«Мифологическая» экономическая модель культурно-досуговой деятельности

Элементы данной модели на сегодня являются доминирующими в деятельности государственных культурно-досуговых учреждений.

Рассмотрим их сильные и слабые стороны. Специалистами, изучающими мифы, выделяются следующие их виды: 1) теогонические (рождение богов); 2) космогонические (создание мира); 3) космологические (строение мира); 4) антропологические (сотворение человека);

• 5) этиологические (происхождение природных объектов и предметов);
• 6) сотериологические (спасение человека); 7) эсхатологические (конец света) [6].

В современной государственной информационной и культурной политике присутствуют все варианты мифологии. Например, теогоническая мифология выражается в обожествлении национальных лидеров (соответствующая информационно-пропагандистская политика, официальные праздничные программы ликования с участием новых «отцов нации», включая уровень губернаторов, мэров и т. д.); космогоническая мифология основывается на воспевании создаваемого нового демократического общества с «чистого листа», соответственно, предшествующий советский период объявляется как хаос, кошмар и национальная катастрофа; космологические мифы предлагают новый мир «эффективного собственника», в основе которого лежат экономические интересы как базовые элементы строения нового социума; антропологическая мифология предполагает слом устаревшей «советской ментальности» и создание нового человека с ментальностью предприимчивого самостоятельного индивида, способного бороться за свои права; этиологическая мифология выражается в распространении технократического мифа о способности человека создавать новую сверхприродную среду средствами культурно-информационных технологий; сотериологическая — утверждает, в первую очередь, Прометеев миф о спасении человека через его собственный активизм, подчиняющий себе жизненные обстоятельства и бросающий вызов судьбе (соответствующие герои многих кинолент, книг, театральных постановок и т. д.); и, наконец, эсхатологические мифы проявляются как демонстрация низменной природы большинства людей и соответствующей неизбежности их гибели (распространенность культурной продукции, показывающей насилие и пороки человека).

Мифологичность в культурных процессах и в соответствующей государственной политике является особенно востребованной в ситуациях переломов, смены ценностных нормативов и мировоззренческих установок. Генерируя «семантический срез культуры», миф выполняет по отношению к обществу следующие функции: 1) социально-интегративную; 2) нормативно-регулятивную; 3) сакральную; 4) средства и способа общения; 5) коллективной памяти; 6) сигнификативно-моделирующую, обозначающую построение знаковой системы и моделей окружающего природного и социального мира; 7) аксиологическую; 8) телеологическую; 9) теологическую (вера в прошлое и будущее народа); 10) познавательную; 11) компенсаторную. Выделяются также такие базовые функции мифа, как: 1) энергетическая; 2) созидание коллективов; 3) формирование идентичности; 4) воспроизведение коллективной идентичности; 5) формирование и структурирование пространства [9].

Миф как сложное совмещение разных реальностей рассматривает известный культуролог В. М. Розин. Анализируя реальность мифа, он утверждает следующее: «Говоря о реальности, мы имеем в виду два разных понятия — мир событий, который человек переживает и проживает (реальности искусства, сновидений, игры, общения и т. д.) и мир, в котором человек живет; с одной стороны, этот мир не зависит от человека (последний, так сказать, заброшен в мир), с другой — осмысляется человеком» [15, с. 164].

В современной России различные субъекты и эксперты культурнодосуговой деятельности склонны к культурному мифотворчеству, способствующему решению социальных и нравственных проблем общества. Соответственно, и сама культурно-досуговая деятельность должна, по мнению некоторых специалистов, стать хранительницей уже имеющихся и пространством создания новых мифов, консолидирующих общество вокруг наглядных, значимых, эмоционально проживаемых символов, ценностей. Не случайно в этой связи, что основные ресурсы государственного финансирования в сфере культуры направляются на сохранение культурного наследия, закрепляющего и распространяющего различные мифологемы, обеспечивающие национальнокультурную идентичность народа через соответствующие досуговые праздничные, выставочные и другие мероприятия. Но уже здесь возникает сложнейшая проблема — «Что следует сохранять силами государства как имеющими особое значение для общества?». Даже если сводить наследие к набору недвижимых памятников (что довольно распространено в реальной культурной политике), то, какие памятники следует сохранять? (Например, куда девать советский период?). Проблема заключается в том, что в области нового культурного мифотворчества возникло неразрешимое противоречие — официальная государственная мифология, включая ее внешние знаковые атрибуты (гербы, гимны, названия государственных структур и должностей типа «мэры», «губернаторы», «дума» и т. д.) реанимирует представления о досоветской буржуазно-либеральной России, а социально-экономическая реальность, в основном, существует как «постсоветская» с сохранением соответствующих реликтов еще досоветского сознания (всевластие бюрократического аппарата, подавление цивилизованного малого и среднего бизнеса, моноцентризм в управлении государством и т. д.).

