Хрестоматия. 
Введение в языкознание

Смирницкий А. И. К вопросу о слове: Проблема «отдельности слова» // Вопросы теории и истории языка. М., 1952 [Публикуется по: Хрестоматия по истории советского языкознания / сост. М. В. Березин. 2-е изд., испр. и доп. М., 1988. С. 247−250].

(Вопрос отдельности слова)

Что касается… вопросов, связанных с задачей определения слова как единицы языка, то, по-видимому, важнейшие из них лежат в плоскости одной из двух следующих проблем: 1) проблемы отдельности слова и 2) проблемы тождества слова.

В самом общем виде эти проблемы могут быть сформулированы так: 1) что такое одно отдельное слово в каждом данном случае его употребления в связной речи; 2) что такое одно и то же самое слово в различных случаях его употребления.

Существо различия между этими проблемами прекрасно показано академиком В. В. Виноградовым на примере стиха Пушкина Глухой глухого звал па суд судьи глухого. В этом стихе «каждый русский грамматик готов найти, — пишет В. В. Виноградов, — семь или, по крайней мерс, шесть отдельных слов (если на суд считать за одно целое). Но, с другой стороны, глухой, глухого воспринимаются как формы одного и того же слова». Делится ли приведённый стих на семь или на шесть отдельных слов — конкретный вопрос, относящийся к первой проблеме — проблеме отдельности слова. Представляют ли собой три единицы — глухой, глухого (1) и глухого (2) одно и то же слово (или два, или три разных слова) — конкретный вопрос, относящийся ко второй проблеме. Предположим, что ответ на этот последний вопрос кажется несомненным: все три единицы выступают лишь как различные применения одного и того же слова — глухой. Все же требуется объяснить и теоретически обосновать несомненность такого именно ответа.

Отношение между тремя единицами — глухой, глухого (1) и глухого (2) — в приведённом примере, заимствованном у академика В. В. Виноградова, представляется в известном смысле парадоксальным: с одной стороны, эти три единицы выделяются как три отдельных слова; с другой — все три представляют собой (предположительно) одно и то же слово.

Потебня А. А. Мысль и язык. К., 1993. С. 74.

До сих пор, говоря о том, как звук получает значение, мы оставляли в тени важную особенность слова сравнительно с междометием, особенность, которая рождается вместе с пониманием, именно так называемую внутреннюю форму. Не трудно вывести из разбора слов какого бы то ни было языка, что слово собственно выражает не всю мысль, принимаемую за его содержание, а только один признак. Образ стола может иметь много признаков, но слово стол значит только постланное (корень — стл, тот же, что в глаголе стлать), и потому оно может одинаково обозначать всякие столы, независимо от их формы, величины, материала. Под словом окно мы разумеем обыкновенно раму со стёклами, тогда как, судя по сходству его со словом око, оно значит: то, куда смотрят, или куда проходит свет, и не заключает в себе никакого намёка не только на раму и прочее, но даже и на понятие отверстия. В слове есть, следовательно, два содержания: одно, а теперь можем назвать ближайшим этимологическим значением слова, всегда заключает в себе только один признак; другое — субъективное содержание, в котором признаков может быть множество. Первое есть знак, символ, заменяющий для нас второе. первое содержание слова есть та форма, в которой нашему сознанию представляется содержание мысли. Внутренняя форма слова есть отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль. Этим только и можно объяснить, почему в одном и том же языке может быть много слов для обозначения одного и того же предмета, и наоборот, одно слово, совершенно согласно с требованиями языка, может обозначать предметы разнородные.

Кацнельсон С. Д. Содержание слова, значение и обозначение. М. — Л.,.

• 1965. С. 18−24 (или: 3-е. изд. М., 2004).
• 3. Отношение лексического значения к понятиям формальным и содержательным.

Для этой цели необходимо прежде всего остановиться на различии понятий формальных и содержательных.

Формальным понятие мы будем называть тот минимум общих и в то же время наиболее характерных отличительных признаков, которые необходимы для выделения и распознания предмета. Это минимум охватывается формальным определением предмета, которое руководствуется тем, что более обычно или что чаще всего бросается в глаза, и ограничивается этим. В формальном понятии подытоживается главное из того, что нужно знать о предмете, но именно поэтому всякий новый шаг в познании предмета выводит за пределы формального понятия.

Содержательное понятие идёт дальше формального, охватывает все новые стороны предмета, его свойства и связи с другими предметами. Легко заметить, что понятие второго рода отличается от первого только по содержанию, но не по объёму. .

