Кризис и раскол раннелиберальных партий

Существовавшие в партии прогрессистов либеральное и демократическое крылья объединяло стремление защитить конституцию от консервативных и реакционных сил. Совместная борьба за эту необходимую основу их политической деятельности отодвигала противоречия между ними на задний план и делала возможным компромисс между ними. Как дело пойдет после восстановления правового положения, весной и летом 1866 г. никто нс мог сказать в точности. Но после устранения политического давления на демократов и либералов противоречия должны были неизбежно вновь обостриться. Например, была очевидна необходимость после окончания конституционного конфликта 1864−1866 гг. сформулировать предложение о том, каким образом подобную ситуацию не допустить в будущем. Еще до окончания конституционного конфликта оба направления стали активно проявлять себя. Уже в ходе дискуссий по экономическим вопросам внутри фракции прогрессистов в прусском ландтаге оформилась группа, которая фактически выступала в поддержку политики правительства и постепенно ослабляла единый фронт прогрессистов против правительства.

Основные представители экономического либерализма в Германии концентрировались в рядах конгресса немецких экономистов. Эта внепарламентская организация направляла своих представителей в ландтаги отдельных государств, где они пытались осуществить ее программные положения в форме законов или договоров. Долгое время экономическая политика в сознании общества отступала на задний план, поскольку на переднем находилась борьба за конституционное право. Это обстоятельство существенно облегчало работу сторонников свободы промыслов и свободы торговли по достижению своих целей. Внутри партии прусских прогрессистов они создали своего рода подфракцию, которая постоянно подробно обсуждала экономические вопросы. В эту группу входили ведущие члены конгресса немецких экономистов Принс-Смит, Фаухер и Михаэлис. К этому кругу принадлежали также М. фон Форкенбек, Ф. Гаммахер и некоторые другие, впоследствии ставшие национал-либеральными политиками. Для достижения своих целей они стремились установить доверительные отношения с правительством. Они все больше указывали на, как им казалось, догматические взгляды партии прогрессистов и высказывались за признание реальных властных отношений. Ю. Фаухер 15 марта 1865 г. огласил в палате депутатов политический принцип этой группы: «Компромисс — это победа патриотизма над эгоизмом, компромисс — это победа умеренности над земными радостями. Мы — патриоты Пруссии и умеренные люди надеемся, что наше правительство такое же»^[1]. Экономические интересы отныне для значительной части либералов стояли выше, чем борьба за конституционные требования. Как станет очевидно позже, в ходе дискуссии об индемнитете демократы, в свою очередь, не были готовы решительно противодействовать правительству до тех пор, пока не располагали в парламенте существенным влиянием. Естественно, они также выступали за экономическую свободу, но она стояла далеко не на первом месте в ряду их требований. Поддержка принципа свободной торговли была лишь только одной из разновидностей либерализма, связанной с различными другими его направлениями.

Демократы и либералы объединились в Национальном союзе и партии прогрессистов в первую очередь для содействия решению вопроса о германском единстве. Борьба против нарушения конституции со стороны правительства и общее стремление к единству до поры до времени перекрывали внутреннее напряжение между обоими направлениями либерализма. Стремление к единству делало менее заметным ее классовый характер, в поддержку ее политики по германскому вопросу выступали представители всех слоев населения. Первое большое испытание эта политика пережила. В ходе противостояния между Пруссией и Данией находившееся под контролем прогрессистов большинство палаты депутатов 22 января 1864 г. 275 голосами против51 отклонило предоставление займа для войны против Дании. Г. В. фон Унру напрасно пытался преодолеть это жесткое «нет». Он неоднократно созывал заседания фракции для обсуждения вопросов: «…или палата представителей признает претензии герцога Аугстенбургекого на оба герцогства, или будет добиваться присоединения завоеванных герцогств, или что-то еще»²®.

Поначалу значительная группа оппозиционеров в ландтаге из числа прогрессистов пыталась воспользоваться ситуацией, чтобы свергнуть Бисмарка и его правительство. Лишь небольшая группа прогрессистов в ходе заседания палаты попыталась сформулировать резолюцию с позитивными предложениями. Но эта инициатива была сорвана. Нарушение конституции и пренебрежение бюджетными правами парламента делали для депутатов невозможным согласие с правительством. Это решение ставило внутреннюю политику выше внешней. Оно было знаковым для сохранения прав парламента. К этой ситуации подходит расхожее выражение того времени: стремление к свободе содержит предпосылку для борьбы за германское единство. Но когда вопреки воле либералов силами реформированных правительством вооруженных сил Пруссии совместно с Австрией датская война была выиграна, некоторые либералы восторженно приветствовали этот успех. Они пришли к выводу, что можно достичь взаимопонимания с правительством и, в конечном счете, реализовать компромисс между интересами реорганизации армии и бюджетными полномочиями ландтага. В пользу этого решения внутри фракции прогрессистов в ландтаге выступала группа иод руководством Г. В. фон Унру, который уже при голосовании по вопросу о предоставлении правительству военного займа — выступал за него. Эта группа отныне ставила внешнюю политику впереди внутренней. Внешние успехи правительства были для нее мостом к взаимопониманию с ним.

Демократы и либералы выступали за национально-государственное единство, поскольку и те, и другие считали его главной политической целью. Расхождения во мнениях между ними приобрело открытые формы после первых успехов правительства. Суть разногласий заключалась в том, какая политика должна получить преимущество: сугубо национальная в духе Бисмарка или политика за либерально-демократическую конституцию Пруссии как пример для всей Германии и магнит для германских государств?

В ходе подготовки к войне против Австрии весной 1866 г. Бисмарк провел переговоры с ведущими либералами германских государств и представителями Прусской прогрессистской партии. Он принял у себя одного за другим: баденского либерала, в прошлом министра баденского правительства, фон Роггенбаха; кургессенца Эткера; лидера Национального союза и вождя оппозиции в Ганноверской палате представителей Р. фон Беннигсена, которого Бисмарк пытался убедить в том, что планы канцлера вполне согласуются с устремлением Национального союза, а также ганноверского депутата и бургомистра Оснабрюка Й. Микеля, которому канцлер обрисовал перспективу предложения об индемнитете в случае победы Пруссии^[2]. Примечательно, что из четырех непрусских либералов, с которыми встречался Бисмарк, трое были выходцами из двух северогерманских государств, которые после победы под Кенигсгрецем были аннексированы Пруссией и присоединены к Северо-Германскому союзу. Эти же люди принадлежали к ведущим национал-либеральным депутатам северогерманского рейхстага. К сожалению, об этих встречах известно крайне мало. Они проводились тайно, либеральная пресса ссылалась только на слухи о будто бы имевших место встречах между Бисмарком и признанными вождями либеральных партий^[3]. Многим эти сообщения представлялись полностью безосновательными. Разговоры о преобразованиях в кабинете и поиски взаимопонимания с либералами воспринимались как открытие. Все же важно подчеркнуть, что правительство и министр-президент стремились к подобному взаимопониманию. Реакция прессы показывает, что никто не хотел верить в окончательный распад партии прогрессистов, поскольку подобные переговоры воспринимались как явное предательство оппозиционной политики прогрессистской партии.

