Последние полтора — два десятилетия в истории отечественной фольклористики отмечены «всплеском» интереса исследователей к скоморохам и скоморошеству. Заявлено даже о возникновении новой отрасли знания — «скомороховедения» (во вступлении к сборнику Скоморохи) — проводятся конференции, посвященные их изучению, выпускаются сборники статей и материалов о них (например, сборники Скоморохи, Скоморошина), переиздаются классические работы по этой тематике (Фаминцын — переиздание книги 1889 г.), появился библиографический указатель работ о скоморохах (Кошелев 19 946). Также большое внимание исследователи уделяют народной игровой и праздничной культуре, игре как культурному, психологическому, социальному феномену (в первую очередь следует назвать глубокие диссертации Л. М. Ивлевой и И. А. Морозова — см. книги, созданные на их основе: Ивлева 1998; Морозов 1998; из последних новинок можно указать книгу — Грунтовский). Одним из ведущих исследователей скоморошьего наследия в фольклоре по праву следует признать петербургского фольклориста 3. И. Власову, выпустившую начиная с 1982 г. ряд статей, посвященных частным и общим вопросам изучения творчества скоморохов. Итогом переработки и объединения этих статей стала книга «Скоморохи и фольклор» — первый крупный современный труд о творчестве скоморохов (Власова).
Составитель библиографического указателя работ о скоморохах В. В. Кошелев выделил следующие аспекты изучения скоморошества: а) происхождение скоморошестваб) история скоморошествав) социальный статус скоморошестваг) скоморох как историческая личностьд) творчество скоморохове) место скоморошества в истории русской культурыж) историография скоморошестваз) иконография скоморошества (Кошелев 1994а, с. 21 — 23). Нетрудно заметить, что почти все эти направления носят историко-культурный или исторический характер, и только пункт «д» (творчество скоморохов) имеет прямое отношение к фольклористике, т. к. многими исследователями возводится к скоморошьему творчеству определенный пласт произведений русского фольклора — скоморошины.
За полтораста лет со дня выхода первой работы о скоморохах [Беляев) практически все из вышеперечисленных направлений изучения скоморохов были более или менее освоены, а по некоторым даже были высказаны противоположные мнения — в том числе и по вопросу творчества скоморохов. Но именно в силу того, что исследователи, писавшие о скоморохах, видели в произведениях фольклора прежде всего материал для изучения скоморошества как явления древнерусской культуры, скоморошины как художественные произведения изучены очень мало — и, фигурально выражаясь, походя.
В основном исследовалось скоморошество как явление древнерусской культуры, причем данные фольклорных текстов привлекались как вспомогательный материал — иногда без убедительного доказательства принадлежности этих текстов к творческому наследию или, по крайней мере, авторизованному репертуару скоморохов (факт существования такого наследия, отличного от общенародного фольклора, еще сам по себе требует доказательства).
История скоморохов на Руси весьма сложна, мнения ученых об их социальном статусе, роли в древнерусском обществе, происхождении расходятся. Как бы то ни было, она должна быть предметом отдельного исследования, выходящего за рамки строго филологические. Тем не менее необходимо дать краткий обзор работ ученых, посвященных ей, т. к. без уяснения сути и роли скоморохов в Древней Руси нельзя подойти и к вопросу об авторском творчестве скоморохов и об их вкладе в русский фольклор.
С появлением первой печатной работы о скоморохах (Беляев) в науке начался долговременный спор между учеными, которые, подобно ее автору, видели в скоморохах видоизменившихся языческих жрецов, сакральные функции которых постепенно всё более отходили на второй план и наконец совсем уступили место делу развлечения слушателей, и учеными, считавшими древнерусское скоморошество занесенным с Запада (от шпильманов и миннезингеров) или из Византии (от мимов). Для И. Д. Беляева вопрос о происхождении скоморохов был основнымсловно предвидя точку зрения на них как на «захожих людей» (Веселовский, с. 183- вслед за Веселовским —.
Миллер 1, с. 54), которая возобладает в науке через несколько десят ков лет, он пишет: «Веря в самостоятельное развитие процессов жизни у каждого народа, мы думаем, что нам нет нужды исследования о скоморохах начинать исследованием о мимах и гоэтах, хотя аналогически они и могут объяснить многое в наших скоморохах» (Беляев, с. 69).
Александр Веселовский считал скоморохов «бродячими потешниками» и наследниками «греко-римских мимов», основными распространителями древнего театра и различных игровых действ (очевидно, именно с этими жанрами он прежде всего и связывал их творчество). Для него они были пережитком античного язычества, I который, будучи занесен на Русь, вместе с собственными народными обрядами стал основой сопротивления утверждавшемуся христианству: «Народный обычай и захожие глумцы — вот что противопоставлялось у нас христианству как силы, совокупившиеся на противодействие ему» (Веселовский, с. 203). Веселовского поддержал А. И. Кирпичников, приведший в качестве одного из доводов иностранного происхождения скоморошества различные нерусские этимологии самого слова «скоморох», а затем заключивший, что «какова бы ни была этимология слова „скоморох“, <.> люди, называвшиеся этим именем, являются на Руси как продукт влияния на нее чуждой 1 цивилизации и первоначально цивилизации византийской <.>. Немного позднее к нам проникают шпильманы западные» {Кирпичников, с. 3). I.
Сходно — в русле бывшей в то время очень популярною теории заимствования — и мнение А. С. Фаминцына: «Скоморошество — явление, общее всем европейским народам в средние векаскоморохи — преемники греко-римских скиников или мимов, народных потешников, подвизавшихся частью на сцене или просцениуме театра, частью на пирах и попойках, на улицах, площадях и в питейных домах. Откуда бы ни пришло в Россию искусство скоморохов, с юга ли (из Византии) или с Запада, — но уже в XI веке оно оказывается привитым и укоренившимся в обиходе народной жизни русской» (Фомин-цын, с. 4).
Однако в то же время все чаще стали появляться высказывания в пользу самобытного происхождения русских скоморохов. Споря с Веселовским, П. О. Морозов писал: «Мы позволим себе не согласиться с мнением почтенного исследователя, будто скоморохи на Руси — захожие люди <.>. Бесспорно, что к нам издавна заходили бродячие немецкие шпильманы, <.> заходили, по всей вероятности, и византийские скоморохи, но это вовсе еще не исключает возможности существования своих доморощенных потешников» (Морозов 1888, с. 18). Позднее — с преодолением теории заимствования — мнение о «доморощенном» происхождении русских скоморохов возобладало в науке. В работах исследователей получила развитие гипотеза Беляева о связях скоморохов с древними языческими жрецами. «При культе языческом несомненно был и свой ритуал, своя обрядность, в которой, как и вообще в язычестве, песшг и пляски составляли главную его и существенную частьно, вероятно, были также и лица, выделявшиеся особенной ловкостью и уменьем в выполнении этой части, а также знанием и истолкованием всех ритуальных подробностей. При отсутствии жрецов, специально наблюдающих требования культа и соблюдение обрядов, существование таких лиц, получавших особое значение, вполне естественно. И очень может быть, что из них-то и выродились наши скоморохи», — писал в 1897 г. А. П. Пономарев (Пономарев, с. 297 — 298). Примерно так же об их происхождении думал и И. Барщевский: «Что касается скомороха, то он есть синоним „знахаря“, „волхва“, „кудесника“, „колдуна“ и т. д. Это были представители древненародных языческих культов: они вносили в среду народную не только развлечения, веселье и смех, но как знатоки древненародных культов, оставшихся еще с языческих времен, их обрядовой стороны, их песен под музыку и их символических игр имели значение народных наставников» (Барщев-ский, с. 3 — 4). Схожее мнение (со ссылкой на Пономарева) высказано и Н. М. Гальковским (Галъковский, т. 1, с. 317).
