Уголовное законодательство современных государств в сфере уголовной ответственности за военные преступления

Общая характеристика уголовного законодательства современных государств в сфере уголовной ответственности за военные преступления.

Государства, как это следует из смысла соответствующих норм действующего международного права и подтверждается правоприменительной практикой, несут основные обязательства в связи с обеспечением уголовного преследования и наказания лиц, совершивших военные преступления¹. В связи с этим особую значимость обретает вопрос криминализации военных преступлений в национальном уголовном законодательстве. В целом следует вести речь о двух взаимосвязанных факторах, лежащих в основе национально-правовой криминализации военных преступлений.

Во-первых, следует учитывать влияние международного права, обладающего приоритетом в вопросе криминализации военных преступлений (как преступлений против мира и безопасности человечества). В специальной литературе^[1][2] обоснованно отмечается, что нормы внутригосударственного права не могут противоречить международному праву (от себя добавим — в части международно-правовых обязательств государства, основанных на его участии в международном договоре или имеющих характер обязательств erga omnes¹), более того, должны обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм, обязательных для данного государства.

Такое понимание в полной мере согласуется с нормами действующего международного права. В частности, в ст. 27 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1963 г. закреплено положение, согласно которому государство — участник договора не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания невыполнения им договора^[3][4].

И в связи с этим подход к криминализации военных преступлений и мерам наказания за них должен соответствовать требованиям МУЛ.

Во-вторых, параметры восприятия положений МУП (в том числе в части криминализации военных преступлений) определяются самим государством с учетом типа его правовой системы, действующих в нем конституционных положений^[5], а также его международно-правовых обязательств в связи с участием в международных договорах.

При этом следует учитывать не только специфику континентальных правовых традиций и традиций общего права, но и национально-правовые особенности, региональный фактор. Так, можно вести речь об определенном сходстве уголовно-правовых систем государств СНГ, а также и других интеграционных объединений, что, разумеется, не исключает отличий, иногда довольно существенных, в подходе криминализации военных преступлений в уголовном законодательстве государств. Не случайно МККК в ходе работы по организации и координации действий государств в рамках выполнения ими обязательств по имплементации МГП (которое, как подчеркивается МККК, в целом должно быть универсальным, поскольку его целью является защита жертв вооруженных конфликтов) предложил разрабатывать, наряду с другими документами, типовые законы, ориентирующие на принятие имплементационных мер, с учетом региональных рамок или сходства правовых систем соответствующих групп государств (Документ С.¼.1/1. был подготовлен МККК для XXVI Международной конференции Красного Креста и Красного Полумесяца и представлен Совету делегатов Международного движения Красного Креста и Красного Полумесяца, заседания которого проходили 28—30 ноября 1991 г.)¹.

В. Н. Русинова дифференцирует практику национально-правовой имплементации в части криминализации нарушений МГП, в том числе с учетом участия государств: 1) в Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г.; в Дополнительных протоколах к ним 1977 г.; 2) в Римском статуте МУС^[6][7].

Следует иметь в виду, что в настоящее время в Женевских конвенциях участвуют почти все государства (194), 167 государств стали участниками Дополнительного протокола 1,163 — участвуют в Дополнительном протоколе II^[8].

Международно-правовые акты, действующие в рассматриваемой сфере, возлагают на государства-участников обязательство криминализовать военные преступления и предусмотреть наказуемость такого рода деяний, принимая во внимание их международную и общественную опасность.

Данное обязательство может прямо предусматриваться (примером служат положения ст. 49 I, 50 II, 129 III, 146 IV Женевских конвенций 1949 г.) либо следовать из самого факта участия государства в соответствующем договоре (примером может служить Римский статут МУС, который прямо не предписывает обязанность государств-участников криминализовать преступления, входящие в его юрисдикцию, однако, содержит положения о том, что: МУС дополняет национальные органы уголовной юстиции (Преамбула); о всестороннем сотрудничестве государств-участников с Судом (ст. 86); об условиях приемлемости принятия дела Судом к производству в тех случаях, когда данное дело расследуется или в отношении которого возбуждено уголовное преследование государством (ст. 17).

Что касается конкретного способа выполнения этого обязательства, техники законодательного описания криминализируемых деяний, мер и видов наказаний, то в этом у государства есть выбор¹.

Зарубежные исследователи, касаясь проблемы национально-правовой имплементации в связи с участием государств в Римском статуте МУС, отмечают, что фактически национальные системы сохраняют автономию своего уголовного права даже после вступления Статута МУС в силу для них, поскольку нормативный стандарт, предусмотренный Статутом, заключается в желании и способности государства осуществлять уголовное преследование (ст. 17 Статута МУС), и в связи с этим некоторое отличие формулировок составов преступлений в национальном праве от соответствующих определений, содержащихся в Статуте МУС, само по себе не может являться препятствием для осуществления государством уголовного преследования^[9][10].

Уголовный закон государства может содержать указание на возможность прямой отсылки к норме международного права при решении уголовно-правовых вопросов, в том числе в связи с криминализацией военных преступлений.

Примерами могут служить: Акт о международных преступлениях и Международном уголовном суде, принятый в 2000 г. Новой Зеландией; Канадский Акт о преступлениях против человечности и военных преступлениях (2000 г.); Имплементационный закон Аргентины (2006 г.), которые при формулировании военных преступлений прямо отсылают к соответствующим положениям Римского статута МУС^[11].

Кроме того, приведение норм национального уголовного закона в вопросах преступности и наказуемости деяния, в соответствие с требованиями международного права, по общему правилу, осуществляется посредством восприятия нормами национально-правовой системы предписаний системы международно-правовой. В свою очередь, как отмечается в литературе, такое восприятие может быть проведено тремя путями:

• 1) текстуального включения нормы МУП в уголовное законодательство во исполнение международного договора;
• 2) включения нормы МУП в уголовное законодательство, причем предписание международного договора не устанавливает жесткой формы восприятия его предписания во внутригосударственном праве;
• 3) изменения уже существующих норм уголовного законодательства во исполнение положений МУП¹.

Кроме того, с известной долей обобщения, можно вести речь о следующих двух (наряду с прямой отсылкой) основных способов воздействия международного права на национальное уголовное законодательство:

• — рецепция — акт международного права как источник уголовного права полностью включается в уголовный закон без каких-либо изменений, при этом может вводиться новая норма или изменяться существующая;
• — имплементация — уже существующая уголовно-правовая норма или (чаще) вводимая новая норма уголовного закона адаптируется внутренним законодателем во исполнение международного договора^[12][13].

Как показывает практика, государства используют вышеназванные варианты, при этом нередко их сочетают.

Изучение и обобщение специальной литературы^[14] позволяет автору, принимая за основу используемый государством (во взаимосвязи с типом его правовой системы, действующими в нем конституционными положениями и его международно-правовыми обязательствами) способ установления преступности и наказуемости военных преступлений, выделить и охарактеризовать следующие основные модели их национально-правовой криминализации.

Первая модель. Криминализация военных преступлений без отнесения их к преступлениям против мира и безопасности человечества, и соответственно применение к ним норм об общеуголовных или воинских преступлениях. Так, показательное юридическое значение имеет Закон СССР от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за воинские преступления»¹, где с учетом международно-правовых обязательств, вытекающих из участия СССР в Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г.^[15][16], были криминализованы следующие серьезные нарушения Женевских конвенций 1949 г.: насилие над населением в районе военных действий (ст. 31); дурное обращение с военнопленными (ст. 32); незаконное ношение знаков Красного Креста и Красного Полумесяца и злоупотребление ими (ст. 33). Данные нормы были также включены в УК РСФСР 1960 г. (ст. 267—269)^[17].

В настоящее время аналогичного подхода придерживается КНР. УК КНР, принятый в новой редакции 14 марта 1997 г., в гл. 10 «Преступления военнослужащих против служебного долга» закрепил нормы об уголовной ответственности не только за воинские преступления, но и также собственно военные преступления^[18], а именно за: умышленное оставление раненых и больных на поле боя при отягчающих обстоятельствах в отношении лиц, несущих непосредственную ответственность; неоказание в военное время медицинской помощи тяжелораненым военнослужащим лицами, несущими обязанности по ее оказанию; причинение вреда гражданским лицам или захват их имущества в военное время в районе ведения боевых действий; жестокое обращение с пленными.

Под военным временем в указанной главе УК КНР понимается: объявление государством военного положения; получение войсками приказа о ведении боевых действий или внезапное нападение противника, а также период выполнения войсками задач по введению особых ограничительных мер или по улаживанию внезапно вспыхнувших волнений^[19].

Заметим также, что в ряде стран криминализация отдельных серьезных нарушений Женевских конвенций 1949 г. была проведена именно в военно-уголовном законодательстве (либо в комбинированном варианте, с параллельным процессом криминализации в УК).

