Об объективно закономерном развитии системы «наука—техника». Понятие научно-технического прогресса

Мы уже отмечали, что теоретическое рассмотрение системы «наука—техника» в известных пределах возможно и при условии мысленного исключения влияния человека и общества. Теоретическое исключение человека и общества оправдано тем, что данная система имеет относительную самостоятельность, то есть в известной степени не зависит от человеческих качеств и от общественного устройства. Она подчиняется собственным закономерностям развития. Как и многое другое из числа созданного человеком, научно-технические достижения как бы обретают самостоятельную жизнь, начинают развиваться по собственным законам. Порой они обретают значительную власть над человеком и общественным развитием, превращаются в своего рода объективный фактор, с которым нельзя не считаться.

Одним из проявлений относительной самостоятельности развития системы «наука—техника» является процесс возникновения новых научно-технических устройств. Его можно уподобить процессу порождения, происходящему в живой природе. Отнюдь не случайно принято говорить о «новом поколении» техники. Эта метафора имеет под собой реальное основание в том, что новые технические устройства не только создаются на базе уже известных, но и с их применением. Достигнутый уровень научно-технических достижений как бы порождает новый, более высокий. Появление новых поколений научно-технических устройств в значительной мере предопределено уровнем достижений в области науки и техники, поэтому оно неизбежно с точки зрения развития системы «наука—техника». Данный процесс невозможно остановить ни волевым усилием, ни решением какого-либо общественного или государственного института, как невозможно остановить рост и развитие растения, не уничтожив или не искалечив его. Конечно, процесс развития системы «наука—техника» немыслим без деятельного участия людей — ученых-специалистов. Однако можно с уверенностью полагать, что если предпосылки для нового научно-технического достижения уже сложились, то оно будет осуществлено, даже если та или иная группа специалистов по тем или иным мотивам откажется от его реализации.

Общество может и должно контролировать развитие науки и техники, тщательно ограничивая возможности использования их достижений в антигуманных целях и направляя их на благо человечества. Но полностью остановить научно-техническое развитие, даже на отдельных направлениях, обществу не под силу. Поэтому задача общественности и органов государственной власти состоит главным образом в том, чтобы предотвратить широкое распространение не прошедших достаточной проверки гипотез, не допустить применения сомнительных методов и технологий. Уже сам факт обеспокоенности общественности относительно социальных и нравственных последствий тех или иных научно-технических нововведений правомерно истолковать как свидетельство того, что система «наука—техника» имеет собственные закономерности развития, то есть относительно независима от наличных общественных институтов. Напротив, новый уровень научно-технического развития ставит новые задачи перед обществом, настойчиво диктует необходимость перестройки общественных структур и структур сознания. Достижения системы «наука—техника» «как бы втискивают… формы поведения человека в определенные формы приспосабливания, то есть „вталкивают“ его в процесс, который лишь отчасти идет добровольно и сознательно, но в большей части неосознаваемо; этот процесс состоит в изменении способов восприятия, форм мышления, да, собственно, также и в изменении структур сознания, а не только в необходимости постоянно воспринимать новые содержания и переваривать их», — отмечал современный философ Арнольд Гелен (цит. по: Ленк X. Размышления о современной технике. М., 1996. С. 17).

Таким образом, процесс развития системы «наука—техника» можно в известной степени и с рядом оговорок назвать «объективным». Поясним сказанное.

Роберт Оппенгеймер, создатель атомной бомбы, писал, что мир никогда больше не станет таким, каким он был раньше, независимо от того, что мы сделаем с атомными бомбами, так как наше знание об изготовлении атомной бомбы неуничтожимо. Поэтому для защиты жизни в атомную эпоху нам всегда надо принимать в расчет фактическое бытие этого знания, а также осознать тот факт, что данная ситуация уже ничем не может быть изменена. В словах Оппенгеймера ярко выражена мысль о том, что общественно значимое научно-техническое знание, однажды полученное, в условиях современного взаимосвязанного мира исчезнуть не может. Напротив, оно становится объективным фактором воздействия на общество. Сам факт наличия этого знания изменяет общественную ситуацию. К этому следует добавить, что научное знание обладает свойством воспроизводимости. Это свойство вытекает из самой природы науки: научное знание является общезначимым и универсальным. Следовательно, оно не зависит ни от индивидуальных качеств его творцов, ни от национальных и иных особенностей. Законы физики, математики, химии и других отраслей науки — одни и те же и в Китае, и в Америке, несмотря на колоссальные различия между этими странами в культурном и иных отношениях. Таким образом, объективность научно-технического развития проявляется в общезначимости и универсальности, а значит, в принципиальной воспроизводимости научно-технического знания.

