Традиция против модернизма

Формирование новых представлений происходило не только стихийно, под влиянием новых условий жизни; либеральная общественность и правительство принимали многообразные меры — создавали клубы, общества трезвости, читальни, народные библиотеки, изобретали даже новые праздники и т. п., чтобы изменить традиционное мировоззрение народа. Но изменения происходили медленно вследствие инерции, свойственной всем сакральным образцам, идеалам и установкам сознания, и благодаря поддержке традиционной идеологии широкими слоями русской интеллигенции, а также церковью. Русская серьезная литература и пресса пореформенного времени пронизаны острой критикой буржуазного мировоззрения, отрицательным отношением к русской буржуазии, которая с середины XIX в., после знаменитых пьес А. Н. Островского и критических статей Н. А. Добролюбова, олицетворяла собой «темное царство», где господствовали произвол, насилие, жестокость, самодурство, невежество, преступление. Русская религиозная философия отрицала буржуазную этику и противопоставляла ей христианскую мораль. Известный философ В. Ф. Эрн в 1905 г. написал работу, доказывающую, что «личной собственности у верующих не должно быть. Кто не отрешается отличной собственности, тот не христианин, а язычник». Русская церковь также проявляла активность, чтобы сохранить традиционное мировоззрение и удержать паству под своим влиянием. «Главная обязанность Ваша, благочестивые супруги, — наставляли священники вступающих в брак в начале XX в., — для настоящей жизни та же, какая лежит на каждом христианине, а именно: приготовление к жизни вечной через веру и соблюдение заповедей Божьих. Эту обязанность вы должны всегда помнить и носить в своем сердце. Старайтесь блюсти себя столь чистыми и святыми, чтобы ваши супружеские взаимные отношения не только не препятствовали вам в достижении спасения, но, напротив, содействовали и облегчали для вас шествие к небесному отечеству». И далее перечислялись традиционные обязанности мужа и жены, как и тысячу лет до этого. Попытки церкви приспособиться к новым условиям путем изменения доктрины были крайне редки. Активное и весьма популярное в среде интеллигенции общественное движение под названием «народничество» поддерживало тезис о самобытном историческом пути России, который избавит ее от ужасов капитализма. Вера в исключительность России, в возможность избежать язв буржуазного общества, разделяемая последними русскими императорами и консерваторами, была популярной и в правящих сферах до начала XX в.

Не были равнодушны и пассивны крестьяне. Они сопротивлялись проникновению светской, буржуазной культуры в свою среду. В крупных городах, откуда шли новые веяния, крестьяне создали институт землячества, благодаря которому крестьянам-отходникам удавалось до некоторой степени сохранять традиционные взгляды в условиях города. Новичок и на работе, и на досуге постоянно находился в обществе земляков, среди своих, и благодаря этому долго сохранял крестьянские социальные нормы поведения. «Оригинальность Петербурга заключается в том, — писал известный публицист В. О. Михневич в 1886 г., — что огромное большинство его жителей — торговая и промышленная масса — не ассимилируется и, живя иногда целый век здесь, редко отрешается от родного пепелища, свято храня все его обычаи и весь житейский склад. Такая характерная черта может быть объяснена тем, что здесь каждый, в работе или торговле, в товарищах или помощниках, встречает одних почти земляков, нередко родственников и односельчан». В Петербурге существовали общества взаимопомощи уроженцев всех губерний, которые давали наибольшее число отходников в столицу, — Олонецкой, Вологодской, Костромской, Рязанской, Тамбовской, Архангельской, а отходники из Ярославской губернии имели даже три благотворительные организации. Землячества не могли, конечно, парализовать влияние города на мигрантов. Отходники не являлись непроницаемой для внешних влияний кастой и со временем знакомились и усваивали городские стандарты мышления и поведения.