О переговорах Бисмарка с прусскими либералами известно немногим больше. Доказано, что Бисмарк встречался с Твестеном и Унру, предположительно также с Михаэлисом, Грабовым и Гнейстом^[4]. Встречу Бисмарка с Твестеном можно охарактеризовать как политическую сенсацию. Еще в 1865 г. министр-президент санкционировал уголовное преследование этого последовательного борца из рядов оппозиции. При обсуждении бюджета учреждений юстиции в мае 1865 г. Твестен произнес яркую речь против министра юстиции и той коррупции, которую он развел в Верховном трибунале. Решения трибунала представали как яркое выражение определенной политической линии: «В дисциплинарном сенате Верховного трибунала заседают члены палаты господ и избранные сторонники правительства, где вершат с}'д над членами палаты представителей, над нами и нашими избирателями. Мы не можем найти ни следа законности ни в одном из их дисциплинарных решений. Мы можем рассматривать их как форму преследования одной политической партии других»^[5]. В ответ на эту жесткую критику летом того же года Бисмарк утвердил заявку на уголовное преследование Твесгена и депутата Френцеля, который также резко высказывался против Верховного трибунала. 29 января 1866 г. Верховный трибунал объявил допустимым такое откровенное нарушение иммунитета депутатов. Прогрессисты протестовали против этого решения, которое напрямую угрожало свободе слова депутатов. Они внесли в палату предложение объявить это решение трибунала противоречащим конституции^[6].

Предложение, под которым поставили подписи 206 депутатов, обсуждалось в палате два дня. В дебатах участвовали все выдающиеся представители оппозиции — профессор Т. Моммзен, Р. Гнейст, Вальдек, Твестен, Шульце-Делич и Симеон. Палата приняла это предложение 263 голосами против 35. Несмотря на этот суровый опыт, Твестен встретился с Бисмарком. Но это был неожиданный шаг, который может найти объяснение в духовном состоянии Твестена. Известно, что он читал произведения Огюста Конта и даже взялся в 1866 г. за книжку Макиавелли. Из позитивистской философии Конта он усвоил строго эмпирический смысл, который требовал признавать факты такими, какие они есть, и отвергал любые иллюзии. Макиавелли, вероятно, способствовал формированию представления о том, что в существующих условиях надо пытаться достигать своих целей имеющимися в наличии средствами. Государство, во главе которого стоял Бисмарк, обладало силой. Кто хотел реализовать свои собственные идеи, должен был быть готов общаться с власть имущими. В ходе беседы Бисмарк признал бюджетные полномочия палаты представителей. Он предложил Твестену подготовить проект тронной речи, которая должна была содержать основные положения, способные обеспечить взаимное понимание между правительством и либералами.

3 июня 1866 г. Твестен переслал канцлеру свой вариант черновика тронной речи. Этот текст содержал два принципиальных положения: «Поскольку вновь будет введено предусмотренное текстом конституции положение регулярного правления, мое правительство немедленно должно направить государственный бюджет текущего года на законодательное утверждение… Я заявляю, что управление государством в будущем станет невозможным без трех факторов законодательно утвержденного государственного бюджета. И никакие государственные расходы не будут возможны без одобрения обеих палат ландтага, я хочу, чтобы это мое заявление для правительства государства отныне и навсегда стало толкованием тех положений конституции, которые до сих пор оставались спорными»^[7]. Этот проект Твестена обсуждался в правительстве и не вызвал возражений, был передан королю, который его не принял. На этом примере мы видим, что либерально настроенные политики, подобно Твестену, еще до окончания войны были готовы к соглашению с правительством при условии восстановления конституционного положения. Они даже не требовали развития конституционного процесса, им было достаточно возврата к ситуации до конституционного конфликта.

После неудачи проекта Твестена Бисмарк встретился с Г. В. фон Унру. Встрече 20 июня 1866 г. способствовал тайный коммерции советник Г. фон Блейхредер. Она происходила в саду резиденции министра-ирезидента. «Я не имел никакого понятия о том, чего Бисмарк хотел от меня», — писал Унру в своих воспоминаниях^[8]. Говорили о внешнеполитическом положении, о войне, о партии прогрессистов и о внутриполитических мероприятиях правительства. Бисмарк жаждал знать, как либеральная партия будет вести себя в ходе войны: будут ли либералы ставить свои интересы выше государственных — позволят ли они лучше погибнуть государству, чем отказаться от своих требований? Унру на это отвечал: «Он и его политические друзья очень хорошо понимают, что победа, которую мы непременно желаем нашей армии, до или без восстановления конституции может поставить нас всех в тяжелое положение, но подавление Пруссии Австрией — это много большая беда для Пруссии и всей Германии»^[9]. Унру был готов отложить внутриполитические требования на время войны, чтобы добиться важной победы. Однако он указывал Бисмарку, что воодушевление населения в поддержку войны могло бы даже вырасти, если бы внутри страны было восстановлено конституционное положение: опубликованное провозглашение войны должно было содержать пункт о возвращении к конституции. Признание права ландтага на утверждение бюджета произвело бы также на остальную Германию очень благоприятное впечатление, поскольку там все время можно было слышать, «что тот, кто не может или не хочет преодолеть конфликт в Пруссии, едва ли способен осуществить объединение Германии»^[10]. Для повышения доверия населения Унру также рекомендовал Бисмарку отправить в отставку министра юстиции и министра внутренних дел. Министр-президент выказал понимание этого желания, однако указал, что король, пожалуй, не согласился бы с этим предложением. Идею ввести отдельных либеральных министров в действующее правительство Унру отклонил, «так как они сразу будут рассматриваться как отступники и потеряют всякое влияние». «Совершенно верно, — отвечал Бисмарк, — то же говорил мне Роггенбах, он сразу потерял поддержку своей партии, без которой оказался бесполезен»^[11].

Эти два последних замечания показывают, насколько непопулярными могли стать либералы, если бы их переговоры с Бисмарком были преданы огласке. Бисмарк, кажется, был вполне доволен результатами бесед, прежде всего, готовностью либералов безусловно поддержать правительство в войне. Думала ли «вся либеральная партия» таким образом? Унру полагал, что большинство придерживалось его мнения. Тем не менее он должен был согласиться, что некоторые прогрессисты «на крайнем левом фланге» думали иначе. Здесь снова ясно проявляется начинавшийся раскол партии прогресса. Унру не был в восторге от беседы с Бисмарком, она показала сближение точек зрения, но еще не желанное примирение. Все переговоры либералов с Бисмарком не дали конкретных результатов, однако они уже заложили основу для примирения после победы под Кенигсгрецем и подготавливали основание Национал-либеральной партии.