Объективность развития системы «наука—техника» можно усмотреть также в деперсонификации научно-технических достижений. Следует учесть, что всякое творение человека, будучи созданным, обретает свою самостоятельную жизнь. По Гегелю, произведение «отчуждается» от своего творца, который уже не властен над тем, что было плодом его духа и мысли. Отчуждению подвержены даже произведения искусства, а ведь они очень прочно связаны с особенностями личности создателя. Научному и техническому знанию отчуждение присуще в его наиболее радикальной форме — в форме деперсонификации.

В самом деле, сегодня мало кому известно, кто явился создателем первого электродвигателя, лампочки накаливания, телевидения, компьютера, открыл законы термодинамики и подарил человечеству ряд других открытий. Конечно, в ряде случаев научные открытия носят имя своего автора: теорема Пифагора, законы Ньютона, закон Кулона, закон Фарадея. Но даже и в таких случаях о самих авторах может быть мало что известно. Да по большому счету знать о них вовсе не обязательно, ведь содержание закона осталось бы тем же, если бы его открывателем стал другой человек. В области науки и техники авторство имеет смысл главным образом для установления первенства (приоритета). Поэтому понятно, что научно-техническое открытие было бы совершено не этими, так другими исследователями. Такое не скажешь о произведениях искусства и литературы. Вряд ли «Война и мир» Толстого или «Фауст» Гете появились бы на свет, не будучи созданными теми, кто их создал. В произведениях искусства и художественной литературы особенности личности автора имеют первостепенное значение.

Деперсонификация означает, что из знания элиминируется (исключается) все, что присуще личности его создателя. Законы механики Ньютона излагаются в учебной и научной литературе совсем не в той форме, в какой они впервые были изложены автором в «Математических началах натуральной философии» (1687). Они предстают очищенными от всех особенностей личности, эпохи, национальной культуры. Такому же процессу подвержено любое знание научного типа, и это вполне понятно, поскольку присутствие личностных и иных особенностей лишь затрудняет восприятие научных истин. Следовательно, научно-техническое знание должно быть представлено в безличной форме. Таково одно из классических требований, предъявляемых к знанию, претендующему на статус научности.

В связи со сказанным обратим внимание на то, что в ряде случаев в науке играет существенную роль и знание личностное. Современной методологией науки выявлено, что во многих случаях знание, воспринимаемое как безличное, на самом деле скрыто содержит в себе элементы личностного знания. Эти элементы могут быть значимыми для правильного понимания основной концепции или идеи, для практического применения знания. На роль и значение личностного знания обратил внимание американский философ и методолог науки Марк Полани (см.: Полсти М. Личностное знание. М., 1985). Тем не менее представимость научно-технического знания в безличной форме остается важным требованием научности. Оно является еще одним свидетельством объективно закономерного развития системы «наука—техника».

Таким образом, наука и техника, оставаясь порождением воли и разума человека, развиваются в соответствии с собственными объективными закономерностями. Это означает, что при изучении развития науки и техники в определенных пределах правомерно абстрагирование от общественного устройства, от политических и экономических условий, поскольку в разных социально-политических и экономических условиях развитие науки и техники остается подчиненным одной и той же закономерности. Эта закономерность выражается в том, что система «наукатехника» проходит определенные последовательные этапы или стадии своего развития, подчиняясь внутренней логике этого развития. Общественные условия могут в той или иной мере затормозить или ускорить процесс научно-технического развития, но изменить его внутреннюю логику они не могут. Эта логика раскрывается в последовательном «порождении» одним поколением научно-технических достижений следующего за ним нового поколения.

Внутренняя логика научно-технического развития исключает субъективный произвол по отношению к этому развитию. Человечество не в состоянии изменить по собственному усмотрению направленность и характер развития науки и техники. Невозможно также с абсолютной достоверностью предвидеть ход развития системы «наука—техника», хотя вполне правомерны прогнозы, с той или иной степенью вероятности предсказывающие будущий ход развития. Наибольшей достоверностью обладают, как правило, краткосрочные сценарии развития науки и техники. Огромное значение науки и техники для современного мира делают такие сценарии весьма актуальными. Они позволяют обществу быть готовым к переменам, которых потребует новый уровень системы «наука—техника».

