Введение. 
Психология личности. 
История, методологические проблемы

Известно, что тема личности является для современной психологии весьма актуальной. Об этом свидетельствует огромная научная литература, да и педагогическая литература, посвященная концепциям и теориям личности, насчитывает несколько сотен наименований. «Темп развития психологии личности, — пишет А. Асмолов, — станет более ощутимым, если привести следующие факты, затрагивающие только одну из проблем психологии личности — проблему „Я“. Если в 1969 г. этой проблеме было посвящено около четырехсот публикаций, то в 1980 г. их количество перевалило за тысячу» [7, с. 26]. К интересной книге А. Асмолова «Психология личности» я обращусь еще не раз.

Подобный интерес к психологическому изучению личности, конечно, не случаен. Через идею личности манифестируют себя и современный человек, и культура, и творчество. Все это происходит на фоне обострения внимания ко всему циклу гуманитарных тем, в центре которого, безусловно, лежат проблемы культуры и личности.

Обращаясь к изучению личности, психологи надеются понять человека, с одной стороны, как целое, соединить, «конфигурировать» различные представления его, полученные в разных психологических теориях, с другой — как уникальное и индивидуальное субъектное образование. «Являясь объектом изучения, — пишут Л. Хьелл и Д. Зиглер, — личность, кроме того, представляет собой абстрактное понятие, которое объединяет многие аспекты, характеризующие человека: эмоции, мотивацию, мысли, переживания, восприятие и действия» [113, с. 22]. «С другой стороны, психология личности традиционно отделилась от остальных психологических дисциплин благодаря тому, что здесь делается акцент на индивидуальные различия между людьми. Хотя персонологи признают, что в способах поведения людей есть сходство, они прежде всего стремятся объяснить, как и почему люди отличаются друг от друга» [113, с. 22]. Забегая вперед, замечу, что это у психологов получается значительно хуже, чем демонстрация сходства людей между собой.

А вот позиция А. Асмолова. С одной стороны, он утверждает, что психология личности призвана получить «целостную систему знаний» о человеке. «Историко-эволюционный подход в психологии личности позволяет выделить универсальные закономерности развития человека в биогенезе, социогенезе и персоногенезе и, тем самым, открывает возможность междисциплинарного и внутридисциплинарного синтеза представлений о психологии личности» [7, с. 16]. С другой — А. Асмолов подчеркивает, что «человек, будучи «мерой всех вещей», сам не имеет меры (тогда вряд ли можно говорить о выделении «универсальных закономерностей развития человека«? — В. Р.), так как в принципе не сводим к какому-либо из измерений, проявляющихся в эволюции природы, истории общества и развития его индивидуальной жизни» [7, с. 6].

Психология личности не может не реагировать на множественность психологического объяснения человека. Еще в 1927 г. в статье «Исторический смысл психологического кризиса» Л. С. Выготский считал такую множественность в соединении с абсолютизацией каждой психологической школой своего подхода свидетельством кризиса в психологии. Анализируя идеи психоанализа, рефлексологии, гештальтпсихологии и персонализма, Выготский пишет, что эти школы «оперируют не только разными понятиями, но и разными фактами. Так, несомненно, реальные общеизвестные факты, как эдипов комплекс психоаналитиков, просто не существуют для других психологов, для многих это самая дикая фантазия… Для Павлова утверждение, что собака вспомнила пищу при звонке, есть тоже не больше, чем фантазия. Также для интроспекциониста не существует факта мышечных движений в акте мышления, как-то утверждает бихевиарист. Каждая из этих четырех идей на своем месте чрезвычайно содержательна, полна значения, смысла, полноценна и плодотворна. Но возведенные в ранг мировых законов, они стоят друг друга, они абсолютно равны между собой как круглые и пустые нули; личность Штерна, по Бехтереву, есть комплекс рефлексов, по Вертгеймеру — гештальт, по Фрейду — сексуальность…» [37, с. 299—300, 308].