Так, в ряде случаев государства принимают либо специальные законы об уголовной ответственности военнослужащих (Австрия, Греция, Дания, Корея, Турция, Норвегия, Швейцария, Италия, Испания и др.), либо кодексы военной юстиции (Франция, США, Канада, Австралия, Португалия и др.), в которых закрепляется уголовная ответственность военнослужащих за нарушение ими законов и обычаев ведения войны¹. Исследователи обращают внимание на то, что требования ст. 49 I Женевской конвенции 1949 г. относительно введения в действия законодательства, необходимого для обеспечения эффективных уголовных наказаний лиц, совершивших или приказавших совершить те или иные серьезные нарушения Конвенции, исполнены, к примеру, Мексикой, посредством включения соответствующих положений в Военный судебный кодекс (ст. 209,215) и Военный уголовный кодекс (ст. 324). Положения ст. 130 III Женевской конвенции 1949 г. относительно серьезных нарушений отражены, к примеру, Грецией в Военном уголовном кодексе (ст. 160, 161,163,164), а также в Уголовном кодексе Греции (ст. 299, 309, 310,372, 375); Республикой Корея — в Уголовном кодексе (ст. 125, 164—167, 172, 177—179, 185—188, 250—265, 273, 366—369), а также в Уголовном кодексе Вооруженных сил (ст. 82—84); Норвегией — в Военно-уголовном кодексе (поправки в разд. 108 Военно-уголовного кодекса во исполнение Закона от 12 июня 1981 г.)^[20][21].

Военно-уголовный кодекс Швейцарии (п. 1 ст. 109) содержит бланкетную норму, в которой говорится об уголовной ответственности за нарушения предписаний международных договоров о ведении войны и о защите лиц и благ, других общепризнанных законов и обычаев войны (при условии ведения объявленной войны или других вооруженных конфликтов между государствами (п. 1 ст. 108)). Как не без оснований отмечает В. И. Русинова, это означает, что нарушение общей ст. 3 Женевских конвенций и Второго Дополнительного протокола не охватываются действием Военного уголовного кодекса Швейцарии, и они могут преследоваться только в той степени, в какой эти нарушения охватываются общеуголовными составами преступлений^[22].

Впоследствии, данный подход был модифицирован (в том числе в связи с присоединением ряда государств к Римскому статуту МУС).

В законодательстве некоторых государств военные преступления (серьезные нарушения МГП, запрещенные средства и методы ведения войны) как таковые не выделены, в связи с чем уголовная ответственность за их совершение может наступать на основе норм, устанавливающих уголовную ответственность за схожие деяния (умышленное убийство, лишение свободы и т. д.). Между тем в этом случае могут возникать обусловленные возможными значительными пробелами национального уголовного законодательства проблемы, связанные с взаимодействием государств и представляющих их органов национальной уголовной юстиции между собой, а также с органами международной уголовной юстиции¹. Главное же состоит в том, что в действующем международном праве концептуально оформлен подход к оценке военных преступлений в контексте преступлений против мира и безопасности человечества^[23][24], что, в свою очередь, предопределяет пространственные и темпоральные особенности уголовного преследования и наказания лиц, их совершивших (о чем выше было сказано). И в связи с этим иное их понимание национальным законодателем, очевидно, не в полной мере согласуется с международно-правовыми обязательствами государства, не способствует эффективности мер по их пресечению, уголовному преследованию и наказанию лиц, совершивших такие деяния^[25].

Сказанное, тем не менее, не отрицает важной роли военно-уголовного законодательства государств и значимости отражения в нем тех нарушений МГП, которые не являются достаточно серьезными для отнесения к военным преступлениям, а также деяний, не посягающих на охраняемые МГП интересы, но направленные в первую очередь на интересы военной службы в условиях военного времени или ведения боевых действий. В современной науке военно-уголовного права обосновывается отнесение преступлений против безопасности ведения боевых действий в военное время к преступлениям против военной службы, а также значимость учета норм МГП (права вооруженных конфликтов) в практическом применении положений уголовного законодательства, устанавливающих уголовную ответственность за совершение деяний в военное время и в боевой обстановке^[26].

Вторая модель. Инкорпорация в национальную правовую систему обычных норм МУП, применимых к уголовной ответственности за военные преступления. Примером может служить подход ЮАР, где в соответствии с Конституцией (ст. 232) международное обычное право, включая обычные нормы МУП, является частью права Южной Африки, и, следовательно, указанные нормы могут применяться непосредственно¹. Однако в специальной литературе, не без оснований, выражен скептицизм по поводу реализации данной возможности на практике и отмечается, что без участия национального законодателя обычные нормы МУП редко применяются национальными судами^[27][28].

Третья модель. Инкорпорация международного договора, ратифицированного государством, в его национальную правовую систему посредством прямой ссылки на текст международного договора в законодательном акте либо принятия специального закона, воспроизводящего положения международного договора. Так, Индия инкорпорировала предписания МГП посредством акта парламента и, поэтому, как отмечают исследователи, может применять соответствующие нормы на национальном уровне^[29].

Кроме того, отдельные государства, преимущественно представляющие правовую систему общего права, принимают законы, воспроизводящие положения ратифицированного международного договора, а также содержащие отсылки к его конкретным положениям и, кроме того, адаптирующие положения международного права применительно к национальной правовой системе. Примерами могут служить принятые: в Великобритании — Закон 1957 г. о Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г., Закон о военных преступлениях 2001 г., Закон о МУС 2001 г.; в Новой Зеландии — Закон о международных преступлениях и МУС 2000 г.; в Канаде — Закон о преступлениях против человечности и военных преступлениях 2000 г.

Закон о МУС 2001 г. действует только в отношении Англии, Уэльса и Северной Ирландии, поскольку в Шотландии разрабатывается отдельный законопроект по этому вопросу. Определения категорий международных преступлений, в том числе военных преступлений, даются со ссылками на соответствующие статьи Римского статута МУС. Кроме того, уделено дополнительное внимание вопросу ответственности военных командиров и других начальников, умственному элементу преступления (англ, mental element) в форме намерения и знания и объективной стороне в форме деяния, включающего, в том числе бездействие^[30].

Закон о международных преступлениях и МУС 2000 г. не раскрывает в деталях каждое международное преступление, а просто отсылает к дефинициям, имеющимся в Римском статуте МУС, предоставляя при этом новозеландским судьям право использовать в целях толкования Элементы преступлений по Римскому статуту^[31].

Некоторые исследователи полагают, что Канадский законодательный акт является одним из наиболее удачных актов в сфере регламентации уголовной ответственности на международном уровне за международные преступления¹.

Несколько выделяется в этом плане подход Австралии (также относящейся к государствам системы общего права), где, в связи с присоединением к системе МУС и ратификацией Римского статута МУС, в рамках работы по приведению национальной уголовно-правовой системы в соответствие с международно-правовыми обязательствами, в 2002 г. были приняты парламентом: Закон о МУС («Билль о кооперации») и Закон о МУС в части внесения соответствующих изменений («The ICC Crimes Bill»). В связи с этим была введена новая крупная структурная часть в УК Австралии 1995 г. — гл. 8 «Преступления против человечности и связанные с ними преступления»^[32][33]. В свою очередь, военным преступлениям посвящено в ней сразу несколько подразделов^[34], в целом охватывающих 80 статей^[35], содержащих дословный (в контексте ст. 8 Римского статута МУС, соответствующих положений Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г.) их перечень^[36].

Что касается предусмотренных гл. 8 Австралийского УК мер наказаний, то в них, наряду с пожизненным заключением за отдельные наиболее тяжкие военные преступления (в частности, связанные с посягательством на жизнь, причинением физических увечий, совершением медицинских или научных экспериментов, вероломным убийством или ранением, заявлением о том, что пощады не будет, ненадлежащим использованием флага парламентера или флага, военных знаков различия и формы неприятеля или ООН или отличительных эмблем, установленных Женевскими конвенциями, приводящими к гибели людей), включены также санкции с лишением свободы на определенные сроки (от 10 до 25 лет)^[37].