После 1917 г. гипотезу о языческих корнях скоморошества развивал и углублял А. А. Морозов, более тридцати лет занимавшийся исследованиями этого вопроса (Морозов 1946, Морозов 1976). Подобно Беляеву, Пономареву, Барщевскому и Гальковскому, он полагал, что «русские скоморохи по своему происхождению были как бы видоизменившиеся волхвы» (Морозов 1946, с. 213) — помимо скоморохов, волхвы, по его мнению, «вырождались» также и в знахарей и шептунов. Основной областью первоначальной деятельности скоморохов были обряды, связанные с ритуальным смехом, имевшим силу способствовать плодородию земли, плодовитости животных и человека и предохранять от несчастий. Отношение скоморошества с христианством Морозов толковал не так прямолинейно, как его предшественники: «Взращенный языческой культурой древнерусский скоморох не был бескомпромиссно отвергнут христианизированной феодальной верхушкой, еще не пропитанной аскетическими идеалами и не утратившей потребности в увеселениях. Да и суеверные представления, вера в колдовство и притягательная сила календарной обрядности еще долго не теряли своего значения для феодальных кругов. Можно предположить появление в этой среде новых слоев певцов, музыкантов, бахарей, непосредственно не связанных со скоморохами. <.> Скоморохи отступали на периферию русской культуры не вследствие административных преследований или церковного осуждения, а потому, что их творчество выражалось в отживающих формах. Их реликтовое искусство все меньше отвечало новым потребностям, историческому ходу развития русской культуры, в том числе и народной. Историческое значение скоморохов надо искать в той части национального художественного наследия, которая восходит к мифу и сказке, народно-поэтическому мировоззрению, сохраняющему эстетическую ценность в слове и напеве, запечатлевших живое восприятие мира далеких веков» (Морозов 1976, с. 66 — 67).
В современной науке гипотеза об архаическом характере русского скоморошества возобладала1. В целом в русле ее выдержана работа А. А. Белкина (Белкин, глава «О происхождении скоморохов»), а «венцом» ее стал ряд статей и обобщившая их книга ведущего современного исследователя скоморохов 3. И. Власовой (Власова).
Словно в тени полемики о происхождении скоморошества долгое время пребывал вопрос о репертуаре скоморохов и их творческом вкладе в русский фольклор. В работе Беляева мнение автора по этому поводу прямо не высказано, однако можно вынести общее впечатление, что он считал некоторую часть фольклорных произведений сочиненною скоморохамискоморошьи произведения, считает он, отличают «находчивое удальство, веселье и ловкость, хотя и не всегда хорошо направленные» (Беляев, с. 81). В более позднее время в связи с идущим от работ конца XIX века (в первую очередь — Вс. Миллера) признанием исключительной роли профессиональных исполнителей и носителей отдельных фольклорных жанров в сложении фольклорного репертуара, который получал потом вторичное распространение в.
1 Правда, некоторое время — В 30-е — 50-е гг. XX века — по идеологическим причинам преобладала трактовка скоморохов как одних из основных выразителей классовой борьбы в искусстве Древней Руси. Так, Л. С. Шепта-ев писал в 1949 г.: «Русский скоморох не был только потешником и развлекателем, он был идеологом народа в эпоху напряженных крестьянских войнскоморох был другом, носителем и исполнителем особого искусства, искусства непримиримого, активного, борющегося за народную правду, его эстетику и мировоззрение. Скоморох был в то время не только носителем, но и организатором общественного мнения, выразителем классового гнева сильнейшими средствами искусства» (Шептаев, с. 68). С обстоятельным критическим разбором подобных воззрений на скоморохов выступил А. А. Морозов (Морозов.1976). широких народных массах, значительная часть текстов без достаточных доказательств возводилась в т. ч. и к творчеству скоморохов. Скоморошью традицию рассматривали как отдельную, внешнюю по отношению к общенародной, возводя к ней тексты различных жанров — былин, разбойничьих песен, обрядовой и необрядовой лирики. В некоторых исследованиях, касающихся скоморошин или «скоморошьих песен», вопрос о причинах, позволяющих автору признать их таковыми, иногда серьезно и не рассматриваетсяэто, однако, делает подобные работы весьма уязвимыми — появляются высказывания, что скоморошины есть лишь механический конгломерат текстов, объединенных исследователями на весьма сомнительных основаниях.
При том, что основной «центр тяжести» исследований скоморошин приходится на воссоздание с помощью их данных фигуры древнерусского скомороха как культурно-исторического феномена, их жанровая природа и художественная специфика, как и формы бытования, до сих пор не выяснены наукой. Сам вопрос о вкладе скоморохов в русский фольклор зачастую решается разными исследователями прямо противоположно. В настоящем исследовании автор предпринимает попытку подойти к определению общности скоморошин не через историко-культурное разыскание об их предполагаемых создателях как особом социальном типе и специфической группе носителей и интерпретаторов фольклорной традиции, а через характерные черты их поэтики и стиля, чем и обосновывается актуальность и научная новизна работы.
В работе автор руководствуется классическими трудами исследователей смехового мира Древней Руси, русского фольклора, средневековья — Д. С. Лихачева, В. Я. Проппа, М. М. Бахтина. Основной метод — метод сопоставительного анализа вариантов. Также используется сравнительно-исторический метод для выяснения связей литературы и фольклора. Корпус опубликованных текстов скоморошин невелик по сравнению с количеством текстов других жанров. Нами привлекаются все возможные печатные источники скоморошин (сборники Кирши Данилова, Шейна и пр.) и архивные материалы кафедры фольклора МГУ, а также опубликованные тексты произведений древнерусской литературы, используемые для сравнения. * *.
Обращаясь непосредственно к проблемам определения жанровой природы скоморошин, следует отметить, что уже с самого начала их изучения наметились две основные тенденции в очерчивании круга произведений, относимых к скоморошинам: 1) как произведений, сочиненных скоморохами и некогда входивших в их авторский репертуар (А. М. Лобода, М. Н. Сперанский и др.) — 2) как произведений, выделяющихся характерными формально-содержательными и функциональными особенностями (А.Д.Григорьев, В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов и др.). Необходимо уточнить, что представители как того, так и другого подхода связывают скоморошины со скоморохамиоднако если в первом случае выделение скоморошин происходит зачастую на основании внешних и иногда сомнительных критериев (напр., упоминание скоморохов и их музыкальных инструментов в песне), то во втором произведение включается в круг скоморошин на основании особенностей поэтики, стиля, формы исполнения произведения.