Наряду с формированием группировки либералов демократы также обдумывали собственные цели и формировали программу либерально-демократической группы. Естественно, снова и снова предпринимались попытки сохранить единство партии. 5 января 1866 г. «Вестфальская газета» рекомендовала: «Настоятельно необходимо ясное, отчетливое провозглашение либеральных принципов как во внутренней, так и во внешней политике, чтобы предохранить партию от раскола»^[12]. Неделей позже та же газета полагала, что в 1865 г. внутри партии обнаружились различия, которые теперь преодолены. Она решительно выступала против тезиса о раздорах в партии прогрессистов, который распространяли феодальные листки. Прусский народный союз видел в дискуссиях внутри партии прогрессистов «формирование новой, очень опасной партии, а именно старой демократической партии с новыми опасными элементами, которых нужно будет бояться еще больше, чем прежней партии прогрессистов»^[13]. Насколько обоснованными были страхи консервативной части общества? 7 января 1866 г. депутат доктор А. Бернгарди в «Призыве к избирателям» доказывал необходимость парламентской забастовки и просил депутатов, чтобы они передали избирателям следующее: «Власть препятствует действию закона; высший закон страны аннулирован…; состояние революционное; палата депутатов утратила свой авторитет перед властью короны, она не может плодотворно продолжать свою деятельность. Депутаты прекратили свою деятельность до тех пор, пока не будет выполнено требование о прекращении нарушения закона»^[14].

16 января 1866 г. прогрессисты выбирали правление своей фракции. Вновь были избраны Форкенбек, Говербек, Вирхов, Вальдек, Иммерман, Клотц, Кош и Техов. Унру отказался от переизбрания, вместо него в правление был избран Шульце-Делич от Берлина^[15]. Как это было показано, Унру преследовал совершенно другие политические цели, чем правление партии, которое отныне состояло преимущественно из ведущих демократов. Говербек, Вирхов, Вальдек и Шульце-Делич остались в партии прогрессистов после Кенигсгреца, но сохранили верность либерально-демократическим взглядам. Форкенбек, Кош и Техов вышли из партии и присоединились к национал-либералам, при этом они голосовали в пользу принятия закона об индемнитете. В отличие от либералов, демократы не были готовы к компромиссу с правительством. Об этом свидетельствовало, в частности, собрание выборщиков третьего избирательного округа в Берлине, на котором ШульцеДелич сделал отчетный доклад. Он одобрил деятельность оппозиционного большинства в палате представителей и подчеркнул «необходимость сохранения единого влиятельного либерального большинства»^[16]. О том же говорилось вновь в призыве, который распространили ведущие представители либералов и демократов в марте 1866 г.^[17] Этот текст писали среди прочих будущие национал-либералы Унру, Гениг и ведущие демократы Говербек, Леве, Шульце-Делич. В нем содержался призыв к населению о сборе добровольных пожертвований для «национального фонда», из средств которого должны были поддерживаться те, кто активно участвовал в законной борьбе за нрава народа, из-за чего «попал в угрожающее материальное положение по политическим основаниям»^[18].

Шульце-Делич был убежден, что конфликт с правительством невозможно преодолеть путем уступок со стороны народного представительства. Хотя он много сделал для сохранения единства партии прогрессистов, тем не менее считал, что в будущей напряженной борьбе за утверждение конституционных прав и, в конечном счете, за развитие конституционного строя либеральная партия неизбежно разделится на множество направлений. Этот прогноз в значительной степени оправдался, единственное, что после объявления индемнитета образовались не много, а всего две большие партии: национал-либералы и переориентированная в либерально-демократическом направлении партия прогрессистов.

Внутрипартийные дискуссии вновь активизировались после того, как 9 апреля 1866 г. Бисмарк внес предложение о реформе Германского союза. Центральным пунктом этого предложения стал созыв общегерманского парламента на основе всеобщих и прямых выборов. С этим предложением Бисмарк связывал надежды на реализацию множества планов, которые преследовали единую цель — укрепить позиции Пруссии в Европе, Германии и во внутренних делах. В последнем случае Бисмарк надеялся путем введения демократического избирательного права положить конец преобладанию прогрессистов, которые опирались в основном на средние классы. При этом он надеялся на преобладание в массах консервативных настроений. Равным образом Бисмарк думал о том, с какой легкостью удалось Наполеону III при всеобщем избирательном праве влиять на ход выборов в пользу правительства.

Предложение Бисмарка было отклонено и либералами, и демократами из партии прогрессистов. Конституционалисты (умеренные либералы), которые в принципе не допускали мысли в своих программных документах, открыто опасались, что введение всеобщих выборов обернется для них всеобщим поражением. Демократы рассматривали предложение Бисмарка только как тактический ход, с помощью которого он хотел успокоить внутреннюю оппозицию. Они не могли ожидать от реакционного политика никаких демократических действий.

9 мая 1866 г. ландтаг был распущен. Так сделано было специально, чтобы провести новые выборы в условиях войны. Правительство, консерваторы и некоторые либералы отныне стремились к утверждению внутреннего мира. Это означало в первую очередь требование капитуляции демократической оппозиции, это означало готовность без всяких предварительных условий утверждать военные расходы. Вопрос о реорганизации вооруженных сил, из-за которого был развязан конституционный конфликт, отныне нужно было отложить, он мог обсуждаться вновь только после окончания военных действий. Тем не менее с точки зрения демократов даже война не могла быть поводом для приостановки политической борьбы за восстановление конституционного порядка. Демократы добивались от правительства признания бюджетных полномочий ландтага. Только это могло способствовать установлению окончательного мира^[19].

Шульце-Делич закрыл собрание выборщиков в Берлине словами: «Никаких ассигнований до признания права на утверждение бюджета; если вы не захотите из-за этого предоставить мне мандат, то я буду благодарен, так как нуждаюсь в том, чтобы за мной стояли мужчины, но не дети»^[20]. Доктор Леве взывал к выборщикам избирательного округа Бохум-Дортмунд: «Признанием безусловных ассигнований народ признал бы свое собственное несовершеннолетие»^[21]. Унру в своих воспоминаниях утверждал, что руководители оппозиции никогда не выдвигали лозунг «этому министерству никаких денег, даже если враг стоит перед троном». Это была реакционная ложь^[22]. В следующем предложении он уже признает: «На частном собрании депутатов такое предложение было внесено несколькими представителями крайних левых, но со всей решительностью отклонено Твестеном, Генигом, мной и преобладающим большинством»^[8]. Разрыв между обеими сторонами (либералами и демократами) еще глубже, чем можно представить, с учетом того, что доктор Леве на вышеупомянутом собрании выборщиков требовал не только восстановления права на утверждение бюджета, но и даже в этой критической ситуации требовал усиления «влияния народной воли на политику и руководство государства» и восстановления имперской конституции 1849 г. с ее основными правами^[21].

Наряду с конституционными обсуждались также военные вопросы. Некоторые демократы проклинали войну из-за аннексий, так как сами выступали за самоопределение и допускали военные средства только для присоединения герцогств. Они нашли поддержку большинства демократов из прочих германских государств. Но были и другие, среди них прусский демократ Циглер, кто заявлял: «Сердце прусской демократии — среди прусских знамен»^[25]. В ходе войны демократы в своих речах и призывах констатировали печальный факт, что они не смогли предотвратить войну, поскольку «отсутствовала всякая возможность обеспечить реализацию народной воли законным путем»^[26]. Помимо собственной воли они вынуждены были принять эту войну как данность: «Произошедшее нельзя обратить вспять, поэтому война теперь должна вестись»^[8].