Если теперь мы спросим себя, чему соответствует понятийное ядро значения, то ответ, как мы думаем, будет таков: значение слова в своём концептуальном содержании соответствует формальному понятию. В значение слова как единицы языковой системы входят только основные признаки предмета, необходимые для его опознания и для правильного употребления его имени. Разница между толковым и энциклопедическим словарём как раз в том и состоит, — что в части понятийного содержания — толковые словари дают лишь минимальные сведения о предмете, в узких границах формального понятия, тогда как энциклопедические словари призваны дать содержательное понятие о нём, как оно предстаёт в свете современной науки.

Ощущение неловкости и тяжеловесности, производимое многими примерами толкования слов в лингвистических словарях, проистекает оттого, что в естественном процессе обучения языку мы усваиваем такие слова путём «наглядного определения». В нашем уме слова хранятся как элементарные единицы, в общем не требующие пояснений. Когда в толковом словаре Ушакова мы читаем, что кровать это «предмет домашней обстановки, служащий для спанья и представляющий собой длинную раму на четырёх ножках с двумя спинками, на которую кладётся постель», а скамейка это «приспособление для сидения в виде доски или нескольких узких, сколоченных вместе досок па стойках, чаще без спинки», то такие определения смущают пас не только в силу деловых или вещественных неточностей. Смущают они нас скорее потому, что нам никогда не приходило в голову называть скамейку «приспособлением для сидения», а кровать «научно» величать «предметом домашней обстановки».

Будагов Р. А. Закон многозначности слова // Будагов Р. А. Человек и его язык. М., 1974. С. 117−121.

Слово — это сложное единство материального (звуки, формы) и идеального (значения). Сложность определяется здесь прежде всего тем, что большинство слов любого развитого языка характеризуется многозначностью.

Проделаем такой простой, всем доступный эксперимент. Раскроем большой Толковый словарь русского или польского, французского или испанского, английского или немецкого языков. Перелистывая такой Словарь в разных местах выборочно, подсчитаем, сколько многозначных слов находится на той или иной странице каждого отдельного Словаря. Этим способом исследуем 20—30 страниц. Если затем подведём итог по способу «среднего арифметического», то получится, что около 80% слов в любом из перечисленных языков (с небольшими колебаниями в зависимости от конкретного языка) предстанут перед нами как слова многозначные. Однозначными окажутся либо некоторые производные слова (например, вздохнуть от вздыхать), либо термины, т. е. наименования, относящиеся к определённой, строго очерченной области знания (азот_} гипотенуза, дифтонг и т. д.).

Отсюда следует очень важный вывод: подавляющее большинство слов любого современного живого языка, имеющего длительную литературную традицию, являются многозначными.

Разумеется, многозначность (полисемия) слов осложняет лексику, но вместе с тем даёт ей возможность стать великолепным средством передачи бесконечно многообразных и разнообразных мыслей и чувств людей, живущих в обществе. Выдающиеся лингвисты прошлого прекрасно понимали отмеченную особенность многозначности (полисемии). У нас об этом писали, в частности, А. А. Потебня и Л. В. Щерба. Французский филолог М. Бреаль считал полисемию «признаком приобретённой цивилизации», а датский лингвист О. Есперсен отождествлял воображаемый искусственный язык, лишённый многозначности слов, с адом, в котором люди говорили бы с помощью «плоского и беспомощного» средства коммуникации.

Истолкование полисемии довольно резко изменилось в 1950—1960;е годы. Многие лингвисты в разных странах стали утверждать, что в «идеальном языке» каждое слово должно иметь лишь одно значение, которое в свою очередь может передаваться лишь с помощью одного слова.

При поверхностном подходе к языку данный тезис может показаться удобным и убедительным: сколько слов, столько и значений, сколько значений, столько же и слов. Между тем подобное соотношение превратило бы язык в автоматическое устройство, лишённое всякой выразительности, всякой национальной специфики, всякого движения. В действительности язык не сумма этикеток, сумма названий, каким он неизбежно стал бы, опираясь на принцип равенства слов и значений. Язык — это сложная система, служащая не только для простого именования предметов и явлений, но и для выражения мыслей и чувств людей, живущих в современном мире. К тому же принцип равенства слов и значений превратил бы язык в неподвижное устройство, лишённое «способности» передавать движение от конкретного к абстрактному, от буквального к фигуральному, от частного к общему.

Пауль Г. Принципы истории языка. М., 1960. С. 94—116.

Глава IV. Изменение значений слова.

