Жанр романа-антимифа в шведской литературе 1940-1960-х гг. (на материале произведений П. Лагерквиста и Э. Юнсона)

В XX веке шведская литература проходит специфический путь развития, определяющийся экстралитературными и внутрилитературными факторами: наличием «нобелевского формата», стимулирующего интеграцию национальной литературы в общемировое литературное пространство, с одной стороны, и «комплексом нейтралитета», определяющим культурную ситуацию эскапизма, замкнутости, «малости» и периферийпости. Уникальность эволюции шведской литературы заключается в том, что она «балансирует» па грани между этими двумя тенденциями, не становясь «центральной» литературой и в то же время не являясь вполне периферийной.

В этом отношении исследование специфики процесса самоидентификации шведской литературы в XX веке является несомненно актуальным и перспективным, так как помогает понять закономерности развития как «малых» европейских литератур, так и их соотношение с «большими», а следовательно — выявить динамику оформления единого поля мировой литературы.

Наиболее продуктивным, на наш взгляд, представляется изучение закономерностей развития национальной литературы на материале творчества двух крупнейших авторов шведской прозы XX века, «ровесников столетия», лауреатов Нобелевской премии по литературе за 1951 и 1974 год — Пера Фабиапа Ла-герквиста (1891—1974) и Эйвипда Юнсона (1900;1976), — па позднем этапе своей деятельности, параллельно и независимо друг от друга, приходящих к схожим жанровым решениям, которые пе вписываются в контекст традиционных для XX века жанров классического романа-мифа, исторического и философского романа.

Актуальность темы

настоящего диссертационного исследования обусловлена, во-первых, острой необходимостью изучения как минимум двух «проблемных зон», внимание к которым приковывает внимание современного литературоведения постоянно: это феномен так называемых «периферийных» или «малых» европейских литератур, с одной стороны, и теория жанра, с другой. Совмещение этих векторов исследования дает значительный результат в понимании общих закономерностей процесса развития мировой литературы, так как появление многочисленных жанровых модификаций, разнообразие которых увеличивается благодаря фактору влияния на процесс жанрообразования специфического национального литературного контекста, во многом определяет лицо мировой литературы XX века и нуждается в тщательном изучении. Во-вторых, настоящее исследование представляется, несомненно, актуальным в виду «дефицита» отечественных литературоведческих работ, освещающих специфику шведской романистики середины прошлого столетия, ее генезис, типологию и историю формирования, соотношение с «центральными» европейскими литературами (английской, немецкой, французской) и мировой литературой в целом.

Целыо данной работы данной работы является исследование’жанрового своеобразия романа-антимифа на материале поздней прозы П. Лагерквиста и Э. Юнсона.

Достижение указанной цели предполагает решение следующих задач:

1. Сформировать представление о специфике различных типов бытования мифа в культуре и проанализировать особенности рецепции архаического и современного мифа как объектов научной и художественной рефлексии в прозе указанных шведских авторов.

2. Обобщить и систематизировать теории жанра романа-мифа и па их основе структурировать жанровую модель «классического» романа-мифа XX века.

3. Выявить отклонения от этой жанровой модели в исследуемых образцах позднего творчества П. Лагерквиста и Э. Юнсона и обосновать адекватную материалу новую теоретическую модель жанра (роман-антимиф).

4. Рассмотреть основные вопросы генезиса жанра романа-антимифа в контексте процесса самоидентификации шведской литературы в 1940;1960;х гг. XX века и охарактеризовать его основные жанровые модификации.

Объектом исследования является жанровая модель ромапа-аптимифа.

Предмет составляет жанровая специфика романа-антимифа в контексте развития шведской литературы 1940;1960;х гг.

Материал исследования включает семь произведений классиков шведской прозы XX века, переведенных на русский язык: «Прибой и берега» («Strandernas svall», 1946) Э. Юнсонароманы «Варавва» («Barabbas», 1950), «Сивилла» («Sibyllan», • 1956), «Смерть Агасфера» («Ahasverus dod», 1960), «Пилигрим в море» («Pilgrimen pa havet» 1962), «Святая земля» («Det heliga landet», 1964) П. Лагерквиста, составляющие «цикл пилигримов» [Неустроев, 1980: 236] или «мифологическую эпопею» [Мурадян, 1979], и последнюю повесть писателя «Мариамна» («Mariamna», 1967). Также обзорно рассматриваются поздние «исторические» романы Эйвипда Юнсона: «Мечты о розах и огне» («Drommar от rosor och eld», 1949), «Тучи над Метапоптом» («Molnen over Metapontion», 1957), «Эпоха Его Величества» («Hans nades tid», 1960) и «Долгий день жизни» («Livsdagen lang», 1964), не переведенные на русский язык.1. Включение в один ряд романов и повести объясняется тем, что в скандинавском и англоязычном литературоведении произведения П. Лагерквиста определяются как «малые романы» (de 1111а romaner) и в жанровом отношении четкая граница между романами «пенталогии Распятия» и повестью «Мариамна» не проводится, кроме того, данное произведение тесно связано с означенным циклом романов и представляет для нас особый интерес, так как является итоговым как для творчества писателя в целом, так и для его последнего этапа, являющегося наиболее значимым для нашей работы.

Гипотеза исследования состоит в том, что на позднем этапе творчества (1940;1960;е гг.) двух крупнейших представителей шведской прозы — Пера Лагерквиста и Э. Юнсона — происходит обращение к жанровым решениям, не ук.

1 Русский читатель знакомился с творчестом Э. Юнсона и П. Лагерквиста и ограниченных количествах и большим запозданием. Роман Эйвинда Юнсона «Прибой и берега» (1946) вышел на русском языке, в переводе 10. Я. Яхниной в 1988 году, причем это единственный из переведенных на русский язык романов этого автора. Роман Пера Фабиана Лагерквиста «Варавва» (1950) на русский язык переведен в 1981 г. Еленой Суриц. Роман «Сивилла» (1956) вышел в переводе Татьяны Величко в том же издании, равно как и повесть «Мариамна» (1967) (перевод Е. Суриц). В журнале «Нева» были опубликованы три других романа, составляющих пенталогию: в № 2 за 1991 юд — роман «Смерть Агасфера» (1960), в переводе Н. Беляковойв № 10 за тог же год — роман «Пилигрим в море» (1962), в переводе Л. Браудев № 8 за 1992 год — роман «Святая земля» (1964), в совместном переводе Л. Брауде и Н. Беляковой. ладывающимся в каноны жанра классического романа-мифа, к которому традиционно относят исследуемые нами романы. Эти решения в совокупности составляют особую жанровую модификацию — роман-антимиф — формирующуюся в контексте общемировых литературных процессов, но в специфических национальных условиях выполняющую важные функции в процессе самоидентификации шведской литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Ремифологизация как явление культуры, литературы, искусства и науки рубежа Х1Х-ХХ веков определила характер мифорецепции в литературе XX века, который менялся в процессе ее развития: от архаического мифа как объекта к современному и от «мифа-действия» как формы к «мифу-слову».

2. Различие в формах мифорецепции, продиктованное специфической культурной ситуацией середины XX века, определило разницу в жанрах между классическим романом-мифом и романом-антимифом: для первого свойственно апологетическое отношение к мифу, для второго — сочетание апологетики и критики, трагического гуманизма и иронии.

3. Роман-антимиф — самостоятельная жанровая модель, сложная знаковая структура «мифа о мифе», для которой свойственны специфические черты: тек-стуализация мифа, интертекстуальный диалог между романным и мифологическим текстом, разрушение традиционной семантики при сохранении формы.

4. В шведской литературе 1940;1960;х гг. жанр романа-антимифа выполняет особую функцию по интеграции национальной литературы в мировое пространство при сохранении этнокультурной идентичности: он является ответом на «нобелевский формат», форсирующий процесс развития «малой» литературы и ее превращения в «большую».

