Интерпретация художественного текста как проблема межкультурной коммуникации

Любой текст, представляющий художественную ценность, является не только достоянием культуры, но и ее порождением. Влияние культуры на художественный тест не вызывает никаких сомнений, поскольку он создается в определенном культурном пространстве и в нем с неизбежностью отпечатываются черты этого пространства, формируя культурное пространство самого текста. Если быть точным, говоря о культурном пространстве текста, следует иметь в виду, что это пространство может быть гетерогенной сущностью, представленной элементами разных культур — национальной культуры, к которой принадлежит автор и культуры/культур, оказавших влияние на автора или его героев, в том числе и мировой художественной культуры.

В этом смысле интерпретация художественного текста является актом декодирования не только текстовой информации (содержательно-фактуальной, содержательно-концептуальной и содержательно-подтекстовой (по И.Р.Гальперину) [Гальперин 1981]), но и, в условиях интерпретации художественного текста на иностранном языке, — своеобразной формой межкультурной коммуникации. Совершенно очевидно, что такого рода коммуникация отличается спецификой, которая определяется, во-первых, ее письменной разновидностью. Это послание автора, которое остается в мировом культурном пространстве надолго, иногда на века. Во-вторых, адресатом является не конкретная личность, а огромная читательская аудитория, составленная представителями разных культур, имеющими доступ к тому или иному художественному произведению. В-третьих, ответ на послание автора может осуществляться как в форме переписки с читателями при жизни, что является непосредственным актом письменной коммуникации, которая не всегда является межкультурной, так и в форме обсуждения произведения в условиях учебной аудитории. В последнем случае осуществляется коммуникация, заданная определенными параметрами, но не лимитированная ими, в том смысле, что в условиях такого рода коммуникации осуществляется обмен мыслями в результате творческого осмысления, которое зачастую является сиюминутным порождением, появившимся под влиянием идей собеседников. При этом культурное пространство, к которому принадлежат автор и аудитория, может быть как одинаковым, так и отличным. К последнему относится, в том числе, и культурное пространство иноязычной студенческой аудитории, занимающейся интерпретацией художественного текста.

В настоящей работе вслед за Т. П. Ломтевым, Г. В. Колшанским, Л. С. Бархударовым, Б. А. Масловым и др., текст считается не только единицей речи, но и единицей языка.

В соответствии с вышесказанным, анализируя художественное произведение, представляется необходимым рассматривать как содержательно-информационное пространство текста во всех его проявлениях, так и его культурологическое пространство [ср. Иванова 2003: 140].

Очевидно, что любой художественный текст порождается языковой личностью, которая, по определению, принадлежит к той или иной культуре (иногда к нескольким культурам). Выявление отличительных черт создающей литературное произведение языковой личности сопряжено с реконструкцией модели мира и тезауруса языковой личности, а также с выявлением ее ценностных координат, мотивов, установок [Тураева 1994:106−107; Караулов 1987: 38, 48−58]. В соответствии с этим, личность автора с его точкой зрения является одним из культурных маркеров текста.

Для передачи точки зрения автора, как известно, существуют многочисленные способы повествования, к самым распространенным из которых относятся повествование от третьего, первого, второго лица.

Повествование от третьего лица настраивает читателя на образ беспристрастного рассказчика, имеющего привилегированный доступ к знанию обо всех событиях в жизни героев. Именно точка зрения автора является при данной манере повествования авторитетным источником знания об определенных культурных ценностях времени. В такое повествование могут вплетаться собственные оценки и суждения автора, иногда в форме пространных авторских отступлений, которые являются стимулом для коммуникации в учебной аудитории.

Повествование от первого лица предполагает отсутствие полноты охвата событий, сокрытие некоторой информации от самого рассказчика, субъективную оценку людей и событий. Тем не менее, в плане интерпретации, такое повествование является ярким отображением ценностей как личностных, так и общественных, поскольку рассказчик описывает определенный опыт представителей своей или чужой культуры. Примером могут служить многочисленные произведения, написанные от первого лица, например, начало рассказа У. С. Моэма «The Lotus Eater»: Most people, the vast majority in fact, lead the lives that circumstances have thrust upon them… It is not often that you find a man who has boldly taken the course of his life into his own hands. When you do, it is worth while having a good look at him [Maugham 1977: 219−220]. Далее идет рассказ об англичанине, обосновавшемся на Капри, прельстившись красотой этих мест, и ставшем добровольным беглецом из своего общества.