Затем началось обсуждение целей войны. Демократы агитировали за восстановление Германии на основе принципов «свободы и единства»^[28]. Обратим внимание, что слово «свобода» стоит перед словом «единство». «Свобода и обеспечение прав народа во внутренней политике» были их основными требованиями^[21]. Уже Унру больше подчеркивал необходимость единства, чем свободы. Эти напряжения между демократами и либералами привели к тому, что Г. Вейс выступил за то, «чтобы распустить союз демократов и либералов в партии прогрессистов»^[30], а Фриз предложил создать «партию права и мира» с И. Якоби во главе^[31]. Но демократы в Пруссии оказались слишком нерешительны, чтобы образовать новую партию, хотя у них существовал организованный резерв в виде многочисленных рабочих союзов. Их программные требования среди демократов считались исключительно прогрессивными. На берлинском предвыборном собрании с участием 2 тыс. человек, которым руководил председатель Берлинского рабочего союза, была принята предвыборная программа из 7 пунктов, которая обобщала все демократические требования времени. Назовем только тог пункт, который никогда публично не упоминали демократы в партии прогрессистов. В пункте 3 предвыборной программы значится: «Избиратели ожидают и требуют от выбираемых депутатов, чтобы они содействовали тому, чтобы после устранения опасности войны военное бремя было уменьшено, а армия приняла бы присягу на верность конституции, как было обещано прокламацией почившего короля Фридриха Вильгельма IV от 22 марта 1848 г.»^[32].

Когда пруссаки при Кен иге греце одержали решающую победу в братской войне, происходили выборы в прусскую палату депутатов. Этот день решающим образом изменил внешнеполитическую и внутриполитическую ситуацию в Пруссии. Оба события оказали существенное влияние на прогрессистскую партию. Результатом стал ее раскол, признаки которого проявлялись уже задолго до этого знаменательного дня.

Победу при Кенигсгреце бурно приветствовал Г. Трейчке, который писал 10 июля в «Прусских ежегодниках»: «Теперь только наши сыновья должны осуществить полное объединение отечества: у нас, тех, кто пережил войну за независимость на равнинах Богемии, есть все основания благословлять нашу судьбу; теперь мы знаем, зачем мы жили… Славные успехи этого дня достигнуты преданностью всех партий, благодаря вооруженному народу — но не средствами либерализма, а монархическим воспитанием армии»^[33]. Из этой победы либерализм должен был сделать единственный вывод: «Наконец либерализм должен дать себе трезвый отчет о скромном объеме его влияния, он должен умерить свои желания и больше не стремиться перестроить сразу по англо-бельгийскому образцу эту Пруссию, в государственном строительстве которой корона, армия и самоуправление общин образуют самые надежные основания»^[34]. Эта капитуляция не была очевидна либералам; многие из них определенно не подписали бы такой приговор, они не хотели отказываться от своих либеральных требований. Демократы в партии прогрессистов расценивали новое положение критически, у них практически не было ни воодушевления, ни тупой покорности. Наряду с внешней победой консервативное правительство добилось еще маленького внутриполитического успеха. Хотя победа при Кенигсгреце не оказала на выборы прямого влияния, консерваторы добились очевидного успеха при очень высокой активности избирателей во всех трех классах. В 1858 г. в голосовании участвовало 50,2 % избирателей от первого класса, 37,1 % — от второго и 18,5% — от третьего, в 1866 г. — 60,4; 47,5; 27,6 % соответственно^[35]. Консерваторы получили на 105 мест больше, чем в результате предыдущих выборов 1863 г. и провели в палату 143 депутата^[36]. В первую очередь за них голосовало население восточных провинций. Либеральная пресса высказывала опасение, что по принципиальным вопросам заодно с консерваторами будут голосовать 20 старолибералов и 10 католиков. От позиции 21 польского депутата зависело, получат ли большинство в палате прогрессисты совместно с левым центром. Прогрессисты потеряли 65 мест, их фракция сократилась до 83 человек, фракция левого центра уменьшилась с 93 до 65 депутатов. Наибольшего успеха прогрессисты добились в больших городах, Рейнской области и Вестфалии^[37]. Образованное население этих областей гораздо лучше относилось к дифференцированной позиции прогрессистской партии накануне и в ходе войны, чем сельское население восточных провинций, которое испытывало страх перед потенциальной угрозой со стороны соседей из-за протяженной и слабо укрепленной границы. «Вестфальская газета» ввиду неблагоприятной для либералов и демократов ситуации призывала: «Теперь очень важно, чтобы прогрессистская партия и левый центр были прочно организованы и как можно теснее связаны между собой»^[8].

Обе группировки прогрессистов были не удовлетворены старой партией. Старолиберал Юлиан Шмидт (1818−1886), редактор «Гренцботен» и «Берлинер альгемайне цайтунг» в своем памфлете «Необходимость создания новой партии» давал негативную оценку политике партии прогрессистов: она не признавала вызванной войной необходимости реорганизации, неверно судила о Бисмарке, питала ложные надежды на объединение Германии только силой популярности Шульце-Делича, наконец, полным заблуждением было считать, что «продолжительная конституционная борьба закаляет подлинные силы народа»^[39]. Особенно дурно он отозвался о предвыборной программе прогрессистов от 9 июля 1866 г., где Шульце-Делич и его политические друзья называли Бисмарка зачинщиком войны и призывали к «устранению существующей правительственной системы»^[40]. После всех этих ошибок дальнейшее сотрудничество с демократами в прогрессистской партии он считал невозможным. Чтобы либеральная буржуазия стала способной разделить правительственную ответственность, необходима новая партия, которая превыше всего ставит германскую политику Бисмарка и при этом придерживается либеральных принципов. Только партия национальная и либеральная одновременно, твердо придерживающаяся государственной идеи, способна прорвать власть консерваторов и дворянства, обеспечить буржуазии соразмерное влияние на политику государства.

Осуждение прежней политики прогрессистов, требование новой национальной партии и восхваление силовой политики Бисмарка содержались также в небольшой статье Г. Трейчке «Будущее северогерманских средних государств». За ней последовали публикации Крейзига и Баумгартена. Последний в своей «Самокритике либерализма» строго осудил прогрессистов. Либерализм должен в конце концов «превратить свои идеи в самостоятельно реализуемую силу»^[41]. Путь к этому — распространение либеральных идей среди дворянства, которое занимает решающие позиции в конституционной монархии. Под его руководством либерализм должен осуществить собственную германскую политику.