Существует ли прогресс в историческом развитии науки и техники? Что касается техники, то история убедительно свидетельствует о техническом прогрессе. Примитивные приспособления далекого прошлого, вроде рубила — орудия первобытного человека, — не идут, разумеется, ни в какое сравнение с техникой современности. В ходе развития человечества технические средства неуклонно совершенствуются. Более того, технический прогресс имеет тенденцию к ускорению. Эта тенденция особенно ярко проявилась со второй половины XX в. С этого времени темпы технического прогресса настолько возросли, что на протяжении жизни одного человеческого поколения коренные технические сдвиги могут произойти неоднократно. Так, если еще совсем недавно, в 70-е гг. XX столетия, мало кому известной новинкой были такие технические изобретения, как персональный компьютер, мобильный телефон, легковой автомобиль с дизельным двигателем, спутниковое телевидение, то сегодня они уже прочно вошли в нашу жизнь. Живущие сегодня старшие поколения помнят первые телевизоры, первые газовые и электроплиты, первые, еще примитивные стиральные машины и холодильники, немало людей еще помнит время, когда пассажирский самолет был большой редкостью, а основной железнодорожной тягой был паровоз. Тот факт, что процесс технического совершенствования происходит у нас на глазах, воочию убеждает в неоспоримости прогресса в области техники. Более сложной представляется проблема прогресса в области науки, прежде всего науки теоретической, фундаментальной.

Долгое время во взглядах на развитие науки господствовала концепция, согласно которой научное познание развивается по прямой, неуклонно восходящей линии, постоянно добавляя к имеющимся знаниям все новые и новые. Такая концепция получила название кумулятивной концепции роста научного знания. Однако уже в конце XX — начале XX в. она подверглась серьезным испытаниям в связи с событиями в научном мире того времени. Вскоре стало ясно, что прогресс науки неправильно представлять как простое движение по восходящей линии. В развитии науки имеют место кризисы, научные революции, нередки отрицания уже достигнутого и кажущегося незыблемым, возвраты к теориям и идеям, ранее отвергнутым или забытым, и вообще — возможны самые неожиданные повороты. С учетом всех этих особенностей возникла реальная почва для отрицания прогресса в науке. Однако к концу XX в. историки и философы науки пришли в целом к выводу, что, несмотря на все сложности, характерные для научного развития, прогресс в науке существует, хотя его и нельзя представлять как простое постепенное приращение знания.

Неудивительно, что впечатляющая роль науки в современном обществе привлекла в XX в. к ней особое внимание философов. Философия XX в. в значительной своей части стала философией и методологией науки. Современные представления о науке, и прежде всего о ее развитии, существенно отличаются от тех, которые были характерны для философской классики. В течение XX в. философия науки прошла огромный путь. Его результаты можно в общих чертах рассмотреть на примере направления, получившего название эволюционной эпистемологии (от грен, «эпистеме» — доказательное знание, в отличие от «докса» — знание по мнению).

В эволюционной эпистемологии нашли свое отражение многочисленные дискуссии, которые велись философами Запада на протяжении почти всего XX века. Темой этих дискуссий явилась проблема роста научного знания. Как происходит приращение научного знания, каковы критерии отбора конкурирующих теорий, насколько факты и данные эксперимента влияют на то, что научным сообществом принимается эта, а не другая из конкурирующих теорий, как происходит проверка научной теории, почему в истории науки ранее отвергнутые идеи нередко возрождаются вновь, вытесняя еще недавно считавшиеся новыми и прогрессивными или существуя наряду с ними, — гаков основной круг вопросов, связанных с проблемой роста научного знания. Их постановка пришла на смену изучению научного знания в статическом состоянии, свойственному позитивизму и неопозитивизму. Поэтому данный период в философии науки нередко называют постпозитивизмом. Постановка проблемы роста научного знания означала рассмотрение науки не в статике, а в динамике, в процессе его живого функционирования и эволюции.

В процессе обсуждения проблемы роста научного знания был разработан и выдвинут целый ряд оригинальных концепций. Среди них следует отметить «критический рационализм» Карла Поппера (1902—1994), концепцию «научных революций» Томаса Куна, «методологию исследовательских программ» Имре Лакатоса, «анархическую эпистемологию» Пола Фейерабенда, «методологию исследовательских традиций» Ларри Лаудана, концепцию «панкритического рационализма» Уильяма Бартли и ряд других.

