Эра гласности смела все барьеры. Возмущение, копившееся годами, вырвалось на свободу. Газеты моментально обзавелись персональными колумнистами, штурмовавшими зашатавшиеся устои Гостелерадио. Подчиняясь мятежному духу времени, телевизионное руководство соглашалось присутствовать на зрительских конференциях в открытом эфире. Вопросы звучали остро, ответы, как всегда, были обтекаемы. Дмитрий Крылов начал приглашать телекритиков для постоянного участия в «Телескопе».
Такого количества сокрушительных выпадов телевидение еще не знало. Но количество не означало качества. Аргументы были столь же запальчивы, сколь поверхностны. Агония авторитарного телевидения объяснялась как долгожданный конец государственного и начало независимого вещания (хотя независимого вещания нет в природе, а государственно-демократическое ни малейшего отношения не имеет к государственно-тоталитарному). Обличение зла сводилось к личностям председателей. Союз кинематографистов объявил публичный бойкот Леониду Кравченко, не считаясь с тем, что от культуры кино отлучаются миллионы зрителей.
Никогда еще новые телерубрики не возникали с такой быстротой.
Стремление угнаться за еженедельно меняющимся экранным пейзажем привлекало к телекритике новобранцев. Дебютантам нелегко было уследить, что иной раз новое — всего только подзабытое старое, или удержаться от публикаций, насыщенных, как батон изюмом, историческими нелепостями.
Изменилась и типология телекритики. Проблемные и социально-прогностические выступления стали редки, как алмазы. Рецензии съежились до размеров реплик. Зато астрономически вырос спрос на анонсы, рекламы и сплетни о личной жизни экранных звезд.
Последним гвоздем, вбитым в гроб аналитической телекритики, оказался рейтинг.
