Концепция сепарации-индивидуации Маргарет Малер

М. Малер — венский педиатр и детский психоаналитик, чьи воззрения оформились в 1950;е гг., чему немало способствовал ее интерес к роли нарушения самых ранних отношений мать — дитя в происхождении психотических расстройств, и в частности аутизма. Своеобразным новаторством воспринимался современными ей аналитиками метод непосредственного наблюдения за взаимодействием матери и ребенка в естественной обстановке, который, несмотря на последующую критику со стороны детских психологов-этологов и экспериментаторов, оказался существенным вкладом в социально-психологическое направление психоанализа. Впервые ясно и недвусмысленно была сформулирована и развернута логика развития интрапсихических структур — репрезентаций Я и репрезентаций объекта, исходя из реально складывающихся отношений матери и ребенка, а также обозначен вклад межличностных отношений в развитие интрапсихической патологии ребенка.

У нас есть основания, таким образом, полагать, что не без влияния теории М. Малер в дальнейшем получили развитие системная семейная психотерапия, коммуникативная концепция шизофрении и модель патогенной «шизофреногенной матери». Пересмотр теории развития психопатологии повлек за собой и изменение формата и сеттинга психотерапии, в фокусе терапии оказался не изолированный от естественного окружения «пациент-на-кушетке», а семья как целое, т. е. «пациентв-системе-внутрисемейной коммуникации-в-кабинете-терапевта».

Практически все концепции генеза и терапии личностных расстройств в своих базовых положениях опираются на концепцию М. Малер, в этом смысле роль именно ее концепции в модификации психоанализа для так называемых трудных пациентов с пограничной и нарциссической патологией Я оказалась наиболее значимой. Теория М. Малер оказала, таким образом, революционное воздействие на теорию и практику психотерапии, породила новые ее направления и организационные формы, которые, как бы они ни открещивались от психоанализа как такового, уже инкорпорировали его настолько глубоко, а дальнейшее развитие коммуникативного контекста психопатологии оказалось столь плодотворным, что, собственно, и позволяет современному психоанализу считаться междисциплинарной и базовой теорией и практикой психотерапии. На наш взгляд, концепция М. Малер, так же как и несколько недооцененная межличностная теория шизофрении Г. Салливана, действительно заложила теоретические основы на сегодняшний день уже классических систем психотерапии объектных отношений (X. Кохут и О. Кернберг, Дж. Мастерсон и др.).

Возвращаясь к концепции М. Малер, отметим, что именно пристальное внимание к характеру эмоциональных связей между младенцем и матерью позволило исследовательнице увидеть отношения мать — дитя как динамическое единство противоположных стремлений — к тесной (в том числе и телесной) привязанности к матери, с одной стороны, и усилий ребенка по установлению четких разделений и границ своего Я в этих отношениях — с другой. Этот интерактивный процесс, разворачивающийся как более или менее удачное преодоление конфликта разнонаправленных тенденций развития, в терминологии Малер получил название процесса «сепарации-индивидуации». Термином сепарация, или разделение, Малер называет процесс, в ходе которого младенец постепенно формирует внутрипсихическую репрезентацию самого себя, отличную и отделенную от репрезентации его матери (Mahler, 1952, Mahler et ah, 1975). Речь идет не о физическом, пространственном, отделении от родителей или о разрыве межличностных отношений, а о развитии внутреннего чувства возможности нормального и полноценного психического функционирования независимо от матери. Индивидуация означает усилия маленького ребенка по построению собственной уникальной идентичности, восприятию своих индивидуальных характеристик, восприятию самого себя как отличающегося от всех других людей. В оптимальном варианте отношения сепарации и индивидуации разворачиваются одновременно, но могут и расходиться в силу задержки или ускорения развития какого-либо его аспекта. Отношения проходят несколько стадий, каждая из которых обслуживает витальные потребности и младенца, и матери; к ним относятся, в терминологии Малер, нормальные формы аутизма, симбиоза, собственно сепарация и индивидуация с подфазами. Опишем этот процесс подробно.

