Идея индивидуальной единицы

метафизическое значение воли

В этих метафизических системах отчетливо отражается то огромное преобладание, которое во времена их возникновения имело созерцание природы над психологическим рассмотрением. Для них внутренний мир есть отражение внешнего. Поэтому они способны признавать за последнее условие внутреннего мира лишь совокупность представлений, которая аналогична бесконечности космоса. Таким образом, вне рассмотрения остаются именно те элементы первоначального опыта, которые не принадлежат объекту и уже в силу этого требуют признания за собой более существенной важности для психологического рассмотрения, а именно воля и чувствования, из полного слияния которых слагается волевой процесс. Однако и в этом отношении Лейбниц стоит на рубеже двух веков. Охарактеризовав монады как силы и образовав для самосознательной деятельности мыслящей души понятие апперцепции, он наметил тот путь, которым должен был пойти психологический регресс (Regressus). Только то обстоятельство, что он не освободился еще от предубеждения, связанного с традиционным понятием субстанции, и тот натурализм эпохи, который преобразовался у него в изящную, но вследствие одностороннего выдвигания на первый план стороны представлений духовной жизни служащую источником заблуждений идею микрокосма не дозволили ему сделать решительных шагов. Только Кант радикально порвал со старым воззрением, изгнав свойственное предшествовавшей метафизике понятие субстанции из психологии в естествознание и выработав из лейбницевской апперцепции понятие трансцендентальной апперцепции. Если благодаря этому деятельность апперцепции характеризовалась как формальное условие, необходимое для возникновения всякого содержания познания, то самоанализ (Selbstbesinnung), направленный на отношение этой предпосылки всего познавания к фактически данным в сознании функциям, должен был привести к выводу, что апперцепция есть внутренняя волевая деятельность, а следовательно, трансцендентальная апперцепция есть чистое хотение, которое, связуя в единство все наши внутренние замечания (ihnere Wahrnehmungen), никогда не может встречаться отдельно от этих последних, а стало быть, без какого-либо содержания представлений, но тем не менее должно быть предположено в качестве последнего условия всех отдельных восприятий.

Благодаря этому вполне отграничиваются друг от друга конечные пункты развития идей психологических и космологических, совпадающие для гипотез, относящихся к субстанции. Первое поступательное движение останавливается на воле, в которой мыслящий субъект находит свою собственную реальность непосредственно в себе, потому что он никогда ее не удаляет из себя. Напротив того, представление есть данный мыслящему субъекту объект. Он непосредственно мыслится как предмет отличный от я, и впредь за ним сохраняется это значение. Здесь бессильны что-либо изменить все те поправки, которые объективное познание мира вносит в первоначальное представление. Ведь эти поправки никогда не состоят в том, чтобы самый признак объективности упразднялся общеобязательным образом, то есть иначе, чем для известных специальных случаев, по отношению к которым такое упразднение мотивируется субъективными условиями нашего познающего сознания. Но благодаря этому развитию рассудочного познания возникает, конечно, существенно новый момент, который не может не повлиять и на образование идей разума. Так как объект не может быть удержан в том виде, как он первоначально содержится в представлении, а уступает место производимой посредством понятий реконструкции, которая удаляет из него все, что принадлежит нашему субъективному ощущению, то представление-объект превращается для рассудочного познания из непосредственной действительности восприятия в нечто лишь опосредствованно действительное, то есть в нечто такое, что может мыслиться как объект лишь вследствие своего действия на нашу представляющую деятельность. Но, так как представляющая деятельность за вычетом всякого содержания представлений сводится к чистому хотению, то из этого следует, что всякое представление об объектах основывается на действии, которое испытывает хотение и которое связано со всяким хотением, так как это последнее имеет реальность, лишь будучи связано с представлениями как со своими объектами. Благодаря этому становится также понятным, что моменты пассивности и активности неразрывно связаны со всяким актом представливания и со всяким хотением. Воля пассивна, так как она воспринимает действия, и она активна, так как эта пассивность возбуждает ее к представляющей деятельности.

Как сама воля никогда не дана нам в виде чистого хотения, стало быть, как просто деятельность, но всегда лишь в виде такой представляющей деятельности, которая разложима на моменты активности и пассивности только благодаря нисхождению (Ruckgang) к чистой воле как к трансцендентальному условию всякого мышления, так нам настолько же неизвестен рассматриваемый особняком сам по себе и предмет, возбуждающий страдательную деятельность хотения. Итак, для разрешения вопроса: что такое есть предмет, если мы рассматриваем его настолько же изолированно (losgelost) от нашей воли, как мы в результате психологического регресса отделяем волю от представления-объекта, нам остается одна лишь выводимая именно из упомянутого нисхождения (Ruckgang) к чистой воле точка зрения, согласно которой то, что вызывает пассивное состояние, само должно быть активно. Но нам прямо-таки неизвестна никакая иная деятельность, кроме деятельности нашей воли. То, что мы помимо того называем деятельностью, обязано этим именем только перенесению причинности нашего хотения на объективные причинные отношения, в которых непосредственному рассмотрению дана лишь правильная преемственность представлений. Так, например, мы обозначаем толчок, сообщаемый каким-либо телом, как проявленную им деятельность: дано нам в этом случае только некоторое движение, за которым следует второе движение какого-либо другого тела; под точку зрения деятельности явление подходит лишь тогда, когда мы допускаем некоторую аналогию с деятельностью нашего собственного хотения, а это в данном случае само по себе вовсе неосновательно, но объяснимо влиянием наших внешних волевых действий на выработку понятий о движении. Таким образом, наше хотение всегда есть и остается единственной нам непосредственно данной деятельностью. Итак, чтобы нам не приходилось предполагать абсолютно воображаемых форм деятельности, которые притом все-таки должны преобразовываться в нашем мышлении в некоторое хотение, мы можем повсюду сводить наше собственное пассивное состояние только на чужое хотение, а стало быть, и то соотношение между активностью и пассивностью, которое лежит в основе всякой представляющей деятельности, сводить на взаимодействие различных воль, причем действие каждой воли само по себе есть чистое хотение, но благодаря взаимному определению воль друг другом становится действительным или представляющим хотением.

Эти допущения, поскольку здесь вообще можно ожидать эмпирического подтверждения, подтверждаются эмпирическим отношением индивидуальных воль друг к другу и к тем совокупным волям, которые из них образуются. Ведь при этом представление повсюду оказывается тем посредником (Medium), благодаря которому воли вступают во взаимодействие друг с другом, так что, в частности, лишь благодаря общности представлений может возникнуть общность хотения. В этом явственно обнаруживается, что подлиннейшее (das eigenste) бытие единичного субъекта есть хотение, и что представление обязано своим происхождением лишь соединению хотящих субъектов или же столкновениям между различными волевыми единицами, причем оно становится вместе с тем и средством, ведущим к возникновению волевых единиц более высокого порядка. Но раз само представление-объект сведено на деятельность других хотящих субъектов, онтологическая проблема очевидно требует продолжения вышеуказанного развития психологических идей в том смысле, чтобы объективный мир включался в ряд найденных при этом развитии волевых единиц. А это может совершиться лишь в том случае, если мы мыслим себе всю реальность как единую бесконечную совокупность индивидуальных волевых единиц, которым искони присуща градация взаимных отношений посредством которых каждое единичное хотение становится представляющим хотением, а из последнего затем в свою очередь проистекает объединение многих волевых единиц в волевые формы более высокого порядка, так что взаимодействие волевых единиц есть вместе с тем и принцип развития самой воли.