Другим примером могут служить произведения, в которых задействован так называемый «ненадежный рассказчик» (fallible or unreliable narrator) [Abrams 1999: 235], чья точка зрения не разделяется автором, и вдумчивый читатель должен быть начеку при интерпретации конфликта ценностей, пропагандируемых разными представителями внутри одной культуры, и при сопоставлении их с родной культурой. Интересен в этом отношении роман Э. Ховард «Falling» с двумя планами повествования — от первого лица — тонкого психолога, хорошо маскирующегося жестокого брачного афериста Генри, и от третьего лица — автора, повествующего о немолодой писательнице Дейзи, попадающей в его сети [Howard 2000].

Повествование от второго лица вовлекает самого читателя в круг событий, рассказывая ему, что он делал в прошлом, делает сейчас и должен делать в будущем: You are not the kind if guy who would be at a place like this at this time of the morning. But here you are, and you cannot say that the terrain is entirely unfamiliar, though the details are fuzzy. You are at a nightclub talking to a girl with a shaved head. The club is either Heartbreak or the Lizard Lounge. [McInerney цит. по Abrams 1999: 234]. В приведенном примере читатель вступает на территорию субкультуры, возможно, совершенно незнакомой ему, и вовлекается в процесс межкультурной коммуникации на стороне героя, который в реальной жизни, скорее всего, был бы его социальным, моральным и психологическим оппонентом.

Культурное пространство художественного произведения детерминируется также важнейшими параметрами, определяющими любое культурное образование, а именно историческим временем, местом действия, социальными условиями, в которых находятся герои. Иными словами, художественный текст описывает картину мира определенной общности людей и способствует установлению культурного статуса той или иной описываемой личности. Через механизмы, запускающие функционирование вышеуказанных параметров, в ткань произведения вплетаются фрагменты одной или нескольких национальных картин мира.

В качестве примера анализа исторического времени, места действия и социальных условий рассмотрим рассказ Ф. Фитцжеральда «Babylon Revisited"(1931г.), само название которого высоко культуроносно. Оно является известнейшей Библейской аллюзией, отсылкой к сюжету о том, как возгордившиеся люди решили построить башню до неба, но Бог разрушил их планы, заставив заговорить их на разных языках. В результате они перестали понимать друг друга, не смогли осуществить задуманное, а затем были разбросаны Богом по всему миру. Смысл заголовка не может быть полностью раскрыт, если мы не ознакомимся с текстом произведения. Однако данная аллюзия дает нам возможность остановиться на очень важном положении, учет которого необходим при интерпретации любого текста — культурная информация (в данном случае информация христианской культуры) сохраняется в языках в виде прецедентных текстов, хранящихся в языковом сознании личности. Это позволяет говорить о многоплановом взаимодействии культур в рамках даже одного социума.

Как отмечает Oxford Dictionary of Allusions [ODA, 2005: 419], упомянутая событийная аллюзия употребляется, как правило, если хотят выразить мысль либо о разнообразии и многообразии языков, либо о многоязыкой толпе, либо о неразберихе, происходящей из-за шума, создаваемого множеством голосов. Основная идея, сопутствующая данной аллюзии — отсутствие понимания между людьми. Однако есть еще одна важная сторона, которая не упоминается в указанном словаре: это безудержная человеческая гордыня, ощущение вседозволенности, которое, в конечном итоге, приводит к краху. Кроме того, название самого города употребляется также в переносном значении «город, утопающий в роскоши и погрязший в пороке». художественный текст культура языковый Заметим, что указанная аллюзия ни разу не встречается в ткани самого текста, ее смысл раскрывается через интерпретацию основных культурных ориентиров текста, упомянутых выше.