Выход из этой ситуации заключается в имеющихся попытках нахождения мифологической преемственности рождающихся новых буржуазно-либеральных мифов и мифологии советского общества. Предпосылки для такой преемственности имеются, если учесть отмечаемую многими учеными устойчивую склонность к мифологизации действительности русским суперэтносом. Об этой особенности писал еще Н. Бердяев, объясняя распространенность в советской России марксистской идеологии:

«То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой, во всяком случае, истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения. Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей… Русская душа стремится к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям, она стремится к Абсолютному и все хочет подчинить Абсолютному, и это религиозная в ней черта… именно русской душе свойственно переключение религиозной энергии на нерелигиозные предметы, на относительную и частную сферы науки или социальной жизни» [3, с. 39].

Но именно также отечественными реформаторами были восприняты и новые либеральные ценности, что привело к непримиримому конфликту коммунистического и буржуазно-либерального мифов в массовом сознании и культурно-досуговой практике. Распространена среди отечественных ученых и критическая оценка заимствованных западных ценностей и верований [13, 19].

Для выявления возможностей конструктивного мифотворчества в культурно-досуговой деятельности и его соответствующего экономического ресурса имеет смысл рассмотреть, прежде всего, общие и отличные черты советского и либерально-буржуазного мифа.

Наиболее последовательно этот сопоставительный анализ осуществил выдающийся современный логик А. Зиновьев. Несмотря на то, что он редко употребляет понятие «миф», его сопоставление западной и советской цивилизации включает в себя значительный раздел, посвященный, по сути дела, анализу западных и советских мифологем.

Советский миф.

А. Зиновьев отмечает, что «с самого начала возникновения на исторической арене коммунисты рассчитывали на некие добрые прирожденные качества в людях. И даже марксисты, объявившие материальное производство базисом общества, рассчитывали на высокий уровень сознания и нравственности людей при коммунизме, считали это непременным условием реализации принципа „по потребности“ и установления идеальных отношений между людьми. После революции 1917 года в России проблема воспитания нового человека, необходимого для реального коммунизма, и воспроизводства такого человеческого материала в массовых масштабах встала перед творцами нового общества как проблема первостепенной важности. Они в беспрецедентных масштабах развернули работу по воспитанию, образованию, просвещению и идеологической обработке широких слоев населения всех возрастов и сословий, и молодых поколений в первую очередь» [8, с. 229].

Центральной задачей в государственной культурной политике советского периода было формирование «нового человека» в соответствии с принятым мифом о безоговорочной ценности коллективизма во всех сферах жизнедеятельности. Этот миф позволял формировать многие позитивные качества личности советского человека.

Должны были оцениваться, прежде всего, качества самой личности независимо от социального положения, должности и т. д. Несмотря на то, что это намерение так и не было достаточно полно реализовано в советском обществе, оно позволило выдвинуть мифологический идеал советского сверхчеловека как всесторонне образованного и всесторонне развитого, а это, в свою очередь, позволило создать систему образования, ставшую одной из лучших в мире.

Мощь советского мифа позволила реально изменить общество, сформировать новый тип личности в соответствии с известной теоремой Уильяма Томаса: «Если ситуация определяется как реальная, она реальна по своим последствиям». Для коммунистов такой придуманной, ставшей потом реальной ситуацией, было доминирование у большинства членов советского общества альтруистических установок во всех случаях жизни, что наиболее ярко проявилось в Великой Отечественной войне.