Прежде чем сделать выбор между этими подходами, надо понять свое отношение к проблеме скоморошьего творчества: если признавать приоритет профессионального творчества скоморохов, культивировавшегося в их замкнутых коллективах, тогда можно определять скоморошины как песни, созданные скоморохами. Если же считать, что творчество скоморохов находилось целиком внутри общенародной фольклорной традиции, отличаясь лишь расстановкой акцентов — преимущественным освоением отдельных жанров, тогда само скоморошье авторство как особое явление становится весьма проблематичным и следует отказаться от выделения скоморошин на основе их принадлежности к творческому наследию скоморохов и изучать имеющиеся тексты как художественные произведения, пытаясь распределить их между жанрами и видами по их художественным свойствам, а не по тому, кто бы мог их создать.
Необходимо заметить, что вопрос о роли и месте профессионального и полупрофессионального творчества в фольклорном наследии (знахарей, сказителей, сказочников, плакальщиц, скоморохов и т. д.) до сих пор не решен.
Если рассматривать современное состояние русского фольклора, то скоморошины принадлежат к его реликтовым жанрам. Не случайно большинство текстов значительной части сюжетов скоморо-шин находится в источниках XVIII — XIX вв. (сборник Кирши Данилова, рукописные песенники XVIII и XIX вв., сборники Киреевского, Рыбникова, Шейна и т. д.). К настоящему времени из круга текстов, относящихся к скоморошинам, встречаются чаще всего небылицы, функционирующие как плясовые песни или перешедшие в детский фольклор и используемые как прибаутки. В связи с этим необходимо признать, что, очевидно, рассмотрение скоморошин как целостного образования, могущего претендовать на статус жанра, неактуально для современного состояния русского фольклора. В исторической ретроспективе, однако, вырисовывается иная картина. Так, например, в сборнике Кирши Данилова скоморошины занимают заметное место и по своему тематическому и стилистическому своеобразию легко отличимы от прочих текстов (более того, в этом сборнике зачастую в «серьезных» текстах заметно влияние стиля скоморошин, вследствие чего ученые неоднократно писали о его скоморошьем характере, а, возможно, и происхождении).
Тем более обоснованно должно быть выделение скоморошин в составе фольклора допетровской Руси. Несмотря на отсутствие сколько-нибудь значительных собраний фольклорных текстов того периода, обращение к древнерусской литературе сразу выявляет наличие в ней произведений, типологически, стилистически, а иногда и сюжетно близких к скоморошинам. Это, прежде всего, различные пародийные произведения (пародии на официальные документы — «Калязинская челобитная», другие челобитные, «Духовная Елистрата Шибаева»", «Повесть о Ерше Ершовиче" — на церковные тексты — «Служба кабаку», «Праздник кабацких ярыжек», «Стих о жизни патриарших певчих», «Сказание о попе Савве" — другие пародии — «Лечебник на иноземцев», «Азбука о голом и небогатом человеке», «Послание дворянина к дворянину», «Роспись о приданом» и пр.). Произведения, типологически и стилистически сходные с указанными, записывались до недавнего времени (не говоря уже о «Ерше Ершовиче», сохранившемся до нового времени в живом бытовании). Сюжетную и стилистическую близость к скоморошинам обнаруживают и произведения древнерусской литературы, не являющиеся собственно пародиями («Повесть о Фоме и Ереме», «Сказание о роскошном житии и веселии», «Повесть о куре и лисице» и пр.). Вопрос об отношении сюжетно совпадающих со скоморошинами литературных текстов и фольклорной традиции заслуживает особого исследования. В то время как одни исследователи (как правило, фольклористы) обнаруживаемые в старых сборниках тексты склонны зачастую считать чуть ли не записью с голоса, другие (обычно литературоведы-«древники»), напротив, видят в них авторские литературные переработки фольклорных источников2. В подобных случаях прежде всего важно не.
2 Например, когда была обнаружена и издана «Повесть о Горе-Злочастии», Ф. И. Буслаев отнес ее к памятникам народной поэзии: по его мнению, подобные «произведения возникают как бы сами собою, не по соображениям и крайнему разумению одного какого-нибудь сочинителя, а по внутренней потребности целого поколения, как бы бессознательно зарождаются в недрах целого народа. <.> Конечно, в сочинении их участвовали отдельные певцы, но когда и как — мы не знаем. Всякая личная особенность сглажена с этих стихотворений, прошедших через уста поколений, как сглаживается от долгого обращения в руках чекан с монеты и остается только внутренняя ценность металла. Впрочем, надобно и то сказать, что личность певца в ту эпоху народного творчества так нераздельна была от массы, так с нею срасталась, что едва ли выказывалась определительно и в том первом, так сказать, экземпляре песни, который в минуту творчества впервые вылился из только установить наличие авторской переработки фольклорного текста, но выяснить степень ее традиционностиесли авторская импровизация не выходит за границы традиционного устного канона, то такое произведение не следует считать принадлежащим литературе, одного факта письменной фиксации произведения для этого недостаточно.
Сюжетно-тематическое и стилистическое сходство скоморошин и сатирико-юмористических произведений древнерусской литературы диктует необходимость широкого привлечения ее материала для сравнительного исследования.
Мы располагаем значительным количеством текстов для исследования — около 300. Имеющиеся у нас скоморошины обнаруживают большую неоднородность по своему содержанию и строению, так что первым шагом к их изучению должна стать сюжетно-композици-онная систематизация.
В понятии «композиция» следует выделить две основные составляющие: во-первых, это организация содержательных звеньев уст его" (Буслаев, с. 211). В то же время издавший «Повесть» Н. И. Костомаров, хотя и восхищался ее «величавым тоном, грустно-поэтическим чувством, живостью образов, последовательностью и стройностью рассказа, прекрасным народным языком и неподдельными красотами оборотов юной, народной, неиссушенной школою речи» (замечу, что последние слова этого утверждения применительно к произведению, создатель которого выказывает большую опытность «в науке книжной», сомнительны), всё же считал, что «философский тон и стройное изложение показывают в ней не чисто народное, а сочиненное произведение» (из замечаний к издаваемой «Повести» — «Современник», 1856, март, т. LVI, отд. 1, стр. 49 — 51, цит. по Лихачев 1984а, с. 90- там же Д. С. Лихачев признает мнение Костомарова более убедительным). Для полноты добавлю, что М. О. Скрипиль также считал «Повесть о Горе-Злочастии» авторским произведением: «Сложная и стройная композиция повести обнаруживает характерные особенности именно книжной композиции. Стремление единой мыслью объединить библейскую легенду о грехопадении, всемирную историю человечества и одно из характернейших явлений русской жизни определенной эпохи могло оказаться под силу только талантливому писателю» (Русская повесть, с. 411). произведения (мотивов, функций, эпизодов) — композиция сюжетаво-вторых, это композиция текста, т. е. то или иное оформление его как типа высказывания (повествование, описание, прямая речь, монолог, диалог и пр.), как сопряжения различных традиционных формул («общих» мест и переходов между ними, стилистических приемов). Первая составляющая есть композиция произведения на уровне его содержания, вторая — на уровне его текстового выражения, т. е. формы3. Признание единства содержания и формы не должно приводить к нивелировке различий этих двух сторон композиции в силу известного «асимметричного дуализма» формы и содержания: содержательная сторона произведения куда более многопланова и сложно организована, чем формальная.