Таким образом, Австралия, как и некоторые другие страны, комбинирует способы, посредством которых осуществляется национально-правовая криминализация военных преступлений и иных преступлений против мира и безопасности человечества, а также обеспечиваются меры, связанные с конкретизацией и реализацией уголовной ответственности за их совершение, в том числе во взаимосвязи с другими государствами и МУС. Следует обратить внимание на то, что, во-первых, в специальный подраздел были включены, в частности, вопросы ответственности военных командиров и других начальников, защиты путем ссылки на приказ вышестоящего лица, и некоторые другие; во-вторых, была дополнена часть австралийского УК, содержащая глоссарий уголовно-правовых терминов, в частности, определением таких понятий, как «нападение на гражданское население», «преступление против человечности», «военное преступление», «запрещенный бесчеловечный акт», «угроза», «международный вооруженный конфликт» и др.¹

В специальной литературе отмечается специфика позиции США^[38][39] (как известно, данное государство также в целом восприняло традиции общей системы права, при этом адаптировало английский «архетип» к условиям дуалистического федерализма, принимая во внимание положения своей Конституции и правовые позиции Верховного суда в ее толковании, а также ряд других, характерных именно для США аспектов^[40]) по проблеме имплементации норм МУП. Относительно вопроса непосредственно криминализации военных преступлений следует указать, во-первых, на общую (отсылающую к нарушениям, указанным в соответствующих статьях Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г.) норму, помещенную в Свод законов США (ст. 2441 «Военные преступления»)^[41]; во-вторых, специальный Акт о военных преступлениях 1996 г. (U. S. War Crimes Act), который, в частности, позволяет судам США привлекать к ответственности за совершение серьезных нарушений Женевских конвенций 1949 г. военнослужащих Вооруженных сил США, американских граждан¹. Очевидно, что подход США в части криминализации военных преступлений отличается от подхода, принятого в настоящее время в других странах общей системы права^[42][43].

В некоторых государствах, ставших участниками Римского статута МУС, определения военных преступлений, а также и других международных преступлений, входящих в предметную юрисдикцию МУС, были дословно воспроизведены в национальных уголовных кодексах^[44].

Данный подход национально-правовой криминализации военных преступлений (как и в целом — обеспечения на внутригосударственном уровне международно-правовых обязательств государства) иногда обозначается как «зеркальный»^[45], что, по всей видимости, объясняется преобладанием прямых отсылок к конкретным положениям международного договора и, как правило, дословным воспроизведением ключевых международно-правовых терминов.

Четвертая модель. Разработка и принятие государством в рамках выполнения своих международно-правовых обязательств специального закона, посвященного вопросам борьбы с преступлениями против мира и безопасности человечества и содержащего переработанные и адаптированные к национальной правовой системе нормы о военных преступлениях. Так, Бельгией в связи с ратификацией Дополнительных протоколов 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. был реализован ряд законодательных мер, в том числе принят Закон от 16 июня 1993 г. «О борьбе с тяжкими нарушениями международного гуманитарного права»^[46]. Данный законодательный акт предусмотрел (в соответствии с положениями действующих международных договоров) национальноправовые нормы об уголовной ответственности за совершение геноцида, преступлений против человечности, а также собственно военных преступлений (перечень которых, включающий 20 составов, был дан с учетом Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г.^[47]). Согласно ст. 2 Закона наиболее тяжкие военные преступления (среди них: умышленное убийство; пытки и иное бесчеловечное обращение, включая биологические эксперименты) наказываются тюремным заключением пожизненно; в отношении иных военных преступлений предусматривается тюремное заключение на определенный срок (в зависимости от вида преступления и его результатов, данный срок варьируется от 10 до 30 лет). При этом отдельно оговариваются вопросы наказания (как за оконченное преступление): лица, отдавшего преступный приказ (в том числе невыполненного); подстрекателей (в том числе если преступление не было осуществлено); соучастников (в том числе если преступление не привело к результату); отказ действовать (в случае если лицо было в состоянии воспрепятствовать совершению преступления или прекратить преступные действия) (ст. 4 Закона). Кроме того, в ст. 5 было особо указано, что:

• — никакой интерес, никакая необходимость политического, военного или государственного характера не может оправдать (даже в качестве репрессалии) совершения указанных в Законе преступлений¹;
• — факт действия обвиняемого по приказу своего правительства или вышестоящего начальника не освобождает его от ответственности, если в существовавших конкретных условиях исполнение приказа могло с очевидностью повлечь совершение преступления геноцида или преступления против человечности (в том понимании, как эти преступления определены настоящим законом), тяжкого нарушения Женевских конвенций 1949 г. и Дополнительного протокола I к ним 1977 г.;
• — иммунитет, которым наделено официальное лицо, не препятствует применению данного Закона.

В соответствии со ст. 8 данного Закона к определенным в нем преступлениям не применяются установленные бельгийским уголовным и уголовно-процессуальным законодательством сроки давности по уголовным делам и исполнению наказаний.

Следует также обратить внимание на то, что рассматриваемый закон, наряду с установлением уголовной ответственности за военные преступления и иные серьезные нарушения МГП, предусмотрел в ст. 7 возможность бельгийских судов рассматривать дела о них, независимо от места их совершения, т. е. закрепил принцип универсальной юрисдикции. При этом, исходя из положений, действующих в бельгийской правовой системе, любой потерпевший в результате военного преступления (иного, указанного в рассматриваемом законе серьезного нарушения МГП) мог возбудить уголовное дело с предъявлением гражданского иска через посредство бельгийского следственного судьи^[48][49]. В связи с этим в бельгийские суды начали поступать многочисленные жалобы, в том числе на руководителей и членов правительства иностранных государств, что, в свою очередь, осложнило дипломатические отношения Бельгии с другими странами¹. В итоге Бельгией в 2003 г. был принят новый закон, отменивший закон 1993 г. (с поправками 1999 г.). В результате чего, одна часть его положений была включена в общий Уголовный кодекс (ст. 13bis и сл.), другая — во вступительную часть Уголовно-процессуального кодекса (ст. Ibis, 6 (l°bis), 10 (l°bis), 12 bis и 21)^[50][51].

В свою очередь, принимая во внимание участие Бельгии в Римском статуте МУС, новый закон криминализовал военные преступления (как и другие преступления по международному праву) примерно в той же формулировке, что и в ст. 6—8 Статута МУС, однако с несколькими существенными отличиями. Применительно к военным преступлениям, он:

• — добавил к перечню, предусмотренному ст. 8 Римского статута преступления, перечисленные в ст. 15 Второго протокола к Конвенции 1954 г. о культурных ценностях;
• — в отличие от ст. 8 Статута, предусмотревшей 34 состава военных преступлений, совершаемых во время международного вооруженного конфликта, и 16 составов военных преступлений, совершаемых в рамках «продолжительного» внутреннего вооруженного конфликта, закон представил консолидированный список из 40 военных преступлений, наказуемых независимо от того, совершены ли они в условиях международного или внутреннего вооруженного конфликта^[52].

Представляет особый интерес опыт ФРГ, в связи с выполнением международно-правовых обязательств присоединения государства к системе МУС, в том числе в части криминализации военных преступлений. Германия ратифицировала Римский статут в 2000 г., и в течение 2000— 2002 гг. было принято шесть федеральных законов, в числе которых: Закон об имплементации Римского статута и Закон о сотрудничестве с МУС, а также Кодекс преступлений против международного права (нем. Volkerstrafgesetzbuch) от 26 июня 2002 г.^[53] Кодекс преступлений против международного права состоит из двух частей: «Общие положения» и «Уголовно наказуемые нарушения международного права».

В Общих положениях определяются, в частности, сфера применения Кодекса (он применяется ко всем указанным в нем преступлениям, независимо от территориального признака, что, по сути, означает универсальную юрисдикцию^[54]); возможность применения к деяниям, предусмотренным Кодексом, общего уголовного права (если иное не предусмотрено императивными нормами Кодекса в § 1 и 3—5); неприменимость срока давности в отношении преследования предусмотренных в Кодексе преступлений и исполнения назначенных за них наказаний.

Его Особенная часть включает три раздела, посвященные преступлению геноцида и преступлениям против человечности, военным преступлениям, иным уголовно наказуемым деяниям. Раздел второй Кодекса «Военные преступления» охватывает пять самостоятельных параграфов: § 8 «Военные преступления против лиц» (.Kriegsverbrechen gegen Personen); § 9 «Военные преступления против права собственности и иных прав» (Kriegsverbrechen gegen Eigentum und sonstige Rechte); § 10 «Военные преступления в отношении гуманитарных операций и эмблем» (Kriegsverbrechen gegen humaniatare Operationen und Embleme); § 11 «Военные преступления применения запрещенных средств ведения войны» (Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Methoden der Kriegsfuhrung); § 12 «Военные преступления применения запрещенных методов ведения войны» (Kriegsverbrechen des Einsatzes verbotener Mittel der Kriegsfuhrung)¹. Как видим, Кодекс при криминализации военных преступлений не повторяет ст. 8 Римского статута МУС, а проводит их категоризацию по другим классификационным критериям^[55][56].

В комментариях к проекту Кодекса отмечалось, что систематика военных преступлений в нем ориентируется на субстанционное развитие МГП, в котором за последние десятилетия сложилось разграничение между охраной (защитой) лиц и имущества (право Женевы), с одной стороны, и ограничением применения определенных методов и средств ведения войны (право Гааги) — с другой. При этом основу систематизации составляет не характер преступления (совершение деяния в ситуации международного либо внутреннего вооруженного конфликта), а содержание объекта посягательства^[57].

