Эгоизм и альтруизм

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• • основные философские трактовки эгоизма и альтруизма;
• • теорию разумного эгоизма;

уметь

• анализировать связь между эгоизмом и альтруизмом;

владеть

• навыками истолкования эгоизма и альтруизма в литературных источниках.

Обращение даже к нашим лучшим чувствам — чувствам любви и сострадания, может только способствовать разделению человечества на две разные категории.

Карл Поппер

Табу на эгоизм

" Эгоизм (от лат. ego — я) — жизненная позиция, в соответствии с которой удовлетворение человеком личного интереса рассматривается в качестве высшего блага и, соответственно, каждому человеку следует стремиться только к максимальному удовлетворению своего личного интереса, возможно, даже игнорируя и нарушая интересы других людей или общий интерес"^[1]. В истории человеческий культуры эгоизм как этическая установка играл разную роль: в определенные эпохи он был признан, в иные времена подвергался моральному осуждению.

Современная культура пронизана табу на эгоизм. Нас научили тому, что быть эгоистичным грешно, а любить других добродетельно. Несомненно, это учение находится в вопиющем противоречии с практикой современного общества, признающего, что самое сильное и законное стремление человека — это эгоизм и что, следуя этому непреодолимому стремлению, человек вносит наибольший вклад в общее благо. Но учение, согласно которому эгоизм — величайший грех, а любовь к другим — величайшая добродетель, чрезвычайно устойчиво. Эгоизм выступает как синоним себялюбия. Отсюда и альтернатива — любовь к другим, которая есть добродетель, и любовь к себе, которая есть грех. Классическое выражение этот принцип обрел в кальвинистской теологии, согласно которой человек по сути своей зол и бессилен. Человек не может достичь никакого блага, опираясь на свои собственные силы или качества. «Мы не принадлежим себе, — говорит Кальвин. — Поэтому ни наш разум, ни наша воля не должны господствовать в наших мыслях и поступках. Мы не принадлежим себе; поэтому не будем полагать себе целью поиски того, что может быть целесообразно для нас, следуя лишь желаниям плоти. Мы не принадлежим себе; поэтому давайте, поелику возможно, забудем себя и все, что наше. Мы принадлежим Богу; а посему для Пего будем жить и умирать. Ибо только человек поражен губительной чумой, которая истребит его, если он будет слушать только свой голос. Есть только одно прибежище спасения: не знать и не хотеть ничего по своему усмотрению, а быть ведомым Богом, который идет пред нами»^[2].

Человек не только должен осознавать свое абсолютное ничтожество, по и сделать все возможное, чтобы унизить себя. «Ибо я не то называю унижением, как вы думаете, что мы должны претерпеть лишение чего-либо… мы не можем думать о себе должным образом без крайнего презрения ко всему, что может быть оценено в нас как наше превосходство. Но унижение есть неподдельное, искреннее повиновение, смирение нашего разума, преисполненного чувство собственной ничтожности и нищеты; ибо таково есть неизменное изображение его в слове Божием»^[3].

Такой акцент на людской ничтожности и слабости подразумевает, что у человека самого нет ничего, достойного любви и уважения. Это учение основано на ненависти и презрении к себе. Кальвин недвусмысленно говорит об этом. Он называет себялюбие «чумой». Если человек обнаруживает нечто, «что доставляет ему удовольствие в себе самом», он предается греху себялюбия.

Ведь эта любовь к себе сделает его судьей других и заставит презирать их. Вот почему любить себя или что-нибудь в себе есть один из величайших грехов. Себялюбие исключает любовь к другим и есть почти то же, что эгоизм.

Взгляды Кальвина и Лютера на человека оказали громадное влияние па развитие современного западного общества. Они легли в основу положения, согласно которому счастье человека не есть цель его жизни, но человек есть лишь средство, придаток к иным, высшим целям — либо всемогущему Богу, либо не менее могущественным светским властям и нормам, государству, бизнесу, успеху.

Американский философ Уильям Дуйер пытался проанализировать представления в философской литературе против этического эгоизма, которые позволили бы судить об успехе такой критики. Определение этического эгоизма как теории, которая в качестве основания морали называет самозаинтересованность, даст возможность утверждать, что она, хотя и предписывает как норму следование собственным интересам, вовсе не является апологией аморальности. Этический эгоизм предписателен, а не описателен, ибо обращен к конечной цели всякого действия. Следовательно, вопрос может идти лишь о том, является ли эгоизм корректной моральной теорией. Противоречивость эгоистической позиции, используемая в качестве контраргумента против эгоизма в рассуждениях С. Тейлора, является ложной. В данном случае противоречивость основана на том, что включена альтруистическая позиция, которая сама противоречит эгоизму.

И. Кант, который выдвинул принцип, что человек есть цель, а не средство, и который был, по-видимому, наиболее влиятельным мыслителем эпохи Просвещения, тем не менее осуждал себялюбие. Согласно Канту желать счастья другим — добродетельно, а хотеть счастья для себя — нравственно безразлично, ибо это есть то, к чему стремится человеческая природа, а естественные стремления не могут иметь положительной нравственной позиции. И. Кант все-таки допускает, что человек не должен отказываться от притязаний стать счастливым. При определенных обстоятельствах забота о собственном счастье может даже стать его обязанностью — частично потому, что здоровье, богатство и подобное могут стать средством, необходимым для исполнения долга, частично потому, что недостаток счастья — бедность — может помешать ему исполнить свой долг.

Но любовь к себе, стремление к собственному счастью не могут быть добродетелью. Нравственный принцип стремления к собственному счастью «более всего неприемлем не потому, что он ложен., а потому, что он подводит под нравственность мотивы, которые, скорее, подрывают ее и уничтожают весь ее возвышенный характер…»^[4].

И. Кант различал эгоизм, себялюбие, philautia (себялюбие благоволения) и удовольствие от себя самого, себялюбие удовольствия. Но даже «разумное себялюбие» должно ограничиваться нравственными принципами, удовольствие от самого себя должно быть подавлено, и человек должен прийти к ощущению своего смирения перед святостью моральных законов. Человек должен видеть для себя высшее счастье в исполнении своего долга. Реализация морального закона — а, следовательно, достижение собственного счастья — возможно единственно в составе целого — нации, государства. Но «благоденствие государства» не совпадает с благоденствием отдельных граждан и их счастьем.

Несмотря на то, что Кант питал, безусловно, большее уважение к неприкосновенности личности, чем Кальвин и Лютер, он отрицал за человеком право протестовать даже в условиях наиболее деспотического правления: протест должен караться смертью, если он несет угрозу суверену. И. Кант видел в природе человека врожденную склонность к злу, для подавления которой необходим моральный закон, категорический императив.

• [1] Апресян Р. Г. Эгоизм // Этика: энциклопедический словарь. С. 557.
• [2] Calvin J. Institutes of the Christian Religion. Philadelphia, 1928; в частности, кн. 3, гл. 7. С. 619. Начиная со слов «Ибо будет человек…» перевод сделан Э. Фроммом с латинского издания: Calvini J. Institutio Christianae Religionis. Berolini, 1935. Par. 1. P. 445. (Цит. по: Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для самого себя. М., 2004. С. 261.)
• [3] Ibid. Chap. 12. Par. 6. P. 681. (Цит. по: Фромм Э. Бегство от свободы. Человек для самого себя. М., 2004. С. 261.)
• [4] Кант И. Основы метафизики нравственности // Его же. Собр. соч.: в 6 т. М., 1965. Т. 4. С. 285.