Философские идеи Г. В. Лейбница

Готфрид Вильгельм Лейбниц — выдающийся мыслитель, ученый и организатор науки; универсальный ум, стремившийся разрешить и объединить все противоречия: внутри философии, религии, между философией и религией, в сфере политики. Всю свою жизнь он боролся за политическое равновесие: в Европе — против имперских устремлений Людовика XIV, в мире — против Турции, стремившейся навязать свою волю Европе. Идея целого, идея всеобнимающей мировой гармонии — вот черта, свойство его универсального ума. Подобно своим предшественникам, Декарту и Спинозе, Лейбниц был рационалистом; он считал, что реальные связи мира по структуре тождественны логическим связям, а причины — умопостигаемым основаниям. Вместе с тем Лейбниц был основоположником немецкого Просвещения, соединившего, по характеристике К. Фишера, в отличие от англо-французского Просвещения, естественный свет разума с естественной моралью. Его духовный сын Г. Э. Лессинг (1729—1781), подобно Лейбницу, стремился охватить, объединить одной универсальной идеей различные, многообразные тенденции и традиции в духовной культуре. В сущности, философия Лейбница — это завершение философии Нового времени; мост «от чистого натурализма Спинозы» к «чистому морализму Канта» (К. Фишер).

Родился Лейбниц 21 июня 1646 г. в Лейпциге в семье университетского профессора морали. С детских лет он увлекался историей древнего мира. Впоследствии Лейбниц, писал, что мысли великих греков и римлян Цицерона и Сенеки, Плиния, Геродота, Ксенофонта, Платона и других воодушевляли его именно потому, что выражали всю человеческую жизнь в одной картине, а также потому, что они имели гибкие и ясные формы, соответствующие самому предмету. С тех пор, подчеркивает Лейбниц, в нем прочно утвердились два принципа: всегда искать в словах и образе выражения мыслей ясности, а в вещах — пользы.

В школьные годы он изучает греческий и латинский языки, серьезно относится и к изучению логики. Позднее в автобиографических записках Лейбниц писал: «Я стою на том, что плохая голова, обладая вспомогательными (логическими. — Б. Б.) преимуществами и упражняя их, может перещеголять самую лучшую, подобно тому, как ребенок может провести по линейке линию лучше, чем величайший мастер от руки». Логика, подчеркивал он, дает порядок и связь мыслей, недаром уже Платон назвал искусство логического деления прометеевым огнем науки.

В 1661 г. в возрасте 15 лет Лейбниц поступает в Лейпцигский университет, где изучает юридические науки и философию. Сопоставляя взгляды схоластов и философов Нового времени, он констатирует, что первые объясняют вещи с помощью понятий цели, субстанциальных форм, конечных причин, вторые — посредством понятий механической причинности. Лейбниц отдает предпочтение аристотелевской традиции. Во всяком случае он полагает, что «новые философы» недооценили Аристотеля, Фому Аквинского и других философов-схоластов: «Все, что Аристотель говорил относительно материи, формы, природы, места, бесконечности, времени, движения, по большей части является точным и доказанным. Кто не признает, например, понятия субстанциональной формы, но причине которой субстанция одного тела отличается от субстанции другого? Кроме того, нет ничего более истинного, чем понятие первоматерии»^[1]. Сокровищницу важнейших и абсолютно доступных доказательству истин можно найти и в учении Фомы Аквинского, считает Лейбниц.

После завершения учебы в университете Лейбниц дважды пытается защитить докторскую диссертацию, и дважды ему отказывают в этом по причине молодости диссертанта. В результате Лейбниц покидает Лейпцигский университет и в начале 1667 г. в возрасте 20 лет блестяще защищает диссертацию «О запутанных судебных случаях» в Альтдорфском университете и становится доктором права. Вскоре он переезжает в Нюрнберг, где вступает в общество розенкрейцеров^[2], в котором состояли некоторые его близкие друзья. К этому его побуждает любопытство, ему хочется узнать тайны этого мистического союза. В результате он становится секретарем общества, хранителем его тайн.