В отличие от Римского статута, Кодекс применительно к проблеме ответственности за военные преступления не устанавливает порога юрисдикции, что, по всей видимости, повышает эффективность указанного акта внутригосударственного права¹. В целом же применительно к военным преступлениям, предусмотренным Кодексом, соответствующий раздел учитывает составы тех деяний, которые указаны ст. 8 Римского статута, причем так же как и в Статуте МУС понятие «военное преступление» распространено на конфликты немеждународного характера: военные преступления подлежат преследованию независимо от категории вооруженного конфликта.

Следует также обратить внимание на такой момент: в отдельный раздел Кодекса «Иные уголовно наказуемые деяния» (§ 13—14) вошли:

• — нарушение командирами и гражданскими начальниками своих обязанностей по осуществлению должным образом надзора за подчиненным, в результате чего последний совершает какое-либо из предусмотренных Кодексом преступлений (включая военные преступления);
• — недонесение командирами и гражданскими начальниками об уголовно наказуемом деянии, совершенном их подчиненным.

Вместе с тем следует учитывать, что в соответствии с § 4 Кодекса военный командир или гражданский начальник, который бездействуя, не препятствует своим подчиненным совершить деяние, предусмотренное настоящим Законом, наказывается как исполнитель деяния, совершенного подчиненным, и положения § 13 Кодекса в этом случае не применяется.

Данный подход разграничения, с одной стороны, военных преступлений, в совершении которых может принимать участие командир (начальник), и, с другой — уголовно наказуемых деяний командиров и начальников, выразившихся в отсутствии должного эффективного контроля за подчиненными, — представляется вполне обоснованным, более того, может быть воспринят не только в национальном уголовном законодательстве, но и в актах МУП^[58][59].

Следует согласиться с высказанным в специальной литературе мнением о том, что рассматриваемый Кодекс представляет собой уникальный пример создания комплексного межотраслевого консолидированного имплементационного закона, направленного на адекватное отражение норм, необходимых для эффективного международного сотрудничества в борьбе с преступлениями против мира и безопасности человечества^[60] (включая военные преступления).

Следует также учитывать, что уже в последней четверти XX в. в Германии (как и в ряде других государств) стала складываться особая группа норм внутригосударственного права — «оперативное право».

(англ, operation law), или «право боевых действий», направленное на интеграцию соответствующих положений МГП в военную доктрину и национальную правовую систему. Что касается Германии, то в соответствии со ст. 59 Основного закона ФРГ Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним 1977 г., ратифицированные данным государством, по сути, приравниваются к национальным законам¹.

Пятая модель. Адаптация государством национального уголовного закона к требованиям МУП посредством разработки и включения норм об уголовной ответственности за военные преступления, как преступлений против мира и безопасности человечества, в Уголовный кодекс. Данный способ следует признать наиболее распространенным, на него ориентируется и современный отечественный законодатель^[61][62].

Рассматриваемая модель (применительно к криминализации преступлений против мира и безопасности человечества) была апробирована французским законодателем: в УК Франции 1992 г. в разд. I «О преступлениях против человечества» были помещены: «О геноциде» (ст. 211−1 «Геноцид»); «О других преступлениях против человечества» (ст. 212−1—212−3) и «Общие положения» (ст. 213−1—213−5)^[63]. Как отмечается в специальной литературе^[64], в § 212−1, 212−2 УК Франции в соответствии с положениями Женевских конвенций 1949 г. устанавливается ответственность за такие преступления, как: депортация; обращение в рабство; массовое и систематическое осуществление смертной казни без суда; похищение людей, за которым следует их исчезновение; пытки или акты жестокости, совершенные по политическим, расовым или религиозным мотивам и организованные во исполнение обдуманного плана против группы гражданского населения^[65]. Как следует из гл. III разд. I («Общие положения»), уголовную ответственность за указанные в гл. I и II преступления могут нести не только физические, но и юридические лица (при наличии определенных указанных в УК условий); исполнитель или соучастник такого преступления не может быть освобожден от уголовной ответственности только в силу того, что он осуществляет действие, предписанное или дозволенное положениями законов или регламентов, либо исполнял приказ законного органа власти; в отношении данных преступлений не подлежат применению правила о сроках давности публичного иска и исполнения наказания¹.

В литературе высказывается в целом позитивная оценка подхода Франции в вопросе имплементации международного права в национальном уголовном законодательстве. В частности, Н. Е. Крылова в результате анализа текста УК Франции приходит к выводу о том, что несмотря на отсутствие в уголовном законе прямого указания на преимущество международной нормы над национальной, этот принцип последовательно реализуется в Особенной части УК^[66][67].

Вместе с тем следует признать, что как таковые военные преступления в приведенном варианте УК Франции выделены не были. Между тем обособление именно военных преступлений как вида преступлении против мира и безопасности человечества в уголовном законодательстве современных государств, по всей видимости, может рассматриваться как новая тенденция национально-правовой криминализации рассматриваемых деяний. При этом правомерно высказать мысль, что уже в середине XX в. на национально-правовом уровне предпринимались попытки криминализации военных преступлений, рассматриваемых с точки зрения их международной (а не только антигосударственной) противоправности. Так, в гл. 22 УК Швеции 1962 г. к «преступлениям против законов наций» были, в частности, отнесены:

• а) использование запрещенного международным правом оружия; злоупотребление знаками отличия ООН и предусмотренными в Акте об их защите отдельными международными медицинскими знаками отличия, парламентерскими флагами или другими всемирно признанными знаками отличия;
• б) убийство или ранение противника посредством других форм предательского поведения;
• в) нападение на гражданское население или на больных и раненых; нападение на учреждения, охраняемые международным правом;
• г) произвольное изъятие и чрезмерное повреждение собственности, находящейся под защитой международного права^[68].

В УК Испании 1995 г.¹ (ст. 609—614 гл. III «О преступлениях против лиц и собственности, имеющих защиту в случае вооруженных конфликтов» разд. XXIV «Преступления против международного сообщества») установлен подробный перечень военных преступлений, причем согласно ст. 614 наказанию подлежит лицо, которое во время вооруженного конфликта совершит или прикажет совершить любое другое (т.е. не указанное прямо в предыдущих статьях данной главы) нарушение или действие, противоречащее положениям международных договоров, которые подписала Испания, и относящееся к ведению боевых действий, защите раненых больных и пострадавших, к обращению с военнопленными, защите гражданского населения и к охране культурных ценностей во время вооруженного конфликта.

Кроме того, ст. 608 УК Испании, предваряющая описание военных преступлений, закрепляет положение, согласно которому на основании соответствующих международных договоров определены следующие категории защищаемых лиц:

• — раненые, больные и пострадавшие, а также медицинский и религиозный персонал, имеющий защиту по I и II Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. или по Дополнительному протоколу I 1977 г.;
• — военнопленные, имеющие защиту по III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г. или по Дополнительному протоколу I 1977 г.;
• — гражданское население и гражданские лица, имеющие защиту по IV Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г. или по Дополнительному протоколу I 1977 г.;
• — лица, выведенные из строя, и лица, принадлежащие к миротворческим силам, либо те, кто исполняет их обязанности, имеющие защиту по Женевским конвенциям 1949 г. или по Дополнительному протоколу I 1977 г. к ним;
• — парламентеры и лица, их сопровождающие, имеющие защиту по II Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны от 29 июля 1899 г.;
• — другие лица, имеющие защиту по Дополнительному протоколу II 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. или по другим международным договорам, которые подписала Испания^[69][70].

По всей видимости, приведенные положения могут служить свидетельством гармонизации уголовного законодательства Испании с международным правом в части криминализации военных преступлений и обеспечения эффективной уголовно-правовой защиты интересов, охраняемых МГП^[71].

Уголовный кодекс Польши 1997 г. содержит гл. XVI «Преступления против мира, человечности и военные преступления» (ст. 117—126)¹. Военные преступления, с точки зрения польского законодателя, сведены в две группы:

• а) преступления против законов и обычаев войны (нападение во время военных действий на незащищаемые местность или объект, санитарную или нейтральную зону либо применение иного способа ведения боевых действий, запрещенного международным правом) (ст. 121—122);
• б) преступления против основ МГП (убийство находящихся под покровительством МГП лиц; нанесение им тяжелого вреда здоровью, подвергание этих лиц пыткам, жестокому или бесчеловечному обращению, совершение на них, в том числе с их согласия, познавательных экспериментов, использование их для своей защиты от военных действий на определенной территории или объекте боевых действий либо защиты своих частей или захват их в качестве заложников; принуждение указанных лиц служить в вооруженных силах противника, переселение их, применение к ним телесных наказаний, лишение свободы или права на независимый и беспристрастный суд либо ограничение их права на защиту в уголовном процессе; в нарушение международного права, уничтожение, повреждение или захват культурных ценностей на оккупированной территории или на территории, на которой идут боевые действия; использование во время боевых действий, не соответствующих международному праву знаков Красного Креста или Красного Полумесяца, либо других охранных знаков, либо использование государственных флагов или знаков военных отличий противника, нейтрального государства либо организации или международной комиссии) (ст. 123—126).