Независимо от оценки суждений А. Зиновьева нельзя не признать, что советский миф — это недавнее наше «вчера» и в значительной мере возрождаемое «сегодня», которое нельзя не учитывать в современной культурно-досуговой деятельности.

Западный миф.

В своем блестящем анализе западного общества А. Зиновьев показывает, что оно пронизано мифом о превосходстве над всем миром западных ценностей и западного типа личности. На этот миф работает, так или иначе, вся государственная идеологическая «машина». Причем «идеологическая обработка населения западных стран вообще построена не как принудительная обязанность и дополнительная нагрузка, а как развлечение и полезная для потребителей идеологии деятельность» [19]. Отметим, что отечественные идеологи-пропагандисты, придерживающиеся западных ценностей, практикуют чаще всего этот же подход, выдавая его как «деидеологизированный», обращенный к нуждам среднего обывателя. Вернемся к А. Зиновьеву: «Ценности, которые восхваляет и пропагандирует западная идеология, общеизвестны. Это — богатство, власть, слава, мастерство, собственность, комфорт, благополучие, сила, здоровье, удовольствие, предпринимательство, свободы, права и т. д. Оргия прославления их достигла апогея в конце „холодной войны“, когда стали прославлять все то, что в течение многих веков считалось пороками и наихудшими проявлениями свойств человеческой натуры» [19, с. 358]. Причем «благодаря массмедиа все достижения в сфере жизненных благ стали общеизвестными. Молниеносно становится общеизвестным все то, что еще только делается в этом отношении, что будет сделано и что считается возможным. А идеология и пропаганда создают иллюзию, будто все эти сказочные блага общедоступны или в принципе могут быть доступными всем. Они играют в данном случае роль Сатаны-соблазнителя, только сулящего всеобщий земной рай» [19, с. 360].

В западном мифотворчестве в отличие от коммунистического акцент делается на наличии «Эго» как основы человеческой природы; соответственно в коммунистическом мифотворчестве акцент делается на «Альтер».

Если принять точку зрения, что советский период нашей истории есть логичное продолжение нашей общей истории [4], то тогда советский образ жизни есть в значительной мере отражение традиционного менталитета русского народа. В то же время реанимация этого образа жизни и соответствующей системы ценностей невозможна (это признает и сам А. Зиновьев). Тогда напрашивается вывод о необходимости органичного соединения черт западного образа жизни и существенных сторон ментальности народов России. В противном случае мы получаем непродуктивное некритичное заимствование западного менталитета, о котором пишет известный политолог А. С. Панарин:

«Западный соблазн для нашей культуры состоит не просто в том, что данная цивилизация стала для нас „референтной группой“ и мы испытываем чувство ущемленности при сопоставлении с нею наших реалий. Проблема состоит в неадекватном прочтении чужого опыта. Тонкая внутренняя игра западной культуры, состоящая в балансировании между аскезой труда и гедонизмом досуга и потребительства, на расстоянии не улавливается. Как оказалось, чужая культура не может передать другим свою аскезу (в западном варианте это, в первую очередь, протестантская аскеза). А вот ее внешние плоды, в виде высокого уровня потребления, комфорта, индустрии досуга и развлечений, впитываются как наркотик. Применяемая к нашим условиям теория модернизации многое разъясняет. Если речь идет о заимствовании „субкультуры досуга и потребительства“, то для некоторых слоев нашего населения, в особенности молодежи, это уже состоялось, Если же иметь в виду продуктивную систему Запада, в основе которой лежит культура труда, профессиональной ответственности, законопослушания и т. п., то в этом отношении односторонняя имитаторская вестернизация скорее удаляет, чем приближает нас к целям подлинной модернизации» [13, с. 89—90].

Могут возникнуть вопросы: «А причем здесь мифология? Может быть достаточно просто бережно охранять собственное наследие, оставив изучение мифов ученым, этнографам, фольклористам и т. д.?».