Сельские общины в ответ на развитие отхода усилили свое вмешательство в жизнь крестьянских семей и в особенности крестьян-отходников, предпринимая изощренные меры для сохранения контроля над ними, что замедляло разрушение традиционной крестьянской культуры. Ярким примером самозащиты крестьянства от разрушающего влияния образования на молодое поколение является следующий факт. Родители совершенно сознательно разрешали своим детям учиться в школе лишь 1,5−2 года, чтобы не потерять над ними полный контроль и чтобы дети «не испортились». Дети успевали овладеть минимальной грамотностью, которая не позволяла им слишком подняться над родителями в интеллектуальном отношении. В записках И. Столярова, крестьянина по происхождению, родившегося в 1874 г. и проведшего в воронежской деревне детство и юность, который стал впоследствии инженером-агрономом, находим много наблюдений о борьбе традиций с модернизмом, в том числе и на ниве дискурсивной практики. «Русский народ был так сильно привязан к традициям, — свидетельствует И. Столяров, — что недоверчиво относился ко всем новшествам. Крестьянство не спешило идти по стопам города. Оно продолжало еще питаться соками старины. Разрыв между городом и деревней был не только экономический, но и психологический и даже языковый. Культурный городской слой плохо понимал язык деревни и даже отвергал его, а деревня совсем перестала понимать городской культурный язык. Они плохо понимали друг друга и расходились, не договорившись ни до чего. В ответ на наступление города деревня насторожилась, стала пассивно сопротивляться, но иногда сопротивление было активное».

Несмотря на защитные меры, город мало-помалу оказывал «разлагающее» влияние на отходников, а через них — сначала на материальную, а затем и на духовную культу ру деревни. Отходничество расширяло кругозор. повышало общий культу рный уровень, делало крестьян восприимчивыми к иным системам ценностей и способам поведения, к новшествам. До эмансипации, отмечал Н. Н. Златовратский, идеалами крестьянина были терпение, самопожертвование, солидарность, равенство, справедливость и взаимопомощь, а после реформы на смену им шла «умственность», как говорили крестьяне, т. е. рациональность и расчет. Златовратский считал, что «умственность» шла в деревню из города. «Умственный мужик и душой, и мыслью тяготеет к городу: там ключ к экономическому благосостоянию и гарантия человеческих прав». Именно крестьяне-отходники, а среди них особенно молодежь, являлись «пионерами городской культуры», которая «рушит заветы старины, сложившиеся веками; воспринимая ее, крестьяне, особенно молодежь, начинают презрительно относиться к старым дедовским обычаям, которые дали русскому народу и форму общежития (общину. — Б. М) и веками выработали его мировоззрение. Семейное начало с каждым годом слабеет все более и более, правовые воззрения, выработанные и проверенные веками, забываются, свое родное мировоззрение заменяется чуждым, наносным. Лишь малейшее облегчение сношений глухого уголка с центром — сейчас же замечается падение нравов, падение всякого уважения к старине и стремление, хотя бы внешним образом, походить на носителей так называемой культуры». Влияние города было тем заметнее, чем ближе находилась сельская местность к крупным городским центрам, чем удобнее с ними была связь и чем больше крестьян занималось отходничеством; наоборот, чем глуше село, уезд, деревня, чем дальше от центров культуры, тем лучше сохранялся пасторальный взгляд крестьянина на жизнь.

Однако во взаимодействии города и деревни есть оборотная сторона, на которую мало обращается внимания — крестьянство не было пассивной средой, лишь испытывавшей «разлагающее» городское влияние, — оно само весьма активно влияло на горожан. В крепостную эпоху вследствие незначительности миграции это влияние было незначительным. Но в пореформенное время поток мигрантов из деревни усилился. Например, в Петербурге число жителей за 1869−1900 гг. увеличилось с 668 тыс. до 1248 тыс., в том числе на 69% за счет мигрантов и лишь на 31% за счет естественного прироста уроженцев города. И это повлекло за собой окрестьянивание горожан как по социальному составу, так и по образу мысли и образу жизни. Мигранты и их потомки не успевали перевариться в городском котле и освободиться от деревенских понятий и потому утверждали в городе деревенские стандарты поведения, что находило многообразные проявления. Грамотность населения в больших городах, куда направлялся основной поток мигрантов, росла медленнее, чем в малых городах или в деревне. Например, грамотность петербургского населения обоего пола в возрасте старше 6 лет за 1869−1900 гг. возросла с 60 до 70%, или на 10 пунктов, а грамотность всего населения Европейской России в возрасте старше 9 лет за эти же годы — с 19 до 33%, или на 14 пунктов, в том числе сельского населения — с 16 до 26%, или на 13 пунктов. Влияние сельских мигрантов сказалось на демографическом поведении горожан, в особенности в крупных городах: увеличились доля лиц, состоявших в браке, и вариация браков и рождений по месяцам, приближаясь к сельской модели; уменьшились доля холостых и неженатых, доля конфессионально-смешанных браков, средний брачный возраст. Так, средний возраст вступления в брак в деревне и у мужчин и у женщин слегка повысился, а в городе у мужчин понизился, а у женщин слегка повысился; в больших городах, где больше было мигрантов из деревни, наблюдалось снижение возраста и у женихов и у невест, причем более существенное, чем в прочих городах, в чем наглядно проявилось воздействие сельских стандартов на город, а городских — на село (табл. VI. 1).