Известно, что кризис в психологии Л. С. Выготский предлагал преодолевать на основе естественнонаучного подхода. Для этого по образцу естественной науки нужно было построить «общую психологию», ориентированную на практику инженерного типа — «психотехнику», причем, существующие психологические школы, по замыслу Выготского, должны быть сняты и перестроены, войдя в общую психологию. «Единство отдельных психологических предметов и дисциплин в общей психологии, — пишет Выготский, — достигается путем подчинения, господства, путем отказа отдельных дисциплин от суверенитета в пользу общей науки. Внутри нового целого образуется не сосуществование отдельных дисциплин, но их иерархическая система, имеющая главный и вторичный центры, как Солнечная система. Итак, это единство определяет роль, смысл, значение каждой отдельной области, т. е. определяет не только содержание, но и способ объяснения, главнейшее обобщение, которое в развитии науки станет со временем объяснительным принципом» [37, с. 300].

Если бы замысел построения общей психологии был не только реализован (а такой реализацией можно считать «теорию деятельности».

A. H. Леонтьева и его последователей), но и принят психологическим сообществом, то число психологических школ и научных объяснений человека резко бы сократилось (до одной школы «общей психологии»). Но история показывает, что этот замысел многими психологами не был понят и принят, а число психологических школ и психологических научных объяснений человека не только не уменьшилось, но возросло на порядок. Поэтому современные психологи или принимают множественность психологических школ и объяснений как естественное положение дел или же, признавая этот факт, все же рассчитывают в отдаленной перспективе реализовать замысел Л. С. Выготского. А как иначе можно расценить установку А. Асмолова получить в рамках «историко-эволюционного подхода» «универсальные закономерности развития человека в биогенезе, социогенезе и персоногенезе»? Впрочем, эту установку отчасти можно понять, анализируя программу построения теории деятельности.

С одной стороны, представление о деятельности создавалось, чтобы реализовать марксистскую установку на изменение и преобразование мира и человека. Еще в 1922 году Рубинштейн писал: «Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаруживается и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определить, что он есть: направлением его деятельности можно определять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики» [94, с. 106]. С другой стороны, понятие деятельности вводилось, чтобы психологически обосновать марксистское мировоззрение. «Мы полагаем, — пишет В. Давыдов, — что именно понятие деятельности может быть той исходной абстракцией, конкретизация которой позволит создать общую теорию развития общественного бытия людей и различные частные теории его отдельных сфер. На этом пути стоят большие препятствия, одно из которых как раз и связано с трудностями дальнейшей разработки философско-логического понимания деятельности» [42, с. 14].

Здесь В. Давыдов идет всего лишь вслед за А. Н. Леонтьевым, который, полемизируя с психологами, предлагавшими ограничиться «психологией ради психологии», пишет, что основная проблема марксистской психологии в этом случае оказывается отодвинутой на второй план. «Общий тезис об историзме, — разъясняет Леонтьев, — об общественной сущности человека и его сознания сохранялся, — но лишь декларативно и преимущественно по отношению к таким проблемам психологии, как проблема социальных черт личности, высших чувств, моральной воли и т. п. Действительная же задача, конечно, состоит, наоборот, в том, чтобы распространить единый подход на все проблемы психологии человека и таким образом включить их в систему единой науки» [63, с. 354, 355].

Реализуя эти установки, советские психологи ориентировались одновременно и на задачу формирования (создания) нового социалистического человека. В уже цитированной работе 1927 года Л. С. Выготский писал: «В этом смысле прав Павлов, называя нашу науку последней наукой о самом человеке. Она действительно будет последней в исторический период человечества наукой или в предыстории человечества. Новое общество создает нового человека. Когда говорят о переплавке человека, как о несомненной черте нового человечества, и об искусственном создании нового биологического типа, то это будет единственный и первый вид в биологии, который создаст сам себя… В будущем обществе психология действительно будет наукой о новом человеке. Без этого перспектива марксизма и истории науки была бы неполной» [37, с. 436].

Известно, что основными инструментами формирования нового человека выступали идеология и социалистическое воспитание в школе. В теоретическом отношении подобная практика подпиралась именно с помощью деятельностной психологии и педагогики. Нетрудно сообразить, что педагогическую практику, основанную на таких представлениях, удобнее всего было понять и истолковать в рамках «концепции формирования». Другое необходимое представление — принцип «ведущей деятельности» («социальной ситуации развития»). Он позволял направлять развитие ребенка в нужном для социалистического общества направлении. Наконец, именно в рамках представлений о деятельности формировались представления о психическом развитии. По сути, деятельностью считалось именно то, что развивалось под воздействием целенаправленных формирующих усилий школы, более широко — социалистической идеологии. Социальная ситуация развития и педагогические воздействия рассматривались как факторы (причины), обуславливающие развитие психики, причем собственно психические структуры понимались как формирующиеся в процессе интериоризации. Эти структуры тоже назывались деятельностью, хотя естественно, что психологи пытались интерпретировать психическую деятельность иначе, чем ту деятельность, которая усваивалась в обучении.