5. Указанные тенденции наблюдаются в творчестве крупнейших шведских прозаиков середины XX века, нобелевских лауреатов Э. Юпсопа и П. Лагерквиста, независимо друг от друга и параллельно приходящих в позднем творчестве к жанру романа-антимифа.

Теоретико-методологическая база исследования основывается на работах в области теории жанра романа-мифа и представляет собой синтез различных концепций жанра романа и литературного мифологизма. Ключевыми являются исследования по теории романа (М. М. Бахтина, Н. JI. Лейдермапа, Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпы, А. Я. Эсалнек и др.) — различные теории мифа (ритуалистская — Дж. Фрэзера, социологические — Л. Леви-Брюля и Э. Дюркгейма, психоаналитические — 3. Фрейда, О. Ранка, В. Райха и К. Г. Юнга, М. Элиаде, Э. Ноймана и Дж. КэмпбелластруктуралистскиеК. Леви-Стросса и Р. Барта, неоритуалистская — Р. Жирара и др.) — фундаментальные работы по литературному мифологизму (О. М. Фрейденберг, В. Я. Проппа, Е. М. Мелетинского, Ю. М. Лотмана, М. С. Евзлипа, В. Н. Топорова, В. В. Иванова, М. И. Стеблипа-Каменского, представителей американской мифокритики — У. Чейза и Н. Фрая и др.) и по теории жанра романа-мифа (Е. М. Мелетинского, Б. М. Гаспарова, Н. Г. Медведевой, Т. Л. Мотылсвой и др.). Анализ произведений Г1. Лагерквиста и Э. Юпсона основывается на работах отечественных (А. А. Мацевич, К. Е. Мурадян, В. П. Неустроев, Т. А. Чеснокова и др.) и зарубежных скандинавистов (L. Gustaffson, S. Klint, V. Claes, I. Scholer, G. Tidestrom, R. D. SpectorG. Orton, S. Backman, M. Mazzarella, O. Lindberger, O. Meyer и др.).

Опорными являются следующие методы: структурно-семиотический и структурно-типологический, сравнительно-исторический и историко-культурологический, метод уровневого анализа, биографический и историко-литературный и др. Методология исследования имеет комплексный характер, что определяется целью и задачами работы.

Степень изученности темы: В отечественной научной литературе данная тема освещается слабо. Основной массив отечественных работ, посвященных творчеству скандинавских авторов, приходится на 1970;е — 1980;е гг. В это время появляется ряд диссертационных исследований, имеющих косвенное отношение к нашей теме: «Романы Артура Лундквиста 1950;х гг. (к проблеме современного шведского романа)» А. А. Мацевича (1972), «Основные тенденции развития шведского реалистического романа 1960;х гг.» К. Е. Мурадяп (1978), «Философско-психологические романы JI. Юллепстепа» (1987) Н. Ы. Колобкова, «Концепция человека в художественном творчестве и журналистике П. Лагерквиста, 1910;20-е гг.» (1989) Т. А. Чеспоковой.

Важную роль в отечественной скандинавистике сыграло учебное пособие В. П. Неустроева «Литература скандинавских стран (1870−1970)» (1980) и его книга очерков и эссе «Литературные очерки и портреты» (1983). Работы В. П. Неустроева представляют единственную в отечественном литературоведении попытку дать систематизированное представление об истории скандинавских литератур. К сожалению, по причине присущего жапру учебного пособия схематизма и лаконичности, книга Неустроева не дает достаточного представления о послевоенном творчестве Э. Юнсона и П. Лагерквиста. Тем пе менее, «Литература скандинавских стран» остается единственным о течественным аналогом зарубежным учебникам истории шведской литературы, и, в сравнении с соответствующими иноязычными работами [Algulin, 1989; Bergman, 1958; Brandell, 1975 и др.], не отличается значительными идеологическими искажениями или фактографической неполнотой. Книга «Литературные очерки и портреты» ценна для нас тем, что в ней представлена, пожалуй, наиболее полная биография П. Лагерквиста на русском языке.

Основная масса отечественных источников, имеющих непосредственное отношение к пашей теме, состоит из предисловий к изданиям произведений шведских авторов, журнальных статей и рецензий на иноязычные монографии, посвященные романистике Э. Юнсона, и Г1. Лагерквиста. Наибольшую ценность из этого корпуса работ представляют предисловия А. А. Мацевича и К. Е. Мурадян к изданиям произведений Э. Юпсопа, предисловия В. П. Неустроева и А. М. Зверева к романам П. Лагерквистаобзорная статья Е. Головина «Новые горизонты викингов (Заметки о современной шведской прозе)» (1968), знакомящая советского читателя с новинками шведского книжного рынка, и в числе прочих уделяющая внимание романам Э. Юпсопа «Долгий день жизни» и П. Лагерквиста «Варавва" — статья К. Е. Мурадяп «Некоторые идейные и художественные особенности мифологической эпопеи П. Лагерквиста» (1979) — обзоры документальной и художественной шведской прозы 1970;х гг.: «Основные тенденции в развитии современного шведского романа» (1972) А. А. Мацевича, «Молодая литература Швеции» (1979) К. Е. Мурадян и «Лицом к лицу. О некоторых тенденциях в современной шведской документальной прозе» (1976) Д. К. Хачатурянастатья Ю. Я. Яхниной «О некоторых вопросах стилизации в связи с переводом романа Э Юнсона «Прибой и берега» (1993, опубл. в 2005).

Таким образом, послевоенное творчество интересующих нас авторов, равно как и общие тенденции развития шведской литературы в середине XX века, в отечественном литературоведении отражено слабо, хотя есть ряд бесспорных находок, имеющих к нашей теме непосредственное отношение (проведение параллелей между романами П. Лагерквиста и Ф. М. Достоевского в статье Е. Головина, нетрадиционная трактовка проблематики и композиционного своеобразия «мифологической эпопеи» Лагерквиста в статье К. Е. Мурадян и т. п.). Однако до сих пор пет ни одной русскоязычной монографии, посвященной творчеству Эйвинда Юнсона или Пера Лагерквиста, поэтому наблюдается острая необходимость ознакомления с иноязычными работами.

В зарубежном литературоведении, по преимуществу шведском, интересующие нас вопросы освещены более полно. В работах по истории шведской литературы имена Пера Лагерквиста и Эйвинда Юнсона оказываются в едином поле исследования только по хронологическому и стилевому признаку. В большинстве подобных изданий творчество этих авторов рассматривается в контексте либо литературы начала века (раннее творчество), либо 1950;х гг. (позднее творчество). При этом большинство ученых отмечает изменение в мировоззрении и стилистике в послевоенной романистике как Юнсона, так и Лагерквиста. Здесь нужно отметить такие работы, как трехтомная «Шведская литература 1870−1970» Гуннара Бранделла и Яна Стенквиста [Вгапс1е11, 1975], в которой творчеству Э. Юнсона и П. Лагерквиста посвящены статьи во втором томе («От первой мировой войны до 1950;х гг.) в контексте исследования проблемы соотношения реалистических и модернистских. тенденций в раннем и позднем творчестве обоих писателей- «История шведской литературы» Ингма-ра Алгулина, на английском языке [Algulin, 1989], «Современная шведская литература» С. А. Бергмана [Bergman, 1958], «История шведской литературы» Берндта Олссона и Ингмара Алгулина [Olsson, В. 1987], англоязычная «История шведской литературы» шведско-американского литературоведа Альрика Густафсона [Gustafson, А. 1961].