К лицам, находящимся под покровительством МГП, относятся: лица, которые сложили оружие или, не располагая средствами обороны, сдались; раненые, больные, спасенные, лица медицинского персонала или духовные лица; военнопленные; гражданское население оккупированной или занятой территории или территории, на которой идут боевые действия; либо другие лица, пользующиеся во время боевых действий международной защитой (§ 1 ст. 123 УК Польши).

Уголовный кодекс Финляндии^[72][73], учитывающий ее международноправовые обязательства, в том числе в связи с ратификацией Римского статута МУС в 2000 г.¹, содержит самостоятельный раздел «Военные преступления и преступления против человечности», его положения содержат отсылки к конкретным международным договорам (относительно военных преступлений — к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительным протоколам к ним 1977 г.), а кроме того, — общую отсылку к нормам международных договоров и обычаев МГП. Следует также отметить, что Финляндия, как отмечают сами финские юристы, занимая позицию последовательной и продуманной имплементации, руководствуется, прежде всего, государственными интересами, стремлением сохранить особенности и внутреннюю непротиворечивость норм финского законодательства, реализуя данную задачу исключительно силами национального права^[74][75].

В уголовном законодательстве стран Балтии рассматриваемые преступления также выделены как вид преступлений против мира и безопасности человечества, при этом глава о данных преступлениях, что немаловажно, помещена в Особенной части УК этих стран на первое место. Так, в УК Латвии 1998 г. есть гл. IX «Преступления против человечества, мира, военные преступления, геноцид» (ст. 71—79)^[76], наряду с собственно военными преступлениями (ст. 74) в данной главе отдельно криминализованы акты насилия над гражданским населением в районе военных действий (ст. 75).

Е. Н. Трикоз не без оснований замечает, что при данном подходе (по всей видимости, связанном с восприятием модели категоризации преступлений в Римском статуте МУС) достаточно сложно провести линию разграничения между соответствующими составами.

Представляется спорным подход латвийского законодателя, поместившего в данную главу состав воинского преступления, совершаемого в условиях ведения военных действий, — мародерство (ст. 76). Как отмечают исследователи, в этом прослеживается аналогия с подходами некоторых стран СНГ: Азербайджана (ст. 118 УК) и Таджикистана (ст. 405 УК)^[77].

Интересно отметить, что в УК Литовской Республики 1999 г. гл. XV «Преступления против человечности и военные преступления».

(ст. 99—ИЗ)¹ в части военных преступлений включила в себя ранее криминализованные Литвой деяния.

Е. Н. Трикоз приводит их внушительный перечень (12 составов), в том числе: убийство лиц, охраняемых МГП; причинение увечья, пытки или иное нечеловечное обращение с лицами, охраняемыми МГП; уничтожение охраняемых объектов или расхищение национальных ценностей; применение запрещенных средств ведения войны; незаконное пользование знаками Красного Креста и Красного Полумесяца и эмблемой Организации ООН^[78][79].

В УК Эстонской Республики 2001 г. гл. 8 «Преступления против человечности и международной безопасности»^[80] включает в себя (наряду с другими, посягающими на мир и безопасность человечества уголовно наказуемым деяниями) подгруппу военных преступлений и преступлений по «Женевскому праву»^[81].

В уголовном законодательстве стран СНГ также реализуется рассматриваемая модель национально-правовой криминализации военных преступлений. Следует иметь в виду, что в рамках работы по обеспечению интеграционного развития Содружества Независимых Государств (СНГ) уже в середине 1990;х гг. был разработан Модельный уголовный кодекс для стран — участниц СНГ.

Основой совместных усилий послужили постановления Межпарламентской Ассамблеи СНГ: от 28 октября 1994 г. «О правовом обеспечении интеграционного развития Содружества Независимых Государств»; от 14 февраля 1995 г. «О программном комитете и рабочих группах по созданию модельных уголовного и уголовно-процессуального кодексов для государств — участников СНГ». 17 февраля 1996 г. Модельный уголовный кодекс для стран СНГ был единогласно одобрен Межпарламентской Ассамблеей и официально опубликован^[82].

Данный рекомендательный законодательный акт включил в себя раздел «Преступления против мира и безопасности человечества», состоящий из одной лишь одноименной главы и содержащий ряд составов такого рода преступлений, в том числе «применение запрещенных средств и методов ведения войны» (ст. 106). В целом эта концепция национально-правовой криминализации была воспринята и реализована в действующем УК РФ¹.

Отличается своеобразием по данному вопросу подход украинского законодателя. В УК Украины 2000 г.^[83][84] по примеру Модельного УК для стран СНГ в отдельную подгруппу военных преступлений выделены «нарушения законов и обычаев войны» (ст. 438), причем норма имеет бланкетный характер. Другие нарушения МГП криминализованы в главе о воинских преступлениях, при этом имеет место дублирование состава, связанного с незаконным использованием знаков, предоставляющих охрану по МГП^[85].

К другим нарушениям МГП в УК Украины отнесены: насилие над населением в районе военных действий (ст. 433); дурное обращение с военнопленными (ст. 434); преступления против лиц, пользующихся международной защитой (ст. 444); незаконное использование символики Красного Креста и Красного Полумесяца (ст. 435).

Заметим, что в уголовном законодательстве отдельных стран СНГ военные преступления (применение запрещенных средств и методов ведений войны) не выделены и как таковые не криминализованы, что выглядит существенным и требующим восполнения пробелом, принимая во внимание международную и социальную опасность данных преступлений и потребности адекватного уголовно-правового реагирования на факты их совершения, роль в этом государств.

Так, данные преступления не упоминаются в УК Туркменистана 1997 г., в УК Кыргызской Республики 1997 г. (при этом, однако, в Кыргызской Республике разрабатываются законопроекты, ориентированные на дополнение УК в части криминализации рассматриваемых нарушений)^[86]. Следует также учитывать, что все государства СНГ участвуют в Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г. и, следовательно, несут прямую обязанность имплементации их положений.

В большинстве стран СНГ уголовное законодательство по рассматриваемому вопросу в целом отражает позиционирование государств и национально-правовых систем с интересами членов мирового сообщества в формате создания эффективных правовых основ борьбы с военными преступлениями. Так, в УК Республики Молдова 2002 г. первая глава Особенной части посвящена регламентации уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, военные преступления¹; военные преступления включают в себя «преступления против права Женевы» (ст. 137) и иные серьезные нарушения МГП (ст. 138).

Уголовный кодекс Республики Армения 2003 г.^[87][88] в разделе о преступлениях против мира и безопасности человечества содержит нормы об уголовной ответственности за серьезные нарушения МГП во время вооруженных конфликтов (ст. 390); бездействие или отдачу преступного приказа во время вооруженных конфликтов (ст. 391); незаконное использование отличительных знаков, охраняемых международными договорами (ст. 397).

В УК Азербайджанской Республики 1999 г. Особенная часть открывается разд. VII «Преступления против мира и безопасности человечества^[89], в отдельную гл. 17 данного раздела выделены военные преступления. В параметрах законодательства Республики Азербайджан к военным преступлениям относятся: наемничество (ст. 114); нарушение законов и обычаев войны (ст. 115); нарушение норм МГП во время вооруженных конфликтов (ст. 116); бездействие или отдача преступных приказов во время вооруженного конфликта (ст. 117); военный грабеж (ст. 118); злоупотребление знаками, находящимися под охраной (ст. 119).

Заметим, что уголовное законодательство некоторых стран СНГ обновляется, причем кардинально (вплоть до принятия нового уголовного закона). Так, в новом УК Республики Казахстан 2014 г.^[90] в главе «Преступления против мира и безопасности человечества» проведена криминализация следующих деяний, посягающих на интересы, охраняемые МГП в ходе вооруженного конфликта: применение запрещенных средств и методов ведения войны (ст. 163); нарушение законов и обычаев войны (ст. 164); преступные нарушения норм МГП во время вооруженных конфликтов (ст. 165); бездействие или дача преступного приказа во время вооруженного конфликта (ст. 166); незаконное пользование знаками, охраняемыми международными договорами (ст. 167)^[91].