В процессе обстоятельного обсуждения проблемы роста научного знания был выработан подход к развитию науки, существенно отличный от того, который был присущ философам и ученым XIX в. Именно этот новый подход к развитию науки в последние годы стал обобщенно (хотя в определенной мере условно) именоваться эволюционной эпистемологией. Выделим основные идеи эволюционной эпистемологии (постпозитивизма).

Эволюционная эпистемология отказывается от характерного для философской классики представления о развитии науки как кумулятивном процессе, то есть таком, в котором историческое развитие знания происходит путем постепенного добавления новых положений к уже накопленной сумме истинных знаний. В действительности процесс развития науки гораздо более сложен, он может включать как радикальный пересмотр положений, длительное время считавшихся незыблемыми, так и частичный возврат к ранее отвергнутым положениям.

Научное познание (как и человеческое познание вообще) подвержено ошибкам. Это, в частности, означает, что более современная, более новая теория не обязательно будет и наиболее истинной и прогрессивной. Следовательно, процесс развития науки — это процесс выдвижения гипотез, которым предстоит проверка, лишь в длительной перспективе завершающаяся подтверждением или опровержением.

Индукция не играет в науке той значительной роли, которую ей отводили философы прошлого — Ф. Бэкон, Дж. Ст. Миль и другие. Индуктивный метод — это метод обнаружения общих закономерностей посредством обобщения единичных фактов. Дело не только в том, что индукция принципиально не способна продуцировать знание всеобщего характера — это было ясно и в XIX в., но прежде всего в том, что для любой проблемы существует бесконечное множество логически возможных решений, следовательно, на одной и той же совокупности фактов можно построить множество различающихся теорий.

Проверка теории на истинность не сводится к подтверждению ее экспериментальными данными, фактами (принцип верификации). Какое бы количество фактов ни было приведено в ее пользу, они не увеличивают степень истинности теории. Но достаточно одного факта, противоречащего ей, чтобы теория была опровергнута (принцип фальсификации).

Теория, принципиально не поддающаяся фальсификации, не является научной — принцип фальсифицируемости. Теорию, принципиально не поддающуюся фальсификации, следует отнести не к области науки, а к области метафизики. Принцип фальсифицируемости означает, что если невозможно даже вообразить, придумать, мысленно допустить факта, противоречащего теории, то она носит спекулятивный, ненаучный характер. Она столь непомерно широка и неопределенна, что объясняет что угодно, в том числе и то, что не могло быть известно на момент ее создания. Такой была, например, средневековая теория флогистона. Такой явилась по своей сути теория марксизма-ленинизма, предусматривавшая так называемое «творческое развитие», то есть внесение любых поправок с целью приспособления к изменившимся обстоятельствам.

Стремление отграничить науку от метафизики не должно отрицать того факта, что метафизические по своей природе предположения могут играть и играют позитивную роль в науке. Так, в процессе поиска оригинальной гипотезы они помогают отысканию фундаментального объяснительного принципа для тех случаев, которые не удается объяснить известными принципами. Однако научная теория не вправе претендовать на «пророческие» предсказания; ее задача — стремиться к максимально точным предсказаниям в том четко ограниченном круге явлений, которые являются предметом ее изучения.

Существенную роль в развитии науки играет научная среда — такие факторы, как социально-психологические характеристики научного сообщества, а также сложившиеся в нем традиции. Они, несомненно, оказывают влияние на то, как происходит отбор конкурирующих теорий. Однако если бы в науке возобладал принцип индивидуальных или групповых пристрастий, она перестала бы быть наукой.

В развитии науки можно выделить периоды, которые принято характеризовать как «научные революции». Однако различие (введенное Т. Куном) революционных и так называемых «нормальных» периодов не столь разительно, чтобы служить поводом для их противопоставления. Во все периоды ученые не довольствуются лишь применением устоявшихся теоретических положений, а ведут активный научный поиск.

В ходе развития науки порой возникают «несоизмеримые» теории, то есть такие, сторонники которых не только оспаривают положения друг друга, но и не имеют взаимопонимания, говорят на разных языках. Однако возможность такой несоизмеримости теорий не следует истолковывать в том смысле, что основанием победы той или иной теории являются вненаучные факторы — скажем, фактор авторитета. Наука не является совокупностью сект, построенных по принципу преклонения перед авторитетом.