Кроме того, следует отметить также сборники критических статей, интервью и эссе, посвященные отдельным периодам шведской литературы, например «Пятидесятые годы в ретроспективном видеиии» [Femtalel i backspegeln, 1961], «Шведская литература в критических статьях и дискуссиях. 1957;1970» [Svensk litteratur i kritik och debatt 1957;1970, 1972], очерки о шведских писателях 1960;х гг. Кая Хенмарка «Огненная птица» [Henmark, 1962]. Данные исследования дают базовое представление о литературном процессе в Швеции середины XX века, тем более ценное, что ряд работ относится к тому же периоду и демонстрирует живой отклик на ярчайшие события истории литературы, какими, без сомнения, были публикации книг Э. Юнсона и П. Лагерквиста. Особое место среди этих работ занимает книга Ханса Гранлида «Тогда как сейчас. Жанр исторического романа в обзорах и анализах» [Granlid, Н. О. 1964], так как здесь имена Юнсона и Лагерквиста встречаются в одном разделе, но не по хронологическому или стилевому, а по жанровому принципу. Гранлид рассматривает послевоенные романы Юнсона и книги Лагерквиста «Палач», «Карлик» и «Варавва» как произведения, написанные в жанре исторического романа, принимающего специфическую форму на определенном этапе его развития в скандинавской литературе.

Основным источником для нас служат специальные исследования, касающиеся отдельно тех или иных аспектов позднего творчества каждого из интересующих нас авторов, в особенности тем работам, которые посвящены романам, составляющим объект настоящего диссертационного исследования. Творчество Э. Юнсона освещено в зарубежном литературоведении относительно полно. Ранний период его деятельности (1920;е — 1940;е гг.) отражен в таких работах, как «Житель Норрботтена становится европейцем» Э. Линдбергера [1лпс1Ье^ег, 1986], «Гамлет в классовой борьбе: исследование идеологической критики в романах Э. Юнсона 1920;х годов» Нильса Шварца [ЗсЬуаЛг, 1979], «Тайнописец. Эссе об Э. Юнсоне» Биргит Мункхаммар [МипкЪаттаг, 2000] и др. Эти работы имеют опосредованное отношение к теме нашего исследования, но, тем не менее, оказываются небесполезными, так как дают представление о формировании взглядов писателя, об интересе Юнсона к античности, о его увлечении идеями кропоткинского анархо-синдикализма в 1920;е гг. и концепциями фрейдизма в 1930;е, что окажет влияние на послевоенное творчество писателя. Э. Линдбергер подробно исследует переписку, дневники, черновики Юнсона и рассматривает специфику его раннего творчества (романов об Улофе, серии романов о Крилоне и др.) сквозь призму его биографии берлинского и парижского периодов. Ценность работы Линдбергера состоит также в том, что в пей приводятся редкие архивные документы, с которыми* не имеют возможности ознакомиться даже шведские ученые, так как доступ к ним Линдбергер получил непосредственно от самого писателя. Нильс Шварц рассматривает шесть произведений Э. Юнсона, от дебютного романа «Тимапы и справедливость» (1925) до романа «Прощание с Гамлетом» (1930), подходя к ним с марксистских позиций. Б. Мункхаммар интересует психологический подтекст романов Юнсона 1930;х гг.

Наиболее близки к нашей теме те исследования, которые рассматривают жанровую специфику послевоенных романов Юнсона, начиная с романа «Прибой и берега» (1946). Отправной точкой для этих работ стала монография Гей-вина Ортона «Эйвинд Юнсон» [Огк>п, 1972], переведенная па шведский в 1974. Это — первая монография, посвященная творчеству писателя, по иронии судьбы написанная англичанином, а не шведом. Ортон характеризует биографию и творчество Юнсона и останавливается подробно на анализе послевоенных произведений писателя как романов идей. Основной недостаток его исследованияв том, что ученый интерпретирует произведения Юнсона как реалистические философские романы, в которых мифологическая и историческая условность служит только аллегорическим фоном для эксплицирования актуальных проблем современности (проблемы насилия, проблемы памяти и бегства от нее и т. п.), что не дает глубокого представления об этих текстах. Следующим этапом в изучении послевоенной романистики Юнсона стала диссертация Стига Бек-мана «История вне времени. Анализ трех романов Эйвинда Юнсона» [Backman, 1975]. На основе идей Платона, Бергсона, Фрейда и Юнга, влияние которых на творчество Юнсона доказывается привлечением документов из архивов писателя, его интервью и статей, автор формулирует концепцию особого типа исторического романа, который представлен в романах «Прибой и берега», «Тучи над Метапонтом» и «Долгий день жизни», в отличие от выдержанных в классической традиции жанра романов «Мечты о розах и огне» и «Эпоха Его Милости». Специфика этого жанра состоит в особом понимании исторического процесса, которое Бекман формулирует в идее «истории вне времени» (den lidiosa historien), основывающейся на двух принципах: «одновременности» (совмещение в сознании индивида различных временных слоев, прошлого и настоящего) и «повторяемости» (непрерывное воспроизведении в истории первоначальных образцов, архетипов и неизменность основ человеческой жизни в различные эпохи). По мнению Бекмана, Юнсон воспринимает проблему «одновременности» как эстетическую, так как язык сам по себе хронологичен и пе способен адекватно передать совмещение в сознании нескольких эпох, поэтому в трех исследуемых романах рассматриваются попытки различными способами решить эти проблемы. При всех достоинствах работы, ее слабой стороной, па наш взгляд, является редуцирование роли мифа в поздних романах Юнсона, сведение его к «мифологическому колориту», являющемуся одним из вариантов привычного для исторического романа «местного колорита». Бекман уделяет мало внимания мифопоэтике юнсоновских романов, смещает акцепт с влияния Дж. Джойса на М. Пруста и Т. Манна, чьи романы об Иосифе он также воспринимает как историзированный миф. Однако это продиктовано логикой исследовапия и тем, что автор подходит к послевоенной романистике Юнсона с позиций другого жанра: исторического, а не «мифоцентрического» романа.

Вслед за диссертацией Бекмана вышла книга датского ученого Оле Мей-ера «Исторические романы Эйвинда Юнсона. Анализ стиля и мировоззрения в пяти романах» [Meyer, 1976], которая в том же году была опубликована в Швеции. Мейер значительно расходится с Бекманом в анализе тех же самых романов, но не проводит между ними кардинального различия по жанровому признаку, в отличие от шведского исследователя, так как считает, что все они представляют новую линию современного исторического романа. Мейер пользуется специфической методологией, соединяя принципы марксистской эстетики, психоанализа и семиотики. Автор сосредотачивает внимание на проблемах стиля, в связи с речевой и идеологической картиной мира, а также с политическим дискурсом. Важнейшей темой обозначенных романов, по его мнению, является тема конфликта пассивного, частного бытия и социальной действительности, которая выражается в конфронтации сознания (индивидуального) и бессознательного (общественного) и сопрягается с проблемой времени (столкновения настоящего и прошлого). Эта проблема непосредственно связана с речевой сферой: прекращение конфронтации возможно при одном условии — индивид должен уметь рассказать о своем прошлом, тем самым не вытесняя его в подсознание, а одерживая победу над ним, и, по мнению Мейера, эта проблема по-разному решается во всех названных романах Юнсона. В данном ключе автор дает интересную трактовку романа «Прибой и берега», интересующего нас в первую очередь. Он считает этот роман историческим, так как речь в нем идет об истории двадцатого века, о проблеме человека в эпоху тотальной несвободы (личной несвободы от собственного прошлого и общественной несвободы, состоящей в зависимости’от политических и социальных сил, которая приводит к насилию). На наш взгляд, Мейер, как и Бекман, впадает в крайность, но другого рода: если первый считает, что в романах Юнсона разрушается традиционное представление об истории, но не выходит за рамки исторического дискурса (проблемы времени), то второй излишнее внимание уделяет актуализации пастоящего и социально-психологических отношений. Оба автора не допускают мысли о том, что роман Юнсона — это тоже миф, как и рассказ Одиссея, но миф «наоборот», «антимиф», сосредоточенный не на времени, а на вневременном.