Как представляется, на конструирование соответствующих уголовноправовых норм оказывает влияние фактор участия государства в Римском статуте МУС и принятый в нем подход распространения криминализации на серьезные нарушения МГП, применяемого в вооруженных конфликтах немеждународного характера. Так, УК Республики Таджикистан¹ 1998 г. содержит специальный раздел «Преступления против мира и безопасности человечества»^[92][93], включающий нормы об уголовной ответственности за ряд преступлений против МГП, совершенных во время международного или внутреннего вооруженного конфликта (ст. 403— 405); аналогичный подход в этой части воспринят в УК Грузии^[94] 1999 г.^[95]

В специальной литературе^[96] в качестве позитивного примера национально-правовой криминализации военных преступлений (а также и в целом преступлений против мира и безопасности человечества) приводится (и, как представляется автору, вполне обоснованно) пример уголовного законодательства Республики Беларусь. УК Республики Беларусь 1999 г. содержит специальный разд. VI «Преступления против мира, безопасности человечества и военные преступления»^[97], причем данный раздел открывает Особенную часть УК, военные преступления и другие нарушения законов и обычаев ведения войны выделены в нем в отдельную гл. 18 (ст. 132—138). Как не без оснований полагает Е. Н. Трикоз^[98], исходя из названия гл. 18 «Военные преступления и другие нарушения законов и обычаев ведения войны» в ней содержатся две категории международных преступлений: во-первых, собственно военные преступления (к ним отнесены серьезные нарушения Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительных протоколов к ним 1977 г., а именно 19 составов — по 9 составов в ст. 135 «Нарушение законов и обычаев войны» и 136 «Преступные нарушения норм международного гуманитарного права» и один состав — в ст. 138 «Незаконное пользование знаками, охраняемыми международными договорами»); во-вторых, другие нарушения законов и обычаев войны (деяния, криминализованные на национальном уровне в силу характера и степени их общественной опасности и представляющие собой иные нарушения МГП, предусматриваемые как Женевскими конвенциями 1949 г., Дополнительными протоколами к ним 1977 г., так и другими международными договорами — 14 составов — по одному составу в ст. 132 «Вербовка, обучение, финансирование и использование наемников», 133 «Наемничество» и 134 «Применение оружия массового поражения», два состава — в ч. 2 ст. 135, семь составов — в п. 1—5,9 и 16 ст. 136, два состава — в ч. 1 и 2 ст. 137 «Бездействие или отдача преступного приказа»).

В ч. 2 ст. 135 имеются в виду: использование лиц, находящихся под покровительством Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г., для прикрытия своих войск или объектов от военных действий либо захват и удержание таких лиц в качестве заложников; а в ст. 136: применение средств и методов ведения войны, которые могут считаться наносящими чрезмерные повреждения; умышленное причинение обширного, долговременного и серьезного ущерба природной среде; нападение на обладающих с защитной целью отличительными эмблемами Красного Креста и Красного Полумесяца персонал и объекты; использование голода среди гражданского населения в качестве метода ведения войны; вербовка лиц, не достигших 15-летнего возраста, в вооруженные силы либо разрешение им принимать участие в военных действиях; нарушение соглашений о перемирии; применение в вооруженном конфликте иных средств и методов ведения войны, запрещенных международным договором Республики Беларусь.

При этом, как следует из п. 16 ст. 136 УК Республики Беларусь, перечень этих преступных нарушений не является закрытым в силу бланкетного характера данной нормы, а также с учетом перспектив расширения международно-правовых обязательств государства при заключении им новых международных договоров (в том числе путем присоединения к уже действующим международным договорам).

В режиме объективной констатации по обстоятельствам всестороннего анализа национально-правовой кодификации норм об уголовной ответственности за военные преступления, проведенной на пространстве СНГ, в целом ее следует оценивать позитивно, как пример последовательной национально-правовой имплементации государством своих международно-правовых обязательств в части обеспечения эффективного противодействия военным преступлениям и наказания за их совершение.

Таким образом, государства, как это следует из смысла соответствующих норм действующего международного права и подтверждается правоприменительной практикой, несут основные обязательства в связи с обеспечением уголовного преследования и наказания лиц, совершивших военные преступления. В связи с этим нормы внутригосударственного права, в том числе в части криминализации военных преступлений, не могут противоречить международно-правовым обязательствам государства, основанным на его участии в международном договоре или имеющих характер обязательств erga omnes, более того, должны обеспечивать реализацию требований международно-правовых норм, обязательных для данного государства. В целом государство должно обеспечить соответствие своей национально-правовой системы.

(включая уголовное законодательство) задачам эффективной борьбы с военными преступлениями. Параметры восприятия положений МУП (в том числе в части криминализации военных преступлений) определяются самим государством, с учетом типа его правовой системы, действующих в нем конституционных положений, а также его международно-правовых обязательств.

Принимая за основу используемый государством (во взаимосвязи с типом его правовой системы, действующими в нем конституционными положениями и его международно-правовыми обязательствами) способ установления преступности и наказуемости военных преступлений, автор выделяет следующие основные модели их национальноправовой криминализации:

• 1) криминализация военных преступлений без отнесения их к преступлениям против мира и безопасности человечества и применение к ним норм об общеуголовных или воинских преступлениях;
• 2) инкорпорация в национальную правовую систему обычных норм МУП, применимых к уголовной ответственности за военные преступления;
• 3) инкорпорация международного договора, ратифицированного государством в его национальную правовую систему, посредством прямой ссылки на текст международного договора в законодательном акте либо принятия специального закона, воспроизводящего положения международного договора;
• 4) разработка и принятие государством в рамках выполнения своих международно-правовых обязательств специального закона, посвященного вопросам борьбы с преступлениями против мира и безопасности человечества и содержащего переработанные и адаптированные к национальной правовой системе нормы о военных преступлениях;
• 5) адаптация государством национального уголовного закона к требованиям МУП посредством разработки и включения норм об уголовной ответственности за военные преступления, как преступлений против мира и безопасности человечества, в Уголовный кодекс.

При этом на практике государство может использовать не одну, а две и более вышеприведенные модели, сочетая их элементы в рамках национально-правовой имплементации своих международно-правовых обязательств, в связи с обеспечением комплекса мер по борьбе с военными преступлениями, уголовного преследования и наказания лиц, совершивших или приказавших совершить их.

• [1] См.: приложение № 2 пособия.
• [2] См.: Аделъханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 175—176.
• [3] В специальной литературе обоснованно отмечается, что введение государствамиуголовных наказаний за наиболее опасные международные преступления представляетсобой обязательство erga omnes. См., напр.: Глотова С. В. Юридические предпосылкиприменения норм международного права в российской правовой системе (на примереуголовной ответственности за преступления по международному праву) // Российскийюридический журнал. 2015. № 6. С. 68—79.
• [4] По проблеме выполнения международных договоров в контексте принципа добросовестности см., напр.: Каламкарян Р. А. Право международных договоров. С. 168—210.
• [5] Которые, в свою очередь, определяют основные правила включения норм международного права в правовую систему государства.
• [6] См. об этом: Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 83. Также по вопросу о типологии уголовно-правовых систем в контексте криминализациипреступлений против мира и безопасности человечества, сочетании универсализациии национального интереса, региональных особенностей см., напр.: Грузинская Е. И. Уголовное право: преступления против мира и безопасности человечества в системе уголовного законодательства стран Евразийского экономического союза: учеб, пособие. Ставрополь, 2016; КибальникА. Г. Универсализация уголовно-правовых систем и национальный интерес // Уголовное право. 2006. № 5. С. 30—33; Наумов А. В. Сближениеправовых систем как итог развития уголовного права XX в. и его перспективы в XXI в. //Государство и право. 1998. № 6. С. 50—58; Субботина Е. Н. Имплементация норм международного уголовного права в уголовное законодательство зарубежных стран и России: дис. … канд. юрид. наук. М., 2013. С. 123—133; и др.
• [7] См.: Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 68—70.
• [8] См.: Международное гуманитарное право: учебник / под ред. И. И. Котлярова.3-е изд., перераб. и доп. М., 2013. Приложение. С. 261—266. Римский статут МУСпо состоянию на август 2016 г. ратифицировали 123 государства. См.: Статус Римского статута Международного уголовного суда (Рим, 17 июля 1998 года) [Электронный ресурс]. Сведения о выполнении внутригосударственных процедур подготовленыпо материалам сайта ООН — http://www.un.org // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
• [9] См.: Bremer К. Nationale Strafverfolgung internationaler Verbrechen gegen dasHumanitare Volkerrecht. Frankfurt am Main / Berlin / Bern / Bruxelles / New York / Wien, 1999. S. 31.
• [10] См.: Верле Г. Указ. соч. С. 161.
• [11] См. об этом: Там же. С. 163, сн. 682, 683.
• [12] См.: Кибалъник А. Г. Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы. С. 187—188.
• [13] См.: Кибалъник А. Г.