Так же, как и либералы, новое положение проверяли демократы. Один из ведущих демократов анонимно опубликовал свой доклад «Политическая теория и практика», сделанный в Берлине «в кругу демократических единомышленников». Как и Баумгартен, он указывал на расхождение между политическими намерениями и реальными достижениями в прежней политике прогрессистской партии. Вера в силу разума, представление о том, что «идеи свободы, равенства, национальной независимости осуществятся сами собой», — это популярный отзвук неправильно понятой философии Гегеля. Кто, как Вальдек, не смог или не захотел избрать графа Бисмарка своим инструментом, со своей верой в силу разума демонстрируют не более чем разновидность теологизированного понимания истории, способного парализовать энергию отдельной личности и послужить яркой оправдательной причиной политической инертности^[42]. Вера в силу разума привела к пассивности, как показала история партии прогрессистов. Ошибки, совершенные между 1848 и 1866 гг., иллюстрируют этот тезис: только пассивное сопротивление против трехклассного избирательного права; «ошибочное» имя, выбранное в 1861 г.; программа без требования всеобщего и равного избирательного нрава; недостаточная организация партии в нескольких избирательных округах. В германском вопросе партия заняла противоречивое положение, если утверждала, что «граф Бисмарк совершает только то, к чему она стремится издавна». Большинство партии отвергало политику аннексий, которую проводил Бисмарк. Для будущего неизвестный нам политик требует активной демократической политики. Пресса должна вести пропаганду политических теорий, однако главная задача партии «собственной рукой проводить в жизнь свои политические теории»^[43].

5 августа 1866 г. в Берлине состоялось открытие нового ландтага. После церковной службы обе палаты собрались в белом зале королевского дворца и выслушали тронную речь короля. Он попросил парламент, чтобы тот «изъявил готовность предоставить прави тельству индемнитет в связи с управлением без закона о государственном бюджете»^[44]. Хотя он признал право парламента на утверждение бюджета, однако оценил сделанные без законного основания государственные расходы как «неотложную необходимость», чтобы гарантировать «продолжение регулярного управления, исполнение законных обязательств в отношении кредиторов и государственных служащих, сохранение армии и государственных институтов»^[8]. Демократы из партии прогрессистов позже справедливо указали на то, что тронная речь оставила открытым вопрос, санкционирует ли король снова в будущем государственные расходы без одобрения парламента при ситуации, похожей на события 1862 г., если посчитает это «неопровержимой необходимостью». Они требовали устранения теории пробелов, которая была сформулирована в оправдание политики короля. По их представлениям, не король, а парламент должен был стать центром тяжести государства. Решающее слово должно было оставаться за большинством парламента, а не за палатой господ и королем. Отзывы на тронную речь в леволиберальной прессе были неудовлетворительными. «Вестфальская газета» писала: «Тронная речь произвела на всех депутатов либеральной партии чрезвычайно неудовлетворительное впечатление, гак как старая теория пробелов… сохраняется в полном объеме. Господин фон Финке и другие старолибералы в своей умеренности наверняка вполне этим удовлетворены, но прочие либералы, наверное, понимают, что предоставление индемнитета невозможно»^[46]. Но не только старолибералы приветствовали эту речь. Она нашла позитивный отклик в широких кругах прогрессистов. «Тронная речь прозвучала в целом весьма любезно», — записал в воспоминаниях фон Унру^[47]. После речи он сказал одному из депутатов: «Если победоносное правительство протягивает нам руку для примирения, то будет глупо не ударить по рукам. Это общее настроение депутатов, только среди крайних левых, кажется, господствует другое мнение»^[48].

Демократы и либералы начали острую дискуссию по поводу тронной речи, которая, в конечном счете, привела к выходу либералов из прогрессистской партии. В течение недели после тронной речи состоялось несколько фракционных заседаний прогрессистов. Парламентарии пытались сформулировать свой ответ на тронную речь. На одном из таких заседаний поводом для дебатов стал проект адреса, где содержалось признание внешней политики государства, но по поводу внутренней было заявлено, что «предоставление индемнитета произойдет только при условии твердых гарантий против повторения безбюджетного положения»^[49]. В дебатах участвовали, прежде всего, Леве, который стремился дополнить адрес требованием восстановления имперской конституции, ШульцеДелич, который высказывался за присоединение юга к северной Германии, Кирхман, поддерживавший по возможности самую обширную аннексию, и Вальдек. Проект Гнейста об изменении состава правительства, за исключением Бисмарка и Роона, все ораторы отклонили. Решение не состоялось, так как многообразие точек зрения не позволяло ясно представить мнение фракции. Фракция решила передать проекты Гнейста и Твестена комиссии из членов фракций партии прогрессистов и «левого центра», которая должна была сообщить свое мнение фракции.

На следующем заседании фракции обсуждался проект Вальдека, который, по мнению Унру, отличался «заносчивым, почти оскорбительным тоном… и отсутствием всякой любезности в ответ на примирительную тронную речь» и таким образом спровоцировал жесткую дискуссию, после чего несколько депутатов вышли из фракции^[50]. Последний повод для этого драматического шага дал барон Говербек, который требовал, чтобы те члены фракции, которые были выбраны в адресную комиссию, обязывались защищать проект Вальдека и отвергать любые поправки к нему. Якоби и Вальдек поддержали это предложение. Фон Унру энергично протестовал против этого. Он не хотел склонять членов фракции к обязательному голосованию. Поскольку договориться было невозможно, фон Унру покинул заседание и письменно сообщил правлению партии о своем выходе. Шульце-Делич напрасно пытался сохранить его в партии. Неделей позже, 18 августа, из фракции решили выйти также Михаэлис, Твестен, Реппель и Кригер, так как они «стремились завершить конфликт и поддержать правительство в интересах Пруссии и Германии, покуда это соответствует либеральным принципам»^[51]. Несколько позже к ним присоединился также Ласкер, хотя он понимал, что выход из партии угрожает его переизбранию в Берлине, где, как и в других крупных городах, большинство избирателей поддерживало демократов. За ним 21 августа последовали Рейхенхейм, помещик фон Ферст, Гаммахер, Лент, западнопрусский помещик Ю. фон Гениг, доктор медицины О. Люнинг, который в 1867 г. потерял свой мандат в Берлине из-за вступления в Национал-либеральную партию. Всего ряды прогрессистов покинуло двенадцать человек. Никто из них не подписывал 1 ноября 1861 г. предвыборное воззвание Народного избирательного союза, которое в отличие от программы прогрессистов от 9 июня 1861 г. содержало требование всеобщего избирательного права. Только трое из них — Унру в качестве председателя, Люнинг и Твесген — входили в 1861 г. в Центральный избирательный комитет прогрессистской партии. Большинство из них голосовало за закон об индемнитете и подписало учредительную программу Национал-либеральной партии. Двое из них, Михаэлис и Реппель, участвовали в работе конгресса немецких экономистов, предложения которого были положены в основу экономической программы национал-либералов. Так что все они по праву могут считаться либералами. Только в отношении Унру и Твестена возникают затруднения. Унру в 1848 г. принадлежал к демократам, только с 1861 г. начался его дрейф в либерально-конституционном направлении. Политическая принадлежность Твестена к тому или иному направлению либерализма вообще стоит под вопросом. Еще в 1862 г. Шмидт-Вейсенфельс писал: «Можно привести множество доводов, в соответствии с которыми Твестена нельзя отнести к демократам, и, тем не менее, он, очевидно, принадлежит к ним»^[52].