Из Нюрнберга Лейбниц переезжает в Майнц. Здесь он пишет статью «Свидетельство Природы против атеистов». Ее цель — опровергнуть атеизм при помощи натурализма, на который атеисты опираются. Лейбниц вторит изречению Ф. Бэкона о том, что одна капля из кубка философии отвращает от Бога, если же осушить весь кубок до дна, то снова вернешься к Богу. У современников, утверждает Лейбниц, укоренился взгляд, что познание природы якобы ослабляет веру, что основоположения религии следует искать не в познании вещей, а лишь в общественном договоре и историческом предании (так, в частности, полагал Т. Гоббс). Лейбниц считает, что, вопреки Демокриту и Эпикуру, Гассенди, Бэкону, Гоббсу и другим философам, факты и явления вещественного мира в их определенных величинах, формах и движениях отнюдь не вытекают из «голых» свойств природы тел и требуют для своего объяснения невещественной причины; причины, которая образует, движет, приводит в порядок силы; которой присущи единство, разумность, мудрость и могущество, т. е. именно качества Бога.

Из Майнца Лейбниц на некоторое время уезжает в Париж, где в 1675 г. создает дифференциальное и интегральное исчисление. Он сделал это двумя годами позднее Ньютона, но на основе другого метода, а именно «с помощью разностей между числами» (в то время как Ньютон — при помощи приращения линий), приняв во внимание, что «при бесконечно возрастающих величинах эти разности становятся совершенно ничтожными по сравнению с разноствующими величинами, продолжая в то же время существовать в рядах чисел». Главные результаты своего открытия Лейбниц обнародовал в 1684 г., опережая Ньютона. Впоследствии на эту тему возник многолетний спор о приоритете открытия дифференциального исчисления.

Возвращаясь из Франции, Лейбниц посетил Англию, а затем и Нидерланды, где он познакомился с Б. Спинозой и несколько раз беседовал с ним. Большое впечатление произвели здесь на Лейбница и материалы исследований А. Левенгука^[3], открывшего мир микроскопических живых существ. В 1676 г. Лейбниц, вынужденный искать постоянного источника дохода, поступает на службу к ганноверским герцогам, которая продлилась около сорока лет вплоть до его смерти 14 декабря 1716 г. Круг обязанностей Лейбница был весьма широк — от подготовки исторических материалов и поисков общей основы для объединения различных христианских вероисповеданий до изобретения насосов для откачки воды из рудников. Однако, как это часто бывает, ганноверский двор оказался неблагодарным, и Лейбниц умер в бедности. Как писал один из современников: «Этот человек составил славу Германии, а его похоронили как разбойника». Только Парижская академия наук торжественно почтила память Лейбница.

Последние пятнадцать лет жизни Лейбница оказались на редкость плодотворными в философском отношении. В это время были написаны его главные философские произведения — «Новые опыты о человеческом разуме» (1705), «Монадология» (1714), «Теодицея», имеющая подзаголовок «Рассуждения о благости божией, свободе человеческой и начале зла». «Теодицея» вышла в свет в 1710 г. и была единственной из крупных работ Лейбница, опубликованных при его жизни. Кроме того, Лейбниц оставил огромное эпистолярное наследие: свыше 15 тысяч писем к тысяче адресатов на французском, немецком и латинском языках.

* * *.

Лейбниц отвергает и дуализм Декарта, и положение Спинозы о единой субстанции. Он считает, что существует сила как метафизический принцип, определяющий сущность явлений мира. Сила мыслима только как субстанция, и субстанция может мыслиться только как сила. Причем нет единой субстанции: если бы существовала одна субстанция, то она была бы единственной силой; все вещи в таком случае были бы бессильны и бездейственны. Но вещи многообразны и активны, следовательно, им присущи силы. Более того, они сами силы и, следовательно, субстанции — простые сущности, единицы, или монады (от греч. monas, род. п. monados — единица, единое); формальные атомы или субстанциональные формы, утверждает Лейбниц, подчеркивая сходство своего понятия «субстанция» с соответствующим понятием Аристотеля. Да, отмечает Лейбниц в «Новой системе природы», первоначально я «обратился к пустому пространству и атомам — вещам, наиболее пригодным для удовлетворения воображения». Однако затем, продолжает он, «я убедился, что невозможно найти принцип истинного единства в одной только материи, иначе говоря, в том, что является исключительно пассивным, ибо она представляет собой всего лишь бесконечное сцепление частей. Но все же множество может обрести реальность только из действительных единиц… дабы найти эти реальные единицы, я был принужден прибегнуть к атому формальному, ибо чтолибо материальное не может быть в одно и то же время и материальным, и совершенно неделимым, иными словами, обладать истинным единством. Таким образом, пришлось снова обратиться к субстанциональным формам… Я нашел, что природа этих форм состоит в силе; а отсюда вытекает нечто аналогичное сознанию и стремлению, и, следовательно, их нужно понимать наподобие того, как мы представляем себе душу. Но как к душе нельзя прибегать для объяснения частностей в устройстве тел животных, точно так же, я думал, нельзя прибегать к этим формам для объяснения частных проблем природы, хотя они и необходимы для установления общих истинных принципов. Аристотель называет их первыми энтелехиями. Я, может быть, более понятно, называю их первичными силами (forces primitives), которые содержат в себе не только акт или осуществление возможного, но и первичную деятельность».