• 1. Аутистическая фаза (не путать с патологическим аутизмом) начинается с биологического рождения, т. е. отделения младенца от телесно-паразитического существования внутри материнского организма. В этот период, длящийся приблизительно три-четыре недели, младенец являет собой квазизакрытую систему в том смысле, что не осознает наличия внешнего мира и других людей вокруг себя, не дифференцирует Я и не-Я, хотя и жизненно нуждается в Другом, который выступает скорее не конкретным человеком, а, мы бы сказали, донором, тем, кто дает молоко. Другой, таким образом, безличен, младенец в этом смысле действительно не способен увидеть персонального другого, да и не испытывает в нем нужды, и в этом смысле действительно аутистичен. Другой функционален, поскольку необходим для снижения внутреннего напряжения. Вместе с тем хотелось бы, избегая упрощения, подчеркнуть чрезвычайно важную роль материнского терпения к безучастности младенца, которая похожа на безучастность возвращающегося к жизни тяжело больного человека, который тихо и старательно накапливает силы для жизни и просит не тревожить его без нужды. Так и младенческая «тихость» исполнена глубочайшего смысла, возможно, связанного с психофизиологической травмой биологического рождения сепарации, и на время требует от матери некоторого воздержания от активных любовных притязаний и избыточного тормошения младенца. Даже более того, ее предназначение состоит в том, чтобы стать буфером, барьером между ребенком и сверхстимулирующей, а потому опасной окружающей средой. Вместе с тем известные случаи послеродовой депрессии у рожениц указывают на необходимость некоторого рефрактерного периода передышки и для самой матери. Заметим, что и мать, и ребенок на фазе аутизма пребывают в глубоком единении друг с другом, просто это единение тихое, спокойное, не сверхстимулирующее и не тревожно-навязчивое. Английское слово availability, используемое многими теоретиками объектных отношений, передает, на наш взгляд, материнскую установку — быть всегда «в доступности», заботиться и ухаживать, чутко прислушиваясь к нуждам младенца, и не навязывать себя. Безусловно, многие зрелые люди способны постичь мудрость и целебность отношений подобного рода, которые, в сущности, означают — просто любить младенца, заботиться о нем, быть чутко-отзывчивым и не подавлять его, «быть вместе, но не вместо». Если период аутизма спокойно прожит, мать предоставляет в распоряжение ребенка соответствующий образец отношений для интернализации, в котором присутствует дифференциация репрезентаций Я и объекта. Нам кажется, что нечто подобное воспроизводится в терапевтических отношениях: только терпение, спокойствие и глубокая вера терапевта в то, что «все окончится хорошо», могут поддержать пациента в прохождении его через глубинно-младенческий ужас, неизбежный в настоящем самопознании и отказе от ложного, неистинного Я.
• 2. Фаза нормального симбиоза. Приблизительно со второго по шестой месяц и мать, и ребенок переходят на стадию нормального симбиоза. Другой (мать) вначале неотделим от младенческих ощущений телесного тепла, комфорта и удовлетворения его нужд; это преобъектная фаза, целостный и конкретно-индивидуальный образ матери отсутствует, он соединен с разлитой чувственностью младенца и матери. Постепенно, однако, в число нужд младенца все больше начинают включаться интерактивные элементы общения — материнская улыбка, звук материнского голоса, прикосновения и различные манипуляции с его телом, о чем он и сигнализирует матери, очень эмоционально реагируя на их удовлетворение или отсутствие такового.

В развитие идей М. Малер хотелось бы добавить следующее: нам представляется, что для нормального формирования образа телесного Я младенца важно, чтобы материнское обращение с его телом, телесными отправлениями и органами как можно более точно совпадало с ее душевным отношением, буквально передавалось посредством ее рук и тела в целом, т. е. в том смысле, чтобы они были конгруэнтны. Как кошка вылизывает котят, заботясь не только о чистоте их шкурок, но и стимулируя процессы метаболизма, кислородного насыщения и обмена, активизируя деятельность внутренних органов и т. д., так и «облизывающие» материнские движения и активные манипуляции будут содействовать развитию дифференцированной и целостной схемы тела младенца и завершенно-целостного «эллипсовидного» телесного «пра-мы», первично-архаического на стадии симбиотического единства с матерью. При соблюдении этих первичных (базовых) условий можно надеяться, что заложен фундамент внутренне непротиворечивой, дифференцированной (развитой), целостной и устойчивой самоидентичности.