В русском фольклоре есть произведения юмористического или сатирического свойства, которые исследователи не находят удобным ни причислить к шуточным песням, несмотря на веселое содержаниени назвать частыми песнями, каковыми большинство из них является с музыкальной стороныни включить часть из этих песен в плясовые, несмотря на то что под отдельные из них плясалини отнести к детским потешкам или прибауткам те из них, которые поются для потехи детямни отождествить с былинами те, которые обнаруживают былинный стиль, — а предпочитают объединять столь различные по складу и предназначению произведения под общим названием «скоморошины». Взгляды исследователей на то, можно ли считать скоморошину единым жанром или нет, расходятсяразличается и круг песен, относимых разными учеными к скоморошинам, —.
3 Граница содержания и формы будет зависеть от общего направления исследования. Например, при сравнительно-типологическом исследовании она сдвигается за счет того, что в содержании при таком подходе остается лишь наиболее общий комплекс мотивов того или иного международного сюжета, а вся сюжетная конкретика в ее исторической и национальной специфичности будет трактована как форма реализации этого комплекса мотивов. но тем не менее наименование «скоморошина», заимствованное у самих исполнителей этих песен4, несмотря на неопределенность его значения и места скоморошин в классификации произведений устного народного творчества, широко распространено и признано в научных кругах.
Так как общее количество работ, посвященных специально скоморошинам, очень невелико, то их разновидности выделены лишь поверхностно. В качестве основных двух типов исследователи называют эпические скоморошины («былины-скоморошины», «скоморошьи баллады») и плясовые скоморошины. Однако даже беглое рассмотрение выявляет большее разнообразие типов.
Ранее всего исследователи обратили внимание на скоморошины эпического типа. После обнаружения во второй половине XIX столетия очагов былинной традиции на Русском Севере и появления сотен новых записей разнообразных эпических песен возрос интерес к ним со стороны ученых. В ходе исследований было выявлено жанровое многообразие русского песенного эпоса — в нем стали выделять былины (нескольких разновидностей), исторические песни, баллады, духовные стихиподавляющее большинство записей русской эпической поэзии составляют произведения этих жанров. Однако на рубеже XIX и XX веков было обращено внимание на еще одну, сравнительно нечасто встречающуюся разновидность эпической песни.
А. Д. Григорьев, описывая собранные им в 1899 — 1901 гг. на Русском Севере фольклорные материалы, выделил в их составе «скоморошьи старины» (ученый также давал им название «старин-фабльо, т. е. шутовых старин» — Григорьев, т. 1, с. 21), которые определил так: «Есть целая группа старин, назначение которых рас.
4 Название «скоморошина» распространено на Русском Севере по отношению ко всевозможным шуточным произведениям от действительно былин-скоморошин до детских потешек. В частности М. Д. Кривополенова называла некоторые произведения из своего репертуара скоморошинами (Соколов, с. 110). смешить слушателей. Пение их должно было составлять преимущественный репертуар наших веселых людей, скоморохов. <.> Большая часть скоморошьих старин <.> отличается не только своим шутливым содержанием, но и складом и быстрым, веселым напевомменьшая же часть их <.> при шутливом содержании по складу и напеву сходна со серьезными старинами, но эта противоположность между содержанием старины и ее внешностью вместе с тоном напева также приводит слушателей в веселое настроение" (Григорьев, т. 1, с. 24 — 25). А. Д. Григорьев составил список «скоморошьих старин», в который включил 12 сюжетов, отобранных им из собственных записей «на основании своих личных впечатлений»:
1) «Терентий муж»;
2) «Ловля филина»;
3) «Кострюк»;
4) «Усища грабят богатого крестьянина»;
5) «Вдова и три дочери»;
6) пародия «Илья Муравец и Издолищо» (в контаминации с небылицей);
7) «Дурень-валень»;
8) «Проделки Васьки Шишка»;
9) «Старина о льдине и бое женщин»;
10) «Добрыня и Маринка» («в некоторых варьянтах»);
11) небылица;
12) «Вавило и скоморохи"5.
5 Старину «Вавило и скоморохи» (известную в единственной записи от М. Д. Кривополеновой) А. Д. Григорьев обособляет от остальных: «назначение ее [этой старины] не рассмешить слушателей, а внушить им уважение к скоморохам» (Григорьев, т. 1, с. 25). Список А. Д. Григорьева изучила А. М. Ивлева, взявшая его (с добавлениями В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова) за основу своего перечня сюжетов скоморошин. По ее мнению, былину «Вавило и скоморохи», отнесенную А. Д. Григорьевым к скоморошинам с оговоркой о ее особливости, не следует вовсе включать в их состав: то, что в тексте повествуется о скоморохах, еще не значит, что это скоморошина. По.
Несмотря на то что А. Д. Григорьев все перечисленные произведения отнес к «старинам», нельзя не признать, что даже если исключить заведомо не относящиеся к скоморошинам песни «Кострюк», «Вдова и три дочери», «Добрыня и Маринка», «Вавило и скоморохи», то и оставшиеся песни не одинаковы с точки зрения наличия сюжета: единое сюжетное действие отсутствует в небылицах, и они могут быть сближены с настоящими «старинами» лишь по схожести напева (помимо небылиц, эпический напев свойствен записанным А. Д. Григорьевым пародии на былину, «Старине о льдине» и «Проделкам Васьки Шишка» — Григорьев, т. 1, с. 25) — но сюжетные, эпические скоморошины из перечисленных выше («Терентий муж», «Ловля филина», «Усища» и, скорее всего, так и не записанный дважды встретившийся А. Д. Григорьеву «Дурень-валень"6) как раз поются напевом, несхожим с былинным. той же причине следует исключить из списка лирическую песню «Вдова и три дочери». Далее, «Добрыня и Маринка» — новеллистическая былина с комическими эпизодами в некоторых вариантах — например, КД, с. 42 — 47. Наконец, и № 3 («Кострюк») Л. М. Ивлева едва ли находит возможным отнести к скоморошинам: несмотря на то, что песня варьирует от текста вполне серьезного до комического, нецелесообразно разбивать варианты между скоморошиной и исторической песней, т. к. основное содержание всех вариантов одно и то же и соответствует жанру исторической песниЛ. М. Ивлева считает «Кострюка» исторической песней с двумя основными версиями: серьезной и комической (Ивлева 1972, с. 117 — 118). Думается, появление в григорьевском списке скоморошин «Кострюка» и «Добрыни и Маринки» объясняется тем, что варианты этих сюжетов часто действительно бывают отмечены печатью специфического «скоморошьего ясака» и насыщаются комическими эпизодами (как, напр., «Кострюк», спетый М. Д. Кривополеновой).
6 Впрочем, относительно «Дурня», бытовавшего на Пинеге, непросто понять, исполнялся ли он на былинный напев или иной: Григорьев указывает, что М. П. Пашкова из деревни Почезерье читала его скороговоркой (в то время как былины пела, и нотные расшифровки спетых ею текстов приложены к поморско-пинежскому тому «Архангельских былин и исторических песен»). Посетившая Пашкову через многие годы после Григорьева Н. И. Рождественская все-таки записала ее «Дурня" — однако она сообщает, что скази.