Возможность представляет собой материю, деятельность — форму, разъясняет далее Лейбниц свое понимание силы. Принцип материи проявляет себя как тело, принцип формы — как душа. Телу присуща только механическая деятельность, душе — живая. Механическая деятельность объясняется при посредстве понятия действующих причин, живая — при посредстве конечных (телеологических) причин.

Идее цели, конечной, телеологической (от греч. telos, род. п. telcos — цель и logos — слово, учение) причины Лейбниц придает большое значение. Он критикует Анаксагора, философов Нового времени (в частности Декарта), которые, по его мнению, недооценивали принцип целеполагания при объяснении жизни, чрезмерно апеллировали в трактовке жизненных явлений к механическим причинам. Лейбниц ссылается на Сократа, который в платоновском диалоге «Федон», полемизируя с Анаксагором и другими материалистически настроенными мыслителями, говорит следующее. «Это похоже на то, как если бы кто-нибудь вздумал сказать про меня: Сократ сидит в тюрьме и ждет чаши с ядом, он не убежит к беотийцам или другим народам, где мог бы спастись! Почему? Потому что у него такие кости, мускулы и сухожилия, которые могут так гнуться, как нужно для того, чтобы сидеть. Клянусь богами! Эти кости и мускулы не были бы здесь, если бы моя душа не решила, что гораздо достойнее Сократа перенести то, что повелевают законы его отечества». Таким образом, для понимания законов жизни живого существа недостаточно материальных причин, необходимо прибегнуть к конечным причинам, не зависящим от принципа необходимости, а зависящим прежде всего от принципа соответствия, т. е. мудрого выбора, подчеркивает Лейбниц в «Началах природы и благодати».

Бог — это единая простая монада; все монады возникают из беспрерывных излучений Бога. Тела суть агрегаты монад. По Лейбницу, монада как духовная сущность, энтелехия, душа характеризует тело, но в отличие от тела она целостна и неделима. Бог, будучи самой совершенной монадой, необходимо существует, иначе он не был бы совершенным существом. Как очевидно, Лейбниц прибегает к онтологическому доказательству бытия Бога: Бог «не может не существовать», ибо ничто не может препятствовать возможности того, что не влечет за собой каких-либо ограничений, отрицаний, а значит, и противоречий; «одного этого достаточно, чтобы a priori признать существование Бога». Бог — единственно необходимое бытие, могущее быть, т. е. единственное существо, в котором совмещаются сущность (г.е. все мыслимое без противоречий, все возможное) и существование (реализация возможных сущностей).