§ 68. Метафора — одно из важнейших средств обозначения комплексов представлений, не имеющих адекватных наименований. Использование этого средства не ограничивается, однако, случаями, продиктованными внешней необходимостью. Внутреннее побуждение нередко заставляет отдать предпочтение метафорическому выражению даже тогда, когда к услугам говорящего уже имеется готовое название. Метафора — это нечто такое, что с неизбежностью вытекает из природы человека и проявляется не только в языке поэзии, но также — и прежде всего — в обиходной речи народа, охотно прибегающей к образным выражениям и красочным эпитетам. Многие метафоры такого рода также становятся узуальными, хотя и не так легко, как при отсутствии другого обозначения.

§ 69. Весьма часто решающую роль играет внешнее сходство предметов, Ср. Kopf «голова», но также «кочан» (о капусте или салате), Augc «глаз», но ср. сложные слова Pfauenauge «павлиний глаз», Fettauge «глазок, блёстки жира в супе», Auge «зародыш, глазок на картошке и т. п.», «точка на тральной кости», Nase «нос», но также и «выступ», Ohr «ухо», но ср. Eselsohr «загнутый край страницы (букв, ослиное ухо)». Переносу значения может сопутствовать вытеснение одного предмета другим в определённой функции. Сходство положения, занимаемого частью по отношению к целому, может сочетаться со сходством функции, ср. FuJ3 «йога» (о ножке стола, стула и т. д., о подножье горы). Функция может оказаться решающей сама по себе, ср. Haupt «голова» (о главе семьи, племени, главаре заговора и т. д.), а также в сложных словах типа Hauptsache «главное», Hauptbau «главное строительство», Hauptgrund «главная причина»).

Аналогия между протяжением в пространстве и протяжением во времени делает возможным перенос слов, выражающих пространственные отношения в каком-либо измерении на временные отношения: ср. длинный (день), короткий (срок) отрезок (времени) предлоги в, к, за, на, с, по, при, под, перед, от, между, через, вне, на протяжении, в течение, в продолжение и т. п. Пространственные отношения могут, далее, явиться основой для обозначения интенсивности, ср. большая жара, большой холод, высокая степень, жара поднимается и т. д., для выражения оценки, ср. цены повышаются, снижаются, он пал в моих глазах и т. д.

Маслов Ю. С. Омонимы в словарях и омонимия в языке (к постановке вопроса) // Вопросы теории и истории языка. Л., 1963. С. 198—199.

Мы будем понимать под омонимией всякое тождество звучания двух (или нескольких) разных означающих как на «уровне» слова, так и па «уровне», с одной стороны, морфем и морфемосочетаний, с другой — словосочетаний. Внутри определённого указанным образом понятия возможны различные подразделения.

I. По характеру омонимичных языковых единиц выделяется:

• а) омонимия морфем: например, корней (рус. водный и переводы), приставок (покрепче и покричать), суффиксов (газетка и студентка), окончаний, используемых в рамках разных парадигм (рука и стола) или в рамках одной парадигмы (кости род. ед., дат. ед., им. мн. и вин. мн.);
• б) омонимия слов (примеры излишни);
• в) омонимия словосочетаний: например, «свободного» сочетания (Он присел у костра и протянул ноги к огню) и сочетания фразеологически связанного (протянул ноги — умер);
• г) омонимия разнотипных единиц, например, приставки (у-) и окончания (-у), слова (выли) и словосочетания (Выли) и т. д.

Думается, можно считать доказанными два положения:

• 1. Омонимия пронизывает весь язык, все «уровни» или «ярусы» его структуры, все его звенья. Вероятно, именно в широком распространении омонимии состоит одно из важнейших отличий всякого естественного языка, складывающегося стихийно на протяжении веков и тысячелетий, от искусственных «семиотических систем»", созданных по произволу человека, с которыми язык (во многих других отношениях правильно и правомерно!) сравнивают.
• 2. При изучении омонимии слов с точки зрения её причинных связей существенно разграничивать случаи тождества и случаи омонимии составляющих эти слова морфем.

Кузнецова Э. В. Лексикология русского языка. Учеб, пособие для студ. филол. спец, ун-тов. 2-е изд., иснр. и дои. М., 1989.

Глава 7. Классы слов как явления лексической парадигматики Классы слов — это максимальные формы проявления лексической парадигматики. Классы существуют в виде более или менее широких объединений слов, представляющих собой семантические парадигмы, более объёмные и более сложные, чем словесные оппозиции, которые входят в такие парадигмы в качестве составных частей. В основе любого объединения (класса) лежит принцип сходства слов, но каким-либо общим компонентам. Такие классы слов чрезвычайно разнообразны и взаимосвязаны.