Следует особо отметить две работы, сыгравшие немаловажную роль в истории изучения послевоенной романистики Юнсона. Это книга Туре Стенстрё-ма «Романтик Эйвинд Юнсон» [^епзйгбт, 1978] и диссертация Барбру Сёдер-берг «Полет к звездам. Структура и символика романа Юнсона «Эпоха Его Величества» «[8бс1егЬе^, 1980]. Монография Стенстрёма построена на последовательном разрушении мифа о Юнсоне как о «шведском Вольтере XX века», холодном, рассудочном мыслителе, авторе для интеллектуалов, и па создании другого мифа: о Юпсопе — неисправимом романтике и утописте. Книга Стенстрёма состоит из трех частей: «Э. Юнсон и музыка», «Э. Юнсон и утопия» и «Э. Юнсон и эстетика боли», в которых на уровне содержания и формы Степ-стрём показывает апологетизацию музыкального начала, выражающуюся в метафизической трактовке лейтмотивной техникисохранение увлечения Юнсона утопическими идеями Кропоткина на послевоенном этапеиспользование романтической «шокирующей» образности на уровне стиля. Роману «Прибой и берега» уделяется внимание, наряду другими послевоенными романами, в контексте трансформации романтической эстетики Юнсона в его позднем творчестве. Весьма любопытной представляется интерпретация локуса острова феаков как утопического Царства Человека (Мапшзкопке), о котором Юнсон неоднократно писал в двадцатые годы в журнале «Бранд», в пору увлечения анархо-синдикализмом, а также трактовка финала романа в связи с его политическими высказываниями разных годов. Книга Стенстрёма предоставляет бесценный материал относительно политической и журналистской деятельности Юнсопа и изменения его взглядов в 1920, 1930 и 1940;е гг. В диссертации Б. Сёдерберг содержится глубокий анализ мифопоэтики и символики в романе «Эпоха Его Величества», ряд положений применим и к роману «Прибой и берега» (анализ мифологем, категорий времени и пространства и т. п.), однако здесь не делается конструктивных выводов о жанровой специфике произведения и его месте в кругу «мифоцентрической» прозы XX века.

Важную роль в работе над настоящим диссертационным исследованием сыграла книга шведской исследовательницы Мерете Мазареллы «Миф и реальность. Проблема повествования в романе Э. Юнсона «Прибой и берега» [МаггагеПа, 1981]. Эта монография целиком посвящена исследованию романа Э. Юнсона «Прибой и берега». Несмотря на довольно узкий объект исследования, литературоведу удается включить огромное поле различных связей, источников, параллелей, сопутствующих тем, превращающее книгу в «энциклопедию по юнсоноведению». Здесь освещается и творческий путь Юнсона на этапах, предшествующих созданию романа, и проблема метода шведского писателя, и круг источников, оказавших на него наибольшее влияние (Юпсон и Дж. Джойс, Юнсон и психоанализ, Юнсон и Дж. Фрэзер, Юнсон и Т. Манн и т. п.), и вопросы рецепции античности и архаического материала в романе, и параллели к другим «ремейкам» «Одиссеи» в зарубежной литературе того же периода и т. д. Мазарелла синтезирует основные концепции почти всех названных выше работ и строит структуру своего исследования на основе «архетипиче-ских ролей» Одиссея: роли Странника, Рассказчика и Вернувшегося с войны солдата. В трактовке странствий Одиссея она использует теорию О. Мейера, интерпретирующую путешествие Хитроумного как путь от изоляции, отчуждения — к социуму, в мир людей, и психоаналитическую концепцию индивидуа-ции. Исследовательница пытается доказать с помощью документов из архива Юнсона и интервью с его женой факт непосредственного влияния идей К. Г. Юнга на писателя, о чем другие ученые не говорят. Архетипическая роль рассказчика трактуется ею также не без помощи теории Мейера. В главе о возвращении Одиссея домой Мазарелла затрагивает проблему насилия и интерпретации образа богов, отталкиваясь от работ Стенстрёма и Бекмана. Кроме того, она дает очень глубокую трактовку заглавия романа и лейтмотива прибоя. К числу кардинальных расхождений с предшественниками принадлежит нетрадиционная трактовка финала романа: в отличие от Бекмапа, Мейера, Ортона и др., М. Мазарелла считает, что в концовке романа содержится оптимистическая перспектива: надежда па решение проблемы отчуждения индивида и необходимости насилия. Эта трактовка остается весьма спорной. При всех неоспоримых достоинствах работы возможность полемики с ней дает то, что автор, опираясь, в основном, на теории Фрейда и Юнга и показывая процесс и причины превращения реальности в миф, не демонстрирует деформации традиционных мифологических категорий, тем самым не проводя различия между архаическим и современным мифом.

Среди последующих работ стоит отметить диссертацию Моны Коршпес «Эйвинд Юпсон и Дьявол: alter ego индивида и политическое зло — исследование комплекса мотивов в романах Э. Юнсона» [Karsnas, 1984], предлагающую весьма любопытную трактовку темы насилия в творчестве Юпеона, в связи с его политическими пристрастиями. Из послевоенных романов Юпеона основное внимание исследовательницы привлекают романы «Мечты о розах и огне», «Тучи над Метапонтом» и «Эпоха Его Величества». Ряд находок в сфере стилистики содержится в работах «Самоирония, самосознание и авторефлексия. Тенденции метапрозы в творчестве Эйвинда Юнсона» Бу Йенссопа [Jensson, 1990] и «Три романтических истории» Лейфа Дальберга [Dahlberg, 1999]. Наконец, следует отметить фундаментальную монографию Эрьяна Линдбергера «Человек во времени. Жизнь и творчество Эйвинда Юнсона в 1938 — 1976» [Lindberger, 1990], резюмирующую основные достижения в изучении послевоенного этапа творческого пути Юнсона и служащую логическим продолжением первой книги Линдбергера, посвященной раппему творчеству писателя/ Данная монография также демонстрирует биографический подход, который дает ряд интересных выводов. Так, в отношении романа «Прибой и берега» Линдбергер, отрицая концепцию позитивного финала М. Мазареллы, все же видит некую положительную перспективу в образе Телемаха, который призван исправить ошибки отца, что подкрепляется идеей об отражении отношений «отец-сып» как факта биографии писателя (отношения с собственным отцом и со старшим сыном). Весьма важные сведения Линдбергер дает в отношении композиции романа и техники контрапункта.

Также немаловажными при анализе романа «Прибой и берега» и последующих произведений Юнсона являются4 рецензии и журнальные отзывы на книгу. Критическое отношение к роману, по причине стилевой эклектики и модернизации античности, содержится в следующих статьях: «Хитроумный» Ул-ле Холмберга (Holmberg О. Den mangforslange // Dagens Nyheter. 3. 11. 1946.), «Гомер и Юнсон» Йоханнеса Сундвала (Sundwall J. Horneros och Johnson // Finslc tidslcrift, 1947, № 4) и «Такими людьми и славится наше время» Альберта Вифстранда (Wifstrand A. «Slika som man aro nu» // Nordisk tidskrift. 1947, № 4). Заслуживает внимание ряд статей, затрагивающих различные аспекты позднего творчества Юнсона «Возвращение Одиссея в романе Эйвинда Юнсона «Прибой и^ берега» «(Bohm A. Die Heimkehr des Odysseus in Eyvind Johnsons «Strandemas svall» // Estratto di Annali. Wien, 1970) (о юнгианской интерпретации образов и символов в романе), «Освобождение от прошлого: Повествование как этический императив в романе «Прибой и берега» Э. Юнсона» (Blackwell M.-J. The Redemption of the Past: Narration as Moral Imperative in «Strandernas svall» // Scandinavica, 1986, № 25, vol. 2) (о проблеме повествования как средства избавления от вытесненных комплексов), «Эйвинд Юнсон и античность» (Lindberger O. Eyvind Johnson och antiken. // Studiekamraten, 1957, № 39) и «Эйвинд Юнсон, Пруст и Джойс» (Lindberger O. Eyvind Johnson mote med Proust och Joyce. // Bonniers Litterara Magasin, 1960, № 29), «Эйвинд Юпсоп и Томас Манн» (Munk-Nielsen С.А. Eyvind Johnsons und Thomas Mann // Orbis literarum 13, 1958) и др.