Пристальное внимание к проблеме оценки научного знания не имеет никакого отношения к так называемому «субъективному» или «объективному идеализму» — ярлыкам официальной партийно-государственной идеологии, которые привычно навешивались (и, к сожалению, порой продолжают навешиваться) на все концепции западного происхождения. Эволюционная эпистемология отталкивается от классического (аристотелевского) определения истины как соответствия наших знаний о вещах самим вещам. Признает она и важную роль практики в оценке научных теорий. Однако свою основную задачу эволюционная эпистемология видит в том, чтобы вооружить ученого рациональными критериями отбора теорий еще до того, как их следствия будут широко опробованы на практике. Кроме того, она осознает всю важность изучения конкретных механизмов развития науки как для самой науки, так и для всего общества.

Процесс развития науки проявляется как в форме постоянной борьбы конкурирующих теорий, так и в форме непрерывно ведущейся критики. Говорить о том, что та или иная теория способна одержать победу раз и навсегда, было бы неверным. Поэтому прогресс науки выражается скорее в росте разнообразия теорий, разнообразия методов, способов объяснения и других элементов, отражающих развитие теории, чем в увеличении количества абсолютных, незыблемых истин. Наука прогрессирует посредством накопления числа опробованных теорий, знания их возможностей и границ, посредством накопления исследовательского опыта.

Обобщая сказанное, научно-технический прогресс следует определить как создание все более совершенных технических устройств на базе уже созданных и функционирующих, на основе накопленного богатства и разнообразия теоретических знаний о действительности и на результатах научно-исследовательского опыта, включающего в себя исторические итоги апробирования широкого спектра научных методов, подходов и способов объяснения и понимания.

Без сомнения, научно-технический прогресс связан с развитием всего общества и его отдельных сфер. В этой связи следует учесть острые дискуссии относительно проблемы общественного прогресса, характерные для философии XX в. В ходе этих дискуссий выяснилось, что прогресс во многих сферах общественной жизни следует признать, разумеется, явлением желательным, но весьма проблематичным. Так, история не дает однозначного подтверждения наличия прогресса в нравственной сфере. Вряд ли с полной уверенностью можно утверждать, как это делали Ж.-Ж. Руссо и Л. Толстой, что человек прошлого, так называемого «золотого века» был более нравственным, чем наши современники. Но и утверждение о нравственном превосходстве человека научно-технической эпохи опровергается многими фактами из жизни наших современников. Столь же проблематичен прогресс в развитии искусства: разве можно категорически утверждать, что выдающиеся творения античного искусства или искусства эпохи Возрождения по своему уровню ниже современных? Развивается ли по линии прогресса общество в целом? Очевидно, что гарантий на этот счет не существует. Напротив, уверенность в гарантированном общественном прогрессе способна сослужить человечеству плохую службу. Чтобы прогресс не останавливался, надо быть все время начеку, своевременно замечать потенциальные опасности и принимать адекватные меры по их предотвращению.

Несмотря на естественность человеческой жажды светлого будущего, надо открыто признать, что твердых гарантий того, что общество неуклонно идет к лучшему, не существует. Сценарии общественного развития многовариантны. В этой связи надежды на будущий «рай» на земле хотя и понятны психологически, но лишены оснований. Человечеству надлежит больше заботиться о том, чтобы избежать опасностей и направлять основные усилия на их устранение. Русский философ Владимир Соловьев (1853—1900) еще в конце XIX в. призывал сосредоточить первоочередное внимание не на том, чтобы «построить рай на земле», а на том, чтобы «не допустить ада».

Катастрофы, мировые и локальные войны, кризисы во всех областях жизни и многие другие отрицательные явления сопровождали мировое развитие в течение всего XX века — века, поначалу обещавшего стать торжеством разума и справедливости. Анализ всей предшествующей истории также свидетельствует о разочарованиях и крушениях надежд на близкое наступление светлого будущего. Поэтому приходится сделать вывод, что, скорее всего, законом общественного развития является не движение по линии прогресса, а постоянное усложнение проблем и задач, встающих перед обществом и требующих все больших усилий для своего решения. Преодоленные проблемы рождают новые, не менее сложные. От того, насколько успешно они решаются, как раз и зависит путь общества: пойдет ли оно по направлению к лучшему или же рухнет под тяжестью трудностей, им самим же и порожденных.