Лексический уровень. 
Лингвистический анализ произведения

Перед тем как перейти к собственно анализу лексических единиц цикла необходимо сказать, что слово выполняет в поэтическом тексте эстетическую роль, а вкупе с ритмом, мелодией стиха является средством создания образа. Язык, выполняющий эстетическую функцию, хотя и имеет прочные корни в обыденном языке, представляет собой некоторую внутреннюю форму.

Значение слова в художественном тексте может быть реализовано в новом глубинном смысле, который слово приобретает именно в данном тексте, то есть в данном поэтическом тексте происходит приращение смысла к основному понятийному значению. Ни в одном из словарей лексическое значение слова не отражено в том объеме, в котором оно может быть выявлено в тексте. Наиболее целесообразен анализ слова на уровне смысла, так как именно смысловая сторона тесно связана с идейно-художественной оценкой текста, с его художественным смыслом. Такой анализ слова помогает проследить важные связи текста и подтекста, обращает внимание на имплицитную информацию.

Напрямую обращаясь к лексике данного цикла, нельзя не заметить, что она насыщена заимствованиями из разных языков. Но, прежде всего она изобилует заимствованиями восточных языков. Такое широкое их употребление в данных стихотворениях обусловлено местом написания — Кавказ.

Заимствованная лексика в современном русском языке может быть окрашенной функционально — стилистически или экспрессивно, а может быть нейтральной.

В определенной степени заимствование зависит от времени заимствования слова языком: раньше оно заимствовано, тем меньше у него шансов быть употребленным экспрессивно. Процесс полного освоения слова длителен, в связи с этим его экспрессивность меняется, и поэтому всегда необходимо пытаться определить то положение, которое слово занимало в языковой системе в момент создания текста.

Значительное место во всем цикле, занимают следующие группы заимствований:

— имена собственные:

обозначающие географические названия: Тегеран, Хороссан, Шираз, Евфрат, Босфор, Багдад, Персия.

обозначающие имена лиц людей: Лала, Саади, Шагане, Хаям, Шахразада, Гассан, Шага, Фирдуси, Гелия.

Уточним эти названия:

Лала — типичное, традиционное восточное имя женщины.

Шагане — Шагане Нерсесовна Тальян, в те годы преподаватель литературы.

Шага — краткое имя Шагане [6, с. 461].

Саади — классик персидско-таджикской поэзии начала 13 века.

Хаям — Омар Хайам великий таджикский и персидский поэт, автор рубаи.

Шираз — город, родина Саади и Хафиза [7, с. 655].

• — лексика, называющая растительный мир (олеандр, левкой, кипарис и т. д.)
• -слова, обозначающие названия одежды (шальвары, чадра, шаль)

Такая лексика соответствует колориту цикла в целом.

Всю лексику данного цикла мы будем рассматривать следующим образом:

лексика с точки зрения происхождения;

лексика с точки зрения активного и пассивного запаса;

лексика с точки зрения сферы ее использования;

По своему происхождению лексика неоднородна. В ней выделяются исконно русская и заимствованная. Рассмотрим употребление в цикле.

Первое стихотворение «Улеглась моя былая рана…"открывает нам спектр таких заимствований:

…Синими цветами Тегерана Я лечу их нынче в чайхане…

Чайхана в «Новейшем словаре иностранных слов и выражений"определяется как `чайная в Азербайджане, Иране, Средней Азии, куда, как правило, не допускаются женщины' (8, с. 826). Здесь же автор употребляет однокоренное слово чайханщик, которое он образует при помощи продуктивного суффиксащик —, обозначающего лицо, являющееся носителем какого-либо действия. В данном случае это человек, работающий в чайханной.

Чадра (тюрк.) — `у мусульман: легкое покрывало, закрывающее голову и лицо женщины и спускающееся по плечам вниз'(8, с. 874):

Автор часто упоминает слово чадра с определением черная:

1) Незадаром мне мигнули очи, Приоткинув черную чадру.

2) «Ты — моя"сказать лишь могут руки, Что срывали черную чадру.

3) Мне не нравится, что персияне Держат женщин и дев под чадрой.

4) Лале склоняясь на шальвары, Я под чадрою укроюсь.

