Официальное и неофициальное пространство советской культуры

Отдайте ребёнка на воспитание рабу — и у вас будет два раба.

(Древнее изречение) Размышляя о судьбе России, взявшейся реализовать идею социализма, философ Н. А. Бердяев уже в эмиграции в этюде.

«Демократия, социализм и теократия» заметил: «Социализм хочет овладеть всем человеком, не только телом, но и душой его… Социализм уже по ту сторону гуманизма. В нём общество, обыкновенный коллектив становится неограниченным деспотом…» Чуть раньше в этой же работе он писал: «Страшно человеку попасть в зависимость исключительно от человеческой воли, от человеческого произвола, от господства масс человеческих, не подчинённых никакой Истине, никакой Правде». Но разве не было у идеи социализма Истины и Правды? Официальной культурой столько слов было сказано и о Счастье, и о Правде, и о Свободе. В конечном итоге культура периода расцвета тоталитаризма оказалась культурой начавшегося его заката.

Культурный эффект «оттепели»

ОбщестЬенные и духовные процессы, которые начались после смерти Сталина, получили название «оттепели» с лёгкой руки писателя Ильи Эренбурга.

Доклад Н. С. Хрущёва на закрытом заседании XX съезда КПСС 25 февраля 1956 г. сначала вызвал шоковую реакцию общества. Это был удар по общественному сознанию, потрясший страну, может быть, чуть меньше, чем известие о начале Великой Отечественной войны. Собственно, это и было началом новой войны с теми мифами сознания, которые сформировались в 30-е гг. Казалось, что открывается новая страница жизни советской культуры. Эйфория, радость (официально признанные качества всех форм официальной культуры) пополнялись непривычным для неё ощущением трагизма. 30 июня 1956 г. было обнародовано постановление ЦК КПСС «О преодолении культа личности и его последствий».

Люди долго не могли прийти в себя, особенно те, кто своими ушами слышал выступление на съезде Н. С. Хрущёва. Писатель К. М. Симонов, прошедший испытание Великой Отечественной войной, позже писал: «…Когда во время XX съезда и после него я узнал постепенно ту правду о Сталине, которой я раньше не знал, о которой, может быть, в какой-то мере догадывался, но старался оттолкнуть от себя эти мысли, старался не дать себе в них поверить, когда я понял, что Ежов был только исполнителем воли Сталина, когда я понял, что все извращения, все аресты, все суды над десятками и сотнями тысяч невинно сосланных и расстрелянных людей — все это происходило по прямому указанию, с одобрения и по инициативе Сталина, тогда, конечно, я уже не мог относиться к нему, как я относился раньше…».

После публикаций материалов, развенчивающих вождя, из Третьяковской картинной галереи вынесли все картины, на которых был изображён Сталин. Тяжёлый бюст вождя, находившийся в Военной Академии имени Фрунзе, изъять не представлялось возможным. Тогда его разбили на части и вынесли по кускам. После выступления Н. С. Хрущева было приостановлено издание Большой Советской энциклопедии. Дело в том, что её авторы дошли до буквы «С*. Следующий том должен был быть целиком посвящён Сталину, Сталинским премиям, Сталинской конституции, Сталину как корифею наук и т. д.

Поэт Корней Иванович Чуковский 6 марта 1956 г. был потрясён новостью: «Вс. Иванов сообщил, что Фрунзе тоже был убит Сталиным !!! Что фото, где Сталин изображён на одной скамье с Лениным, смонтировано жульнически. Крупская утверждает, что они никогда вместе не снимались».

Эти сведения из дневника поэта можно завершить ещё одной трагической записью: «13 мая. Воскресенье. Застрелился Фадеев*. Смерть А. А. Фадеева, автора знаменитой «Молодой гвардии», была своего рода трагическим подтверждением того, какою ценой достигалось единомыслие советской культуры в сталинское время: «Мне очень жаль Милого АЛ., — пишет в дневнике К. И. Чуковский, — в нём — под всеми наслоениями — чувствовался русский самородок, большой человек, но боже, что это были за наслоения. Вся брехня сталинской эпохи, вся её растленность и казённость находили в нём послушное орудие».

Время «оттепели», как правило, датируется смертью вождя, а конец — постановлением октябрьского (1964) пленума ЦК КПСС, приговором по делу писателей Абрама Терца (А.Д. Синявского) и Николая Аржака (Ю.М. Даниэля), и вводом войск в Чехословакию. Это был достаточно короткий период, в течение которого совершались события, казавшиеся несовместимыми. Приливы чередовались с отливами, победы часто оказывались поражениями, на каждое «да!» одних следовало «нет!» других. О самочувствии общества и его культуры этого времени многое говорит формула, предложенная И. Г. Эренбургом в его повести «Оттепель» (1954):

«Стоят последние дни зимы. На одной стороне улицы ещё мороз (сегодня минус двенадцать), а на другой с сосулек падают громкие капли*.