Лейбниц доказывает, что своим учением о монадах он преодолевает спор реалистов и номиналистов, ибо, по его мнению, монада — это не просто индивидуальность, но вместе с тем и духовная сущность. Монады, поскольку они сотворены Богом, вечны; уничтожить их может только Бог. Если Декарт утверждал, что в природе всегда сохраняется одно и то же количество движения, то Лейбниц считает, что в природе всегда сохраняется одно и то же количество движущейся силы. В монадах заключена вся действительность, весь мир, кроме них в природе нет ничего: нет пустого пространства, пустот времени, нет бесформенной материи. «Пространство представляет собой порядок размещения тел, посредством чего они, сосуществуя, обретают определенное местоположение относительно друг друга; таким же образом и время — аналогичный порядок, относящийся к последовательности тел. Но если бы не было живых созданий, пространство и время остались бы только в идеях Бога», — отмечает Лейбниц. По его мнению, «каждую часть материи можно рассматривать как сад, полный растений, как пруд, полный рыб. Но каждая ветка растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад, опять такой же пруд. И если земля и воздух между растениями сада или вода между рыбами пруда сами не растения и не рыбы, то все же эти промежуточные области полны той же жизнью… Таким образом, во вселенной нет ничего невозделанного, бесплодного, мертвого, никакого хаоса, никакой путаницы…» Вместе с тем монады замкнуты, непроницаемы, отличны друг от друга, существуют независимо друг от друга: «два листа, два яйца, два тела, две души никогда не бывают совершенно сходными…» В монадах, как образно выражается Лейбниц, нет окошек, через которые они могли бы что-нибудь воспринимать в себя извне, через которые кто-нибудь извне мог бы заглянуть в них. И в то же время каждая монада с точностью выражает сущность всех остальных монад в силу существующих между ними связей, в силу предустановленной Богом гармонии. «Всякая субстанция — как целый мир, как живое зеркало Бога или же всей Вселенной— отражает ее (вселенную) по-своему, особо, так же, как один и тот же город представляется по-разному в зависимости от местонахождения наблюдающего», — пишет Лейбниц в «Рассуждениях о метафизике».

В любом случае хаос и путаница во Вселенной только кажущиеся, снова и снова подчеркивает Лейбниц. «Ведь если смотреть издалека на пруд, то видно только неясное движение на воде плавающих в нем рыб, но не сами рыбы. На самом деле всякое живое тело обладает доминирующей энтелехией, образующей душу животных… однако члены живого тела полны других живых существ, растений, животных, каждое из которых, в свою очередь, обладает собственной доминирующей энтелехией, или жизненным началом». В целом, «в самом ничтожнейшем, незаметнейшем существе взор, подобный Божественному, мог бы прочесть весь последовательный порядок вещей во Вселенной», отмечает философ.

Механизм предустановленной гармонии, согласованность между душой и телом Лейбниц поясняет на примере синхронного движения двух маятников часов различной конструкции. Когда маятники движутся синхронно, когда часы показывают одинаковое время? В трех случаях: 1) когда они согласованы таким образом, чтобы непременно качаться синхронно; 2) когда какой-нибудь человек регулирует их движения, делая их синхронными; 3) когда построены новые часы, идущие строго параллельно. Последний способ, по Лейбницу, наилучший. Точно так же, по мнению философа, и согласованность между душой и телом можно обеспечить, во-первых, путем влияния одного из них на другое (этот способ представляется необъяснимым); во-вторых, посредством помощи Бога, если он позаботится, в соответствии с положениями окказионализма регулировать их движения (это было бы непрекращающееся чудо, несовместимое с Божественной мудростью и порядком вещей); в-третьих, посредством точного саморегулирования каждой из двух сущностей, чтобы они могли действовать согласованно в силу собственной природы. Этот последний способ — «самый прекрасный и более достойный Бога, и я назвал его „системой предустановленной гармонии“», пишет Лейбниц.

Французский философ, ранний представитель Просвещения Пьер Бейль (1647—1706) в своем «Историческом и критическом словаре» (т. 1—2, 1695—1697) возразил Лейбницу: предположим, что какая-то собака поедает пищу, испытывая при этом удовольствие, вдруг кто-то ударил ее палкой; удовольствие сменяется чувством боли. Как это объяснить, не прибегая к «окказиональным причинам»? Лейбниц разъясняет: в жизни собаки все эти случаи предусмотрены, предустановлены. Собака испытывает чувство боли, но эго отнюдь не вызвано ударом палки; удар и боль лишь совпадают; именно это совпадение предустановлено.

В сфере познания Лейбниц различает истины факта и истины разума. Истины факта — это эмпирические, случайные истины; они не всеобщи и не необходимы. Чтобы они существовали, они должны иметь достаточное основание. Истины разума — это истины, которые основываются на принципе тождества, законах непротиворечия и исключенного третьего. Эти истины находятся в разуме Бога: именно Бог дает достаточное основание всему; он — последняя причина вещей.