Слово чадра синонимично мусульманскому паранджа, но автор использует именно `черную чадру', такое словоупотребление можно объяснить на фонетическом уровне: употребление [ч] придает отчужденностьавтор использует прием аллитерации. Автор использует этот прием, чтобы передать неприязнь к тому, что лишает человека духовной свободы. Тема снятия чадры — одна из центральных в «Персидских мотивах», ношение чадры, с точки зрения автора, унижает женщину, сковывает ее свободу.

В стихотворении «Никогда я не был на Босфоре…"интересует употребление следующих слов:

Караван (перс.) — `группа вьючных животных, перевозящих грузы и людей' [5, c. 315].

Хна (араб.) — `кустарник семейства дербенниковых, из листьев которого получают желтокрасную краску под тем же названием'. Которую используют как краситель и как средство для укрепления и окраски волос.

Не ходил в Багдад я с караваном, Не возил туда я шелк и хну .

В других стихотворениях цикла заимствованная лексика также занимает огромное место:

Олеандр (фр.) — `род вечнозеленых кустарников семейства кутровых с кожистыми листьями и белыми или розовыми цветками, распространенных в Средиземноморье'.

Левкой (нем.) — `декоративное растение семейства крестоцветных' .

Золото холодное луны, Запах олеандра и левкоя[2, c. 183].

Шафран (ар.) — `род многолетних травянистых растений семейства касатиковых'.

Помирись лишь в сердце со своим врагом ;

И тебя блаженством ошафранит.

Пери (перс.) — `в переносном значении, пленительно красивая женщина'.

В Хорросане есть такие двери, Где обсыпан розами пор Там живет задумчивая пери.

Кипарис (греч.) — `род вечнозеленых хвойных растений семейства кипарисовых'.

Так спросил я, дорогая Лала У молчащих ночью кипарисов…

Шальвары (перс.) — `широкие восточные шаровары'.

Лале склоняясь на шальвары, Я под чадрою укроюсь…

С точки зрения активного и пассивного запаса лексика дифференцируется как устаревшая и слова-неологизмы.

В стихотворении «Улеглась моя былая рана…"употребляется слово очи, которое в современном русском языке является устаревшим. К такому же пласту принадлежат и слова былой, вовеки.

Незадаром мне мигнули очи, Приоткинув черную чадру.

Улеглась моя былая рана ;

Пьяный бред не гложет сердце мне…

В стихотворении «Я спросил сегодня у менялы…"употребляется устаревшее яхонты. Которое в «Словаре русского языка"Ожегова [9, c. 556] определяется как старинное название сапфира, рубина и некоторых других драгоценных камней:

О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза, как яхонты, горят С точки зрения сферы использования лексика бывает общеупотребительной и ограниченной.

В данном цикле нас интересует лексика, ограниченная сферой употребления.

Замечено употребление слов преимущественно используемых в разговорной речи.

Бред — (разг.)' нечто бессмысленное, вздорное, несвязное'(9, с.64).

Улеглась моя былая рана;

Пьяный бред не гложет сердце мне.

Нынче — (разг.) `то же, что и теперь'(9, с.421).

Синими цветами Тегерана Я лечу их нынче в чайхане…

Незадаром — (разг.) от задаром (прост.) `бесплатно, даром'(9, c. 415).

Незадаром мне мигнули очи, Приоткинув черную чадру…

Коль- (уст. и прост.) то же, что если.(5, с.286).

Коль родился я поэтом, То целуюсь, как поэт Тальянка — (разг.) однорядная гармоника.(9, с.787).

У меня в душе звенит тальянка, При луне собачий слышу лай…

Вместе с тем встречаются номинации, принадлежащие к высокой либо книжной лексике:

Вовеки- (высок.) при глаголе с отрицанием — никогда.(9, с.92).

Наливай, хозяин, крепче чаю, Я тебе вовеки не солгу…

Завет — (высок.) наставление, совет последователям, потомкам.(9, с.202).

И не мучь меня заветом, У меня заветов нет Благоуханный — распространяющий аромат. (9, с.56).

Ветер благоуханный Пью я сухими устами…

В данном случае первая часть благоопределяет принадлежность данной лексемы к высокой лексике.

Рок — (высок.) несчастливая судьба (9, с.682).