Литература

«оттепели» фиксировала ощущение того, что общество готовится к переменам. Её язык приобрёл ярко выраженные «ожидающие» черты. Б. Ш. Окуджава называл себя «дежурным по апрелю». Другой поэт — молодой Р. И. Рождественский — приветствовал скорое рождение утра после длинной ночи:

Скоро!

Скоро!

Вы слышите?

Скоро!

Птицы грянут звонким обвалом,.

растворятся, сгинут туманы…

Такие ассоциации, сравнения социальных процессов с природными были весьма примечательны, поскольку точно совпали с самосознанием общества, таким образом? закодировавшего* не столько действительную, сколько желаемую ситуацию. Но «закодировать* не означает не стремиться к желаемому.

Страна заново изучала революцию, пытаясь понять, почему так искренне начатое дело закончилось кровавым обманом. Очень соблазнительно было считать, что произошла какая-то ошибка, сбой в пути. Отчетливый подъём наметился в гуманитарных науках. Историки и экономисты исследовали прежде запретные темы, публиковали книги и статьи о 30−40-х гг., о далёком историческом прошлом. Начиная с середины 50-х гг., стали выходить сочинения русских историков, о которых прежде практически не упоминали. В 1956 году вышло собрание сочинений В. О. Ключевского.

Оживлению научной жизни способствовало появление новых журналов по различным направлениям технического и гуманитарного знания: «Вестник истории мировой культуры*, «История СССР*, «Мировая экономика и международные отношения*.

Для гуманитарной науки того времени характерно появление целой серии многотомных изданий и возрождение прежде не признававшихся направлений. Восстанавливалась забытая после 20-х гг. практика социологических исследований, были созданы научные социологические центры и институты. Учёные получали доступ в архивы; начались публикации документальных источников, мемуарной литературы, статистических материалов.

Вообще для времени оттепели было характерно новое отношение к науке в целом. Почти в двенадцать раз за двадцать послевоенных лет выросли расходы на науку. Был принят ряд решений, направленных на ускорение научно-технического прогресса. Начался обмен научной информацией с другими странами.

Постепенно раздвигались прежде замкнутые и заданные границы пространства культуры. Наивысшей точкой в этом движении стало начало освоения космического пространства.

Достижения советской науки и техники свидетельствовали о вступлении страны в эпоху научно-технической революции. Тогда еще мало кто рассуждал о негативных последствиях этого процесса. Очевидным было лишь то, что новации меняли многое в системе взглядов человека XX в. на окружающий мир и место человека в нем.

Достижения советской науки 50—60-х гг.

Совмещение во времени научно-технической революции и? оттепели" пока виделось в контексте тех позитивных перемен, которые происходили в стране. Наряду с ощущением начала освобождения от времени Сталина, общество, казалось, получило возможность быстрого продвижения вперед с помощью научнотехнической революции. Страна, общество как бы рождались заново. Общество помолодело душой, поверило в свое будущее.

Во время хрущевской оттепели стал разрабатываться и осуществляться курс на политехнизацию образования, с целью укрепить связь школы и вуза с жизнью. Для этого в 1958 г. был принят закон «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии системы народного образования СССР». Увеличился прием в вузы и техникумы по специальностям, связанным с новой техникой и новыми отраслями народного хозяйства и науки.

Серия новаций происходила в школьном и вузовском образовании (в целом не очень удачных). Снова, как когда-то в 20-е гг., делалось значительным коллективное творчество.

12 апреля 1961 г. страна ликовала. Радио сообщило об успешном завершении полета Ю. А. Гагарина в космос. Красная площадь, Манежная площадь, улица Горького в Москве были заполнены людьми, поздравляющими друг друга. 14 апреля Москва торжественно встречала героя. Ю. А. Гагарин и успехи Советского Союза в космосе воспринимались как своеобразная гарантия реализации принимаемых планов. Летом 1961 г. все газеты опубликовали проект новой программы КПСС, в котором провозглашалось: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме*.

Может быть, потому «оттепель» так и не стала настоящей весной, что процесс осмысления происходящего по-настоящему не состоялся, в том числе в результате быстрой технократизации сознания общества, вышедшего из пространства 30−40-х гг. Однако начало было положено. В авангарде духовных устремлений культуры периода «оттепели» оказалась литература.