С этого выхода из фракции Немецкой прогрессистской партии начался процесс раскола партии, который еще больше углубился в ходе обсуждений бюджетной комиссии и в парламенте. Сначала друг другу противостояли уже вышедшие из партии либералы: Рейхенхейм, доктор Люнинг, фон Ферст и Кригер и демократы, прежде всего представленные в бюджетной комиссии доктором Вирховым и бароном Говербеком. В конце августа в комиссии обсуждалось правительственное предложение о предоставлении индемнитета. Оно состояло из двух коротких статей. Во-первых, индемнитет правительству должен был быть предоставлен; вовторых, правительству для покрытия текущих расходов в 1866 г. выделялась сумма в размере 154 млн талеров^[53]. В разъяснении, которое именовалось «мотивы», правительство характеризовало индемнитет как «освобождение правительства от ответственности за то, что в упомянутое время государственный бюджет исполнялся вообще без законодательного утверждения»^[54]. Таким образом, правительство желало избежать ответственности за развязывание конституционного конфликта и не собиралось делать никаких уступок парламенту, больше того, стремилось свалить на него вину за развязывание конфликта.

Подобный подход не мог устроить бюджетную комиссию. Она возлагала ответственность за конфликт на правительство. Приводились следующие факты: в 1862, 1864 и 1865 гг. правительство вместе с палатой господ отказалось принять подготовленный и обсужденный палатой депутатов проект бюджета; в 1863 и 1866 гг. правительство добилось прекращения обсуждения бюджета путем закрытия ландтага, хотя обсуждение бюджета еще не было закончено. Поскольку согласно статье 62 конституции «согласие короля и обеих палат необходимо для каждого закона»^[55], когда правительство приняло бюджет без согласия палаты депутатов, оно совершило нарушение конституции. Комиссия не признавала «чрезвычайных прав» правительства, которые лишали власти парламент. Наоборот, она надеялась увидеть «дух конституции» в том, что парламент с его правом утверждать государственные расходы или отказывать в их утверждении должен иметь возможность «вынуждать министерство к изменению его системы или к отставке», так как «без этой власти отсутствовали бы конституционные средства удерживать правительство в согласии с устойчивыми интересами страны»^[56]. Здесь право утверждения бюджета предстает, прежде всего, как право парламента. К сожалению, только демократы в партии прогрессистов последовательно отстаивали эту точку зрения. В противоположность либералам они хотели иметь правительство, которое зависело от большинства парламента.

При обсуждении законопроекта правительства, в котором принимал участие министр финансов, комиссия добавила две новые статьи, согласно которым правительство обязывалось согласовывать закон о государственном бюджете с палатой депутатов ежегодно до начала бюджетного года и представить ландтагу отчет о государственных доходах и расходах за 1866 г. в течение 1867 г. Большинство выступало за утверждение этой новой формулировки представления индемнитета, поскольку правительство просьбой об индемнитете снова вступало на конституционный путь, «материальный пункт спора» — организация армии — больше не играл никакой роли, страна желала примирения с короной и «после больших успехов в войне за утверждение новой формы государственности Германии все другие обстоятельства должны отойти назадний план»^[57]. К этому большинству теперь принадлежали также вышедшие из фракции прогрессистов либералы, уже согласные на предоставление индемнитета безо всяких уступок со стороны правительства.

Меньшинство комиссии было готово утвердить статью о предоставлении правительству запрошенных средств, но выступало против принятия проекта в целом, так как считало предоставление индемнитета невозможным до тех пор, пока не будет утвержден бюджет на 1867 г. Кроме того, существовало опасение, что индемнитет позволит правительству легализовать все его незаконные действия в прошлом: «Если даже стремиться подвести черту под прошлыми счетами, все же нельзя одобрить в прошлом и санкционировать в будущем ни незаконных шагов, как реорганизация армии, ни попрания принципов, ни пренебрежения правами парламента»^[58]. Демократы, которые, в отличие от либералов, отдавали приоритет внутренней политике и добивались от правительства предварительных уступок, в частности, принятия закона об ответственности министров, считали, что Пруссия сможет привлечь остальную Германию только утверждением конституционных прав. После завершения дебатов они внесли предложение: «Правительству государства так нужный ему индемнитет не предоставляется до тех пор, пока принятием и публикацией государственного бюджета за 1867 г. не будет обеспечено конституционное состояние»^[8].

Тем не менее комиссия уже приняла решение о безотлагательном предоставлении индемнитета и отклонила данное предложение 25 голосами против 8. С таким же соотношением голосов, в конечном счете, проект закона был принят целиком. Это решение фактически предопределило ход и результаты обсуждения законопроекта в ландтаге в целом. Однако дебаты оказались жаркими, прежде всего, потому, что либералы и демократы из партии прогрессистов впервые вступили в ожесточенный публичный спор между собой. Михаэлис, с 1865 г. находившийся вне фракции, начал свою речь словами: «Я испытываю чувство неловкости, представляя свою точку зрения, от того, что вынужден свою аргументацию направлять против моих товарищей по партии»^[60]. Ласкер говорил о чрезвычайно тяжелом положении, в котором оказались вышедшие из партии политики. Обе стороны выставили лучших своих ораторов. От демократов участвовали Вальдек, Вирхов, барон Говербек, Шульце-Делич, фон Гнейст, Михаэлис и Гаркорт. От либералов — Михаэлис, Ласкер, поддержанные Лентом, Кирхманом и старолибералами — обоими Финке. Депутат Леве пытался проложить курс между обеими группировками.

Либералы, которые высказывались за индемнитет, апеллировали прежде всего к политическим успехам правительства в деле объединения Германии силовым путем. Г. фон Финке ставил силу и успех выше права. Если правительство обладало силой, оно должно было действовать и добиваться успеха, поскольку в отсутствие успеха было бы справедливо наказать его «за отклонение от конституционного пути». Но успех — это знак божьего суда. Прусское государство основывается на наследственной мудрости Гогенцоллернов и собрано воедино при помощи меча. «События последних месяцев учат нас, что эта сила в истории и сегодня является решающей». Большое недовольство слева вызвало заявление Финке: «До сих пор в истории не было примера того, чтобы победоносный король признавал конституционные права народа в момент, когда у него есть сила изменить конституцию или даже отменить ее»^[61]. Для него было милостью, что монарх вообще предложил палате депутатов индемнитет. Другие либералы так далеко не заходили. Они более трезво оценивали успехи правительства, но и для них единство значило больше, чем свобода. Ласкер заявлял: «Что такое источник всякой свободы? Источником всякой свободы является надежность государства. Только если удастся полное объединение Германии, только тогда для Германии будет обеспечена свобода»^[62].

Совершенно противоположные позиции занимали демократы. Барон Говербек отказывался от «поклонения власти»: «Мы радуемся этим фактам… но мы весьма далеки от поклонения власти, которая ради внешних успехов способна поступиться внутренними правами народа»^[63]. Они с таким же воодушевлением, как и либералы, выступали за объединение Германии, но, как подчеркнул Вальдек, «единство не может существовать без свободы… Как уже говорилось, только тогда мы приобретем души и сердца в Германии, когда будут подготовлены и обеспечены конституционные права, такова подлинная правда»^[64]. Либералам и правительству демократы заявляли: сначала свобода, потом придет единство. Если правительство не признает этого утверждения, то тогда, по словам Шульце-Делича, на правительство ляжет ответственность за то, что единство достигнуто только в северной Германии, а линия Майна станет неиереходимой границей. Из этой дискуссии о единстве Германии стали ясны позиции обеих сторон по внутриполитическим вопросам. Если либералы делали акцент почти исключительно на силовую политику Пруссии, то, когда им приходилось высказываться по внутриполитическим проблемам, они отделывались общими словами.