Творчество П. Лагерквиста освещено в зарубежном литературоведении не менее обстоятельно. Наиболее полный биографический обзор, с анализом истории создания и публикации тех или иных произведений, содержится в книге Ингрид Схёлер «Пер Лагерквист: Биография» [Scholer I., 1987]. Исследованию изменений в мировоззрении и стилистике Лагерквиста посвящены следующие работы: «Жизненное кредо П. Лагерквиста» Свспа Липнсра [Linner,.

1961], «Труд сердца человеческого: Основные мотивы творчества П. Лагерквиста» норвежского литературоведа Гуннела Мальмстрёма [Malmstrom, 1970], «Проблема смысла жизни в творчестве Лагерквиста» Иора-на Мьёберга [Mjoberg, 1951], «Пер Лагерквист в Америке» Рея Лыоиса Уайта [White, 1979], «Лагерквист-незнакомец» Кая Хенмарка [Henmark, 1966] и др. В большинстве этих работ позднее творчество рассматривается в связи с ранним, в комплексном анализе мотивов или тематики произведений Лагерквиста.

Среди работ, непосредственно связанных с послевоенными романами писателя, отдельно следует отметить полемические отклики в монографиях и сборниках очерков и эссе, пытающихся обобщить основные тенденции творчества Лагерквиста, но недостаточно полно, ввиду времени их публикации: Отто Оберхольцер «Пер Лагерквист: Исследование прозы и драматургии» [Oberholzer, 1958], Томишлав Ладан «Малые романы Пера Лагерквиста» [Ladan, 1963], Александр Рогальски «Пер Лагерквист» [Rogalski, 1969]. Ценность этих работ — в том, что они позволяют проследить направление полемики вокруг творчества шведского писателя не только в скандинавской, но и в европейской критике и демонстрируют особенности восприятия его произведений на момент выхода их в светих недостаток — в том, что авторам не удаегся составить целостного представления о позднем творчестве писателя, так как остальные части его пенталогии малых романов на момент написания этих книг еще не были созданы.

Среди монографий обзорного характера стоит отметить книгу американского ученого Роберта Дональда Спектора «Пер Лагерквист» [Spector, 1973], в которой он систематизирует материал своих предыдущих журнальных статей и делает подробный литературоведческий разбор работ Лагерквиста в хронологическом порядке. Особую ценность представляет его исследование пенталогии «малых романов» Лагерквиста, в которых рассматривается круг таких вопросов, как особенности стиля и мировоззрения писателя, его связь с экзистенциализмом, семантическая амбивалентность поздних работ и т. п. Уязвимой стороной книги является то, что послевоенные романы Лагерквиста рассматриваются в философском ключе — как интеллектуальные романы или философские повести в традициях Просвещения, в результате чего малое внимание уделяется ми-фопоэтике. Спектор, в свою очередь, полемизирует с книгой Ирен Скобби «Пер Лагерквист: Введение» [Scobbie, 1963], в которой дается содержательный разбор повествовательной техники и композиции малых романов Лагерквиста и в качестве структурообразующего выделяется принцип контраста. Слабость работы заключается в схематизме и значительном упрощении свойственной философии и стилю писателя амбивалентности. Еще одна любопытная интерпретация работ Лагерквиста содержится в книге американского литературоведа Уинстона Уезерса «Пер Лагерквист: критический разбор» [Weathers, 1968]. В этой монографии автор демонстрирует апологетизацию мистического начала в творчестве шведского писателя, при этом сам уклоняется в мистицизм и метафизику, во многом благодаря юнгианской методологии. Основополагающими он считает идею «трансфигурации» (материального и духовного преображения героев, проникновения’в трансцендентное) и архетип Лазаря, «живого мертвеца», как символическое обобщение образа современного человека, сумевшего победить смерть, по ставшего заложником бессмысленности существования. По его мнению, каждый главный герой романов пятикнижия Лагерквиста представляет одно из воплощений этого архетипа, но одним удается победить в себе это начало и пережить трансфигурацию (Агасфер, Тобиас), а другим — нет (Ва-равва, Сивилла, Джованни). Помимо ряда любопытных находок, книга ценна исследованием мотивов слепоты и тьмы в послевоенной прозе и поэзии писателя.

Весьма важный материал по вопросам полемики вокруг пенталогии Лагерквиста содержится в сборниках критических статей и эссе «Мнения о Лагер-квисте» под редакцией Гуннара Тидестрёма [Synpunkter pa P. Lagerkvist, 1966] и «Двадцать романов о современности» под редакцией К. Е. Розенгрена [20 romanner bedomda av samtida, 1967]. В первом сборнике приводятся полярно противоположные мнения авторитетных критиков о романе «Варавва» (положительный отзыв на роман Адре Жида, статья Хольгера Алениуса «Варавва один из нас», апологетизирующая христианское начало в романе и трактующая финал как принятие героем Христа, статья Харольда Ризенфельда «Варавва и Новый Завет», усматривающая в романе деформацию христианских концептов и критику сектантства), статьи о романе «Сивилла» (Tidestrdm G. «Sibyllan») и трех последующих романов пенталогии, составляющих «Цикл пилигримов» (binder Е.Н. «Den tomma medaljongen»). Во втором сборнике содержатся рецензии на романы пенталогии, ранее опубликованные в шведских газетах и журналах (статьи У. Холмберга, И. Харри, Г. Фредена и др. о романе «Варавва»).

Из новейших работ стоит отметить серию книг, посвященную конференции на родине Пера Лагерквиста, в Векшё- в честь столетия писателя и издаваемую фондом его имени. Среди них наиболее интересен разбор романа «Варавва» голландского ученого Виктора Клаеса [Claes, 1993], анализ малых жанров в прозе шведского автора [Algulin, 1992], статья Э. Линдбергера о теме насилия в прозе Лагерквиста [Lindberger. 1992], круглый стол по итогам конференции и т. д. Показательно то, что кардинальных изменений, по сравнению с исследованиями 1960 — 1980;х гг., в изучении творчества Пера Лагерквиста не произошло: многие статьи развивают известные тезисы, но вдаются в частности и открывают многие существенные подробности (анализ мотива звезд, тьмы и света в статье Клаеса, неординарная трактовка темы насилия в повести «Палач» и «Карлик» в статье Линдбергера и т. д.).

Различные аспекты творчества Лагерквиста (связь с экзистенциализмом, трансформация теории литературного кубизма, сформулированной им в десятых годах в статье «Искусство слова и искусство образа» («Ordkonst och bildkonst», 1913), в последующем творчестве, мотив уродства/увечья в романах «Карлик», «Варавва» и повести «Палач», анализ архетипов К. Г. Юнга в послевоенном творчестве Лагерквиста) рассматриваются в журнальных статьях центральных литературоведческих изданий, посвященных скандинавской литературе («Scandinavica», «Scandinavian Studies», «Svensk tidskrift» и «Samlaren»).

Новейшие работы о Лагерквисте представлены диссертацией Катрины Фабреус «Сказка, миф и модернизм в ранней прозе П. Лагерквиста и сборнике.

Злые сказки" «[Fabreus, 2002], в которой дается обстоятельный анализ мифо-поэтической и фольклорной жанровой структуры произведений Лагерквиста 1910 — 1920;х гг. и жанра сказки в ключе шведских теорий текста 1960 — 1970;х гг. (теория В. Густафссона и др.) и монографией С. Клинта «Роман и Евангелие. Формы воплощения образа Иисуса в прозе П. Лагерквиста» [Klint, 2001], в которой рассматривается экспрессионисткая трактовка Евангелия в раннем творчестве Лагерквиста и экзистенциалистская — в послевоенном, романы пентало-гии вписываются в контекст «евангельского романа», что перекликается с материалом статьи А. Меня «В поисках подлинного Христа (Евангельские мотивы в западной литературе)» [Мень, 1991]. Таким образом, несмотря на сравнительно широкое поле исследований в творчестве Лагерквиста остается немало неразрешенных вопросов, связанных с жанровой идентификацией «пенталогии малых романов», в отношении структуры которой до сих пор пет единства.