Долгое время после А. Д. Григорьева ученые, писавшие о ско-морошинах, уделяли основное внимание их эпической разновидности и вообще определяли их как эпические песни сатирико-юмористического характера. «Былинами скоморошьего склада» их называл А. М. Лобода (Лобода 1905, с. 176). Ю. И. Юдин также относит скоморошины к былинам, которые делит на героические, новеллистические, сказочные и былины-скоморошины (Юдин, с. 3).
A. М. Астахова уже выводит скоморошины из состава былин, т. к., по ее мнению, в противном случае «нарушается принцип жанрового своеобразия произведений, относимых к былинам», но все равно пишет о них как об «эпических песнях пародийного характера» (Астахова, с. 18 — 19).
Условность включения скоморошин в состав былин осознавалась учеными, однако по традиции некоторое время и в 1950 — 1960;х гг. скоморошины — при всех оговорках исследователей — рассматривались в составе былинного эпоса и издавались в антологиях былин. Однако в некоторых замечаниях ученых по их поводу уже виден прогресс научной мысли и начало более точной классификации скоморошин с учетом их значительной неоднородности.
B. Я. Пропп и Б. Н. Путилов писали во вступительной статье к разделу «Былины-скоморошины» своей антологии былин: «В русском эпосе есть некоторое количество песен, которые можно считать сатирическими или шуточными по самому их существу. Некоторые из этих песен принято называть скоморошинами. Термин этот может быть распространен на большинство тех песен-былин или песен-баллад, в которых юмор или сатира преобладают» (Былины, т. 2, с. 391). После этого весьма осторожного определения скоморошин (мягкость формулировок вполне понятна в силу малой изученности этих текстов) авторы дают их классификацию. В их состав они включают: тельница его «исполнила, как и старины, речитативом» (Рождественская, с. 69 — 71). скоморошьи баллады: «Типичная скоморошья баллада — „Гость Терентьище“, блестящая новелла с острым бытовым сюжетом, с комическими характеристиками действующих лиц, с сочными диалогами, с непристойными подробностями, почти обычными в народной шуточной поэзии. В таких скоморошинах больше шутки, чем обличения, больше непритязательного смеха, чем сатиры» (Былины, т. 2, с. 391 — 392) — сатирические скоморошины, в которых «есть и горечь и суровость, юмор их подчас резок. Песни эти не чужды драматизма. Таковы „Старина о большом быке“, „Птицы“, „Травник“. Острота некоторых мотивов в этих былинах, их социальная направленность очевидны. <.> Принципы классического эпоса в этих песнях резко нарушаются. Действительность изображается нередко прямо и неприкрыто, во всей своей грубой реальности» (Былины, т. 2, с. 392) — шуточные, с элементами сатиры, песни о монастырской жизни (примеры — «Чурилья-игуменья и Стафида Давыдовна», «Старец Игренище»). «Скоморошины этого типа стоят в одном ряду с антиклерикальными сатирическими сказками» (Былины, т. 2, с. 392) — комические песни — насмешки над недостатками людей («Фома и Ерёма», «Про дурня», «Ловля филина»). Эти «песни прямо соприкасаются с сатирическими сказками и анекдотами и связаны с ними сюжетно» (Былины, т. 2, с. 392).
К былинам-скоморошинам, — пишут далее В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов во вступительной статье к соответствующему разделу, — примыкают пародии и небылицы. Это — особый род эпоса, появляющийся, по-видимому, сравнительно поздно. В пародиях широко используются сюжетно-композиционные схемы, мотивы и образы былин, но они получают здесь пародийную форму <.>. Вместо богатырских битв в пародиях мы видим домашние драки, в которых в качестве оружия применяется кухонная утварь, а трофеями оказываются каша или щи. <.> Небылицы <.> — песенки, в которых нет цельного сюжета, они состоят из ряда эпизодов, связанных между собой внешнеэпизоды легко могут заменяться и выпадать. Все они говорят обычно о вещах совершенно необычайных, нелепых и невозможных в жизни <.>. Небылицы нередко перебиваются пародийными эпизодами, часто они сами включаются в состав пародий" (Былины, т. 2, с. 392 — 393).
В раздел «Былины-скоморошины» своего сборника былин В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов включили песни на следующие сюжеты (Былины, т. 2, с. 521- подчеркнуты сюжеты, добавленные по сравнению со списком А. Д. Григорьева): 4.
Кострюк";
Усы, удалы молодцы" («Усищи») — «Птицы»:
Чурилья-игуменья и Ста фи да Давыдовна";
Старец Игренище";
Старина о большом быке":
Травник";
Гость Терентище" — «Хмель себя выхваляет»:
10) «Фома и Ерёма»:
11) «Про дурня»;
12) «Ловля филина»;
13) «Агафонушка»:
14) «Старина о льдине и бое женщин»;
15) «Васька Захаров»:
16) «Былинка»:
17) «Небылица про щуку из Белого озера»;
18) прочие небылицы.
Заметно, что этот список представляет собою дополнение и развитие списка А. Д. Григорьева, из которого авторы исключили былины «Вавило и скоморохи» и «Добрыня и Маринка» и песню о вдове и трех дочерях и добавили произведения, не встретившиеся Григорьеву. В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов оставили в составе скомо-рошин «Кострюка» — нам всё же кажется, что А. М. Ивлева права (см. сноску на с. 15) и это — историческая песня, события в которой, правда, иногда излагаются в довольно комическом свете7.
В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов не вполне последовательны в своих определениях: в своем общем предисловии — «Эпическая поэзия русского народа» — к той же антологии былин они включают в былины-скоморошины только песни вроде «Гостя Терентища» («скоморошьи баллады», по определению выше рассмотренной вступительной статьи к разделу антологии) и помещают отдельно «эпические песни сатирического содержания» («Птицы» и др. — те, что во вступительной статье к разделу названы «сатирическими скоморошинами») и пародии и небылицы, также относимые ими к былинам8 (Былины, т. 1, с. IV) — т. е. то, что в рассмотренной выше статье выделено в качестве подтипов былин-скоморошин или, по крайней мере, примыкающих к ним текстов, здесь признано равноправными со скоморошинами разновидностями былинкстати, в этом же общем предисловии ученые «возвращают» «Кострюка» в исторические песни (Былины, т. 1, с. XLVIJ9.
7 В Костромской области была записана контаминированная плясовая ско-мороыгана, одна из частей которой представляет сильно разрушенный текст «Кострюка» (Ветлужская сторона 1996, с. 232 — 233). Тем не менее возможность вхождения фрагментов «Кострюка» в скоморошину еще не является основанием для включения песни о Кострюке в состав скоморошин, т. к. костромская скоморошина не может считаться вариантом «Кострюка», а является самостоятельным произведением, вобравшим в себя фрагменты исчезнувшей в Поветлужье исторической песни.
8 Отнесение всех этих произведений к былинам и предложенная в этой статье В. Я. Проппом и Б. Н. Путиловым классификация юмористических и сатирических песен оценены А. М. Астаховой как «неудачные» (Астахова, с. 19, сноска № 63).
9 Непоследовательность эта, помимо всего прочего, может свидетельствовать об отсутствии согласия между В. Я. Проппом и Б. Н. Путиловым по.