В центре внимания внутриполитических требований демократов был закон об ответственности министров. Вальдек постоянно подчеркивал, что в прошлом принимались неоднократные тщетные попытки принять такой закон во исполнение статья 61 Прусской конституции: «Министры могут быть обвинены по решению одной из палат в нарушении конституции, подкупе и измене. Верховный суд монархии в соединенном собрании присутствий разбирает такое обвинение. Пока существуют два Верховных суда, они для приведенной выше цели соединяются. Ближайшие постановления о случаях ответственности, о порядке производства и наказания будут установлены особым законом»^[65]. Таким образом, ответственность министров согласно конституции не означала, что парламент может решением большинства свергнуть неугодного министра. Палата депутатов имела только возможность направить министра в Верховный суд, который затем выносил приговор. Тем не менее демократы настаивали на своем. Вирхов заявлял, что палата депутатов имеет право предъявить обвинение любому министру на основании его служебной деятельности за последние четыре года, даже если сейчас же будет принять закон об индемнитете. Даже депутат Леве, который высказывался в пользу индемнитета, поддерживал закон об ответственности министров. Либералы и правительство не принимали подобной аргументации. Они понимали, что демократы видели в таком законе первый шаг на пути к созданию политической системы, при которой правительство ответственно перед парламентским большинством, а полномочия короля ограничены представительскими функциями.

Принятием закона об ответственности министров демократы стремились создать инструмент для устранения тех внутриполитических недостатков, которые сохранялись усилиями правительства после победы под Кенигсгрецем. Шульце-Делич, Вальдек и Леве добивались отмены ограничений прессы. Гаркорт привел целый перечень проблем: «Разве правительство не должно запросить множество индемнитетов, прежде чем действительно может произойти решительное примирение? Министр юстиции должен выступить и сказать: не должно быть никаких судебных процессов с заранее определенными намерениями; никакой верный конституции служащий не должен подвергаться преследованиям вплоть до причинения ущерба его положению из-за его голосования здесь в палате депутатов; он должен сказать: величие права в Пруссии должно безусловно восстановиться. Министр внутренних дел должен был бы заявить, что свободное слово больше не должно преследоваться вплоть до того места, где я стою; он должен сказать: нужно положить конец загонной охоте полиции на статьи либеральной прессы; я больше не хочу ограничивать право союзов, я больше не хочу уничтожать избирательное право общин вследствие того, что я не подтверждаю полномочия избранных людей. Он должен заверить, что дом человека должен стать его крепостью, где больше не нужно будет рыться в корзине для бумаг и стряпать дела, возможно, только чтобы констатировать незначительное нарушение полицейских предписаний»^[66].

Гнейст пошел еще дальше. Он поставил на обсуждение всю конституцию с ее 119 статьями. По его мнению, правительство произвольно интерпретировало не только параграф 99 об утверждении государственного бюджета, но и все другие статьи конституции. Ласкер возразил на это, что все претензии оппозиции, на которых основывалась четырехлетняя конституционная борьба, были бы устранены принятием закона об индемнитете. Твестен, который выступал как докладчик бюджетной комиссии, выразился еще яснее: «Искомый индемнитет никак не связан со всеми статьями конституции с 1 по 119, а исключительно со статьями с 99 по 104!»^[67] Либералы были удовлетворены тем, что теперь правительство признавало право парламента на утверждение бюджета, сверх этого они не ставили никаких требований, хотя также Ласкер не был совершенно согласен с характером существующего управления. Однако внутриполитические проблемы Ласкер характеризовал как несущественные, поскольку закон об индемнитете удовлетворял правосознание общества. Министр внутренних дел извинился за «формальные нарушения» в прошлом и натолкнулся при этом на возражение даже со стороны либерала Твестена, так как в действиях правительства он видел не только формальные ошибки, но и случай, который «касается самого глубокого существа нашего правового положения»^[68]. В то же время министр обозначил неудовлетворенность демократов внутренним положением государства как «мелочную возню», от которой требуется «правомочная оборона».

Своим молчанием по поводу притеснений во внутренней политике либералы ставили себя в один ряд с консервативным правительством. К тому же та старая проблема, которая вызвала конституционный конфликт и тогда делала прогрессистов сплоченными и едиными, теперь расколола «старых братьев». В глазах либералов новая организация армии оправдала себя в военных действиях против Австрии. Они больше не упоминали о ландвере. Однако Вальдек вновь оживил эту тему. Он призвал депутатов обсудить вопрос о ландвере и с оптимизмом заявил: «Нужно считать сильный большой ландвер совершенно необходимым… народная армия, прежде всего, должна пользоваться уважением, она должна создаваться на ее первоначальных основах, только так будет укреплена способность к защите»^[69]. За этими словами просматривалось намерение крепче связать с армией средние слои и потеснить оттуда дворянство. Дискуссия обострилась после того, как Вальдек осторожно высказался, что из-за конституционного конфликта можно было бы оспаривать всю конституционную систему вплоть до сегодняшнего дня. После этого барон Г. фон Финке поставил вопрос: «Вы не успокоитесь до тех пор, пока не вызовете государственный переворот?»^[70] Демократы не планировали революцию, они хотели добиться отчетливого изменения правительственной политики, которое направило бы, по словам Леве, «систему, направленную против духа народа», на демократический курс^[71].

В голосовании по закону об индемнитете по завершению дебатов участвовали 309 депутатов^[72]. 230 парламентариев голосовали за закон, 75 — против и 4 воздержались. Из 83 депутатов фракции Немецкой прогрессистской партии незначительное большинство в 40 голосов было подано против закона, 35 высказались за индемнитет и 8 членов фракции отсутствовали. Даже если бы вся партия прогрессистов проголосовала против закона, он все равно прошел бы, так как консерваторы с их успехом на выборах 3 июля получили доминирующую роль в парламенте. Поэтому можно рассматривать спор между демократами и либералами в партии прогрессистов по этому вопросу преимущественно как внутрипартийную дискуссию. Самые последовательные сторонники закона вышли из фракции уже в августе, к ним принадлежали Гаммахер, фон Гениг, Кригер, Ласкер, Люнинг, Михаэлис, Рейхенхейм, Твестен, фон Унру и фон Ферст. Эта группа образовала ядро Национал-либеральной партии. Барон Говербек, Шульце-Делич, Вальдек и Вирхов отказались поддержать закон.

При этом встает закономерный вопрос, каким образом демократы хотели изменить систему во всех отраслях администрации без насильственного вмешательства? Их радикальный способ высказывания выражал желание, говорил о цели. Дорога к ней должна была прокладываться эволюционным развитием. Закон об ответственности министров был строительным камнем для этой дороги. Хватало ли его, чтобы изменить все отрасли администрации? Если демократы действительно стремились сломать старую систему, они должны были поставить на обсуждение одно из самых важных демократических требований, а именно требование всеобщего избирательного права, которое звучало в 1861 г. в призыве демократов прогрессистской партии и которое Бисмарк хотел осуществить при создании северогерманского парламента. Странно, что теперь, когда дороги либералов и демократов снова разошлись, в речах демократов не звучало никакой критики трехклассного избирательного закона.