Исследователи мифов отвечают на этот вопрос достаточно однозначно:

«По сути, в современном российском обществе не создано идейной поддержки демократических реформ, либеральных ценностей, поскольку не существует позитивной социальной мифологии, способной формировать позитивное мышление современного человека с помощью создания образцов для подражания, без чего общество деморализовано. Мифология осознается главным ресурсом модернизации страны» [6, с. 140—141]. И далее: «Универсальный характер мифа позволяет рассматривать культуру не как нечто фрагментарное, а как целостное, поскольку миф синтезирует и связывает различные явления философии, религии, морали, литературы, искусства, истории, науки, политики. Сходство сюжетов, образов и поэтики мировых мифологий говорит о принципиальном единстве человечества, структуры мышления различных народов, об архетипическом повторении в истории культуры комплекса экзистенциальных проблем, ситуаций, поведенческих моделей» [6, с. 141].

Таким образом, более широкий мифологический взгляд на отечественную культурно-досуговую деятельность позволит избежать как нежелательную модель дальнейшего развития культуры досуга, где мифологии отводится не созидательная, культуротворческая роль, а роль консерванта нежизнеспособных форм и направлений сохранения отечественной культуры вне мировых процессов культурного развития человечества).

Возможно ли в современных условиях создание общенационального культурного мифа, способного, с одной стороны, обеспечить создание полноценного гражданского общества в России, устранить перекосы, связанные с засильем той или иной идеологии, а с другой — войти в общечеловеческое культурное пространство? Среди различных мифологических мотивов, определивших на столетия менталитет русского народа исследователи выделяют как особый — «почитание Земли как всеобщей Матери».. Исследователи и самобытные мыслители — уже XX века — обратили внимание на то, что представители различных стран, народов, национальностей называются по-русски именами существительными (француз, немец, лях, финн, грузин, татарин, монгол, турок, китаец, якут, чукча, эскимос и т. п.), и только русские именуют себя именем прилагательным — как воплощение своей принадлежности сущему, причастности предмету, высшему и самоценному — по сравнению с людьми, составляющими народ. Этот высший предмет, это сущее — Русь, Русская земля, а населяющие ее люди, ее защищающие, ее обрабатывающие, любящие, пользующиеся ее милостями и покровительством, ее дети — русские, т. е. принадлежащие Руси, относящиеся к ней, составляющие в совокупности это целое (будучи ее составными частями, элементами, ее строительным материалом). Русь (территория) первична; люди, включая их племенную, национальную, этническую принадлежность, — вторичны, производны от Руси: фактически все, кто живут на Русской земле, и есть русские. Русь мыслится как суперэтнос, как категория всеобщего и универсального характера. «Комплекс принадлежности» Русской земле сохраняется в менталитете русской культуры фактически до сих пор: апелляция к Родине-матери, к Матери-Сырой-Земле, к России как носительнице высших ценностей сохраняется как устойчивая доминанта национального самосознания русских, косвенно восходящая к культу национальной природы" [10, с. 47—48]. Эта установка органично сочетается с фактом наличия у России 30% мировых ресурсов и, соответственно, значением нашей страны для всего мира как культурно-экологического феномена.

Отметим, что этот «территориальный» миф позволяет строить «мифологические» экономические модели культурно-досуговой деятельности адекватные традициям отдельных территорий России. Это — развитие местных промыслов, культурных традиций, народного творчества и т. д., финансовая поддержка которых является делом чести как государственного, так и частного сектора отечественной экономики.

В этой связи заслуживает внимания концепция культурного ландшафта, разработанная институтом культурного и природного наследия, обращающая особое внимание на изучение «памяти места», «ментифактов», составляющих «душу» того или иного региона в виде его устоявшихся духовных традиций, духовной культуры. В этом случае появляется достаточно надежный критерий для оценки различных объектов культурного наследия как общезначимых для данного региона и для всего культурного пространства России [5, с. 5—21].

Соответственно, желательна культурно-досуговая деятельность, направленная на сохранение культурных традиций, уклада жизни, обеспечивающего культурную идентичность того или иного этноса территории на основе единого выработанного культурно-мифологического «языка» жителей общего культурно-экологического пространства — России.

Если рассмотренная в предыдущем параграфе «цивилизационная» экономическая модель культурно-досуговой деятельности носит преимущественно «рыночный» характер, то «мифологическая» модель предполагает смешанное финансирование — «рыночное» и государственное.