Нарративная юриспруденция как методологическая концепция в современной западной философии нрава и пространстве междисциплинарных практик

Современная гуманитарная наука, в том числе юридическая, является частью обширного пространства междисциплинарных практик. Основой междисциплинарного взаимодействия здесь является интегративная, коммуникативная картина научного мира, на основе которой происходит создание новых исследований. Методология права, основанная на использовании синтетических междисциплинарных исследований, не является новацией. Уже в раннее Новое время в философии и истории трансформировался опыт средневековой схоластики, что породило новые научные школы, направления и методы. Позднее, как ответ раннему позитивизму, возникла историческая школа К. Ф. Савиньи и Г. Пухты, ключевым моментом которой стало понимание правовых явлений, основанное на историческом опыте.

Нарративная юриспруденция — сравнительно новое направление в отечественной философии права. Оно зародилось в 60-е гг. прошлого столетия в США. Сущность его заключается в изучении права, как живого межличностного общения, овеществленного в форме повествования (рассказа). Суть нарративной юриспруденции формулирует Дж. Р. Элкинс. Он указывает, что.

«мы создаем нарративную юриспруденцию, когда пытаемся увидеть и рассказать истории, происходящие в мире права». К такого рода повествованиям Дж. Р. Элкинс относил истории, рассказывающие о том, как кто-то решил стать юристом, истории, происходящие в офисе юридической компании. Сюда же американский автор причислял истории, рассказанные в зале суда, а также истории, рассказанные представителю противоположной стороны в судебной тяжбе. Особое место Дж. Р. Элкинс уделял историям, выходящим за пределы мира права, однако созданные и оформленные при помощи права^[1].

Такое субъективное переживание права было воспринято в правовой науке благодаря феноменологии и герменевтике как специфическим методам исследования права. Феноменологические и герменевтические подходы к восприятию права ориентированы на коммуникацию как его ключевое свойство, имманентно присущее праву. Право в этом случае воспринимается не как «вещь», противостоящая человеку, но как часть его собственной субъективно-объективной реальности. Такой подход практически исключает из рассмотрения «силовые» аспекты природы права.

Таким образом, нарративная юриспруденция может быть определена как особый способ осмысления права, исходящий из того, что право конструируется и состоит из историй, представленных в наиболее известном и публичном виде в судебных разбирательствах. Сам термин «нарратив» связан с латинским термином «gnarus», т. е. «знающий», «эксперт», «осведомленный в чем-либо», восходящим, в свою очередь, к индоевропейскому корню «gno» — «знать». X. Миллер обращает внимание, что тот же корень лежит в основе «анагнорозиса» — термина, которым Аристотель определял момент «открытия» в трагедии. В свою очередь, термин «наррация» означает «устный или письменный отчет о чем-то, рассказ истории». К нему восходят термины «когнитивный», «гнозис», «диагноз», «физиогномия» (искусство определения характера по чертам лица), а также «норма», «нормальный» (от латинского «норма», означающего измерительную линейку). Рассказывая, индивид нс только прослеживает последовательность событий, но и интерпретирует их, поэтому наррация с необходимостью есть гнозис, т. е. рассказывание о чемлибо тем, кто осведомлен. Но это также и диагнозис, т. е. акт идентификации или интерпретирования посредством дискрими;

пирующего чтения знаков" .

«Минимальное» определение нарратива дано Барбарой Хернстайн Смит: «кто-то рассказывает кому-то, что что-то произошло». Различны пути, какими о том, что произошло, можно рассказать. Эти различия зависят от того, кто рассказывает: различные рассказчики и различные группы людей располагают разными способами поведать о том, что заслуживает внимания других. Но различны и способы, какими эти различия можно объяснить и типологизировать, по-разному определив истории, по-разному помыслив их социальные и культурные функции.

Выше было показано, что идея нарратива не нова. В античное время термин «narratio» употреблялся для обозначения той части речи оратора, которая следовала за провозглашением тезиса. Изменчивость этого понятия в греческой и римской культуре привели к тому, что значение стало подвижным и сложным в употреблении. Преобладающими типами античного нарратива были пересказанные речь и диалог. Еще досокрагики, изучая природу языка и мысли, создали первые формальные металингвистические термины. Они хорошо известны: это «epos» (традиционная история, эпос) и «muthos» — вымышленная история или сюжет в понимании Аристотеля. Последний в своей «Поэтике» впервые рассматривает повествование как «нормативный ориентир действий» применительно к античной трагедии. Медиум на сцене античного театра разыгрывал фактическое событие. Философы и риторы выработали различения между «muthos» и «logos», «logos» и «doxa». Muthos’y предшествовал epos: отдельные эпизодические истории посредством мифологических повествований были тематически организованы, а посредством сюжета приобрели идею. Сюжет, понятый как имитация действия, — главное, что различает между собой epos и muthos. Аристотель в «Поэтике» заметил, что самой важной ха;

^{, s} Miller Н. Reading Narrative. Oklahoma: University of Oklahoma Press, 1998. P. 47.