Сделанные В. Я. Проппом и Б. Н. Путиловым классификация и описание скоморошин выявляют большую их неоднородность и неизученность. Ученые избегают называть скоморошины единым жанром, обходя молчанием вопрос об их жанровой принадлежностипародии и небылицы, по их мнению, лишь «примыкают» к былинам-скоморошинамтем не менее принадлежность всех скоморошин к песенному эпосу пока еще не ставится ими под сомнение, хотя в цитированных статьях и содержатся суждения, свидетельствующие против этого. Так, указание В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова на отсутствие цельного сюжета в ряде произведений, включенных ими в раздел «Былины-скоморошины», могло бы служить основанием для исключения соответствующих песен не только из былин, а и вообще из эпоса. Непоследовательность же в выделении типов скоморошин и в отнесении разных сюжетов к тем или иным разновидностям эпических песен (см. выше) говорит, очевидно, о том, что ученые не считали свое определение исчерпывающим и все вопросы, связанные со скоморошинами, разрешенными.
Работы В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова обнаружили неисследо-ванность скоморошин и неопределенность их места в русском фольклоре, поэтому неудивительно, что многие ученые впоследствии стали затрагивать скоморошины в своих исследованиях, стремясь разрешить следующие вопросы: являются ли скоморошины единым жанромкаково их положение по отношению к другим жанрам русского фольклораесли счесть скоморошины единым жанром, то какова их жанровая специфика. Систематизация типов скоморошин, естественно, рассматривалась как первая ступень к их изучению.
В. Я. Пропп вскоре вернулся к вопросу о скоморошине. Рассматривая жанровую систему русского фольклора, он писал: «Полную противоположность духовным стихам представляют собой скоморовопросу скоморошин — в одной статье в таком случае отражена точка зрения одного ученого, в другой — другого. шины. Это песни о веселых происшествиях или о происшествиях, хотя самих по себе не веселых, но трактуемых юмористически. Типы их весьма разнообразны. Скоморошины не всегда носят строго выдержанный повествовательный характер. Иногда их предметом служит смешная ситуация, не получающая развития. Их общность есть прежде всего общность стиля. Скоморошина как жанр у нас почти совсем не изучена» (Пропп 1998, с. 41). — т. е. В. Я. Пропп допускает, что скоморошина всё же является единым жанром, нуждающимся в изученииученый ищет место скоморошины по отношению к другим жанрам фольклора и находит, что скоморошина — «антипод» духовных стиховсчитает, что разнообразные типы скоморошин объединяет прежде всего общность стиляоднако указание ученого на то, что скоморошины не всегда носят строго повествовательный характер, делает сомнительным признание их единым жанром, т. к. тогда пришлось бы объединить под одной жанровой «крышей» эпические и лирические произведения.
А. М. Ивлева в своей статье, посвященной специально скоморошинам, попыталась преодолеть это противоречие и соблюсти строгую чистоту жанроопределяющих критериев за счет сужения поля текстов, относимых к этому жанру: «Скоморошины следует выделить как особый вид песенно-эпического фольклора, основным принципом в художественной структуре которого является комическая за-данность, своего рода установка на комизм, — то, что А. Д. Григорьев назвал „намерением рассмешить слушателей“. Речь идет, разумеется, о песнях эпических. Лирические, где также встречаются комические мотивы, придающие иногда решительное своеобразие произведению, в эту группу не входят и составляют другой вид народной поэзии» (Ивлева 1972, с. 112 — 113).
Итак, скоморошины, по мнению Л. М. Ивлевой, — эпические песни комического характера. Исследовательница составила следующий список скоморошин (Ивлева 1972, с. 119- подчеркнуты сюжеты, добавленные ею по сравнению с перечнями А. Д. Григорьева В. Я. Проппа с Б. Н. Путиловым):
1) «Усы»;
2) «Птицы»;
3) «Спор птиц и суд орла»;
4) «Челобитье птиц»:
5) «Гость Терентище»;
6) «Сергей хорош»:
7) «Старина о большом быке»;
8) «Про дурня»;
9) «Фома и Ерёма»;
10) «Ловля филина»;
11) «О глупом мужике»;
12) «Старец Игренище»;
13) «Чурилья-игуменья» (одна из версий);
14) «А и церковное пенье в Москве-городе»;
15) «Попы — тараканы черные»;
16) «Свиньи хрю, поросята хрю»;
17) «Стать почитать, стать сказывать»;
18) «Проделки Васьки Шишка»;
19) «Травник»;
20) «Хмель сам себя выхваляет»;
21) «Да не жаль добра молодца битова, жаль похмельнова»;
22) «Похвала богатству»:
23) «Бедный ёж»;
24) пародии: а) «Агафонушка" — б) «Атаманская слава" — в) пародии на былины об Илье Муромцег) «Васька Захаров" — д) «Былинка» (пародия на семейную тему) — е) «Как во славном во Нижове»: ж) «Старина о льдине и бое женщин»;
25) «Смерть и похороны комара»;
26) «Восколебалося море»;
27) «Сватовство и свадьба совы»;
28) «Небывальщина о мизгире»;
29) «Перебранка слепней и комаров»;
30) «Про петуха и лисицу»;
31) небылицы.
Легко заметить, что, несмотря на заявление Л. М. Ивлевой о том, что лирические песни не входят в состав скоморошин, в свой список она включила и тексты, не обладающие единым сюжетом — напр., небылицы, «Стать почитать, стать сказывать», «А и церковное пенье в Москве-городе», «Птицы».
Наконец, Ф. М. Селиванов, избегая применения термина «жанр» и вопроса о единстве скоморошин именно как жанра фольклора, выделяет несколько их типов: «Скоморошины — группа произведений сатирико-юмористического характера, предположительно возводимых к творчеству скоморохов. Скоморошина — не единственная форма их творчества (напр., былина «Вавило и скоморохи»), так же, как не все произведения, именуемые скоморошинами, созданы скоморохами. Состав скоморошин твердо не определен. Одна часть их (сюжетные) соотносится с эпическими песенными жанрами, пародируя их стиль или представляя в смешном свете деяния своих персонажей: так, в запеве «Агафонушки» («Высока ли высота потолочная, Глубока глубота подпольная») возвышенный эпический мир снижается до бытового, а дальше вместо богатырского сражения изображается драка «свекры со снохой» из-за пирога предметами кухонной утвари. В скоморошинах балладного типа («Усы», «Старина о большом быке», «Гость Терентьище») обыгрываются комические конфликты бытового, эротического и социального содержания. Особую группу скоморошин составляют небылицы — песни, преимущественно плясовые по ритму, без сквозного сюжета, из ряда (в бытовании весьма неустойчивого) небольших забавных сцен, абсурдных ситуаций, перевертышейв действие вовлекаются домашние и дикие животные, птицы, насекомые, предметы — всё «очеловечивается», но с изнаночной стороны, возникает «смеховой мир». (Селиванов 1993, с. 331).
Пародийный характер произведений, объединяемых исследователями под названием скоморошин, позволяет предложить как основу для их классификации преимущественные их связи — сюжетные и стилистические — с фольклорными жанрами, являющимися «опорными» при возникновении пародий. Ниже перечислены основные типы, выделенные нами среди скоморошин (надо подчеркнуть, что это название употребляется нами как условное и не претендующее на возведение рассматриваемых текстов к профессиональному скоморошьему творчества).