Таблица VI. 1.

Средний возраст вступления в брак городского и сельского населения Европейской России в 1867 и 1910 гг.

В городах приживались деревенские стандарты социального и политического поведения. Так, в 1906 г., после Манифеста 17 октября 1905 г., возвестившего начало политической свободы, в Министерство торговли и промышленности начали поступать многочисленные ходатайства об учреждении профессиональных союзов. С подобной просьбой обратились и сапожники г. Уральска (41 тыс. жителей). К своему заявлению они приложили примерный устав, который главной целью Союза ставил «стремление к улучшению материального положения и содействие умственному и нравственному развитию своих членов». Для достижения этих целей в уставе предусматривалось: «а) принимать на свою ответственность заказы от частных лиц и учреждений, б)распределять заказы между членами равномерно и безобидно для более нуждающихся, в) наблюдать за своевременностью и добросовестностью исполнения заказов, г) устроить совместную закупку материалов и других предметов, необходимых для ремесла, д) устроить комиссионную продажу своих изделий с выдачей авансов, е) открыть общественную лавку для продажи работ своих членов и материалов, необходимых для ремесла, ж) открыть общественную мастерскую, з) оказывать всевозможную помощь нуждающимся своим членам, и) заботиться и предпринять все, что Союз найдет возможным для умственного и нравственного развития членов и их семей, к) иметь товарищеский суд для улаживания недоразумений между членами и их рабочими, а также между членами их семей, л) обсуждать неблаговидные поступки членов». Исключению из Союза подлежали лица, которые действовали во вред ему, после трехкратного несвоевременного или недобросовестного исполнения заказа, а также «в случае чрезмерного злоупотребления алкоголем и нехорошего, несправедливого отношения к своим рабочим, ученикам, семье (курсив мой. — Б. Л/.)». Соблюдение устава должно было бы превратить Союз в некий симбиоз средневекового цеха и сельской общины, в котором каждый член находился под всесторонней опекой Союза. Если принять во внимание, что в составе жителей Уральска крестьяне и казаки составляли 79%, а купцы и мещане — 8%, то удивляться этому не приходится.

Особенно большое влияние крестьяне-мигранты оказывали на рабочий класс, который в пореформенное время примерно на 80 % рекрутировался из крестьян и лишь на 20 % из представителей других сословий, преимущественно мещан и ремесленников. В конце Х1Х-начале XX в. рабочие по уровню духовного развития были очень похожи на крестьян, в чем, несомненно, сказалось их крестьянское происхождение. Они были религиозны, в принципе лояльны существующему строю и хотели улучшения своей жизни в рамках этого строя. Рабочие понимали самодержавие как произвол администрации, а не как государственное устройство. Представления о социализме в их среде были неопределенны. Скольконибудь сильного стремления стать собственниками не наблюдалось, а к чужой собственности отношение было негативным. Воровство изделий и деталей с предприятий было таким же массовым явлением, как кража крестьянами помещичьего леса, сена, фруктов, плодов, и рассматривалось как источник дополнительного заработка. Крестьянские корни рабочих обнаруживаются во всем: в организации рабочих коллективов, в обычаях и ритуалах, в неуважении к собственности, в отношении к буржуазии как к паразитам, в монархических симпатиях, в склонности к стихийным разрушительным бунтам, в негативном отношение к интеллигенции и либеральному движению и т. д. В рабочей среде сложились обычаи, которые во многих случаях являлись репликой крестьянских обычаев в условиях промышленного предприятия («замочка машин», «засидки», «спрыск», «могарыч», «посиделки» в рабочее время, «пропой», кулачные бои, самосуд, женские сходки). Некоторые оригинальные обычаи: «вывоз на тачке мусора», первомайские демонстрации, «красные похороны» — вряд ли указывают на постепенное превращение рабочих в особую социальную группу.