рактеристикой повествования является сюжет. Хорошая история.

_R 39.

имеет начало, середину и конец, ооразуя законченное целое .

Тот же Аристотель в шестой книге «Никомаховой этики» противопоставляет «praxis» и «poiesis»: первое содержит свою цель в самом себе, второе нацелено на что-то отличное от себя, на воплощение идеи, которая имелась у создателя произведения. На этой основе Аристотель выделяет «теоретическое», «практическое» и «поэтическое» знание, понимая под последним те виды активности, которые порождают результаты, остающиеся ко времени, когда действие уже завершено. Разновидностями «поэтического» знания являются картины, изображенные художником, тексты, написанные философом, и конституция, составленная законодателем.

Следующим этапом осмысления нарратива стала средневековая схоластика. В этот период поле поиска нарративной природы права оказалось в значительной степени сужено. Глоссаторы, занимаясь интерпретацией, не ставили своей целью поиск истины в текстах греческих и римских авторов. В эпоху Возрождения, когда «Исповедь» Августина была в значительной степени переосмыслена М. Лютером и Ж. Кальвином, начался новый этап в нарратологии. Акцентируется внимание на отдельной личности и индивидуальной истории, тогда как общая история рассматривается как переплетение всех историй. «Повествование в этот период рассматривается как выражение творческой сущности индивида». Жизнь отдельной личности представляет собой осмысленное целое в форме истории, а история социума предполагает переплетение этих историй. Литературный нарратив в этот период осмысляется не столько как часть поэтики и риторики, сколько с позиций психологии творчества — как воплощение «творческой индивидуальности»⁴⁰.

В Новое время нарративное понимание права не было выражено в форме академической концепции, поскольку, как уже отмечалось выше, наррагология является частью междисциплинарных практик, оформившихся лишь к середине прошлого века. Тема «нарратива» стала поворотным пунктом в стиле.

• 39 Трубина Е. Г. Нарратология: основы, проблемы, перспективы. Материалы курса. Екатеринбург, 2004. С. 8.
• 40 Байтеева М. В. Язык и право. Казань, 2013. С. 207.

мышления послевоенного времени. Начало этого процесса было связано с попыткой осмыслить «текстуальность» тех явлений, которые присутствуют в праве, истории и социологии и в которых отражаются жизнь и деятельность человека. Новую актуальность проблемы нарратива обрели после исследований в области структурной лингвистики В. Проппа и К. Леви-Стросса. Активное изучение нарратива привело к формированию большого количества его разнообразных теорий, из которых самыми принципиальными, по мнению X. Миллера, являются следую;

щие :

• — теория русских формалистов В. Проппа, Б. Эйхенбаума и В. Шкловского;
• — диалогическая теория нарратива, у истоков которой стоял М. Бахтин;
• — теория «новой критики» Р. П. Блэкмора;
• — неоаристотелианские теории Чикагской школы (Р.С. Грейн, У. Бут);
• — психоаналитические теории (3. Фрейд, К. Берк, Ж. Лакан, Н. Эбрахам);
• — герменевтические и феноменологические теории (Р. Ингарден, П. Рикер, Ж. Пуле);
• — структуралистские, семиотические и тропологические теории (К. Леви-Стросс, Р. Барт, Ц. Тодоров, А. Грсймас, Ж. Женетт, X. Уайт);
• — марксистские и социологические теории (Ф. Джеймисон);
• — теории читательского восприятия (В. Айзер, Х.Р. Яусс);
• — постструктуралистские и деконструктивистские теории (Ж. Деррида, П. де Ман).

Каждое из направлений порождает множество идей, направлений в теории коммуникации. В конечном итоге в качестве некоего текста стало рассматриваться все: литература, культура, общество, история и сам человек. В процессе «приобщения» к тексту человек как бы «вставляет себя» в определенную ситуацию, и таким образом «понимает» происходящее. Тем самым теория нарративности делает наглядными экзистенциальные ^41[2]

проблемы бытия. Язык выводит «на поверхность» текста все, что не может быть внешне выражено или наглядно другими способами.

Необходимость рассмотрения нарратива в качестве символической конструкции формы языка, побудило французского исследователя Пьера Рикера выделить следующие основные характеристики для решения онтологических проблем⁴²:

• — нарратив «рассматривается через призму разных временных промежутков — рассказанное время, время рассказа, время переработки рассказа»;
• — простая форма нарратива нацелена на линейные структуры времени, сложные — на уровень медиализации форм репрезентации;
• — нарративы проектируют действия, т. е. содержат в себе телеологию;
• — в нарративе пространство и время конституируются как единое целое.