Прежде всего среди скоморошин выделяются эпические («скоморошьи старины», «старины-фабльо», «шутовые старины» — А. Д. Григорьев- «былины скоморошьего склада» — А. М. Лобода- «былины-скоморошины» — В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов — правда, их же — по крайней мере некоторые из них — они называют «скоморошьими балладами»). Именно эти скоморошины лучше всего были описаны и исследованы фольклористами, однако изучение носило несколько односторонний характер, т. к. ученые ограничивали область скоморошин исключительно эпическими текстами и не обращали внимания на другие их разновидности (и это при том, что эпические скоморошины — одни из самых редких текстов в русском фольклоре: так, например, «Гость Терентьище» — самая «классическая» эпическая скоморошина — известен всего в шести записях- «Старец Игренище» — в трех, из которых к тому же одна неполная, а одна — незначительный фрагмент текста, функционирующий как игровая песня- «Сергей хорош» представлен единственным вариантом и т. д.). Эпические скоморошины по стилю соотносятся с былинамиоднако они не пародируют стиля былин, а просто применяют его при повествовании о событиях иного уровня, чем былины. Особенностью скоморошин первого типа является их сюжетная близость к бытовым сказкамс известной долей условности их можно даже назвать распетыми на манер эпических песен сказками (вследствие чего именно к этому типу скоморошин более всего подходит термин А. Д. Григорьева «старины-фабльо»).
Ко второму типу скоморошин принадлежат тексты, обнаруживающие близость — и по сюжету, и по функции — с частыми лирическими (плясовыми или игровыми) песнями. Необходимо заметить, однако, что и скоморошины эпического типа также исполнялись обычно не на былинный напев, т. е. уже изначально отличались от былин (например, эпические скоморошины в сборнике Кирши Данилова пелись на мотив, близкий «Камаринской»), однако поэтический стиль их близок былинам, а композиция сюжета — сказкам. Скоморошины же второго типа (условно назовем их «плясовыми») отличаются от эпических скоморошин как стилем, так и тем, что «сквозной», завершенный сюжет в них может отсутствовать. В них зачастую наличествует цепь отдельных сюжетных ситуаций, объединенных общим насмешливым (а иногда и глумливым) отношением к изображаемой действительностипомимо этого общего отдельным фрагментам текста эмоционального тона (ср. «Былинку» из д. Римская на Пудоге, «Мизгирь» в контаминированном варианте из сборника П. Н. Рыбникова, непристойные «Свиньи хрю, поросята хрю» и «Стать почитать, стать сказывать» у Кирши Данилова), необходимо отметить особый художественный мир этих скоморошин — мир аб-сурдов, перевертышей, забавных и едва ли возможных в действительности ситуаций. Иногда в «орбиту» такой плясовой скоморошины вовлекаются фрагменты текстов иного жанрового происхождения — возникают большие контаминированные тексты. Тексты исконно иных жанров, начиная функционировать в составе скоморошин, утрачивают свойственную лирике многослойность содержания (символизм, иносказательность и т. д.) и «работают» на создание особой, специфической для скоморошин, художественной реальности (своего рода attractio modi). В состав подобных текстов могут включаться также песни о деревнях и их жителях (могущие функционировать и отдельно, не как плясовые песни и скоморошины) и, хотя и редко, о реальных происшествиях, случившихся в какой-либо местности и запомнившихся жителям. Особой разновидностью второго типа являются скоморошины-небылицы, художественный мир которых нарочито противопоставлен реальности. По композиции они представляют собой нанизывание небольших однотипных эпизодов с нереальным содержанием (напр., классическая «Небылица, небывальщина» М. Д. Кривополеновой). Для скоморошин второго типа характерно наличие связанных с ними сюжетно и на уровне художественного мира и системы персонажей соответствий среди лирических песен: таковы пары «Травник» — «Дунек» (игровая песня), «Повесть о Ерше Ершове сыне Щетиннике» — «Ерш Ершович» (игровая песня), «Старина о большом быке» — «Бычок» (плясовая песня с обрядовыми корнями).
Наконец, третьим, причем наиболее пестрым, типом скоморошин, содержащим несколько подтипов, являются скоморошиныпародии. Надо отметить, впрочем, что пародийные элементы встречаются практически во всякой скоморошине (имеется в виду пародия стиля и вообще художественной формы произведения — а по содержанию всякую скоморошину можно счесть пародией на действительность) — но для большинства скоморошин пародия на какой-либо «серьезный» жанр не является целью — она средство создания комического эффекта, причем для этого хватает пародии отдельных элементов стиля и поэтических средств. В части же текстов пародия выступает как основной художественный прием и цель создания текста. В композиционном отношении такие скоморошины воспроизводят жанровый канон пародируемого произведения (духовного стиха — «Жил-был моторный», «Старец во пустынюшке спасался" — богослужебного песнопения — пародии на Пасхальный канон, акафист матери кукурузе и т. д.- христославлениязаговорынекоторые из них пародируют былинный стиль: ср. в «Агафонушке» — «Высока ли высота потолочная, глубока глубота подпольная." — в «Старине о льдине» — «Как во славном во городе во туесе, да за крепкой стеной было — за жерновом." — «Как во славном во Нижове» и пр.- имеются пародии на свадебный и похоронный обряды и обрядовый фольклор — «Свадьба совы», пародии на причитания, приговоры, свадебные указы и росписи приданогопародируются, наконец, и письменные формы народной культуры — известны пародийные травники и лечебники, челобитные — более всего таких пародий в составе древнерусской литературы, однако есть и записи их в устном бытовании), хотя обычно воспроизведение это ограничивается фрагментом и не создается текста, равного по масштабу исходному объекту пародии.
В соответствии с этим подразделением скоморошин основная часть работы включает в себя следующие разделы (причем основным подтипам третьего — наиболее неоднородного — типа скоморошин посвящены особые разделы):
Заключение
.
Рассмотрение приведенного выше обширного и разнообразного материала выявляет, что в составе многих песенных фольклорных жанров, как обрядовых, так и необрядовых, — причитаний, свадебных лирических песен, духовных стихов, былин — находятся произведения, основным назначением создания и исполнения которых является комический эффект, создаваемый путем использования сюжетных схем, мотивов и стилистики этих жанров, — как правило, в переработанном виде или в сочетаниях, вызывающих смех. Доля этих текстов сравнительно невелика в общем массиве песенных фольклорных жанров, однако эти пародийные перепевы тем не менее весьма характерны.
Вообще термин «пародия» применительно к рассматриваемым текстам должен употребляться с оговорками. Литературная пародия наделена на осмеяние автора какого-либо произведения, литературного направления или жанра. Фольклорные же тексты, рассматриваемые выше, используют соотнесение с «опорными» жанрами и произведениями лишь как средство создания комического эффекта. Фольклорная пародия сродни пародии в древнерусской литературе, о которой Д. С. Лихачев писал: «Пародирования с целью осмеяния произведения, жанра или автора древнерусская литература, по-видимому, вообще не знает <.>. Пародируется сложившаяся, твердо установленная, упорядоченная форма» (Лихачев 19 846, с. 11).