Принципиальное выдвижение и последовательное развитие тезиса о взаимосвязи и взаимопереходах интерпсихических коммуникативных структур в интрапсихические репрезентации Я и значимых других позволяет услышать явственную перекличку с глубоко близкими нам идеями культурно-исторической концепции Л. С. Выготского и со всей отечественной школой патопсихологии. Так, в наших исследованиях, выполненных отчасти под обаянием идей Малер, удалось показать, к каким массивным искажениям образа телесного Я и самоидентичности в целом приводит дефицит или разрушение тесных эмоциональных связей между матерью и ребенком, в анамнезе имевшие место у пациентов с такими серьезными психическими расстройствами, как пищевые аддикции, аффективные и ипохондрические расстройства^[1].

Малер, широко использовавшая метафоры, источником которых была интроспекция и опыт работы с пациентами, описывала нормальный симбиоз как «иллюзорное переживание общих границ», в патологии доходящее до «галлюцинаторного, соматопсихического, основанного на всемогуществе, слиянии без границ»^[2]. Улыбка в ответ на появление в поле зрения материнского лица, а затем возникающая при ее обращении к малышу или просто в ее присутствии и плач при ее исчезновении, даже если малыш сыт и сух, знаменуют собой начало процесса сепарации, хотя, по мнению Малер, последняя выступает скорее как цель будущего. В реальности образ матери составляет всего лишь часть общего интерперсонального пространства «мать — дитя». Подобный преобъектный опыт содержит примитивные расщепления, когда, как изолированные острова, противопоставлены друг другу два монолитных генерализованных и сверхобобщенных паттерна качеств взаимодействия мать — дитя, где синонимически уравнены «хорошее», приятное, «доброе», минимально стимулирующее против «плохое», неприятное (приносящее боль), «злое», сверхстимулирующее (т.е. травматогенное).

М. Малер, отмечая значение фазы нормального симбиоза, в частности, пишет: «Специфическая бессознательная потребность матери состоит в том, чтобы из многообразия потенциальных возможностей ребенка выбрать такие, которые создают для каждой матери „ребенка“, отражающего ее собственные уникальные и индивидуальные потребности. Взаимные сигналы во время симбиотической фазы образуют неизгладимо запечатленные конфигурации — комплексные паттерны, — лейтмотив которых — „стань ребенком своей необыкновенной мамы…“. Другими словами, материнские послания, передающиеся всевозможными неисчислимыми способами, создают что-то вроде „зеркализующей системы эталонов“, к которой примитивное Я ребенка автоматически подстраивается»^[3].

Заметим, что Г. Салливен также придавал большое значение «прототаксической» невербальной эмоционально чрезвычайно насыщенной, эмпатической коммуникации между матерью и ребенком на самых ранних стадиях детского развития, а дефицит ее рассматривал в качестве одной из причин шизофрении. «Прототаксический модус», по Г. Салливену, может спровоцировать и искажения восприятия (материнской фигуры или терапевта), когда восприятие другого строится целиком на идентификации с ним, т. е. на нереалистической основе слияния и отождествления себя с другим. В дальнейшем ожидаемое неодобрение родителей или других значимых людей, зависимость от которых может не осознаваться, серьезно модифицирует его собственное восприятие и отношения, заставляя усваивать и пускать в ход те образцы, которые способны снизить его тревогу. По той же причине он становится избирательно селективным к тем качествам в себе, которые нравятся значимым для него взрослым; впоследствии эта привычка распространяется на самый широкий круг людей. На основе такой концентрации на оценках других строится, по мнению Салливена, самость ребенка, навязанность и искаженность которой он впоследствии стремится исправить путем «установления согласованности» между собственными оценками и оценками других людей^[4].