  Введение

  в международное уголовное право. Ставрополь, 2001. С. 192—193.

• [14] См.: Аделъханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 177—229;Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 82—93; Берко А. В., Кибалъник А. Г. Указ. соч. С. 31—39; Винокуров А. Ю. Международно-правовые, теоретические и организационные основы уголовного преследования за совершение военныхпреступлений в отношении гражданского населения. С. 89—101; Додонов В. Моделиимплементации Римского статута Международного уголовного суда в национальныхзаконодательствах зарубежных стран / Международный уголовный суд: проблемы, дискуссии, поиск решений / под ред. Г. И. Богуша, Е. Н. Трикоз. М., 2008. С. 76—84;Додонов В. Н., Капинус О. С., Щерба С. П. Сравнительное уголовное право. Особеннаячасть. М., 2010. С. 523—524; Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 68—77; Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества.С. 278—397; ВерлеГ. Указ. соч. С. 158—182; Хенкертс Ж.-М., Досвалъд-Бек Л. Обычноемеждународное гуманитарное право. Т. I. С. 725—785; Bremer К. Op. cit. S. 32; Neuner М. National Legislation Incorporating International Crimes. Approaches of Civil and CommonLaw Countries. 2003; и др.
• [15] Закон СССР от 25 декабря 1958 г. «Об уголовной ответственности за воинские преступления» (в ред. от 15 декабря 1983 г.) // Свод законов СССР. Т. 10. 1990. С. 547.
• [16] Были подписаны СССР с оговорками и ратифицированы в 1954 г. См.: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 17 апреля 1954 г. «О ратификации Женевских конвенций от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны» // Сборник законов СССР и УказовПрезидиума Верховного Совета СССР. 1938—1975. Т. 2. М.: Известия Советов депутатовтрудящихся СССР, 1975. С. 249—250.
• [17] Ведомости Верховного Совета РСФСР. 1960. № 40. Ст. 591.
• [18] См.: Уголовный кодекс Китайской Народной Республики / под ред. А. И. Коробе-ева; пер. с кит. Д. В. Вичикова. СПб., 2001. Также см. об этом: Трикоз Е. Н. Преступленияпротив мира и безопасности человечества. С. 386.
• [19] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 386.
• [20] См.: Додонов В. Н., Капинус О. С., Щерба С. П. Указ. соч. С. 486.
• [21] См.: Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 85.
• [22] См.: Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 75—76.
• [23] См. об этом, напр.: Верле Г. Указ. соч. С. 164—165. К этому вопросу автор вернетсяв гл. 3 пособия.
• [24] См. об этом, напр.: Аделъханян Р. А. Военные преступления как преступления против мира и безопасности человечества: дис. …д-ра юрид. наук. М., 2003; Иногамова-Хегай Л. В. Международное уголовное право. М., 2015. С. 56—57; Лобанов С. А. Современные тенденции кодификации института ответственности за военные преступления[Электронный ресурс] // Военно-юридический журнал. 2010. № 4. С. 5. Доступ из СПС"КонсультантПлюс"; Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право.С. 114—115; Трикоз Е. Н. Формирование концептуальной модели преступлений противмира и безопасности человечества // Государство и право. 2007. № 8; и др.
• [25] На данное обстоятельство обращает внимание В. Н. Русинова. См.: Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 73—74.
• [26] См. об этом более подробно, напр.: Кудинов М. А. Уголовная ответственностьза преступления против военной службы, совершаемые в военное время и в боевойобстановке. С. 117—118; Шулепов Н. А. Правовые основания и формы реализации уголовной ответственности военнослужащих в Российской Федерации. М., 2001. С. 79—86.
• [27] См. об этом: Burchel J., Milton J. Principles of Criminal Law. 2005. P. 54.
• [28] Cm.: Dugard J. International Law. 2005. P. 157.
• [29] См.: Русинова В. H. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 72.
• [30] См. об этом: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества.С. 395—396.
• [31] См.: Там же. С. 394—395.
• [32] См.: ТрикозЕ. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 389—390. Также см. об этом: Neuner М. Op. cit. Р. 49. Текст Канадского закона о преступленияхпротив человечности и военных преступлениях на англ. яз. см.: URL: http://laws.justice.gc.ca/en/C-45.9/text.html.
• [33] См.: Уголовный кодекс Австралийского Союза / пер. с англ. Е. Н. Трикоз. СПб., 2002.
• [34] Они в целом повторяют принятую в Римском статуте структуру категоризациивоенных преступлений, кроме того, выделены в самостоятельный подраздел военныепреступления, которые являются грубыми нарушениями Дополнительного протокола I1977 г. См. об этом: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 392—393.
• [35] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества.С. 392—393.
• [36] См.: Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006.
• [37] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 393—394. Также по этому вопросу, см.: Neuner М. Op. cit. Р. 66, 73.
• [38] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 394.
• [39] См., напр.: Ведерникова О. Н. Национальные интересы России в международномуголовном праве: пути и способы обеспечения // Российское уголовное право: традиции, современность, будущее: Материалы научной конференции, посвященной памятипрофессора М. Д. Шаргородского / под ред. Н. М. Кропачева; Б. В. Волженкина. СПб., 2005. С. 181—182; Субботина Е. Н. Указ. соч. С. 147—155; Трикоз Е. Н. Преступленияпротив мира и безопасности человечества. С. 397—404. Также по проблеме действиянорм международного права в национальной правовой системе США см., напр.: Гинзбург Дж. Американская юриспруденция о взаимодействии международного и внутреннего права // Государство и право. 1994. № 11. С. 151—152; Осминин Б. И. Вопросысамоисполнимости международных договоров (на примере США, Нидерландов и России) // Журнал российского права. 2012. № 6. С. 80—90.
• [40] По данному вопросу см., напр.: Шумилов В. М. Правовая система США: учеб, пособие. М., 2013.
• [41] См. об этом: Винокуров А. Ю. Международно-правовые, теоретические и организационные основы уголовного преследования за совершение военных преступленийв отношении гражданского населения. С. 92. Сн. 222.
• [42] См. подробнее об Акте 1996 г., напр.: Bassiouni М. С. International CriminalLaw. N. Y. Vol. 3. 1999. P. 331; Garsia M. J. The War Crimes Act: current issues // CRSReport for Congress. 2006 [Интернет ресурс]. URL.: www. fps. state gov>documents /organization /75 255.pdf.
• [43] В этом плане подход США характеризуется некоторыми авторами в рамкахмодели, в которой национальное уголовное право в части криминализации военныхпреступлений не было изменено или дополнено с тем обоснованием, что данные преступления полностью покрываются составами общеуголовных и (или) воинских составовпреступлений. См.: Русинова В. Н. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 71;Bremer К. Op. cit. S. 31.
• [44] В частности, в Уголовном кодексе Мальты (ст. 54 В) содержатся определениярассматриваемых преступлений, дословно заимствованные из Римского статута. См.:Верле Г. Указ. соч. С. 164. Сн. 684.
• [45] Neuner М. Op. cit. Р. 205.
• [46] См.: Уголовный кодекс Бельгии / науч. ред. и предисловие Н. И. Мацнева; пер. с фр. Г. И. Мачковского. СПб., 2004. С. 391—405. Закон действовал с поправками 1999 г.
• [47] См.: § 3 ст. 1 Закона 1993 г.
• [48] С учетом исключений, указанных в п. 9, 12 и 13 § 3 ст. 1 (Закон от 10 февраля 1999 г.).
• [49] См.: Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов: курс лекций юридического факультета открытого Брюссельского университета. М.: МККК, 2011. С. 924.
• [50] Давид Э. Принципы права вооруженных конфликтов. М.: МККК, 2011. С. 925. Вопрос осуществления универсальной уголовной юрисдикции органами национальнойюстиции будет более подробно рассматриваться в гл. 3 пособия.
• [51] Там же. С. 926.
• [52] Там же.
• [53] Федеральный вестник законов. 2002. Часть I. № 42. 29 июня 2002 г. BGBI. IS. 2254.
• [54] Данный подход получил неоднозначную оценку в литературе. См. об этом, напр.:Верле Г. Указ. соч. С. 182. Сн. 738.
• [55] Подробный перечень приводимых в данных параграфах военных преступлений, а также назначаемых за их совершение наказаний см.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 361—365.