Интерпретируя текст, субъект не просто пытается его понять, но и наделяет его своими собственными смыслами, решая для себя сущностные, бытийные вопросы. Важную интегрирующую роль нарратива в восприятии действительности П. Рикер называет «синтезом гетерогенного». Эффектом подобного «гетерогенного синтеза» является упорядочение через текст повествования восприятия субъекта, и, что важнее, появление новых смыслов. На это ссылается также и Я. Шапп в своей феноменологии повествования права.

Его концепцию поддерживает В. Кравиц, который ставит вопрос об актуальности нарратива в современных условиях. Причиной такого нового обращения к нарративу является система коммуникации современного человека. Под воздействием Интернета, СМИ, «живое общение» уходит в прошлое и заменяется социальными сетями. В этом случае диалог уже не имеет такой же силы и значения, как раньше в складывании современного восприятия действительности. В. Кравиц находит примеры «непреходящего значения повествования», ссылаясь, в частности, на «историю сотворения мира, как она рассказана в Библии». Кроме того, по мнению В. Кравица, существует целый ряд.

⁴² Там же.

дисциплин, которые наряду с теологией и независимо от нее занимаются нарративным подходом в данной сфере. Примером могут являться «история права и литература, последняя также во взаимосвязи с правом». Только в таком междисциплинарном взаимодействии В. Кравицу видится будущее для развития нарратива как метода, подхода и направления в гуманитарной науке. «Нарративная юриспруденция в качестве формы юридической коммуникации права на уровне человеческих действий и событий необходимым образом занята нормативным пониманием, вне которого оперативное участие в правовой коммуникации невозможно»^[3].

Нарратив «транспортирует» содержание определенных правил (норм) от одних субъектов другим в исторически изменяющемся мире. Уже в этом смысле право выступает как реальность с теми значениями, которые появляются через коммуникацию и социализацию в рамках символов языка. Интенцию такого соотношения могла бы исследовать феноменология, которая владеет приемами анализа структур сознания и его направленности на окружающий мир и наоборот. Этот процесс можно выразить в упрощенной схеме Бергмана-Лукмана: мысли оформляют содержание идей; определенные средства влияния (особенно с помощью языка) позволяют претворить эти идеи в реальность; практика выступает возможностью достижения поставленных целей^[4].

В современном обществе коммуникация права характеризуется определенной анонимностью. Она строится из отдельных правовых коммуникаций, которые в повседневной практике нормативно связаны между собой, т. е. структурно, организационно и процедурно состыковываются друг с другом. Новый взгляд на интерпретацию смыслов права посредством нарратива изложил в своей работе «Правовое воображение» Дж. Б. Уайт. Автор сравнивает правовые и художественные тексты, обращая внимание на сходство приемов изучения посредством образов. Дж. Б Уайт предлагает своим читателям изучать право и литературу вместе. Он видит в этом необходимость восприятия права посредством общих методов, образов и смыслов^[5].

Подвиды нарратива в этой концепции включают мифы, народные и волшебные сказки, правдивые и вымышленные истории и некоторые исторические, правовые, религиозные, философские и научные тексты. Но не всякий текст, по мнению Дж. Б. Уайта, может относиться к объектам правового восприятия.

В американской юридической литературе в этом направлении были выделены два подхода^[6]:

• 1) традиционный подход к «праву и литературе»;
• 2) переосмысление «нрава и литературы с позиции юриста.

Литературные нарративы, например, включают истории (беллетристику), охватывающие различные формы прозы, такие как роман. Имеется, однако, широкий спектр смешанных форм, поскольку нарративы представлены также в виде поэтических произведений, эпоса, драмы, музыки, фильма, балета и с определенными изменениями в визуальных искусствах. Каждый из этих видов в свою очередь включает подвиды. Роман предполагает такие жанры, как героический и рыцарский, приключенческий роман, детективные истории, записки путешественников и воспитательные романы, все они структурируются вокруг развивающегося во времени сюжета. Именно воспитательный роман, в первую очередь, может послужить примером интерпретации. Интересно наблюдать, как воспитательный роман уже стал важным жанром в экологических нарративах. Он служит, например, для обрисовки возможных экологических сценариев того развития, через которое, как ожидается, пройдет главное действующее лицо (человечество, Западная культура, цивилизация, дети третьего мира и т. д.). Однако детальное изучение большого числа научных тсксов, посвященных экологической проблематике, позволило обнаружить нарративные структуры, более похожие на структуры воспитательного романа, нежели на логически безупречное изложение гипотетико-дедуктивной мысли.