Таким образом, мы видим всю сложность и неоднозначность роли симбиотических связей. В начале человеческого развития, когда младенец психологически еще не созрел для сепаратного существования, симбиоз витально необходим для его выхаживания и выживания; «продлевающийся» симбиоз, отвечающий уже не столько нуждам младенца, сколько личностной незрелости самой матери, способен превратиться в «злокачественный» и насильственный, фиксирующий зависимость и препятствующий психологическому рождению человеческой индивидуальности. Именно из этих посылок исходит М. Малер, очерчивая подфазы сепарации-индивидуации, каждая из которых знаменует собой шаг на пути достижения независимости в диаде. В соответствии с их временной последовательностью они обозначаются как дифференциация, практикование, сближение и либидиналъная константность объекта.

3. Фаза сепарации-индивидуации.

А. Началом подфазы дифференциации М. Малер считает возраст 6—10 месяцев. Наибольшего развития в этот период достигает способность к перцептивному различению и усложнению дистантной сенсорики, благодаря которым ребенок начинает выделять материнское лицо, отличая его от незнакомых и чужих лиц, о чем свидетельствуют чередование улыбки и плача. Еще одно открытие ребенка — различие между миром, доступным его протянутым ручкам, и миром недосягаемым, как к нему ни тянись.

Б. Подфаза практикования (10—11 месяцев — 1,5 года) богата открытиями, совершаемыми благодаря развитию локомоторных движений, активному освоению пространства посредством ползания и первых шагов. Этот период М. Малер называет началом «психологического рождения» ребенка. Впервые ребенок, повинуясь собственному интересу, способен физически отдаляться и возвращаться к матери, пространство их взаимодействия за счет этого существенно расширяется, более того, ребенок пробует себя в самостоятельном управлении физической дистанцией, как, впрочем, и мать получает большую свободу перемещения. Здесь следует подчеркнуть, что практикование взаимного дистанцирования — процесс, полный как радостей, так и тревог. Эмоционально ребенок остается очень зависимым, неуверенность балансируется сохранением зрительного контакта (оба — и мать, и ребенок стараются не выходить из поля зрения друг друга, поддерживать и вербально-интонационную связь). Малыш начинает также более активно вовлекаться в игры с другими детьми, однако время от времени поглядывая в сторону мамы, а то и внезапно прерывает игру, бросаясь в ее объятия или утыкаясь ей в колени, как бы возвращаясь в свой родной дом.

В. Ключевой и решающей, от которой зависят нормальное здоровое чувство уверенности или глубокая интрапсихическая травма, чреватая расстройствами пограничного уровня, считается подфаза сближения, или, как ее иначе называют, фаза воссоединения (15—18 месяцев — 2,5 года). К локомоторной свободе добавляется овладение языком и членораздельной речью, что расширяет жизненное пространство и за счет возможности символизации отношений. Диадические отношения все более трансформируются, включая третьих лиц, особую роль играет полноценное появление отцовской фигуры и его более активное участие во взаимодействии как диадическом, так и триадическом. В результате всех этих изменений усиливается чувство уверенности в себе (порой доходящее до абсурдной, «бесшабашной» и экспансивной самоуверенности) и настойчиво отстаивается желание существовать «отдельно», независимо и одновременно возникает, ясно оформляясь, острая потребность в сохранении поддержки и положительной эмоциональной связи с матерью. Мать должна обеспечить ребенку и инициацию автономии, и оказание поддержки в то время, когда ребенок и нуждается в поддержке, и отталкивает ее, громко провозглашая знаменитое «Я сам!», даже когда падает и плачет от боли и разочарования.