Я, конечно, уверен, что А. Асмолов не является социальным инженером в духе Выготского, и анализ его работ показывает, что он работает на личность, а также на культуру либерально-демократического типа. Но тогда, мне кажется, он должен критически взглянуть на теорию деятельности и деятельностный подход. Тем более, что в отношении к теориям личности А. Асмолов вроде бы исходит как раз из признания необходимости множественности психологических объяснений человека.

«Выделение многомерности как исходной характеристики личности в неклассическом историко-эволюционном подходе, — пишет Асмолов, — позволяет охактеризовать историю развития представлений о личности как историю различных измерений личности в действительности, а не историю заблуждений и ошибок (кстати, как это считал Л. С. Выготский. — В. Р.)… Многомерность личности обусловила то, что историей развития мышления о человеке стала история драматической борьбы разных полярных ориентаций (в том числе традиционной оппозиции материалистической и идеалистической), в ходе которой разные мыслители, как правило, выделяли какуюнибудь одну из реальных граней человеческого бытия, а другие стороны жизни личности либо оказывались на периферии познания, либо не замечались и отрицались» [7, с. 6, 8].

Л. Хьелл и Д. Зиглер пытаются объяснить существование множества теорий личности, по-разному объясняющих одно и то же поведение человека, тем, что психологическая теория — это не строгая модель, а скорее «умозрение» и «интерпретация» наблюдаемого поведения. «Теория — это система взаимосвязанных идей, построений и принципов, имеющая своей целью объяснение определенных наблюдений над реальностью. Теория по своей сути всегда умозрительна и поэтому, строго говоря, не может быть „правильной“ или „неправильной“.. Теория личности является объяснительной в том смысле, что она представляет поведение как определенным образом организованное, благодаря чему оно становится понятным. Другими словами, теория обеспечивает смысловой каркас или схему, позволяющую упрощать и интерпретировать все, что нам известно о соответствующем классе событий. Например, без помощи теории (очевидно, психоанализа 3. Фрейда. — В. Р.) было бы трудно объяснить, почему пятилетний Рэймонд испытывает такую сильную романтическую привязанность к матери, в то время как отец вызывает у него чрезмерное чувство негодования» [113, с. 26].

Кажется все ясно. Психологическая теория личности — это умозрение (а в каждой школе оно свое) и интерпретация с целью понимания, которое тоже может быть разным. Однако Л. Хьелл и Д. Зиглер настаивают, что психологическая теория личности должна не только объяснять, но и предсказывать поведение последней. «Теория должна не только объяснять прошлые и настоящие события, но также и предсказывать будущие… Теории личности выполняют разные функции в психологии. Они дают нам возможность объяснить, что собой представляют люди (выявить относительно постоянные личностные характеристики и способ их взаимодействия), понять, каким образом эти характеристики развиваются во времени (так и возникает образ естественного природного процесса, а ведь личность это что-то другое? — В. Р.) и почему люди ведут себя определенным образом. Теории также позволяют нам прогнозировать появление новых взаимосвязей, не изучавшихся ранее» [113, с. 26, 27].

Но как, спрашивается, можно предсказать поведение личности, исходя из разных психологических теорий? Ведь в каждой из них это будет разное поведение. Только в естественной науке, где разные теории дополнительны друг другу, полученные в этих теориях предсказания не будут исключать друг друга (например, корпускулярная и волновая теории света хотя и разные, но, тем не менее, позволяют в ходе расчетов получать близкие результаты). В гуманитарной же науке в каждой теории мы будем иметь разные предсказания. Или Л. Хьелл и Д. Зиглер имеют в виду последний случай, но тогда они неудачно используют термин «предсказание», или они считают психологическую науку о личности естественной наукой?