§ 3. Самым важным с точки зрения лексической системы типом классов слов являются лексико-семантические группы. Они объединяют в себе слова одной части речи, в которых помимо общих грамматических сем имеется как минимум ещё одна общая сема — категориально-лексическая (архисема, класссма). Такие семы занимают в семантике слов как бы промежуточное положение между грамматическими семами, уточнителями которых они являются, и всеми другими лексическими семами, служащими для уточнения их самих. Такие категориально-лексические семы лежат в основе отдельных лексико-семантических групп, примерами которых могут быть: глаголы мышления (думать, размышлять, вспоминать, представлять, обдумывать, мечтать, предполагать и ми. др.), прилагательные, обозначающие вкус (горький, кислый, сладкий, солёный, пряный, пресный, терпкий и др.), существительные со значением мебели (стол, стул, кровать, диван, кресло, табурет, шкаф и др.).

Слова, относящиеся к одной и той же лексико-семантической группе, обладают рядом общих парадигматических и синтагматических характеристик.

§ 4. Основная парадигматическая особенность слов одной лексико-семантической группы (ЛСГ) заключается в том, что в их значениях имеется единая категориально-лексическая сема. Эта сема составляет семантическую основу группы и в каждом отдельном слове уточняется с помощью дифференциальных сем.

Очень важной, характерной особенностью слов одной группы является то, что дифференциальные семы, уточняющие категориальную сему, оказываются в них однотипными, повторяющимися. Категориальная сема предполагает, «задаёт» не любые, а какие-то определённые аспекты своего уточнения. Аспект ‘направление' представлен в значениях отдельных глаголов дифференциальными признаками ‘вверх' (взбежать, взлететь), ‘внутрь' (войти, внести, влететь), ‘прочь' (отплыть, отпрыгнуть, отбежать) и т. п. К аспекту ‘средство' относятся такие дифференциальные семы, как ‘с помощью ног' (идти, бежать, плыть), ‘с* помощью транспортных средств' (везти, ехать), ‘с помощью крыльев' (лететь, порхать) и т. п. Дифференциальные семы аспекта ‘среда перемещения' реализованы в глаголах лететь (‘по воздуху'), плыть (‘по воде'), ползти (‘по земле').

В целом структура лексико-семантической группы имеет так называемый «нолевой» характер. Центр поля представлен наиболее употребительными, наиболее многозначными, наиболее общими по своим основным значениям словами. Эти слова окружены более конкретными и менее употребительными словами.

Виноградов В. В. Русский язык: грамматическое учение о слове. М. — Л.,.

1947. С. 22—27 (URL: http://www.philology.ru/linguistics2/).

§ 4. Основные тины фразеологических единиц в русском языке.

лете и естественнее всего выделяется тип словосочетаний, абсолютно неделимых, неразложимых, значение которых независимо от их лексического состава, от значений их компонентов и итак же условно и произвольно, как значение немотивированного слова-знака.

Фразеологические единицы этого рода могут быть названы фразеологическими сращениями. Они не мотивированы и непроизвольны. В их значениях нет никакой связи, даже потенциальной, со значениями их компонентов.

Примером фразеологического сращения является разговорное выражение собаку съел (в чем-либо). Он собаку съел на это или на этом, в этом, т. е., занимаясь таким-то делом, он мастер на это, или он искусился, приобрёл опытность, искусство.

От фразеологических сращений отличается другой тип устойчивых, тесных фразеологических групп, которые тоже семантически неделимы и тоже являются выражением единого, целостного значения, но в которых это целостное значение мотивировано, являясь произведением, возникающим из слияния значений лексических компонентов.

В таком фразеологическом единстве слова подчинены единству общего образа, единству реального значения. Подстановка синонима или замена слов, являющихся семантической основой фразы, невозможна без полного разрушения образного или экспрессивного смысла фразеологического единства. Значение целого здесь абсолютно неразложимо на отдельные лексические значения компонентов. Оно как бы разлито в них и вместе с тем оно как бы вырастает из их семантического слияния.

Фразеологические единства, но внешней звуковой форме могут совпадать со свободными сочетаниями слов. Ср. устно-фамильярные выражения: вымыть голову, намылить голову (кому-нибудь) в значении: сильно побранить, пожурить, сделать строгий выговор — и омонимические словосочетания в их прямом значении: вымыть голову, намылить голову.

Но бывают устойчивые фразеологические группы, в которых значения слов-компонентов обособляются гораздо более чётко и резко, однако остаются несвободными. Например: щекотливый вопрос, щекотливое положение, щекотливые обстоятельства и т. п. (при невозможности сказать щекотливая мысль, щекотливое намерение и т. п.).