Таким образом, мы видим, что, несмотря на очевидный интерес к творчеству изучаемых нами авторов в зарубежном литературоведении, остается значительный простор для того направления исследования, которому посвящена наша работа.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что в работе впервые совокупно рассматривается творчество двух крупнейших представителей шведской прозы XX века (П. Лагерквиста и Э. Юнсона) в жанровом аспекте. В диссертации предлагается оригинальная теоретическая модель жанра романа-антимифа, позволяющая по-новому взглянуть на процесс реми-фологизации в художественной литературе XX века в целом и выявить причины обращения указанных шведских авторов на позднем этапе творчества, определяемом едиными хронологическими рамками (1940;1960;е гг.), к схожим жанровым решениям, знаменующим изменения в их мировосприятии и поэтикеформулируется концепция «нобелевского формата», обуславливающего специфику процесса самоидентификации шведской литературы в XX веке, что позволяет дать ответы на многие принципиально важные вопросы, касающиеся места шведской литературы в мировом литературном пространствев научный оборот вводится анализ произведений указанных авторов, не переведенных па русский язык, и привлекаются научные монографии и статьи зарубежных литературоведов (по преимуществу, шведских), не издававшиеся в России.

Теоретическая значимость работы заключается в углублении представлений о художественной мифорецепции в литературе XX века и се объектах (архаический и современный миф) и формах (роман-миф), в систематизации различных теорий жанра романа-мифа и его различных модификаций, а также в выявлении ключевых особенностей творчества крупнейших представителей шведской литературы — П. Лагерквиста и Э. Юнсона. Ракурс исследования позволяет также рассмотреть жанровую палитру шведской прозы середины XX века (исторический роман, роман-миф, ромап-памфлет, пролетарский роман и т. п.) в спектре творческих методов и художественных систем (модернизм, реализм, постмодернизм), выявляя основные тенденции развития национальной литературы «изнутри» и «извне», в многообразных и многочисленных связях с современным искусством, философией, культурой.

Практическая значимость исследования состоит в том, что материалы диссертации могут быть использованы при чтении общих курсов по истории зарубежной литературы XX века, спецкурсов по истории скандинавских литератур, шведскому роману, теории литературного мифологизма, а также в практической деятельности переводчиков.

Апробация работы осуществлялась в виде научных докладов на международных научных конференциях в Челябинске («Речевая агрессия в современной культуре», 2005, «Литература в контексте современности», 2005, «СМИ. Общество. Образование», 2007), в Омске («Русская филология: Язык — Литература — Культура», 2004), в Санкт-Петербурге («Пушкинские чтения — 2005»), на региональных конференциях Челябинского госуниверситета. Концепция работы нашла отражение в соответствующих публикациях в научных журналах («Вестник Челябинского государственного университета. Филология. Искусствоведение», «Вестник Академии российских энциклопедий» и др.) и сборниках статей («Медиасреда — 2006, 2007, 2008», «Проблемы изучения литературы» и ДР-).

Структура исследования определяется его концепцией. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 442 наименования, в том числе 171 на иностранных языках (шведском, норвежском, английском, немецком, польском и сербохорватском). В первой главе рассматривается жанровая модель романа-антимифа как одна из форм художественной мифорецепции в литературе XX века, при этом теоретические положения подкрепляются анализом текста. Вторая глава демонстрирует исследование генезиса жанра романа-антимифа в контексте развития национальной литературы и общих закономерностей творчества П. Лагерквиста и Э. Юнсона, а также содержит анализ ключевых модификаций жанра (исторический и экзистенциальный роман-антимиф). Подобный «дедуктивный подход», от гипотезы к материалу, а не наоборот, представляется нам более продуктивным в решении поставленных задач, нежели традиционный.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Нами было проведено исследование жанра поздних романов крупнейших представителей шведской литературы XX века, лауреатов Нобелевской премии.

— Пера Фабиана Лагерквиста и Эйвинда Юнсона. Выбор объекта исследования.

— «Пенталогии Распятия» Лагерквиста, включающей романы «Варавва» (1950), «Сивилла» (1956), «Смерть Агасфера» (1960), «Пилигрим в море» (1962), «Святая земля» (1964), и примыкающей к циклу повести «Мариамна» (1967), а также романа Э. Юнсона «Прибой и берега» (1946), в совокупности с обзорно рассмотренными романами «Мечты о розах и огне» (1949), «Тучи над Метапоп-том» (1957), «Эпоха Его Величества» (1960) и «Долгой день жизни» (1964) -продиктован множественными причинами. Во-первых, данные писатели, будучи лауреатами известнейшей литературной премии, представляют «лицо» шведской литературы, чем объясняется определенная их известность на Западе и в России и, следовательно, достаточное количество критических статей и литературоведческих исследований, им посвященных (правда, следует отметить, что в отечественном литературоведении количество научных работ о Лагеркви-сте и Юнсоне в десятки раз меньше, причем нет ни одной русскоязычной монографии ни об одном из названных авторов). Кроме того, фигуры Эйвинда Юнсона и Пера Лагерквиста являются ключевыми для шведской литературы XX века, их творчество, во многом, определяет тенденции развития национального литературного потенциала в рассматриваемый и последующий периоды и оказывается прочно связано с закономерностями предшествующих этапов. Во-вторых, переводы на русский язык в наиболее полном виде охватывают только обозначенный корпус романов (другие романы Юнсона на русский не переводились, а рассматривать отдельные ранние переведенные произведения Лагерквиста в отрыве от контекста его творчества нецелесообразно). В-третьих, именно в позднем творчестве обоих шведских писателей наблюдается резкое качественное изменение манеры письма и жанрового поля, что приводит к обращению к жанрам, ранее ими не использовавшимся. При помещении этих произведений в контекст национальной и мировой литературы рассматриваемого периода (1940 — 1960;е годы) обнаруживается, что это г факт связан с общими тенденциями литературного процесса как в Швеции, так и в евро-америкнском литературно-культурном пространстве. Последняя из названных причин является для нас наиболее существенной, так как четкой жанровой дефиниции рассматриваемых романов Э. Юнсона и П. Лагерквиста ни в отечественном, ни в западном литературоведении не обнаружено, что подтверждается продолжительной полемикой.

В ходе предварительной работы мы отталкивались от гипотезы, высказанной большинством исследователей, о том, что рассматриваемые тексты принадлежат к жанровой традиции «классического» романа мифа, сформированной произведениями Дж. Джойса и Т. Манна и получившей интенсивное развитие в последующей литературе. Затем мы рассмотрели основные проявления феномена «ремифологизации» в западноевропейской культуре, связанного с кризисом рационализма и позитивизма в интеллектуальном мировосприятии и с кризисом миметизма в искусстве, и ставшего стимулом не только к кристаллизации жанра романа-мифа, но и научной рефлексии, направленной на осмысление мифа (архаического — этнографами и ритуалистами, и классического — филологами, семиологами и психологами). Мы действительно обнаружили связи в творчестве шведских писателей с рядом направлений научной мифорецеп-ции, актуализировавшихся в первой половине XX века и обусловивших развитие «классического» романа-мифа: с психоаналитическим (фрейдизм и юнгиаиI ство), социологическим (Л. Леви-Брюль, Л. Фробениус и др.) и ритуалистским (Дж. Фрэзер, Б. Малиновский, Р. Грейвз и др.). Объемные списки научных исследований, использовавшихся Э. Юнсоном в работе над романами «Прибой и берега» и «Тучи над Метапоптом», и П. Лагерквистом в работе над романами «Варавва» и «Сивилла», подтверждают связь с этими направлениями.

