Предисловие. 
Дискурсные формации : очерки по компаративной риторике

В последние десятилетия немало говорилось и писалось о недостаточной определенности компаративистики, о расплывчатости границ данной области научного познания, где неизгонимая позитивистская архаика тесно соседствует и переплетается и с методологическими откровениями XX столетия, и с пост-структуралистской произвольностью.

Расхожим определением компаративистики является следующее: «сравнение двух или более литературных произведений, созданных в разных языковых культурах»^[1]. Однако уподобление и расподобление наблюдаемых явлений служит универсальным средством их познания. Разноязычность сопоставляемых текстов — момент, бесспорно, существенный, но методологически не принципиальный. Наличие сравнительного рассмотрения отдельных фактов в историческом исследовании еще не свидетельствует о «компаративности» его методологии, а если сопоставление не носит исторического характера, то идентифицировать его как компаративистское и вовсе нет оснований.

Современная компаративистика сформировалась под решающим влиянием «Анналов» М. Блока, Л. Февра, Ф. Броделя. И, тем не менее, в редакционной статье «Анналов» за 1988 год вновь был сформулирован призыв «более глубоко разработать компаративный метод, о необходимости которого говорится постоянно, но который применяется лишь в виде исключения»^[2]. Нижеследующие очерки — один из возможных откликов на этот призыв, разрабатывающий дискурсоведческую проблематику современной (неклассической) риторики и коммуникативистскую типологию модусов сознания как Мы-, Он-, Яи Ты-ментальностей.

Одновременно предлагаемая вниманию читателя книга — отклик на призыв моего давнего студенческого друга Михаила Эпштейна освободиться от страдающего зависимостью «пост» мышления, воспринять современность не «под знаком „пост“», а «как „прото“, как подступ к новой эпохе, набросок новой культурной формации»^[3].

Разрабатываемая в ответ на эти призывы версия неориторики в основе своей ориентирована на «реонтологизацию» гуманитарных исследований и методологически противостоит агрессивному «ниспровержению онтологического фундамента рациональной науки»^[4], осуществляемому деконстукционистской эпистемологией Жака Дерриды, его единомышленников и эпигонов. В отличие от Дерриды, последовательно отрицавшего возможность своей «грамматологии» как науки, находятся продолжатели, придающие «проекту грамматологии статус научного знания», усматривая в этом «процедуру делегитимации научного статуса филологии» и отводя ей место «в ряду тех наук прошлого, исторический факт существования которых может вызывать сегодня разве что антропологический интерес»^[5]. Подчеркну, что развиваемая мною версия неориторики при всей своей инновационности подобного отношения к филологической традиции решительно не приемлет.

Книга делится на два раздела. Первый составили очерки теоретического содержания, включая разработку риторических характеристик самого теоретизирования. Здесь предлагается обоснование неориторики коммуникативных стратегий, ведению которой подлежат — в конечном счете — не только вербальные, но и иные сферы и способы коммуникативного взаимодействия людей. Специальное внимание было уделено возможностям неориторического подхода к некоторым актуальным нарратологическим проблемам: событийности и анарративности.

Во втором разделе представлены опыты компаративно-дискурсного анализа. Тексты разнообразной природы рассматриваются как явления дискурсивных практик^[6] общения, принадлежащих к различным типам ментальности. Автор надеется, что неоднократное применение вводимых в теоретическом разделе категорий на весьма разнородном материале поможет терпеливому читателю освоиться в кругозоре компаративной риторики.

Существенное место в очерках второго раздела отведено неориторической трактовке художественных и, в частности, стихотворных текстов, чей статус в культуре длительное время представлялся столь своеобразным, что выводил их за рамки классической риторики, требуя для себя поэтики. Художественная словесность являет собой высшую форму вербально-коммуникативной культуры. Поэтому аналитический опыт, накапливаемый в исследованиях художественного письма, обладает значительным эвристическим потенциалом при обращении к дискурсам иного рода. Тем более что обсуждаемые в книге дискурсные формации едины для самых различных сфер и практик текстообразования.

Очерки — не главы, хотя они концептуально едины и располагаются в неслучайной последовательности. В принципе их можно читать по отдельности и почти в любом порядке. Особое положение среди них принадлежит очерку четвертому, где эксплицируется система категорий, составляющая аналитический инструментарий всех последующих исследований. Этот инструментарий сведен для наглядности в «Сопоставительную таблицу дискурсных формаций».

Относительная автономность очерков вынуждала иногда прибегать к повторам, в особенности, некоторых ключевых цитат, если они представлялись действительно необходимыми и в одном, и в другом контексте. Особенно часто цитируется М. М. Бахтин, продолжением «металингвистических» поисков которого мне представляются предлагаемые вниманию читателя очерки. Для экономии места ссылки на работы Бахтина из Собрания сочинений в 7 томах (издание ИМЛИ) даются не в сносках, а непосредственно в тексте: в скобках указываются том (первая цифра) и страницы (последующие цифры); ссылки на издание «Эстетика словесного творчества» (М., 1979) сокращенно обозначаются, как это принято, ЭСТ; на «Вопросы литературы и эстетики» (М., 1975) — ВЛЭ. Курсив во всех цитатах принадлежит Бахтину и другим цитируемым авторам.

Завершить это краткое предисловие я хочу словами благодарности моим соратникам по альманаху «Дискурс» И. В. Силантьеву, Ю. Л. Троицкому и Ю. В. Шатину (приобщившему меня к неориторике), моим зарубежным, но духовно близким коллегам Игорю П. Смирнову, Ежи Фарино и Вольфу Шмиду, коллегам по кафедре теоретической и исторической поэтики РГГУ, а также, увы, уже покойным Г. А. Белой, С. Н. Бройтману, Э. А. Бальбурову, М. М. Гиршману, Н. Д. Тамарченко. Дружба и, по слову Бахтина, «диалогические отношения» со всеми этими столь различными людьми существенно повлияли на течение мысли, приведшее к появлению предлагаемых очерков.

И, наконец, я приношу свою самую глубокую благодарность всем моим ученикам и слушателям читавшихся мною курсов, студентам, аспирантам, докторантам. Ибо поистине первична в науке фигура Ученика, то есть вопрошающего. Во всяком случае, о себе могу с уверенностью сказать, что без возможности, необходимости и потребности объяснять другим приходившие в голову соображения, я бы очень многого не осознал и не осмыслил из того, что здесь записано.

• [1] Западное литературоведение XX века. Энциклопедия. М., 2004. С. 188.
• [2] «Анналы» на рубеже веков. Антология. М., 2002. С. 13.
• [3] Эпштейн М. Н. Постмодерн в русской литературе. М., 2005. С. 466.
• [4] УрусиковД. С. Грамматология. Т. 1: Нарратология. Липецк, 2009. С. 203.
• [5] Урусиков Д. С. Грамматология. С. 196, 205.
• [6] Следует, по-видимому, оговорить и подчеркнуть нетождественность часто используемых в книге слов «дискурсный» (относящийся к дискурсу как результату, — например, дискурсный анализ) и «дискурсивный» (относящийся к дискурсии как процессу, —например, дискурсивная практика).