Даже все некрасивое в роке Осеняет своя благодать…

Это говорит, что лексический состав цикла многообразен: автор употребляет экспрессивные заимствования из персидского, арабского языков наряду с исконно русскими словами, а книжную, высокую лексику с разговорной, просторечной, делая тем самым художественный текст понятным и легко воспринимаемым для реципиента.

До сих пор мы рассматривали особо отмеченные лексические единицы цикла. Однако слова в языке существуют не изолировано, а вступают в различного рода связи и отношения. Так явления синонимии, антонимии, омонимии представляют собой объединения слов в систему по отношению сходства или различия.

Синонимы — слова, объединенные в группы, но имеющие различия в семантической и стилистической окраске. Это предоставляет автору возможность использовать синонимы эффектно и с помощью различных способов. Синонимы имеют свою внутреннюю дифференциацию: семантические, стилистические и контекстуальные.

В стихотворении «Я спросил сегодня у менялы…"слова нежное и ласковое являются семантическими синонимами, они дополняют друг друга, конкретизируют отношение лирического героя к героине:

…Как сказать мне для прекрасной Лалы По — персидски нежное «люблю"и.

…Как назвать мне для прекрасной Лалы Слово ласковое «поцелуй».

Определения известный и признанный в поэтическом тексте «Никогда я не был на Босфоре…"выступают в качестве языковых синонимов, являясь синонимами вне зависимости своего положения в конкретном контексте:

…Что в далеком имени — Россия ;

Я известный, признанный поэт Что же касается словоупотребления таких лексических единиц как не вздыхал, не думал, не скучал, то их синонимичность проявляется лишь в контексте лирического произведения:

…Заглуши в душе тоску тальянки, Напои дыханьем свежих чар, Чтобы я о дальней северянке Не вздыхал, не думал, не скучал…

Здесь герой произведения выражает свое ` желание забыть, не думать о предмете своей любви', таким образом, он нанизывает свои чувства друг на друга, создавая, с лингвистической точки зрения, синонимический ряд.

В цикле наблюдаются и случаи употребления стилистических синонимов:

Мне не нравится, что персияне Держат женщин и дев под чадрой Являясь синонимами, данные субстантивы отличаются стилистически. Существительное дева, как и женщина, обозначает `лицо женского пола', но в отличие от последнего, которое является стилистически нейтральным, оно экспрессивно окрашено. Окраска приобретается за счет отнесенности данного слова к пласту устаревшей лексики.

Легкость воздуха в стихотворении «Воздух прозрачный и синий…"подчеркивается контекстуальными синонимами прозрачный и синий. Легко претворить такие синонимы в языковые, пытаясь объяснить символику синего цвета. Он символизирует как раз ту самую легкость, прозрачность, о которой говорит поэт, здесь автор не изобретает ничего нового, а лишь следует традициям цветовой символики.

Мы встречаем эпитеты голубой и ласковый, которые, несомненно, являются теми же контекстуальными синонимами. Есенин лишь утверждает нас в своей приверженности к голубому цвету, поэтому нет ничего удивительного, эпитет голубой он ставит с ласковым, веселым:

Хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны. и Голубая да веселая страна.

Честь моя за песню продана Ветер в тексте «Голубая да веселая страна…"наделяется действием, лексически выраженном в глаголах дуть и веять, которые являются семантическими синонимами, здесь автор прибегает убывающей способности признака. Семантика слова веять несколько ослаблена в отличие от мощного ветрового потока, создаваемого словом дуть. Вероятно, такой порядок слов предсказывается предыдущим тише, в котором заложена семантика `ослабления признака'.

Синонимами контекстуального типа являются в стихотворении «Воздух прозрачный и синий…"пары слов: нежность и прелесть, тревоги и потери. Хотя семантика этих абстракций прозрачна, в «Словаре синонимов русского языка"они не объединены в пары [11]. Автор объединяет их в контексте одного стихотворения, считая каждую пару проявлением одного и того же признака.

Таким образом, в цикле «Персидские мотивы «представлен широкий ряд синонимов.

Антонимия в произведениях этого цикла также широко представлена. Антонимы здесь имеют экспрессивную окраску.

Здесь, конечно же, имеются чисто языковые антонимы, как — то: радость — беда, некрасивое — прекрасное, близкое — дальнее, смех — плач, радость — неудача [11].

