Нравственный идеал. 
Этика

Под идеалом, как правило, принято понимать совершенное состояние чего-либо. Так, говорят о социальном, политическом, культурном идеале, которые выражают тот или иной аспект человеческой мечты о подлинном существовании. Но что такое нравственный идеал? На этот счет в этике высказывалось множество мнений, но очевидно, что речь во всех версиях идет о совершенной личности, осуществляющей столь же исключительное поведение и живущей в мире таких же людей. Например, Платон и Аристотель видели идеал в созерцании человеком первопринципов мироздания, а Гегель усматривал его в государственном устройстве, которое гарантирует человеку полную свободу. Интересную трактовку приводит Мур. С его точки зрения, идеальным можно будет считать мир, состоящий всего из двух наслаждений: созерцания прекрасного и общения с другими людьми.

Если рассмотреть все многочисленные мечты моральной философии о нравственном идеале, то можно выделить одну ключевую для них мысль. Идеал — это такое стечение обстоятельств, когда человек за добродетельное поведение обязательно получит совершенное благо (счастье). Можно сказать, что эта проблема — тождества моральности и счастья — составляет специфически этическое размышление над проблемой идеала. В данной главе мы рассмотрим ведущие точки зрения на эту проблему, а также попробуем доказать, что подобное тождество возможно осуществить в нашей жизни.

Проблема тождества моральности и счастья в истории этики

Изучая ведущие этические учения, мы обращали внимание на то, что для античной философии не было сомнения, что за добродетелью следует счастье. Например, для Аристотеля очевидно, что счастье — это и есть жизнь, сообразная с добродетелью. Но философия — еще не вся культура. В античном мире с особой силой прозвучала древнегреческая трагедия, один из главных сюжетов которой показывает, как праведность страдает и гибнет под ударами злого рока. Можно сказать, что тем самым искусство выразило несогласие с этикой. Мы помним, какой ответ дал трагическому мировоззрению Аристотель: удары судьбы не позволят добродетельному человеку наслаждаться блаженством, но они все равно не смогут сделать его несчастным. Ведь добродетель поможет ему наилучшим образом поступить в любой ситуации, а это и есть счастье.

Пришедшая на смену античной христианская философия, напротив, усомнилась в ценности земного счастья, поскольку оно слишком призрачно, зыбко, непостоянно, а если и возможно, то оно даже близко не может сравниться с вечным блаженством в мире ином. Но главное, что стремление к собственному счастью эгоистично, а значит, безнравственно. Мы должны думать не только о своем спасении, но и своих ближних. Но в любом случае мы не в состоянии достичь вечного блаженства своими силами; для этого требуется помощь Божественной Благодати. Поэтому говорить о тождестве добродетели и счастья в земной жизни — слишком самонадеянно. Именно христианство донесло до нас весь трагизм несоответствия житейской порядочности и счастья, что выразилось в сюжете о страдающем праведнике, которыми наполнены жития святых.

Этика эпохи Возрождения восстановила право человека на земное счастье, при этом не осуждая его побуждений стремиться к вечному блаженству после смерти. Начиная с Ренессанса в европейской интеллектуальной культуре нс было сомнения, что человек может достичь желанного блага собственными усилиями. Но возможно ли рационально доказать, что именно моральное поведение ведет к нему? Это попытался сделать рационализм, для которого жизнь, познание и счастье — суть одно и то же. Однако следует признать, что указанное тождество есть скорее декларация, чем обоснованное суждение. Именно невозможность найти строгое доказательство породило общее сомнение Просвещения в единой трактовке счастья и добродетели. Интуитивно это тождество было понятно, но не всем. Например, Руссо доказывал, что с подлинным счастьем мы навечно расстались, избрав государственный образ жизни. Такова была плата за цивилизацию, которая позволила нам выжить, но отобрала возможность подлинного существования.

Возможно, наиболее ценное и оригинальное понимание проблемы выдвинул И. Кант. Он впервые рассмотрел ее не индивидуалистически, как в античной этике, и не в художественном или религиозном стиле, как трагедия и христианство, а именно как глубокое философское положение, составляющее суть нравственного поиска. С одной стороны, человек не должен совершать поступок, стремясь к счастью, это делает его мотив эгоистичным и поэтому неморальным. Но, с другой стороны, счастье — это вечная и естественная цель жизни, без которой мы не можем представить человека. Более того, Кант утверждает, что обеспечить себе счастье — это долг человека, ибо в противном случае его будут все время мучить соблазны достичь блаженства любыми средствами. Получается противоречие: как разумное и моральное существо человек не должен руководствоваться счастьем, но как чувственно-эмоциональное он не может без него жить. Эту ситуацию Кант назвал антиномией практического разума, подразумевая, что можно рационально доказать и то, и другое.

Но нас в данном случае интересует не спор рационального и эмоционального начал в человеке, а ответ на вопрос: можно ли доказать, что цель одного (мораль) и цель другого (счастье) совпадают? Кант утверждает: будучи разумным существом, мы не можем привести неопровержимого доказательства. Для моральности требуется чистый мотив долга; если мы точно знаем, что за ним автоматически последует счастье, то исчезнет сама моральность, превратившись в банальное преследование личного интереса. Единственное, что мы можем утверждать наверняка: следование долгу делает человека достойным счастья, а получим ли мы его или нет — зависит от жизненных обстоятельств. Получается, что мораль — необходимое условие для счастья, но недостаточное.

И все же этот вывод не последний в рассуждениях на данную тему великого немецкого философа. Разум, осмысляя окружающий мир, не находит желанного решения. Но что будет, если он обратиться к самому себе? Он увидит тождество моральности и счастья как чистую идею, как собственную мечту, идеал. Ему не удается самостоятельно обосновать его осуществимость в жизни, но тогда на помощь разуму приходит другая наша способность — вера. Она позволяет предположить, что наша жизнь не заканчивается земным существованием и, возможно, в том, лучшем мире моральность и счастье приблизятся друг другу. Но для их тождества требуется также допустить существование абсолютно справедливого Судьи, который всем воздаст по заслугам. Таким образом, Кант постулирует бытие Бога и бессмертие души, чтобы дать человеку надежду на положительное разрешение основного вопроса его нравственной жизни.

Ответ Канта, один из самых глубоких и обоснованных в истории философии, все-гаки не может нас полностью устроить. Автор «Критики практического разума» отдал его на откуп вере, а нам хотелось бы найти разумное, очевидное доказательство. Возможно ли это?