Однако как раз во время создания исследуемых нами романов шведских писателей в научной рефлексии актуализируется еще один «аспект мифа» — современный миф, систематически изученный в работах К. Г. Юнга «Вотан» (1956) и «Современный миф о небесных знамениях» (1958), а также в работе.

Р.Барта «Миф сегодня» (1957). Эти сочинения послужили фундаментом для дальнейшего исследования современного мифа во всех его проявлениях (мифы-штампы обыденного сознания, политические, религиозные, научные, «персональные» мифы и т. п.). В то же время не стоит забывать о том, что эти работы были написаны период начала «холодной войны», «сытых бунтов» и молодежного экстремизма, создания «общества потребления», осмысления итогов Второй мировой войны и Холокоста, — отсюда изначально враждебное отношение ученых к современному мифу как орудию манипуляции массовым сознанием. У нас нет данных о непосредственном влиянии этих работ на рецепцию современного мифа в романах Э. Юнсона и П. Лагерквиста 1940;1950;х гг., однако типологическое сходство в восприятии политической и религиозной мифологии на лицо (в культурно-психологической ситуации рассматриваемого периода работы Р. Барта и К. Г. Юнга и романы шведских писателей представляют два аспекта восприятия и анализа современного мифа: научный и художественный, поэтому скандинавские авторы демонстрируют такое же враждебное отношение к современному мифу и желание «деконструировать» и «препарировать» его, обнажить механизмы мифопорождения и манипуляции массовым сознанием).

Учитывая этот факт, мы попытались вписать исследуемые романы в рамки жанровой модели «классического» романа-мифа XX века, по преимуществу, в его «манновском» инварианте. На основании обощенных данных отечественных литературоведческих исследований мы составили гипотетическую модель жанра «классического» романа мифа (кстати, не выработанную в российской науке до сих пор), которой присущ ряд узнаваемых черт. Главной особенностью этой жанровой модификации, на наш взгляд, является иерархический сип-тез двух жанровых моделей («романной» и «мифоцентрической» или «эпической»), в котором мифологический план оказывается апологетически преображенным и доминирующим над романным, моделирующим сюжетные ходы, мотивы и расстановку персонажей в системе образов. В то же время в самом жанре «классического» романа-мифа заложена тенденция к «текстуализации» мифологического начала, что противоречило отмеченной особенности и вело к постепенному разрушению жанра, появлению на основе его структуры другой жанровой модификации — романа-антимифа (в силу критического отношения к современному мифу избавленного от апологетики мифа в целом и позволяющего автору текстуальную игру с мифологическим материалом), в большей степени соответствовавшего мировосприятию творческой интеллигенции в послевоенное время (1940;1960;е гг.).

В результате мы выработали теоретическую модель жанра романа-антимифа, представляющую собой сложную знаковую структуру, каждый уровень которой, надстраиваясь над предыдущим, «опустошает» его семантику, оставляя только форму, заполняемую качественно иным, диаметрально противоположным содержанием. Так создается «миф о мифе» в романной форме, «обнажающий» механизмы мифопорождения современного мифа и разрушающего семантику архаического, при сохранении формы, что мы и рассмотрели на уровне трансформации мифологической сюжетной схемы и попутно системы образов как системы архетипов, мифологического времени и пространства, а также на уровне интертекстуального диалога, в который вступают «канонический» текст мифа и антимиф. Кроме того, мы показали, каким образом роман-антимиф «паразитирует» на структуре «классического» романа-мифа, подвергая трансформации каждый из его уровней. На наш взгляд, данная модель может быть применена и при анализе произведений представителей других национальных литератур па этапе 1940;1980;х гг. (М.Булгакова, К. Вольф, С. Гейма. Ф. Фюмапа, К. С. Лыоиса, Н. Казандзакиса, Л. Бито, Л. Малербы и др.), однако эта область остается за границами нашего исследования, так как нас интересовала актуализация жанра романа-антимифа именно в шведской прозе середины XX века.

Далее мы попытались дать ответ на принципиально важный для исследования вопрос: почему именно в 1940—1960;е годы, именно в шведской литературе и именно в позднем творчестве Пера Лагерквиста и Эйвинда Юнсона выкристаллизовалась описанная выше модель жанра-романа мифа? Попутно нам пришлось ответить еще на один небезынтересный вопрос: в чем же своеобразие процесса развития шведской литературы в XX веке, и есть ли оно вообще? Здесь нам помогла теория всемирной литературы, намеченная еще И. В. Гёте и развитая позже X. Блумом и П. Казанова. В результате ряда наблюдений мы выявили весьма любопытный факт. В XX веке шведская национальная литера' тура оказалась в беспрецедентной ситуации: будучи по своей природе «малой», замкнутой, провинциальной и, по сути, вторичной, благодаря учреждению Нобелевской премии, уже в начале столетия она была вовлечена в конкурентную борьбу с литературами Центра (английской, французской, немецкой, а к 1930;м годам — и американской) на равных началах. «Нобелевский формат» (своеобразный свод неписанных критериев, способствующих признанию той или иной литературы в мировом масштабе) служил «пропуском» в большую литературу, но в то же время он вел к потере национальной идентичности, уводя от излишнего этноцентризма, фольклорности, политизации и т. п. в сторону использоваI ния универсальных мотивов и образов, экспериментов с формой и содержанием.

Большая часть шведских писателей, в особенности, представители наиболее радикально настроенных кругов (пролетарские писатели, статары, а в последствии — модериисты-фюртиуталисты) сопротивлялась процессу «ассимиляции» национальной литературы и ратовала за ее «национализацию», что, в плоскости методов и направлений, реализовывалось неоромантизмом (В. фон Хейденстам, Г. Фрёдипг, Э. Карлфельдт и др.) и социологизированпым «пролетарским реализмом» (В. Муберг, М. Мартинсон, Ю. Челльгрен и др.). Первое I направление было более близким к «нобелевскому формату», что подтверждалось регулярным (раз в 12−15 лет) присуждением премии шведским писателям-неоромантикам (либо близким к ним): Сельме Лагерлёф (1909), Верперу фон Хейденстаму (1916), Эрику Карлфельдту (посмертно, в 1931). У представителей второго направления не было никаких шансов получить «побеля», но они к этому и не стремились, расценивая даже статус Шведской Академии крайне враждебно. Однако по-настоящему «большие» писатели держались в стороне от борьбы за премию (пример этому — творчество А. Стриндберга).

В послевоенные годы ситуация осложнилась актуализацией комплекса «шведского нейтралитета» (вины за неучастие в борьбе с фашизмом), построением «государства всеобщего благоденствия», созданием Северного Совета (и соответствующей литературной премии). Эти экстралитературные факторы, так или иначе, оказывали влияние на литературный процесс, способствуя настроениям эскапизма, обособления, замкнутости национальной литературы (пример чему — творчество модернистов-фюртиуталистов). Однако фактор ускоренного, форсированного развития шведской литературы, стимулированного, в первой половине XX века «нобелевским форматом» (за считанные десятилетия шведская литература прошла от романтизма к модернизму те этапы, которые литературы Центра проходили в течение ста лет) принес свои плоды: к концу 1940;х годов шведская литература оказалась вполне конкурентоспособной (в 1949 году на Нобелевскую премию номинировались одновременно У. Фолкнер и П. Лагерквист). Условием «встраивания» в «нобелевский формат», на наш взгляд, является способность крупнейших писателей этой поры (П. Лагерквиста, Э. Юнсона и X. Мартинсона) сохранить национальное своеобразие и в то же время усвоить достижения «больших» литератур (подтверждением этому «компромиссу» является то, что все три нобелевских лауреатавыходцы из пролетарской среды, в 1930;е годы близкие ангажированной, «антинобелевской» и антиакадемической части шведских писателей). Результатом этого синтеза, оформлявшегося долгие годы (мы исследуем творческий путь Э. Юнсона и П. Лагерквиста, находя подтверждение и связи с национализированной писательской средой и «ученичеству» по отношению к мировым литературным «авторитетам» — Дж. Джойсу. Т. Манну. М. Прусту, А. Жиду и др.), стал переход к жанру романа-антимифа, позволяющего сочетать национальное (актуальное) и универсальное (мифологическое) начала.