Открытия литературы 50—60-х гг. По-разному можно оценивать то, что происходило, по выражению одного литературного критика, в литературе «исторического межсезонья*. Но именно в литературе проявилось общесоциальное и общекультурное значение времени «оттепели». Оно состоит прежде всего в том, что в эти годы начал постепенно размываться насаждавшийся десятилетиями миф о духовной монолитности, об идеологической, мировоззренческой однородности советского общества и его культуры.

В годы «оттепели» вдруг выяснилось, что люди культуры отличаются друг от друга не только «творческими почерками» и? уровнями мастерства", но еще гражданской позицией, политическими убеждениями, эстетическими взглядами. После XX съезда оживилась деятельность литературных журналов, альманахов. Появляютсяновыеиздания: «Москва», «Нева», «Юность», «Иностранная литература», «Дружбанародов», «Вопросылитературы» и другие. Во второй половине 50-х гг. впервые или после длительного перерыва стали регулярно выходить 28 журналов, 7 альманахов, 4 литературно-художественных газеты.

В литературе обнаружилось своеобразное «двоецентрие» как отражение процессов, идущих в обществе. Не только писатели, но и читающая публика в 60-е гг. поделилась на «охранителей» и «обновленцев». Первые объединялись вокруг журнала «Октябрь», главным редактором которого был писатель В. А. Кочетов, вторые — вокруг «Нового мира», который возглавлял поэт А. Т. Твардовский. При этом общество получало возможность самостоятельно выбирать, «в каком идти, в каком сражаться стане*, из какого источника утолять жажду, какую литературную, нравственную, политическую позицию принимать.

Среди литературных альманахов самым известным стал «Литературная Москва». Здесь были напечатаны стихи Н. А. Заболоцкого, новые главы поэмы А. Т. Твардовского «За далью даль». Альманах предоставлял свои страницы опальной А. А. Ахматовой и другим, чьи имена прежде «заслонялись», а теперь открылись перед читателем, обнаруживая, что на самом деле литература богаче, значительнее, чем это казалось прежде.

Но главное было даже не в том, что культуре возвращались забытые имена и опальные прежде авторы. Писатель В. А. Каверин, бывший членом редколлегии альманаха «Литературная Москва», в своих воспоминаниях замечает: ?Наширедакцион ные встречи напоминали мне «серапионовские» собрания начала 20-х годов, ту пору, когда казалось, что за каждым на шим шагом строго следит сама литература*.

Итак, еще одно открытие времени «оттепели» состояло в появлении культурного творчества. И хотя многие «антисталинские» произведения не достигали тех высот мудрости и духовной свободы, которые были свойственны творчеству Б. Л. Пастернака, А. А. Ахматовой, О. Э. Мандельштама, А. П. Платонова и другим, прежде не публиковавшимся авторам, все же завоевания оттепели кажутся значительными в сопоставлении с тем временем, которое ей предшествовало.

После «литературы оттепели» многое стало нравственно невозможным для уважающего себя писателя, например, попытка показать идеального героя или иллюстрация того, что жизнь советского общества знает только один конфликт: между «хорошим» и «очень хорошим» или «отличным». После явления этой литературы никакие позднейшие заморозки уже не сумели отвлечь как настоящих читателей, так и настоящих писателей от внимания к «маленькому» рядовому человеку, к кругу его забот и проблем, открытий, взлетов и падений его души.

Наконец, время «оттепели» дало обществу возможность для покаяния. И массовые реабилитации, начавшиеся в это время, сопровождались появлением в печати произведений о сталинских лагерях, стала отчетливее подниматься тема ответственности за репрессии, за искалеченную жизнь целого поколения.

На страницах журнала «Новый мир» (при помощи его главного редактора А.Т. Твардовского) в 1962 г. появилась повесть А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», а затем рассказы «Матренин двор», «Случай на станции Кречетовка». Приход Солженицына чрезко обозначил границы между литературой умеренной, разрешенно-критической, угодно-критической и литературой, не признающей никакой зависимости, кроме зависимости от правды «. Сам факт явления литературы такого рода — своего рода рубеж между 30−40 гг. и тем, что произойдет позже.

Публикация вслед за А. И. Солженицыным произведений Б. Л. Пастернака, В. П. Некрасова, Ю. В. Трифонова, позже К. Д. Воробьева, В. Л. Шукшина означала возвращение литературе человеческого лица.

Это был очень непродолжительный по времени период. С 1962 г. журнал и его главный редактор А. Т. Твардовский уже находились под постоянным идеологическим контролем. Но за короткое время «оттепели» благодаря «Новому миру» менялся язык литературы, в него входило ощущение реальной жизни и реального человека. Поучительность стала уступать место диалогу. И хотя большинство произведений такого характера впоследствии стали «отложенной» литературой, движение по пути осознания тоталитаризма в культуре уже обозначилось.

