Речь как действие

Теория речевых актов

В 1955 г. британский философ, профессор Оксфорда Дж. Л. Остин был приглашен прочесть курс лекций в Гарвардском университете — в нем он и развил впервые новый взгляд на язык как на вид действия (текст лекций был опубликован в 1962 г. под названием «Как совершать действия при помощи слов»). «Сказать что-либо и есть сделать что-либо или, говоря что-либо, мы тем самым делаем это, и даже посредством самого говорения мы делаем что-либо»^[1] — таково было базовое допущение курса, простое с виду и революционное по сути.

Традиционно коммуникативная функция языка ассоциировалась с констатацией (от лат. constare — «твердо стоять, свидетельствовать, утверждать истину, заверять»), то есть с оформлением и передачей определенного смыслового содержания. Именно это и делают высказывания, отнесенные Остином к обширному классу констативов: они описывают некоторое положение дел в мире и могут быть оценены как истинные или ложные. Например, высказывание Сегодня хорошая погода истинно или ложно описывает происходящее за окном. Однако, наряду с констативами, Остин обнаружил в языке высказывания другого рода — особенные тем, что не просто отражают или описывают положение дел, но преобразуют его, вносят изменение в ситуацию. Например, некто говорит: «Нарекаю этот корабль „Королева Елизавета“» и разбивает о борт бутылку шампанского — отныне корабль будет бороздить моря под этим именем. Работник ЗАГСа произносит слова: «Объявляю вас мужем и женой», и с этого момента семья считается созданной. Ученый совет постановляет, что «работа N представляет собой самостоятельное и оригинальное исследование», и отныне N в глазах окружающих уже кандидат или доктор наук. Такие высказывания Остин называет перформативами или перформативными^[2].

Особенности этого класса высказываний, на первый взгляд, очевидны. Если констагив описывает факт, то перформатив осуществляет акт то или иное действие. Характеристики истиниости/ложности на акт не распространяются и не могут распространяться (можно ли истинно или ложно, например, забивать гвозди?), зато он может быть успешным или неуспешным.

Надежным формальным признаком перформативного высказывания Остин предложил считать наличие глагола особой семантики (перформативного глагола) в 1-м лице единственного числа настоящего времени, например: «я клянусь», «я приказываю», «я благодарю», «я объявляю», «я прошу прощения», «я разрешаю» и т. д. Во всех этих случаях говорящий не просто доносит информацию о том, что у него имеется намерение поклясться, приказать, поблагодарить или объявить, но в акте говорения осуществляет само это действие. Например, когда некто говорит: «Я обещаю вернуться к одиннадцати», он связывает себя определенным отношением с тем, кому адресует свои слова: в момент их произнесения и восприятия реальность для обоих неуловимо преобразуется. Слова реализуют таким образом — на микроуровне — силу и способность изменять нашу жизнь.

Обязательно ли связывать действие слов с наличием перформативного глагола? По размышлении и отчасти вступая в противоречие с собственным первоначальным посылом, Остин ответил: нет, не обязательно. Возьмем для примера такую констатацию: «Наша страна погружается в экономический кризис». Говорящий описывает некоторое положение дел — но разве только описывает? Нет, одновременно и утверждает. Специального сигнала о речевом действии («я утверждаю, что…» или «я предлагаю вам задуматься над тем, что…») нет, но его нетрудно подставить мысленно. Разумеется, характер и сила воздействия высказывания будут различны в зависимости от статуса участников, характеристик канала и ситуации общения в целом: в устах брюзгливого соседа по лестничной площадке это утверждение звучит иначе и имеет иной вес, чем в радиопослании президента гражданам страны.

В процессе своих изысканий Остин постепенно приходит к выводу, что категория речевого перформатива присуща в гой или иной степени любому высказыванию, — разумеется, если воспринимать его именно как высказывание, а не как абстрактную языковую единицу при нулевом контексте. Возникает мысль, что перформативность, коммуникативная действенность — характеристика речи как таковой.

С учетом этого открытия (начиная с седьмой лекции знаменитого курса) Остин предлагает не делить высказывания на два отдельных класса: констативы и перформативы, — а анализировать их все на трех уровнях: локуции, иллокуции и перлокуции. Локуция (locutio) предполагает действие говорения, произнесения слов, их осмысленного сочетания по законам грамматики: иллокуция (in — в) — действие, производимое в акте говорения: перлокуция (рег — через) — воздействие на адресата, осуществляемое в результате говорения: это может быть, например, убеждение, устрашение, побуждение к тому или иному поступку и ир. Возьмем для примера следующее нехитрое высказывание: «У меня самолет завтра в восемь утра». На уровне локуции оно сообщает информацию о предстоящем полете. На уровне иллокуции высказывание производит действие, характер которого зависит от контекста, — например, оно может подразумевать просьбу встретить или проводить. На уровне перлокуции оно побуждает собеседника сообразовать свое поведение с этим обстоятельством, например, запланировать поездку в аэропорт. В живой речи локуция, иллокуция и перлокуция перетекают друг в друга, образуя единство речевого акта как акта коммуникативного.

В связи с этой новой типологией Остии вводит важные дополнительные понятия: иллокутивная сила (illocutionary force) и перлокутивный эффект (perlocutionary effect). Эффектами перлокуции (целенаправленного, намеренного воздействия на адресата), можно сказать, от века интересовалась риторика (оратор призывает к войне — и мужчины вооружаются; судья приходит к заключению о виновности — и подсудимый подвергается наказанию). Новое у Остина и, кажется, наиболее интересное для него самого — иллокутивная сила, то есть энергия, потенция, которой располагает высказывание, или его способность быть действием. Закономерно встают вопросы: от чего эта сила зависит, за счет чего реализуется? «За счет опоры на конвенцию» , — отвечает Остин. И так же верно обратное: незнание конвенции или ее нарушение (отсутствие ее как опоры) оказывается причиной коммуникативного неуспеха.

• [1] Остин Дж. Л. Избранное. М., 1999. С. 84
• [2] Глагол to perform, использованный Остином как основа для нового термина, пришел в английский язык в XIV' в. из старофранцузского (per + foumir) и латыни. В широком смысле он означает «исполнять, осуществлять, вводить в действие». С начала XVII в. слово использовалось также и в узком значении «исполнять» (применительно к театральным и музыкальным представлениям).