Но особого интереса для нас не представляют, так как являются набором традиционных противопоставлений.

Но Есенин, как истинный мастер слова, приводит в стихотворении «Быть поэтом — это значит тоже…"контекстуальные антонимы:

Соловей поет — ему не больно, У него одна и та же песня.

Канарейка с голоса чужого ;

Жалкая, смешная побрякушка…

В данных номинациях нам представлены два вида птиц: канарейка и соловей, — которые не являются антонимами в современном русском языке. Чтобы доказать такое проявление в контексте произведения, необходимо обратиться к мифопоэтическому толкованию этих слов. Соловей — ` птица, символизирующая поэта, мастера владения поэтическим словом', а канарейка — ` птица, обозначающая безликого подражателя великому поэту'. Таким образом, их можно поставить в один антонимический ряд с понятиями дар и бездарность. Вероятно, тем самым автор показывает великую силу поэтического слога и избранность в обладании даром поэтического слога: только истинный творец слога может наполнить формы выразительным содержанием.

Образ соловья появляется и в «Голубой да веселой стране…"в сочетании с исконно русским словом кличет:

Ветер с моря тише дуй и вей ;

Слышишь, розу кличет соловей?..

Здесь данный глагол вносит в картину оттенок далеко не восточный. Это подмечено С. Соложенкиной: «Словно парень на посиделках есенинский соловей запросто кличет свою подружку-розу и, более того, обнимает ее «в тени ветвей». Образ, немыслимый по своей дерзости на Востоке «[12, с. 225].

Антонимия лежит в основе такого приема как оксюморон — это сжатая и поэтому звучащая антитеза, сочетание противоположных по смыслу понятий. [3, с. 66] Так оксюмороном является сочетание красивое страданье в контексте:

До свиданья, пери, до свиданья, Пусть не смог я двери отпереть, Ты дала красивое страданье, Про тебя на родине мне петь.

До свиданья, пери, до свиданья…

Красивое страданье в есенинской интерпретации предстает как ` односторонняя любовь, имеющая в своей основе эстетическую направленность, носящая воспитательную функцию'. Неудача не обескураживает лирического героя, его раздумье приобретает явно восточный характер. «Красивое страданье…"Это уже близко к ощущению восточного поэта Хафиза:

Подобно нищему, Хафиз к порогу твоему припал, Прах у твоих дверей к глазам прижму — о, сладость![13, c.209].

Таким образом, использование антонимов и как их разновидностей оксюморона приобретает характер выражения мысли о взаимосвязи противоположностей в единство.

Ведущая роль среди языковых средств выражения образности принадлежит метафоре. В поэтическом тексте метафора оригинальна, неповторима и глубоко мотивирована. Метафоры являются универсалиями сознания, метафорическое видение мира современные психологи склонны связывать с генезисом человека и, соответственно, человеческой культуры. Метафора — универсальное явление и в языке. Ее универсальность проявляется в пространстве и времени, структуре языка и его функционировании. При всем разнообразии понимании метафор почти все они восходят к аристотелевскому определению: «Метафора есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии"[1, c. 69].

Рождение метафоры связано с концептуальной системой носителей языка, с их стандартными представлениями о мире, с системой оценок, которые существуют в мире сами по себе и лишь вербализуются в языке. Отсюда вывод: метафора — модель выводного знания, модель выдвижения гипотез.

Почти все они построены на сопоставлении явлений, имеющих какое-то сходство. Сходство может быть очевидным или скрытым. Приемы сопоставления также бывают различны, в зависимости от чего все тропы можно разделить на две группы «если субъект и объект сопоставления названы в тексте, говорится о сравнении, если же вместо субъекта называется объект, имеется дело с различными видами тропов, которые определяются в зависимости от отношений между субъектом и объектом"[14, с. 32].

Образная метафора, которая называется также поэтической, функционирует в художественном тексте, где реализует свои креативно-образные потенции. Есенину в цикле присуща метафора, связанная с выражением интимных чувств:

О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза, как яхонты, горят.

Красной розой поцелуи веют, Лепестками тая на губах.

«Ты — моя"сказать лишь могут руки, Что срывали черную чадру…

Потому и дышит глубоко Нежностью пропитанное слово…

Метафора в данных примерах не художественное украшение, а органическое выражение способа мышления и познания. Метафоризация чувств здесь глубоко опоэтизирована, складывается авторская концепция видения любви, которая вербализируется в данных сочетаниях.