Т. Шеффер, во многом ссылаясь на работу С. Хауерваса, сосредоточил внимание на повествование как способе переосмысления этики юриста. Основной его работой является критический разбор поведения Аттикуса Финча — главного героя известного романа Харпер Ли «Убить пересмешника». Нарратив здесь выступает основным источником для воспитания чувства справедливости читателя, служа основой для формирования мировоззрения юриста⁴.

Такой подход неоднозначно оценивается в юридической науке. Наиболее критический взгляд на роль нарративного похода рассмотрен в работе Б. Мелкевика «Говорите на языке „нового нарратива о праве“, или о том, как политкорректность „юридически“ узаконивает себя»⁴⁸.

Автор обращает внимание на важность философии права для современной юриспруденции, но в то же время видит опасность в появлении зависимости от сторонников нарратива о праве. Такой дискурс, считает автор, может привести к «политическим играм», а нарратив станет средством в этих играх. С помощью романа Дж. Оруэлла (1984) автор статьи показывает, что «наша реальность отражается в языке и с помощью языка». Дж. Оруэлл обнаружил слабое место естественного языка, через которое этатизм, идеология и властная организация могут «с легкостью править, манипулировать всегда находящейся в жадных руках властью, укрепляя ее в пользу светской, теократической или юридической олигархии». В этом отношении Б. Мелкевик считает даже И. Канта заложником философии справедливости, полагая, что, в конечном счете «не следует адаптировать кантианскую философию к области права, поскольку ей не хватает элемента диалогичности и публичного мнения». Какой же выход видит Мелкевик из этого спора с нарративисгами? «Что делать? Не остается ничего иного, как заниматься гем, что.

• 47 Shaffer T. The Moral Theology of Atticus Finch // Journal of Legal Education. 1981. № 42. P. 181.
• 4S Мелкевик Б. Философия права в потоке современности // Российский ежегодник теории права. 2008. № 1. С. 527−545.

они презирают! Мысль! Разум! Критика! Одним словом, работа.

умом…" .

Таким образом, на сегодняшний день значение нарративной юриспруденции, как методологической концепции в современной западной философии права и пространстве междисциплинарных практик, далеко не бесспорно. Онтологическая природа права, как известно, проявляется в трех основных аспектах: знак, символ и социальное взаимодействие. Бесспорным достоинством нарративной юриспруденции в этом отношении представляется то обстоятельство, что она позволяет исследовать каждый из этих аспектов во всей полноте их взаимодействия, избегая их прямого противопоставления. Как разновидность постмодернистского подхода к праву, нарратология представляет собой достаточно разработанную методологическую концепцию, дополняющую коммуникативную природу мира права. Нарративная юриспруденция вновь обращает внимание исследователей на этическую составляющую правовой культуры, открывая перед ними новые исследовательские возможности.

К сожалению, долгое господство позитивистских подходов к праву и отсутствие опыта междисциплинарных исследований лишило отечественных специалистов возможности непредвзято изучить новую методологическую концепцию в момент ее зарождения. Поэтому в российских исследованиях нарратологию воспринимается подчас незаслуженно критически, отчего страдает вся гуманитарная культура, столь важная для развития профессионального правосознания юриста. Вместе с тем следует помнить, что отказ от формализации права может привести к его растворению в идеологических подсмыслах. Тогда будет потерян основной смысл права — его объективность. Но настаивать на полном отказе от коммуникативных междисциплинарных моделей в современном мире — значит существенно сузить познавательные возможности юриспруденции, ограничить восприятие событий через призму индивидуального видения и затруднить воспитание в человеке чувства справедливого.

⁴⁹ Мелкевик Б. Почему стоит изучать философию права? / Юриспруденция в поисках идентичности. Сб. статей, переводов, рефератов. Самара, 2010. С. 231−241.

• [1] James R. Elkins. What Exactly Is «Narrative Jurisprudence»? Вводная лекция, прочитанная студентам юридического факультета Университета Западная Виргиния//Правоведение. 2011. № 6. С. 194.
• [2] Рикер П. Время и рассказ. Т.1. Интрига и исторический рассказ.М., СПб.: Университетская книга, 1998. С. 85.
• [3] Кравиц В. Нарративная юриспруденция или теория правовойкоммуникации. Размышления о феноменологии повествования права //Правоведение. 2012. № 1. С. 18−32.
• [4] Kommunikative Konstruktion von Moral / hrsg. J. Bergmann, T. Luckmann. Bd. 1. Struktur und Dynamik dcr Formen moralischer Kom-munikation. Opladen, 1999.
• [5] White J. В. The Legal Imagination. Chicago, 1973.
• [6] Элкинс Дж. В чем сугь нарративной юриспруденции? / пер. сангл. Е. Г. Самохиной // Правоведение. 2011. № 6.