Нет достаточных оснований считать, что большинство рабочих осознавало или хотя бы ощущало себя особым сословием или классом. Напротив, большинство прочно сохраняло в своем сознании традиционные общинные ценности, под влиянием которых сложились де-факто рабочие коллективы, воспроизводившие в специфических условиях промышленного предприятия самоуправляющиеся сельские общины. В 1905;1907 гг. рабочие пошли дальше — они требовали утверждения за ними права на рабочее самоуправление по образцу крестьянского самоуправления де-юре. Общинные традиции отчетливо проявились также в антибуржуазной направленности рабочего движения, которую оно отчетливо продемонстрировало в годы первой российской революции. Патриархально-патерналистские отношения между хозяевами и рабочими господствовали до 1905 г. даже среди самой грамотной прослойки кадровых рабочих полиграфической промышленности, менее всего связанных с крестьянством. Таким образом, мировоззрение рабочих (за исключением сравнительно небольшого слоя так называемых сознательных рабочих) оставалось в целом в рамках традиционных крестьянских представлений. И хотя революция 1905; 1907 гг. произвела его корректировку, она не была радикальной.

Легко понять, почему рабочие стали легкой добычей социал-демократов, а крестьяне в деревне — добычей социал-революционеров. Социалистическая программа по своим целям и средствам их достижения полностью соответствовала их представлениям о справедливой жизни и средствах ее достижения. Ее принципиальные пункты в 1917 г. включали насильственную экспроприацию собственности и передачу ее рабочим, введение рабочего контроля и передачу власти советам. Эти требования были рождены отнюдь не пролетарским сознанием рабочих, они отражали парадигмы крестьянского массового сознания, адаптировали к новым городским условиям принципы, на которых строилась жизнь сельской передельной общины, а также частично цеха и мещанской общины до Великих реформ. В требовании насильственной экспроприации, с одной стороны, отражалось убеждение крестьян, что если не собственность, то уж во всяком случае богатство есть кража, с другой — проявлялось крестьянское обычное право, допускавшее самосуд над ворами; в требовании рабочего контроля легко просматривается многовековая практика контроля общины над хозяйственной деятельностью ее членов; в требовании ввести советы слышится желание ввести самоуправление наподобие крестьянского общинного самоуправления, во главе которого много веков стоял крестьянский сход. Не случайно и рабочий контроль как подготовительный этап к экспроприации заводов и фабрик, и советы как форма политической организации рабочих были придуманы самими рабочими.

Как известно, в русской деревне земля принадлежала общине и все члены пользовались землей на равных основаниях, производственная деятельность каждого осуществлялась по общему плану, который принимался на общем собрании крестьян, всей жизнью крестьян руководил сельский сход. Начиная с 1861 г. сокровенным желанием крестьян была конфискация всех помещичьих земель и передача их в общинную собственность, а после столыпинской реформы — «черный передел», т. е. экспроприация всех частновладельческих земель, и помещичьих, и выделившихся из общины крестьян, в пользу крестьянской общины.

Таким образом, крестьянская концепция справедливого общественного устройства и способов его достижения была принесена в город крестьянами и, естественно, усвоена рабочим классом. Предрасположенность к социал-демократической программе обеспечила успех социалистов в среде рабочих, а большая организационная работа большевиков, но, главное, бедствия двух неудачных войн подряд превратили рабочих крупных городов в движущую силу революции. Сами большевики не обольщались на этот счет. В. И. Ленин писал в 1917 г.: «Мы прекрасно знаем, что пролетариат России менее организован, подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран. Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное, может быть, очень короткое время застрельщиком революционного пролетариата всего мира».