Метафора может накладываться на тропы других видов, осложняя и усиливая эффект, ими производимый. Чаще других она накладывается на сравнение. Оно может быть развернутым и неразвернутым. Выражается с помощью союзов как, словно, будто, точно, в таком случае говорят о сравнительном обороте:

Мы в России девушек весенних На цепи не держим, как собак.

Ну, а этой за движенья стана, Что лицом похожа на зарю…

О любви вздыхают лишь украдкой, Да глаза, как яхонты, горят…

Там на севере девушка тоже, На тебя она страшно похожа…

Коль родился я поэтом, То целуюсь, как поэт…

И меня твои лебяжьи руки Обвивали, словно два крыла…

Все равно глаза твои, как море, Голубым колышутся огнем…

Шепот ли, шорох иль шелест;

Нежность, как песни Саади…

Миру нужно песенное слово Петь по-свойски, как лягушка…

Мы видим большое количество сравнений, которые несут огромную лексическую нагрузку. Так, например, сравнительный оборот петь по-свойски, как лягушка несет в себе следующую мифологему: Бог, увидевший, как хвастается Давид перед людьми тем, что его песни больше всех нравятся Богу, сказал: «Ишь ты, расхвастался… Каждая лягушка в болоте поет не хуже тебя! Посмотри, как она старается, хочет мне угодить! «. И царю Давиду стало стыдно [7, c. 225].

Ассоциации, возникающие при восприятии данных метафор многочисленны, разнообразны, расплывчаты. За семантикой слов, которые создают метафорический смысл в сознании читателя, возникают и чисто субъективные, добавочные ассоциации, связанные со спецификой воспринимающей личности, с ее психическим складом, с характером интеллектуальной жизни.

Поэтическая метафора не нуждается в интерпретации, а сделать ее можно лишь уничтожив поэзию; механизмы ее универсальны, а потому она понятна культурно-национальной личности. Но каждая такая метафора — поэтическое открытие, в котором мир предстает с неожиданной стороны, с эстетических позиций.

Огромное место в циклезанимает группа лексики, обозначающая цвета. Цветовая символика (красный чай, красная роза, черная чадра, синие цветы Тегерана, голубая страна, сиреневые ночи). Цвета чисты и локальны, в них нет полутонов и оттенков, ведущие — голубой и синий. Это соответствует традициям восточных декоративных росписей. Палитра есенинской Руси богата, в ней множество оттенков и полутонов красного (розовый, алый, красный, багряный, рдяный, малиновый и т. д.). «В чужой стране Востока глаз выхватывает самое яркое, непривычное, насыщенное, чтобы запомнить и не растерять впечатления. Однако есть и в палитре Персии, и в палитре Руси сближающие цвета — синий и голубой. Цвета близкие к небу, мечте, сказке, символ духовности и чистоты"[15, c. 25].

Выделение тематических групп на этом не заканчивается, здесь можно проводить внутритематическую дифференциацию, которая поможет рассмотреть в цветовой символике выражение чувств лирического героя к любимой, в растительном мире — живые образы, в названиях одежды — национальную ментальность.

Лексический уровень данного цикла весьма разнообразен, автор использует в своих стихотворениях различные пласты лексики, предоставляя тем самым читателю широкую панораму «Восточных мотивов». Есенин использует многие номинации в таком сочетании, которые не являются традиционными для лексики русского языка, тем самым, расширяя границы своих лексем.

Таким образом, рассмотренный нами уровень позволяет показать важную роль лексических элементов как опор, способных прояснить структуру текста, то есть пронаблюдать за степенью распространенности лексических единиц, их локализацией, установить зависимость между отдельной семантической единицей и смысловой целостностью всего текста и, в конечном счете, прийти к более точному формулированию темы и ремы.

Есенин использовал в своем цикле разнообразную лексику. Мы выделили разнообразные тематические группы слов: названия одежды, понятия, обозначающие явления природы, имена собственные, лексика называющая растительный и животный мир — все это свидетельствует о многообразии тематики и широком охвате всех пластов лексики.

Этот уровень представлен также многими видами синонимов и антонимом, являющимися в большинстве своем контекстуальными.