В утопических «снах» нередко всплывал и образ самодержца, монарха. В радищевском «Путешествии» он восседает на троне в окружении государственных чинов, слушая их угодливые славословия. Услаждаясь ими, он возвышается в душе своей «над обыкновенным кругом зрения», достигая «степеней божественной премудрости». Самое его любимое занятие — «раздавание приказаний». Вот он главному военачальнику повелевает «идти с многочисленным войском на завоевание земли, целым небесным поясом от него отделенной». Флотоводцу приказывает направить все свои корабли «по всем морям, да узрят их неведомые народы». Хранителя законов обязывает, чтобы в день его рождения отверзались темницы и отпускались на волю все преступники. Зодчий получает задание воздвигнуть «великолепнейшие здания для убежища мусс».
Каждое его повеление встречалось радостными возгласами и рукоплесканиями. Лишь одна женщина смотрела на происходящее с презрением и негодованием. Царь пожелал узнать, кто она. Ему сказали: «Сия есть странница, нам неизвестная, именует себя Прямовзорой и глазным врачом. Но есть волхв опаснейший, носяй яд и отраву, радуется скорби и сокрушению; всегда нахмуренна, всех презирает и поносит; даже не щадит в ругании своем священный твоея главы». Как ни велико было негодование царя, он все же нисходит до беседы с ней. Прямовзора говорит ему: «Я — врач, присланный к тебе и тебе подобным, да очищу зрение твое». Из дальнейшей беседы выяснилось, что на обоих глазах царя были бельма, скрывавшие от него истину. Когда с ее помощью царь прозрел, ему представились следующие картины. Военачальник, посланный на завоевание новых земель, утопал в роскоши и веселии, даже не думая о начале похода. Флотоводец также «у поя лея негою и любовию в объятиях наемной возбудительницы его сладострастия», а корабли были оставлены «плавающими при устье пристанища». В это время его подчиненные изготовляли чертежи «совершенного в мечтании плавания», в которых «уже видны были во всех частях мира новые острова, климату их свойственными плодами изобилующие». То же творилось и с другими его приказаниями: хранитель законов торговал милосердием правителя, отпуская тех преступников, которые давали больше денег, а зодчий превратил свое ремесло в «одно расточение государственный казны». «Видя во всем толикую превратность», царь «возревел… яростию гнева», но тут же пробудился'.
Намек Радищева был более чем понятен: не самодержавие, но закон есть «образ Божий на земли»2. Стражи же закона суть истина и правосудие. Эта идея в виде «проекта будущего» развивается Радищевым в главе «Хотилов», наиболее радикальной, но своей направленности и содержанию части «Путешествия»4. От нее тянется нить социалистической пропаганды в русской литературной утопии XIX в.