Знаменитый «кризис трех лет», или кризис стадии сближения, как феномен рождения Я широко известен и признан этапной вехой развития личности. М. Малер привлекает внимание к важности наличия «либидного» (читай: любовного), а не отталкивающе-агрессивного, материнского отношения к детской «неотложной» потребности «возвращения к неизменно хорошей маме» на этом отрезке достижения, если так можно сказать, взаимного взросления. Если же мать в своем реальном поведении или фантазии окажется не готовой принять ребенка вместе с его противоречивыми чувствами и отношениями в «свой дом», последствия для развития дефицитарного и нарцисси;

юз чески уязвимого образа Я будут весьма вероятны. «Если первичная забота матери о своем ребенке, ее функция отзеркаливания оказывается непредсказуемой, нестабильной, тревожной или враждебной, тогда процесс индивидуации ребенка протекает без надежной и прочной точки опоры (frame of reference) для перцептивной и эмоциональной проверки. Результатом станет нарушение примитивного чувства Я» (цит. по: Masterson J. Р. 26). Интерпретируя М. Малер, содержание базового конфликта Дж. Мастерсон видит в неразрешимости дилеммы между стагнацией в развитии (и в этом смысле — сохранением зависимости, перерастающей в прилипание, а затем в страх поглощения) и попыткой движения в сторону автономии, заранее обреченной на изоляцию от матери и ее отвержение.

Подобные тупиковые паттерны имеют тенденцию к фиксации и навязчивому воспроизведению, особенно при встрече с неопределенностью или в ситуациях, генерализованно воспринимаемых как угроза потери самоуважения, независимости, привязанности и т. д., что хорошо иллюстрируют примеры из психотерапевтической практики, к которым мы обратимся в последней главе нашей книги. Сейчас же укажем только, что, согласно М. Малер, своего рода гарантией выхода из описанного тупика могла бы стать способность матери выдерживать весь комплекс противоречивых чувств, и собственных, и чувств ребенка, включая как негативизм, так и прилипание, сохраняя эмоциональную поддержку, теплоту и толерантность к амбивалентности, свойственной на данном этапе развития как ребенку, так и ей самой.

Г. Подготовленная всеми предшествующими подфазами, последняя из них максимально связана с собственно интрапсихическими процессами, относящимися к «либидной объекти Я-константности», иными словами, с образованием внутреннего стабильного и позитивного образа (репрезентации) самого себя и позитивного образа (репрезентации) матери в их отдельности, неслитности друг с другом. При условии, что эта важная задача развития успешно реализуется, ребенок оказывается способным переносить физическое отсутствие матери, «не теряя ее», внутренне ощущая ее поддерживающее отношение, а следовательно, сохраняя устойчивый и поддерживающий образ самого себя и паттерн стабильных надежных поддерживающих человеческих отношений.

Достижение «либидной константности» означает также, что достигнута и интеграция позитивных и негативных материнских интроектов, т. е. в значительной степени преодолено примитивное расщепление; если интеграция не полностью завершилась, велика вероятность, что взрослеющий ребенок сохраняет (иногда до взрослости) два прямо противоположных и чередующихся паттерна отношения к себе и другим — либо чрезмерно зависимый, нереалистический, идеализированный, либо столь же нереалистический, но враждебно-отвергающий, порицающий и карающий. Подобные паттерны Я- и объект-репрезентаций, фиксируясь, ведут к серьезным нарушениям объектных отношений во взрослом возрасте и увеличивают риск личностной психопатологии. Именно эта проблема, т. е. связь нарушения объектных отношений, сложившихся в первые три года жизни ребенка (в доэдипальный период), с развитием нарциссической и пограничной патологии будет специально выделена при дальнейшем изложении концепций X. Кохута и О. Кернберга; расстройств психотического уровня здесь мы затрагивать не будем.

• [1] Соколова Е. Т. Самосознание и самооценка при аномалиях личности. М., 1989.
• [2] Цит. по: Тайсон Р., Тайсон Ф. Психоаналитические теории развития. Екатеринбург, 1988. С. 117.
• [3] Цит. по: Masterson J. Psychotherapy of the Borderline Adult. N. Y., 1976. P. 25.
• [4] См., в частности, Блюм Г. Психоаналитические теории личности. М., 1996. С. 103—104, 115—116.