Стилистические средства, составляющие характерную принадлежность «скоморошьего стиля», — ирония, оксюморон, комические гиперболы, сравнения и эпитеты — возникают и существуют не сами собою, не безотносительно к стилю остального массива фольклорных текстов, а как вторичная «надстройка» стилистики «серьезных» жанров, получающих пародийные параллели в среде скоморошин, возникающих как отдельная общность за счет пародийного искажения не только целых текстов и сюжетов, но и стилистики «первичных» по отношению к пародиям фольклорных жанров. Таким образом, идеальная картина художественного мира, создаваемая большинством жанров фольклора, за счет «скоморошьего» стиля подчеркнуто остраняется и разрушается — возникает шутовской антимир фольклора, служащий пародией на идеал66. Материалом для создания такой пародии служат зачастую устойчивые места и стилистические средства «серьезных» фольклорных жанров, внутри текстов которых и начинается этот процесс комического остранения реальностиодин из случаев превращения далекой от комизма формулы древней военной дипломатии в яркий пример «скоморошьего» стиля показан выше (пример из «Кострюка» Кривополеновой — с. 50 и сл.).
Ученые неоднократно высказывали мысль о том, что общность скоморошин «есть прежде всего общность стиля» (Пропп 1998, с. 41). Стиль, однако, не следует понимать лишь как совокупность языковых приемов и устойчивых формульных выражений, присущих произведениям фольклора в целом или каким-либо из его жанров, — это специфическая характерность всей формальной стороны произведения, т. е. не только его языка, но и художественного мира и системы персонажей, — иными словами, это своеобразие взгляда на мир и отображения его в произведении того или иного жанра фольклора. Стиль, который может быть условно назван «скоморошьим», проявлялся прежде всего, конечно, в собственно скоморошинах, но при всем том, будучи не только свойством фольклорного текста, но и принадлежностью мировоззрения и склада характера человека — исполнителя и творца фольклора, — накладывал отпечаток на все его.
66 Тем самым, кстати говоря, сам идеал только укрепляется, становясь более резко очерченным и осознанным за счет противопоставления со своим комическим «двойником». Скомороший антимир хранит в себе память о мире идеальном. творчество, не исключая и «серьезных» жанров. Таким образом, репертуар древнерусского ли профессионального скомороха или в более позднее время просто деревенского весельчака характеризовался особым «оттенком» стиля и в «серьезной» своей части. Подобные выводы сделали ученые, исследовавшие сборник Кирши Данилова и пришедшие к заключению о его скоморошьем происхождении или, по крайней мере, характере67- то же можно сказать и о репертуаре знаменитой пинежской сказительницы М. Д. Кривополеновой.
Основной особенностью стиля скоморошин является их нарочитая пародийность. Пародия при этом, как и в древнерусской литературе, направлена не на осмеяние исходного текста или жанра, а служит самостоятельным средством создания комического эффекта (поэтому некоторые ученые употребляют термин «травестирование» вместо «пародирование»). Пародия пронизывает все уровни текста скоморошин — сюжетный (гулянье пьяниц или драка свекрови и снохи вместо княжеского пира или богатырского боя), систему персонажей (набор персонажей «Старины о птицах» или «Свадьбы совы», воспроизводящий сословную структуру древнерусского общества или состав свадебных чинов), предметно-вегцный мир (рогозный кафтан, шуба свиных хвостов и т. д.), уровень языка (балагурство, оксюморон, ирония, снижающие эпитеты).
Специфической чертой, объединяющей пародийный стиль скоморошин и древнерусской литературы, является также и балагурство — основанное на созвучии слов построение фразы, своего рода пустословие, искажающее и обессмысливающее высказывание. Ср. «восемь дворов крестьянских промеж Лебедяни, на старой Рязани, не доезжая Казани, где пьяных вязали» («Роспись о приданом»), «А нам, богомольцам твоим, и так несладко: редька да хрен да чашник старец Ефрем» («Калязинская челобитная») — «Совсем сова бравая, за.
67 Наиболее подробно об этом см. Гореловтакже см. Путилов 1977, с. 385, и Пропп 1999, с. 168. редкая барыня, Савельевна-Саввишна, вчерашняя, давешна", «А слава те, Богу, на леваю ногу!» («Свадьба совы») и пр. Смысл подобного приема может быть понят, если учесть, что обычно создаваемый в произведениях фольклора художественный мир идеально упорядочен и является представлением картины этнически нормативных понятий о мироустройстве и отношениях людейпостроение этого художественного мира, разрастание картин нормативной действительности происходит по принципу ассоциативности. Здесь же эта норма намеренно разрушается — к ассоциативному ряду добавляется понятие, ничего общего с предыдущими не имеющее, — и строгий порядок мира рушится.
К особенностям стиля как специфики формальной стороны произведения мы относим и ярко своеобразный художественный мир скоморошинкак предметно-вещный мир, так и их система персонажей, и хронотоп весьма отличны от встречаемых в других жанрах. Художественный мир скоморошин является антимиром по отношению к идеализированному миру русского фольклора, его герой наг, бос, глуп, безобразен, причем это безобразие скоморошиной восхваляется как достоинство. Нормы поведения в этом мире противоположны общепринятым — вместо вежливых разговоров все время слышится брань, имя Божие упоминается явно всуе в шутовских сочетаниях. В персонажах подчеркиваются качества, совершенно бесполезные в реальном мире, они «гузном с полатей сажу метут», «говорят быстро, плюют далече» и т. д. Если скоморошина излагается от первого лица, то в ней присутствует подобного же рода образ автора, соответствующий всему ее перевернутому, искаженному миру. Этот мир подчеркнуто противопоставлен идеализированному художественному миру русского фольклора.
М. М. Бахтин ввел понятие речевого жанра как «относительно устойчивого типа» высказывания, отражающего специфические условия и цели той или иной области человеческой деятельности и в силу этого обладающего своими особенностями тематического содержания, стиля и композиционного построения. Речевые жанры М. М. Бахтин разделил на «первичные» («бытовые», «жизненные») и «вторичные» (в т. ч. к ним относятся и художественные), в процессе формирования вбирающие в себя и перерабатывающие первичные жанры (Бахтин, с. 237 — 240). И хотя с точки зрения традиционной филологической классификации скоморошины не могут быть признаны единым жанром, однако по характеру механизма порождения текста, условий и цели своего появления они весьма единообразны: скоморошины существуют не сами по себе, а выделяются на фоне других жанров фольклора, форму и содержание которых они пародируют, являясь таким образом примером «дважды вторичного» речевого жанра. Д. С. Лихачев, рассматривая историческую поэтику средневековой литературы, открыл в ее развитии закономерность чередования «первичных» (ориентированных на правдоподобие, адекватных реальности) и «вторичных» (вычурных, нарочито противопоставленных простоте и реальности) стилей (Лихачев 1997, с. 442 — 448). Стиль скоморошин может быть рассмотрен как вторичный стиль по отношению к общефольклорномуон использует — зачастую искаженно — стилевые средства других жанров и создается как своеобразная надстройка (или пристройка) по отношению к общефольклорному стилю, образуя тем не менее с ним общую систему: это — особая тональность в стилистической парадигме фольклора, которая может быть использована для разработки традиционных тем и сюжетов.
