Русский христианский неоплатонизм

Ренессанс неоплатонической эстетики приходится на конец XIX в. в России и связан с так называемым русским религиозно-философским ренессансом. Программу эстетики этого типа находим у В. С. Соловьева, эстетическое наследие которого оказалось намного неоднозначнее, нежели предполагал он сам (на его идеи опирались, например, русские символисты, к творчеству которых сам философ относился сугубо отрицательно). Именно важностью эстетики Соловьева оправдывается ее рассмотрение в пособии, посвященном периоду XX в. Эстетика Соловьева построена в религиозной парадигме. Сопоставляя природу и искусство (вернее, прекрасное в природе и искусстве), Соловьев, в отличие, например, от Гегеля, считал природу (творение) основным носителем прекрасного, поскольку в творении вполне выразилась совершенная воля Бога и творение некоторым образом является носителем красоты самого Творца (платонизм). Искусство же, как деятельность человеческая, находится «ниже рангом» и всегда является только приближением к божественной красоте природы. Вместе с тем творческая деятельность человека является и подражанием творчеству Бога, и приближением к божественному идеалу. Человек не просто творит и тем преображает реальность — он приближает мир к Богу и преодолевает греховное начало. Творчество становится религиозным действом с эсхатологическим элементом (у Вяч. Вс. Иванова этот взгляд перерастет в представление о художнике как о творце-демиурге). С этой точки зрения Соловьев отрицает крайности теории чистого искусства, поскольку художник ответственен перед Богом и перед человечеством, а любое творчество может быть судимо с нравственной точки зрения (здесь противоречиво преломились некоторые взгляды Р. Вагнера и Ф. Ницше). Красота, или воплощенная идея, есть лучшая половина нашего реального мира, именно та его половина, которая не только существует, но и заслуживает существования — отмечает В. С. Соловьев в работе «Красота в природе». Анализируя причины безобразного в животном мире, В. С. Соловьев приходит к выводу, что для создания действительно безобразного образа недостаточно одной бесформенности, необходима отвратительная форма. Примером такой отвратительной формы выступает червь, поскольку «форма червя есть прямое выражение, обнаженное воплощение двух основных животных инстинктов — полового и питательного — во всей их безмерной ненасытности». Очевидны переклички не только с Платоном, но и с Чернышевским, к которому Соловьев относился с неизменным уважением. В качестве иллюстрации второй причины, безобразного в природе, Соловьев использует образы улитки и слизняка, которые «не только сохраняют безобразный тип червя, они отвратительны также и, но своей бесформенности и мягкотелости, совершенно не соответствующей их сравнительно сложной внутренней организации. Та же причина — преобладание бесформенной массы — делает некрасивыми и таких высших животных, как киты и тюлени. Впрочем, поскольку это зависит здесь от чрезмерного накопления жира, следовательно, от излишнего питания, наша вторая причина зоологического безобразия (возвратная бесформенность) совпадает с первою (неистовость животного инстинкта)». Третья причина безобразия Соловьеву видится в тех животных, которые выступают в качестве «карикатуры на человека» — к ним философ относит обезьяну и почему-то лягушку.

Относительно метода отображения красоты в искусстве Соловьев отрицает «крайности» реализма и натурализма, с одной стороны, и модернизма — с другой. Его идеал — искусство романтического и импрессионистического типа. Кроме того, в его эстетике большую роль играет представление о Софии, поскольку подчас она оказывается преимущественным носителем красоты, «вечной женственностью» и даже почти эстетической ипостасью Бога. Эти мотивы, так или иначе, были развиты русскими софиологами. Вся философия русского религиозного ренессанса имеет эстетическое измерение, без него она немыслима.

Нетрудно видеть коренное отличие эстетики Соловьева от ряда других эстетических теорий, например И. Канта. Если Кант ставит целью объяснить существующее положение дел, то Соловьев призывает не только понять и объяснить, но и преобразовать. В этом отношении пафос активности, преобразования сближает эту эстетику с марксизмом, но в данном случае истоки такой установки иные — это типичный для христианства деятельный подход к любой реальности, когда постоянная деятельность по достижению личного спасения (вплоть до подвижничества) переходит в преображение всего, что окружает человека. Такая черта характерна для многих представителей эстетики христианского типа, очень ярко это проявилось в софиологии.

Идеи Соловьева не только были созвучны символизму, но и повлияли на него, хотя сам философ открещивался от символистской эстетики (и даже написал цикл едких пародий на символистов), в том числе и потому, что их установка предполагала больший индивидуализм, элитарность, неумеренный культ творческой личности и зачастую отход от традиционной религиозности, что для Соловьева было неприемлемо. В результате возникла забавная ситуация, когда Соловьеву пришлось открещиваться от титула «отца символизма», который ему пытался «присвоить» один из основателей русского символизма В. Брюсов.

В. Ф. Эрн учит, что в искусстве открывается космический логос, т. е. глубинное осмысленное начало бытия. Вся его философия строится как теория божественного Логоса, «логизм», начало которого было положено еще античной философией. Логос есть опосредующая при творении инстанция, а также средоточие знания. Логос открывается человеку в трех модусах: космическом, божественном (христианство) и дискурсивно-логическом (философия). Одно из проявлений первого модуса, наряду с мифом и естественными религиями, — искусство. Здесь явление Логоса связано с эстетическим наслаждением.