Открытия литературы были поддержаны театром, кинематографом. Время 60-х сопровождалось явлением «Современника» О. Н. Ефремова (1957), театра драмы и комедии на Таганке Ю. П. Любимова (1964).

Фильмы этих лет до сих пор тревожат души и сердца людей: «Весна на Заречной улице» М. М. Хуциева (1956), «Высота» А. Г. Зархи (1957), «Дорогой мой человек» И. Е. Хейфица. Это были фильмы не об идеях и застывших героях, а о живых и искренних людях, о жизни.

По-новому, с позиции человека зазвучала тема Великой Отечественной войны.

Дозволенное и недозволенное в культуре «оттепели». Однако время хрущевской оттепели мало что изменило в отношении власти к культуре. Н. С. Хрущев сделал доклад о культе личности Сталина на закрытом заседании XX съезда. А на открытом заседании он же сформулировал тезис о мирном сосуществовании как «особой форме классовой борьбы». Параллельно с реабилитацией жертв сталинских репрессий осуществлялась линия жесткого идеологического контроля над культурой. Время Хрущева еще не могло открыть широких горизонтов для творчества. На одной из встреч с творческой интеллигенцией он заявил: «В вопросах искусства я сталинист».

Стремясь не допустить развития инакомыслия, Хрущев спешил дать оценку всему, что не соответствовало принципам социалистического реализма. Он заявил, что в советском искусстве не могут уживаться социалистический реализм и формалистические, абстракционистские течения. Это бы означало мирное сосуществование в области идеологии.

1 декабря 1962 г. после осмотра работ неофициальных художников на выставке в Манеже, Хрущев прямо сказал, что такое творчество чуждо нашему народу и продолжил: «Вот над этим и должны задуматься люди, которые именуют себя художниками, а сами создают «картины», что не поймешь, на рисованы ли они рукой человека или хвостом осла. Им надо понять свои заблуждения и работать для народа «.

Хрущев от имени партии и правительства предложил писателям осторожнее обращаться к темам сталинизма. Тем самым практически заново были поставлены официальные ограничители культуры.

С трудностями столкнулись театр и кинематограф. Было заявлено, что партия поддерживает только те произведения, которые вдохновляют народ и сплачивают его силы на строительство коммунизма.

В одном из выступлений Н. С. Хрущев пояснял, что было бы хорошо, если бы каждый писатель, деятель искусства научился понимать: его деятельность должна укреплять, а не ослаблять позиции коммунизма. Каждое произведение несет «идеологическую вахту». Оно служит интересам партии и народа.

В.С. Гроссман принес свой роман «Жизнь и судьба» в редакцию журнала «Знамя», уже будучи признанным писателем. В. М. Кожевников (в то время главный редактор журнала) не принял рукопись. А через некоторое время она была изъята сотрудниками КГБ. Гроссман, встревоженный и возмущенный, писал в письме Н. С. Хрущеву: *Я прошу Вас вернуть свободу моей книге; я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета государственной безопасности… Читатель лишен возможности судить и меня, и мой труд тем судом, который страшней любого другого суда, — я имею в виду суд сердца, суд совести. Я хотел и хочу этого суда".

Письмо писателя осталось без ответа.

В октябре 1958 г. поэту Б. Л. Пастернаку была присуждена Нобелевская премия по литературе за роман «Доктор Живаго». Его основная тема — судьба человека, захваченного вихрем революционной стихии. Тема не была новой. Об этом же роман М. А. Шолохова «Тихий Дон», за который автор тоже был награжден Нобелевской премией. Разница в судьбе произведений заключалась в том, что рукопись Пастернака к печати не приняли. Пять человек редколлегии журнала «Новый мир» определили судьбу «Доктора Живаго». Публикация состоялась в Италии, а затем почти во всех странах Европы, но не в России. Этот роман, который сам автор видел как «кубический кусок горячей, дымящей совести — и больше ничего», появился в «Новом мире» только в 1988 г.

В 1958 г. против Пастернака была организована идеологическая кампания, закончившаяся исключением поэта из Союза писателей. Загнанный в угол поэт в отчаянии писал:

Что же сделал я, однако,

Я — убийца и злодей,

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Время «оттепели» не сумело преодолеть инерции прошлого. Осознание личной ответственности за происходящее — этот могучий нравственный двигатель общества и его культуры — запущен не был. А потому итоги этого времени заключались, главным образом в том, что вместо ожидаемого ренессанса после разоблачения культа личности Сталина в обществе продолжали существовать два разнонаправленных потока культуры: официальная и *катакомбная" (выражение Эрнста Неизвестного), неофициальная, обогащенная опытом 60-х гг.