, под углом зрения которых мы в каждом отдельном случае рассматриваем „культуру“»¹.

То же справедливо и по отношению к каузальному анализу. «Число и характер причин, определивших какое-либо индивидуальное событие, всегда бесконечно, а в самих вещах нет признака, который позволил бы вычленить из них единственно важную часть… Порядок в этот хаос вносит только то обстоятельство, что интерес и значение имеет для нас в каждом случае лишь часть индивидуальной действительности, так как только она соотносится с ценностными идеями культуры, которые мы прилагаем к действительности… При этом только определенные стороны бесконечных в своем многообразии отдельных явлений, те, которым мы приписываем общее культурное значение, представляют для нас познавательную ценность, только они являются предметом каузального объяснения… Повсюду, где речь идет о каузальном объяснении „явления культуры“, об „историческом индивидууме“ (мы пользуемся здесь термином, который начинает входить в методологию нашей науки и в своей точной формулировке уже принят в логике), знание законов причинной обусловленности не может быть целью и является только средством исследования»^[1][2].

Все сказанное выше приводит к выводу о коренной противоположности методологического подхода понимающей социологии Вебера и объективистской социологии, сформировавшейся в русле контовского позитивизма. Но в одном весьма важном пункте позиции этих двух направлений совпадают — в том, что касается методологического требования «свободы от ценностных суждений». Речь здесь идет, по словам Вебера, о том «тривиальном требовании», чтобы исследователь отчетливо разделял две группы относящихся к ценностям проблем: с одной стороны, проблемы установления эмпирических фактов, включая сюда ценностные мнения и суждения исследуемых людей, а также и ценностное содержание изучаемых социальных феноменов, а с другой — свою собственную практическую оценку этих феноменов, т. е. свое собственное суждение об этих фактах, свою в этом смысле оценивающую позицию. Обращение к ценностям в первом смысле этого понятия настолько же, по Веберу, неизбежно и обязательно в социальных науках, насколько вредно и должно быть избегаемо во втором. Собственно, требование «свободы от оценочных суждений» в эмпирическом исследовании, на какую бы методологию оно ни опиралось и в рамках какой бы из социологических теорий ни проводилось, является обязательным в той мере, в какой речь идет именно об эмпирической науке, «науке о действительности», как бы ни понималась эта действительность.

• [1] Вебер М. Избранные произведения. С. 378.
• [2] Там же. С. 376−377.