• [56] См. об этом, напр.: Верле Г. Указ соч. С. 177—180; Есаков Г. А. Международно-уголовное право как подотрасль российского уголовного права: современное состояниеи проблемы [Электронный ресурс] // Международное право и международные организации. 2015. № 3. С. 331—346. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Лобанов С. А. Кодификация норм об ответственности за военные преступления: преемственность и развитие // Военно-юридический журнал. 2009. № 10. С. 14; Сафаров Н. А. ИмплементацияРимского статута Международного уголовного суда: новый немецкий кодекс преступлений против международного права // Московский журнал международного права.2004. № 2. С. 135—159; Серебрякова А. В. К вопросу об имплементации норм международного уголовного права о военных преступлениях во внутреннее законодательствоГермании // Международное уголовное право: актуальные вопросы и современныепроблемы: сб. науч. статей и сообщений. М., 2014. С. 91—101; Шулепов Н. А., Шуле-поваЛ. Ф. Указ соч.; Журнал Российского права. 2006. № 12; Wilkitzki Р. The German lawon cooperation with the ICC // International Criminal Law Review. 2002. № 2. P. 195—212.
• [57] Cm.: WerleG., JessbergerF. International Criminal Justice is Coming Home: The New GermanCode of Crimes Against International Law // Criminal Law Forum. 2002. Vol. 13. P. 207.
• [58] См. об этом: Wirth S. Germany’s New International Crimes Code: Bringing a Case toCourt // Journal of International Criminal Justice. 2002. Vol. 1. № 1. P. 153.
• [59] О необходимости данного разграничения и несовершенстве норм международного уголовного права в этой части речь шла в гл. 1 пособия.
• [60] Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 365. По мнению профессора А. Э. Жалинского, данный Кодекс представляет собой своеобразный новый источник немецкого уголовного права, который трудно сравнить с каким-либо иным. См.: Жалинский А. Э. Современное немецкое уголовное право. М., 2004.С. 81.
• [61] См.: Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 84. Такжепо вопросу имплементации международного уголовного права в правовую систему Германии, см.: Субботина Е. Н. Указ. соч. С. 169—180; Gropp W. Strafrecht, allgemeiner Teil. Berlin; Heidelberg; New York; Barcelona; Budapest; Hongkong; London; Mailand, Paris; SantaClara; Singapur; Tokio, 1998. S. 17—20; Jescheck H.-H., Weigend T. Lehrbuch des Strafrechts, Allgemeiner Teil. 5, vollst, neubearb. und erw. Aufl. Berlin, 1996. S. 161—182; Wessels J. Strafrecht, allgemeiner Teil: die Straftat und ihr Aufbau. 26, neubearb. Aufl. Heidelberg, 1996.S. 13—15. Мы не касаемся здесь вопроса реализации положений Кодекса, поскольку ему будетуделено внимание в гл. 3 пособия.
• [62] Проблема современного состояния и перспектив развития российского уголовногозаконодательства в части криминализации военных преступлений будет рассмотренаотдельно в следующем параграфе 2.2 пособия.
• [63] См.: Уголовный кодекс Франции / науч. ред. Л. В. Головко, Е. Н. Крылова; пер. с фр. и предисл. Н. Е. Крыловой. СПб., 2002. С. 650.
• [64] См.: Аделъханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 222.
• [65] При этом наиболее строго (только пожизненным уголовным заключением) наказываются данные деяния, если они совершены в военное время во исполнение согласованного плана против тех, кто борется с идеологической системой, во имя которойосуществлены преступления против человечества. См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 369.
• [66] При этом нужно иметь в виду, что во французском уголовном процессе понятие"публичный иск" означает начало официального уголовного преследования противизвестного или еще неизвестного лица. См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мираи безопасности человечества. С. 369. Сн. 1.
• [67] См.: Крылова Н. Е. Основные черты нового Уголовного кодекса Франции. М., 1996.С. 15.
• [68] См.: Кузнецова Н. Ф., Беляев С. С. Уголовный кодекс Швеции: основные черты //Вести. МГУ. Сер. 11: Право. 2000. № 5. С. 64.
• [69] Уголовный кодекс Испании. М., 1998.
• [70] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 375.
• [71] На данное обстоятельство обращается внимание в литературе. См.: Аделъха-нян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 226.
• [72] См.: Уголовный кодекс Республики Польша / науч. ред. и предисл. Н. Ф. Кузнецовой, А. И. Лукашова и Э. А. Саркисова; пер. с польск. Д. А. Барилович. СПб., 2001. С. 234. Следует также отметить, что данная глава открывает Особенную часть УК Польши.
• [73] Был принят в 1889 г. и впоследствии неоднократно измененный и дополненный, в настоящее время действует в редакции 2008 г. См. об этом: Субботина Е. Н. Указ. соч.С. 185. Текст УК Финляндии (в ред. 2008 г.) на английском языке см.: URL: www. findex. Fi/en/laki/kaannokset/1889/en 18 890 039.pdf.
• [74] Заметим, что в связи с этим были приняты также специальные имплементационные законы (Закон об имплементации положений законодательного характера Римского статута Международного уголовного суда и о применении Статута 2000 г.; Законо внесении поправок в Уголовный кодекс 2000 г.). См.: Субботина Е. Н. Указ. соч. С. 188. Также по этому вопросу см.: Martti Joitsen, Raimo Lahti and Pasi Polonen. Criminal JusticeSystems in Europe and North America. Finland, 2001. P. 3.
• [75] Cm.: Nuotio Kimmo. Transforming International Law and Obligations into FinnishCriminal Legislation // Finnish Yearbook of International Law. Vol. X. 1999. P. 333.
• [76] См.: Уголовный кодекс Латвийской Республики / науч. ред. и предисл. А. И. Лукашова и Э. А. Саркисовой; пер. с латв. А. И. Лукашова. СПб., 2001. С. 313.
• [77] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 383.
• [78] См.: Уголовный кодекс Литовской Республики / науч. ред. и предисл. В. Й. Пави-лониса; пер. с лит. В. П. Казанскене. СПб., 2003. С. 330.
• [79] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 384.
• [80] См.: Уголовный кодекс Эстонской Республики / науч. ред. и пер. с эстон. В. В. Запе-валова; предисл. Н. И. Мацнева. СПб., 2001. С. 262.
• [81] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 385.
• [82] См.: Модельный Уголовный кодекс для государств — участников СНГ // Приложение к Информационному бюллетеню Межпарламентской Ассамблеи государств —участников СНГ. 1997. № 10. Также по этому вопросу см.: Бойко А. И. Международноеи российское уголовное право. Ростов н/Д, 2004. С. 103, сл.
• [83] Однако в отличие от Модельного уголовного кодекса СНГ, где данные раздели глава были помещены в Особенной части УК на первое место, в УК РФ они ее замыкают.
• [84] Уголовный кодекс Украины / науч. ред. и предисл. В. Я. Тация и В. В. Сташиса ;пер. с укр. В. Ю. Гиленченко. СПб., 2001.
• [85] Наряду со ст. 435 данное преступление криминализовано в ст. 445 УК Украины.
• [86] См. об этом: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества.С. 337—339. Таюке см.: Грузинская Е. И. Указ. соч. С. 31.
• [87] См.: Уголовный кодекс Республики Молдова. Кишинев, 2002. С. 224.
• [88] Уголовный кодекс Республики Армения / науч. ред. Е. Р. Азарян, Н. И. Майнев ;пер. Р. 3. Авакяна. СПб., 2004.
• [89] Уголовный кодекс Азербайджанской Республики / науч. ред. и предисл. И. М. Раги-мова; пер. с азербайдж. Б. Э. Аббасова. СПб., 2001. С. 325.
• [90] Информационные системы «Параграф». URL: http://online.zakon.kz/Document/?doc_id=31 575 252. Ранее действовал УК Республики Казахстан 1996 г., где содержалась глава «Преступления против мира и безопасности человечества» (ст. 156—164).См.: Уголовный кодекс Республики Казахстан / науч. ред. и предисл. И. И. Рогова. СПб., 2001 С. 466.
• [91] См.: Грузинская Е. И. Указ. соч. С. 31.
• [92] Таджикистан ратифицировала Римский статут МУС в 2000 г.
• [93] См.: Уголовный кодекс Республики Таджикистан / науч. ред. предисл. А. В. Федорова. СПб., 2001. С. 410.
• [94] Грузия ратифицировал Римский статут МУС в 2003 г.
• [95] См.: Уголовный кодекс Грузии / науч. ред. 3. К. Бигвава; вступит, статья В. И. Михайлова; обзор статья О. Гамкрелидзе; пер. с груз. И. Мериджанашвили. СПб., 2001.С. 409.
• [96] См., напр.: Адельханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 227—229; Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 89—90; Голова-тов С. В. Средства и методы ведения войны в праве вооруженных конфликтов и защитакультурных ценностей. Минск, 2013; Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 315—327.
• [97] См.: Уголовный кодекс Республики Беларусь / науч. ред. и предисл. Б. В. Волжен-кина; обзорная статья А. В. Баркова. СПб., 2001. С. 474.
• [98] См.: Трикоз Е. Н. Преступления против мира и безопасности человечества. С. 321.