Фразеологические группы, образуемые реализацией несвободных, связанных значений слов, составляют самый многочисленный и семантически веский разряд устойчивых сочетаний в русском языке. Тип фраз, образуемых реализацией несвободных значений слов, целесообразнее всего назвать фразеологическими сочетаниями. Фразеологические сочетания не являются безусловными семантическими единствами. Они аналитичны.

Новиков Вл. Словарь модных слов. М., 2005.

ГЛАМУР Одно из самых свежих существительных русского языка. Такое гладкое, без единой морщинки, с улыбкой, открывающей безупречные зубы, ароматное, облачённое в дорогие разноцветные ткани, упругое, пропорциональное и блестящее. Даже не хочется лезть в этимологические дебри. Ну, есть английское слово «glamour» («чары, волшебство»), но оно даже произносится совсем иначе: какое-то «глэмэ». А наш «гламур» живёт сегодня, не помня, что с ним было вчера, и тем более не задумываясь о завтрашнем дне. «Гламур» в современном сознании — это «глянец, блеск» плюс «амур». И ничего более! Да, «шик, блеск, красота!» Да, «сделайте нам красиво!». Но ведь нашим соотечественникам, а особенно соотечественницам так всего этого не хватало! Жизнь целого поколения прошла в борьбе за тушь для ресниц, тени для век, импортные кофточки и лифчики. Даже идейной свободы было больше, чем свободы в выборе любимых цветов, фасонов и духов! Мудрено ли, что пришло время отвести душу и оторваться по полной?

Гламур — э го эстетика материально-телесной культуры. В каких отношениях находится эта сфера с культурой духовной — вопрос особый. Но ясно одно: духовность не может существовать вне материальной оболочки. Особенно в случае с лучшей половиной человечества. Когда мы случайно видим туалетный столик в дамском будуаре (в реальности чаще — полочку в ванной комнате) — перед нами открывается маленький предметно-интимный мир, дающий представление о его обладательнице. Так ли уж вам нужно, чтобы на этом столике лежала ещё и книга стихов Бродского? Так ли уж мы настаиваем, чтобы и здесь присутствовала, так называемая, духовность? Впрочем, на туалетном столике вполне уместен был бы томик стихов Игоря Северянина — единственного в своем роде гламурного поэта, работавшего порой на грани китча, но сумевшего показать телесную роскошь и внешний блеск как форму существования духа^[1].

Морковкин В. В., Морковкина А. В. Русские агнонимы (слова, которые мы не знаем). М., 1996. С. 86—87; 106.

Агнонимы [от греч. а — ‘не', yvcoiq — ‘знание' и ovupa — ‘имя'] — это совмещённая единица лексической системы, представляющая собой совокупность лексических и фразеологических единиц родного языка, которые неизвестны, непонятны или малопонятны многим его носителям (ср. обабок — ‘подберезовик' обечайка — ‘боковая часть музыкального инструмента', обжа — ‘оглобля у сохи', обжорный ряд — ‘место торговли горячей пищей', не обинуясь — ‘без колебаний' и т. д. и т. п.).

[агнонимы | отражают не объективное отношение слов в языке и речи, а отношение говорящего человека к элементам своего лексикона, способ существования этих элементов в его сознании.

Лгнонимом будем считать лексическую единицу, относительно которой носитель языка… может сказать:

• 1. Совершенно не знаю, что значит слово.
• 2. Имею представление только о том, что слово обозначает нечто, относящееся к определённой весьма широкой сфере, например, бакштов — ‘что-то связанное с морем'.
• 3. Знаю, что слово обозначает нечто, относящееся к определённому классу предметов, но не знаю, чем именно этот предмет отличается от других предметов данного класса, например, бальнеология — ‘какая-то наука'.
• 4. Знаю, что слово обозначает определённый предмет, но не знаю конкретных особенностей этого предмета, способов его использования или функционирования, например, сизоворонка — ‘перелётная птица, но певчая или нет?'
• 5. Знаю, что обозначает слово, но не представляю, как выглядит соответствующий предмет, например, епанечка, таратайка.
• 6. Знаю слово в связи с особенностями своего жизненного опыта и своей специальности, но предполагаю, что многие другие люди его не знают или знают недостаточно, например, менталитет, фрикативный.

• [1] Желанием разобраться не только в значении слова гламур, но и в стоящемза ним социально значимом понятии продиктована интересная подборка весьмаполемических рассуждений по поводу этого слова и его производных (гламур-ненъко), приводимая под рубрикой «Социум» в разделе студенческой жизнижурнала «Санкт-Петербургский университет» (2007. № 7. С. 58—63). Ср. такжеURL: http://bd.fom.ru/report/map/d073724/printable/.