Таким образом, мы пришли к выводу, что в процессе самоидептификации шведской национальной литературы, достигшем апогея в 1950;1960;е годы, жанр романа-антимифа стал «ответом» на «нобелевский формат», позволив шведской литературе выйти на мировой уровень и не потерять национального своеобразия. Влияние жанра было настолько велико, что в 1960;е годы он был актуален и для следующего поколения шведских писателей («Пятая зима магнетизера» (1967) П. У. Энквиста, «Мемуары Каина» (1963) Л. Юлленстена, «Ряса пастора» (1965), «Гомункулус» (1967) С. Дельбланка), близких уже к постмодернистской парадигме. Однако в 1970;е годы жанр романа-антимифа сходит в Швеции на нет, мифологизм уступает место документализму и постмодернистской игре с текстами. Это объясняется, на наш взгляд, тем, что процесс самоидентификации национальной литературы вступил в постгероическую фазу: «нобелевский формат», форсировав развитие шведской литературы, к середине столетия свою функцию выполнил (после Юнсона и Мартинсона шведские писатели на премию не номинировались), эскапистские тенденции возобладали, премия Северного Совета («малый нобель») оказалась адекватной альтернативой «большому нобелю». Отныне шведы предпочли «вариться» в котле замкнутой периферийной скандинавской литературы, «отгородившись» от литературы «большой». Поэтому надобность в сочетании универсализма с национализмом (что было свойственно роману-антимифу) отпала. Кроме того, доминировавшая в 1970;е годы постмодернистская парадигма не соответствовала внутренней атмосфере антимифа (хотя ироническое начало в нем близко постмодернистской эстетике, но он слишком серьезно и связано с «воинствующим гуманизмом», чуждым постмодернизму, предпочитающему борьбе игру), «выросшего» на философии экзистенциализма. Таким образом, жанр романа-антимифа, генезис которого связан с именами С. Лагерлёф и А. Стриндберга и имел место в начале столетия, к середине века жанр выкристаллизовался в творчестве Э. Юнсона и П. Лагерквиста, в 1960;е годы ступил в фазу кризиса (что вылилось в экспериментах Юнсона в романе «Долгий день жизни» и в повести Лагерквиста «Мариамна»), некоторое время существовал в творчестве писателей-шестидесятников (Дельбланка, Юлленстена, Энквиста и др.), а к.

1970;м годам перешел в фазу «затухания», уступив место литературе нон-фикшн, эскапистского модернизма и постмодернизма.

Не ставя себе целью исследовать весь процесс формирования жанра романа-антимифа в шведской литературе, мы ограничились анализом двух жанровых модификаций (именно модификаций, а не индивидуально-авторских вариантов, так как они представлены целым корпусом текстов и прослеживаются в творчестве представителей других литератур: например, модификация Лагер-квиста обнаруживает параллели в «Мастере и Маргарите» Булгакова, в «Евангелии от Сына Божия» Н. Мейлера, в романе «Неглубокая могила» П. Эрдега, романе «Пока мы лиц не обрели» К. С. Льюисамодификация Юнсона — в «Агасфере» и «Книге царя Давида» С. Гейма, в «Кассандре» и «Медее» К. Вольф и т. п.). Мы рассмотрели жанр «исторического» романа-антимифа Э. Юнсона, основанный на особом восприятии времени, на особой политической позиции автора, постепенно перешедшего от анархистского социализма к.

I' либеральному гуманизму, на особой повествовательной технике, демонстрирующей стремление к отражению действительности и в то же время бегству от нее (это выражается в экспликации проблемы повествования в метароманной структуре текста и в образе «пересказчика» — ^егЬегаИаге), рецепции мифа как психологического политического орудия манипуляции массовой аудиторией и в то же время средства глубинного изображения вечных общечеловеческих проблем. Анализ производился на материале романа «Прибой и берега» в контексте не переводившихся на русский «исторических» романов писателя («Мечты о розах и огне», «Тучи над Метапонтом», «Эпоха Его Величества», «Долгий день жизни»). Нами была проанализирована жанровая модификация «экзистенциального» романа-антимифа в позднем творчестве П. Лагерквиста, представленном «Пенталогией Распятия» и повестью «Мариамна». В процессе исследования мы выявили то, что миф для Лагерквиста связан с религией, экзистенциальные сомнения писателя, формировавшие его метод начиная с раннего творчества, привели занятию амбивалентной позиции по отношению к вере — «религиозного атеизма». Вера, основанная на иллюзии и мифотворчестве, дает смысл существования человеку, обладающему целостностью мировосприятия, за счет безграмотности и отсутствия рефлексии. Скептику-интеллектуалу, пытающемуся сквозь сомнения пробиться к Богу, вера не доступна, однако его безверие по эмоциональности результативности сопоставимо с верой (это демонстрирует типология героев Лагерквиста: Скептик, Пилигрим, Богоносец, Богоискатель и т. п.). Наиболее соответствующей такой позиции оказалась техника «антимифа», позволяющая создать «миф о мифе», демифологизируя традиционное христианство и в то же время мифологизируя экзистенциальный скепсис. На уровне специфической повествовательной техники, создающей максимальную двусмысленность при очевидной простоте стилевых конструкций, имитирующей священные христианские тексты (Евангелие, апокрифы, Ветхий Завет), и насыщенности смыслом, создается амбивалентное единство отрицания и утверждения, что характерно для стилистики «мифа о мифе».

Таким образом, на основании проделанной работы мы пришли к следующим выводам:

1. Жанровая модель романа-антимифа сложилась на основе модели «классического» романа мифа XX века, трансформировав план содержания в соответствии с изменением, мировоззренческой ситуации после Второй мировой войны. Под влиянием критического отношения к современному мифу и экзистенциалистского культа скепсиса, апологетическое отношение к мифу сменилось текстовой игрой, при этом не являющейся самоцелью, а использующейся как средство глубинного изображения реальности в эпоху кризиса авторитетов и убеждения в невозможности нахождения объективной истины. В результате «арсенал» романа мифа сохраняется, но семантика каждого из уровней романной структуры подвергается деформации, что ведет к образованию сложной структуры «мифа о мифе».

2. В контексте развития национальной литературы Швеции в XX веке ро-ман-антимиф возникает на перепадах напряжения между «национализацией» и «ассимиляцией» литературы, поставленной в условия форсированной эволюции благодаря «нобелевскому формату». Процесс кристаллизации жанра имеет место в позднем творчестве крупнейших шведских писателей XX века, лауреатов нобелевской премии, П. Лагерквиста и Э. Юнсона и совпадает с кратковременным выходом национальной литературы на мировой уровень. 3. В плане хронологии мирового литературного процесса, жанр романа-антимифа занимает место на этапе перехода от позднего модернизма и неореализма к раннему постмодернизму. Отсюда — сочетание серьезных задач (глубинное изображение реальности в условиях отсутствия объективной картины мира и «деконструкция» современного мифа, являющегося орудием манипуляI ции массовым сознанием), которые ставят перед собой шведские авторы, и игры с мифоцентрическими текстами, «переворачивание» и «травестия» семантики архаического мифа при сохранении внешней составляющей мифопоэтики. Тем самым, мы видим, что роман-антимиф — это специфическая жанровая модификация, образовавшаяся под влиянием сложных процессов в шведской и мировой литературе, наиболее полно представленная в позднем творчестве Пера Лагерквиста и Эйвинда Юнсона и нуждающаяся в дальнейшем систематическом изучении. I.