Имажинизм. 
История русской литературной критики хх века

Среди группировок, отстаивающих самоценность искусства, свое место занимали и имажинисты. 30 января 1919 года в воронежском журнале «Сирена» появилась «Декларация», подписанная поэтами Сергеем Есениным, Рюриком Ивневым, Анатолием Мариенгофом, Вадимом Шершеневичем, художниками Борисом Эрдманом и Георгием Якуловым. Декларация ставила перед собой две цели: обосновать появление нового искусства и эпатировать, в лучших традициях дореволюционного футуризма, литературную общественность. Нужно сказать, что последняя задача была решена успешнее первой. «Мы можем быть даже настолько снисходительны, — обращались они к своему гипотетическому адресату, — что попозже, когда ты, очумевший и еще бездарный читатель, подрастешь и поумнеешь, — мы позволим тебе даже спорить с нами»^[1]. Эпатаж и декларируемое презрение к читателю на деле оказывалось заискиванием перед ним, объяснялось плохо маскируемым желанием быть услышанными, перекричав футуристов.

Так же, во вполне футуристических традициях, имажинисты объясняли факт своего эстетического существования: «Если кому-нибудь не лень — создайте философию имажинизма, объясните с какой угодно глубиной факт нашего появления. Мы не знаем, может быть, оттого, что вчера в Мексике был дождь, может быть, оттого, что в прошлом году у вас ощенилась душа, может быть, еще от чего-нибудь, — но имажинизм должен был появиться, и мы горды тем, что мы его оруженосцы, что нами, как плакатами, говорит он с вами»^[2]. Футуристическая стратегия, заимствованная имажинистами, подчеркивалась не только ощущением собственной принципиальной новизны, но и радостной констатацией смерти предшественников: «Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 — умер 1919). Издох футуризм. Давайте грянем дружнее: футуризму и футурью смерть. Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь»^[3].

С творческой программой дело поначалу продвигалось не столь определенно, как с эпатажными манифестами. Основным ее пунктом, притом достаточно абстрактным, был образ. Отсюда и название «имажинизм» — от английского image, образ, imagination, воображение.

Образ в философии имажинистов представал очищенным от содержания, потому что «всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картины». Представляясь публике «мастеровыми искусства», авторы декларации утверждали себя теми, «кто отшлифовывает образ, кто чистит форму от пыли содержания»^[4].

Образ, лишенный смысла, — декларируемая цель имажинистов, которая с неизбежностью превращала их в эпигонов футуристов, приводила к знаменитой зауми Хлебникова и Крученых, от которой они, правда, безуспешно пытались дистанцироваться, утверждая, что «неправ путь заумного языка, уничтожающего одновременно с содержанием и образ слова». Вадим Шершеневич в статье «2×2 = 5», сам, кстати, бывший футурист, автор манифеста «Русский футуризм (основы футуризма)» (1914) и «Два последних слова» (1916), теперь, в 1920 году, пытался обосновать не заумь, но очищение образа: «Не заумное слово, а образное слово есть материал поэтического произведения. Не уничтожение образа, а поедание образом смысла — вот путь развития поэтического слова»^[5]. Этот путь, однако, приводил Шершеневеча к мысли об упразднении грамматических норм языка и в перспективе — грамматики вообще. Смысл слова, подлежащий уничтожению, по программе имажинистов, заложен в грамматической его форме, а образ слова только в корне. Следовательно, «ломая грамматику, мы уничтожаем потенциальную силу содержания, сохраняя прежнюю силу образа. Поломка грамматики, уничтожение старых форм и создание новых, аграмматичность — это выдаст смысл с головой в руки образа».

В итоге Шершеневич формулировал перспективы имажинизма следующим образом: «Победа образа над смыслом и освобождение слова от содержания тесно связаны с поломкой старой грамматики и с переходом к неграмматическим фразам… „Мое фамилье прошумящий веками“ — вот образец аграмматической фразы подлинной поэтической речи»^[6].

Идея самоценности художественного образа, варьируясь, но не эволюционируя, прошла через всю историю группы. С ней, однако, соотносился и другой тезис их эстетической программы, не менее принципиальный. Заявленная в первой же декларации мысль о том, что «тема, содержание — это слепая кишка искусства, не должна выпирать, как грыжа, из произведений»^[7], приводила имажинистов к демонстративному отказу от какой бы то ни было общественной функции литературы.

В своих книгах с говорящими названиями «Плавильня слов», «Коробейники счастья», «Буян-Остров» (1920), в журнале «Гостиница для путешествующих в прекрасном» (1922—1924) имажинисты доказывали приоритет искусства над любыми другими формами жизни, в том числе социально-политическими. Деидеологизация стала знаменем группы. «Рассматривание поэзии с точки зрения идеологии — пролетарской, крестьянской или буржуазной столь же нелепо, как определять расстояние при помощи фунтов», — утверждал А. Мариенгоф^[8]. Интерпретация произведений искусства с классовой или политической точки зрения воспринималась имажинистами как нелепость: «То, что нужно пролетариату в 1924 году, выяснится пролетариатом в 2124 году. История учит терпению. Споры в этой области — прогноз гадалки… Имажинизм борется за отмену крепостного права сознания и чувства»^[9]. Столь явно выраженная позиция привела к тому, что имажин91исты не смогли найти своего места в советском литературном процессе и группировка прекратила существование в 1924 году, когда в редакцию газеты «Правда» поступило письмо за подписью С. Есенина и И. Грузинова: «Мы, создатели имажинизма, доводим до всеобщего сведения, что группа „имажинисты“ в доселе известном составе объявляется нами распущенной»^[10].

• [1] Декларация // Литературные манифесты: От символизма до «Октября». М., 2001.С. 217.
• [2] Там же. С. 217.
• [3] Там же. С. 212.
• [4] Декларация // Литературные манифесты: От символизма до «Октября». М., 2001.С. 214.
• [5] Шершеневич В. 2×2 = 5… С. 239—240.
• [6] Там же. С. 240—243.
• [7] Там же.
• [8] Мариенгоф А. Буян-Остров. М., 1920. С. 19.
• [9] Гостиница для путешествующих в прекрасном. 1924. № 1 (3).
• [10] Правда. 1924. 31 августа.