Образ будущего у либералов выглядел совсем иначе. Там не шло речи о новой системе. В государстве, которое «так не защищено от внешних атак, как Германия», вполне естественно, что «военное сословие получает наивысшее место, что интересы армии превосходят все другие», считал Ласкер^[73]. Даже если Ласкер давал понять, что после объединения Германии гражданам должно быть предоставлено более уместное положение в государстве, это не меняло его представления о степени влияния армии в государстве. Он задавался вопросом, не будет ли консервативная система, уже укрепленная успехом в решении немецкого вопроса, в «день X» сидеть в седле еще тверже, гак что устранение консервативной власти окажется невозможным на долгое время. Барон Г. фон Финке радовался этому представлению мятежников из партии прогрессистов, так как он всегда придерживался этого мнения.

В ходе дискуссии он сформулировал следующее предложение: «Никогда конституция не может стоять выше отечества»^[74]. Сначала идут отечество, власть государства, затем конституция, либеральные нрава. Если, однако, отечество ставится выше конституции, нужно ли тогда в любом случае предотвращать нарушение конституции? Эти высказывания либералов показывают нам, насколько консервативным был этот либерализм. Демократы, наоборот, решительно отказывались от опоры на консервативную систему. Время конституционного конфликта, события войны и дебаты об индемнитете подтолкнули либералов к осмыслению их старых принципов, которые больше не находили должной поддержки в партии прогрессистов. Демократы также отныне вновь открыто защищали свои требования перестройки существующего государства на либерально-демократических принципах. Эти две различные точки зрения на государство были настоящей причиной раскола Немецкой прогрессистской партии.

• [1] Stenographische Berichte iiber die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgcordnetcn, 1865. Bd. 1. Berlin, 1865. S. 428. гее unruh // у von Op. cit. S. 232.
• [2] См.: Eisfeld С. Op. cit. S. 164.
• [3] ш См.: Westfalische Zeitung. 12. Mai. 1866.
• [4] См.: Westfalische Zeitung. 18. Mai. 1866.
• [5] Parisius L. Leopold Freiherr von Hoverbcck. Bd. 2. Abt. 2. S. 45.
• [6] 2,1 Ibid. S. 71.
• [7] Unruh Н. V. von. Op. cit. S. 241−242.
• [8] Ibidem.
• [9] Unruh Н. V. von. Op. cit. S. 250.
• [10] Ibid. S. 246.
• [11] Ibid. S. 247.
• [12] Westfalische Zeitung. 5. Januar. 1866.
• [13] Westfalische Zeitung. 12. Januar. 1866.
• [14] Цит. no: Eisfeld G. Op. cit. S. 168.
• [15] ж Westfalische Zeitung. 18. Januar. 1866.
• [16] Westfalische Zeitung. 2. Marz. 1866.
• [17] См.: Westfalische Zeitung. 10. Marz. 1866.
• [18] Eisfeld G. Op. cit. S. 168.
• [19] Westfalische Zeitung. 2. Juli. 1866.
• [20] Westfalische Zeitung. 1. Juli. 1866.
• [21] Westfalische Zeitung. 2. Juli. 1866.
• [22] Cm.: Unruh H. V. von. Op. cit. S. 240.
• [23] Ibidem.
• [24] Westfalische Zeitung. 2. Juli. 1866.
• [25] Dehio L. Die preuBische Demokratie und der Krieg von 1866. Aus den Brief-wechsel von Karl Rodbcrtus mit Franz Ziegler // Forschungcn zur brandenburgischenund preuBischen Geschichte. 1927. Bd. 39. S. 230.
• [26] Salomon F. Op. cit. Heft 1. S. 68.
• [27] Ibidem.
• [28] Ibid. S. 69.
• [29] Westfalische Zeitung. 2. Juli. 1866.
• [30] Der Beobachter. 5. April. 1866.
• [31] Cm.: Der Beobachter. 2. Juni. 1866.
• [32] Westfalische Zeitung. 16. Mai. 1866.
• [33] Цит. по: Eisfeld С. Op. cit. S. 173.
• [34] Mann G. Deutsche Geschichte dcs 19. und 20. Jahrhunderts. Frankfurt a. M., 1987. S. 357.
• [35] См.: PatisiusL. Deutschlands politische Parteien. S. 16.
• [36] Ibid. S. 77.
• [37] Cm.: Westfalische Zeitung. 6. Juli. 1866. Nr. 182.
• [38] Ibidem.
• [39] SchmidtJ. Die Notwendigkeit einer neuen Parteibildung. Berlin, 1866. S. 24.
• [40] Schmidt J. Op. cit. S. 9.
• [41] ж Baumgaiten H. Derdeutsche Liberalismus. Eine Selbstkritik. Berlin, 1866. S. 628.
• [42] См.: Eisfeld G. Op. cit. S. 176.
• [43] Цит. no: Ibid. S. 177.
• [44] Stenographische Berichte iiber die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgcordnetcn, 1866/1867. Bd. 1. Berlin, 1866. S. 2.
• [45] Ibidem.
• [46] Westfalische Zeitung. 7. August. 1866.
• [47] Unruh H. V. von. Op. cit. S. 261.
• [48] 3,3 Ibidem.
• [49] Westfalische Zeitung. 12. August. 1866.
• [50] См.: Unruh Н. V. von. Op. cit. S. 262.
• [51] 3,6 Ibid. S. 263.
• [52] SchmidtWeifienjels Е. Preussische Landtagsmanner. Beitrage zur Parteiundparlamentarischen Geschichte in PreuBen. Breslau, 1862. S. 75−76.
• [53] Cm.: Stenographische Bcrichtc iibcr die Verhandlungen dcs PreuBischcn Hausesder Abgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 33.
• [54] Stenographische Berichte iiber die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 33.
• [55] Конституционная хартия Пруссии. С. 553.
• [56] Stenographische Berichte iiber die Verhandlungcn des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 138.
• [57] Stenographische Berichte liber die Verhandlungen des PreuBischen Ilauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 142.
• [58] Ibid. S. 141.
• [59] Ibidem.
• [60] Stcnographische Bcrichte uber die Verhandlungcn des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 162.
• [61] Ibid. S. 154.
• [62] Stenographische Berichte viber die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 184.
• [63] Ibid. S. 180.
• [64] Ibid. S. 151.
• [65] Конституционная хартия Пруссии. С. 553.
• [66] Stenographische Berichte liber die Verhandlungen des PreuBischen Ilauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 167.
• [67] Ibid. S. 158.
• [68] Ibid. S. 196.
• [69] Stenographische Berichte fiber die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 151.
• [70] Ibid. S. 153.
• [71] Ibid. S. 168.
• [72] Cm.: Ibid. S. 204.
• [73] :ш Stenographische Berichte iibcr die Verhandlungen des PreuBischen Hauscs derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 184.
• [74] Stcnographischc Berichte iibcr die Verhandlungen des PreuBischen Hauses derAbgeordneten, 1866/1867. Bd. 1. S. 192.