Противоречия процесса модернизации российской семьи

К началу XX в. более свободные, более современные формы семьи стали складываться в российском обществе прежде всего в том его слое, который получил название «интеллигенция». Здесь постепенно утверждалась «буржуазная», городская семья. Она невелика по размеру, состоит из супругов и небольшого числа детей, но главное ее отличие — в характере отношений между мужем и женой, между родителями и детьми. В них гораздо больше интимности, демократизма, признания самоценности каждого члена семьи. Именно такая семья становится колыбелью нового фундаментального принципа семейных отношений, прямо противоположного прежнему: теперь это не человек для семьи, а семья для человека.

Однако «эволюционное» начало в неизбежном историческом преобразовании семьи в России было оттеснено «революционным». В первые послереволюционные годы критика патриархальной семьи приобрела радикальный характер и переросла в отрицание не только архаичных, отживших форм семьи и принципов семейных отношений, но и института семьи как такового. Официальные идеологи того времени были убеждены, что «в коммунистическом обществе вместе с окончательным исчезновением частной собственности и угнетения женщины исчезнут и проституция, и семья» (Н. Бухарин), что «место семьи как замкнутого мелкого предприятия должна занять законченная система общественного ухода и обслуживания» (Л. Троцкий). Антисемейное идеологическое поветрие было весьма далеко от реальных требований времени и в своем крайнем виде продержалось недолго. Уже в конце 1920;х гг. начинается движение маятника в противоположную сторону. Советское государство очень быстро отказалось от следования «революционной теории» и во многом стало возрождать ценности традиционной семьи. Но стремление к военно-промышленной мощи, подстегивание индустриального и городского роста, а тем самым и распространения городского образа жизни, рост независимости женщин и уровня образования были несовместимы с сохранением традиционных семейных отношений.

Следует добавить, что мобилизационное напряжение советских десятилетий не допускало существования каких бы то ни было конкурирующих с государством автономных институтов с их собственной системой принятия решений. Не могла быть таким институтом и семья — ни традиционная, ни городская. Поэтому в советское время в явном или неявном виде восстановленный принцип человек для семьи дополнился новым принципом: семья для государства. Власти очень скоро научились использовать громкое морализирование в патриархальносемейном духе, что позволяло бесцеремонно вмешиваться в жизнь семьи: морализаторскими заклинаниями сопровождались запрет аборта, ограничение разводов, непризнание незарегистрированных браков, повышенное внимание к «моральному облику» при назначении на ответственные должности, вмешательство общественности в семейные дела, преувеличенное целомудрие официального искусства.

Эволюция взглядов на семью в последние десятилетия XX в. отражала объективные процессы постепенного утверждения городской семьи в новом социальном мире, ее возрастающую тягу к самостоятельности, «суверенности», хотя, конечно, десятилетия государственного патернализма оставили глубокий след. Но все же разрыв с идеями всеобъемлющего патернализма, равно как и тесно связанным с ним принципом семья для государства, к концу столетия обозначился довольно четко. С принципом человек для семьи дело обстояло иначе. Он был основательно укоренен в культуре. Массовое сознание долго не могло освободиться от заветов патриархальности. И все же при всей важности устойчивых идеологических позиций их влияние на реальное развитие событий не абсолютно. Старая патриархальная семья с присущими ей ценностями действительно разрушалась, и это подрывало не только классический принцип человек для семьи, но и его советское дополнение принципом семья для государства [22].

Какое-то время казалось, что в России, как и в других развитых странах, на место старой семьи заступает новая, достаточно стабильная супружеская малодетная семья городского типа, сильно отличающаяся от патриархальной, но все же сохраняющая по отношению к ней определенную преемственность. Однако тенденции развития европейской семьи самого последнего времени заставляют усомниться в надежности такого прогноза. Судя по всему, поиск новых форм организации личной жизни человека выходит за рамки супружеской семьи и пока далеко не завершен, так что исследователям не остается ничего иного, как наблюдать за происходящими изменениями, стремясь понять их не всегда ясный глубинный смысл.

Эта задача стоит и перед исследователями российской семьи, которая, хотя и не совсем синхронно с европейской, также быстро видоизменяется, о чем свидетельствуют все количественные показатели, все новые параметры жизненного цикла семьи — возраст вступления в брак и продолжительность жизни в браке, количество регистрируемых и нерегистрируемых браков и их соотношение, доля одиноких, число разводов и повторных браков, число детей, возраст родителей при их рождении, доля внебрачных рождений, размер и состав семьи на разных этапах ее жизненного цикла. Конкретные значения этих показателей будут рассмотрены и прокомментированы далее.