Монады тем совершеннее, чем отчетливее их представление. Представление вообще — метафизический принцип; Лейбниц называет его перцепцией. Сознательное же представление, представление человека он называет апперцепцией. Как формируется сознательное представление? В нашем уме, утверждает Лейбниц, нет ничего, что уже не дремало бы в виде представления в темной душе. Ничто не совершается сразу. Природа не делает скачков. Существует закон сплошности, он является причиной того, что путь от малого к большому, и наоборот, идет через промежуточную сферу, не минуя ни одной ступени, ни одной частицы; что движение никогда не возникает непосредственно из покоя и не переходит непосредственно в покой, это совершается только при посредстве замедления движения. В конечном счете наши заметные представления развиваются постепенно из таких представлений, которые слишком малы, для того чтобы быть замеченными, подчеркивает Лейбниц. В этой связи он в «Новом опыте о человеческом разуме» весьма остро критикует Дж. Локка, уподоблявшего сознание человека чистой доске. Не принимает он и теорию врожденных идей Р. Декарта. Лейбниц критически оценивает вывод Локка о том, что «нет ничего в разуме, чего бы раньше не было в чувстве», и видоизменяет его: «Нет ничего в разуме, чего бы раньше не было в чувстве, кроме самого разума». По Лейбницу, интеллект и его деятельность априорно предшествуют опыту. Понятия, такие, например, как «бытие», «единство», «тождество», «причина», «восприятие» и т. п., хотя и находятся в разуме, присущи ему только как наклонности, естественные природные потенции. Лейбниц так разъясняет свою позицию: «Как можно отрицать то, что в нашем духе имеется много врожденного… Я воспользуюсь наглядным примером: возьмем глыбу мрамора с прожилками… Итак, если бы душа имела сходство с чистой доской, то истины, находящиеся в нас, уподобились бы фигуре Геркулеса, которую надо высечь из глыбы мрамора, когда она абсолютно безразлична к тому, какую из нее высекут статую. Однако, если бы на мраморе имелись прожилки, повторяющие очертания скорее фигуры Геркулеса, чем кого-то другого, мрамор можно было бы считать предрасположенным, а статую — в каком-то смысле врожденной, несмотря на то что пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы обнаружить прожилки, а затем тщательно отколоть и убрать все мешающее. Именно в таком смысле идеи врожденны нам подобно наклонностям, предрасположениям, привычкам или естественным потенциям, а не подобно действиям». В любом случае, подчеркивает Лейбниц, «мы не сможем усвоить какую бы то ни было вещь, если у нас в разуме уже не возникали идеи о ней, как нельзя составить себе мнение о предмете, которого не видел; это очень хорошо выразил Платон в понятии „припоминание“; главное, чтобы его правильно поняли, очистили от заблуждений вроде „предшествования“ и не вообразили, что прежде душа уже должна была знать и отчетливо мыслить о том, что думает в настоящее время».

Важными законами познания Лейбниц считает закон тождества и закон причинности. По Лейбницу, как известно, активная и пассивная сила (форма и материя) являются атрибутами субстанции. Вследствие активной силы всякая сущность есть вечная, сама себе равная индивидуальность; вследствие пассивной силы она есть ограниченная вещь среди других. В том, что нечто согласуется с самим собою, состоит его идеальное, возможное существование; в том, что оно согласуется с другими вещами, т. е. с фактами природы, состоит его реальное существование. Обо всех возможных вещах должно сказать, что они согласуются сами собою: предикат и закон тождества. Обо всех действительных вещах должно сказать, что они согласуются с условиями природы и должны быть объясняемы ими: предикат и закон причинности (достаточного основания). Поэтому, подчеркивает Лейбниц, оба эти закона суть аксиомы всех наших познаний.

Большое значение в познании философ придает воле. Согласно Лейбницу, воля — это сознательная устремленность к знанию, однако свобода воли — химера. Мы только воображаем, пишет Лейбниц в «Теодицее», что наши склонности зависят от нашего благоусмотрения; данная ситуация схожа с той, «как если бы магнитная стрелка воображала, что она направляется к северу по собственному желанию…» Воля всегда детерминирована, разумеется, в первую очередь и главным образом не внешними причинами, а своей собственной индивидуальностью, психологически. Принципы воли зиждутся на сознании инстинктов. Моральная воля — это родовой инстинкт: всем людям присущи задатки гуманности, и они являются последним основанием всякого позитивного, гражданского и религиозного законодательства. В сущности, по Лейбницу, и у животных имеется аналог моральных инстинктов, поскольку они любят своих детенышей. Что же касается человека, то он тем совершеннее, чем более сознательно благодаря разуму детерминирован к добру; в этой ситуации и в это время он и тем более свободен. Быть побуждаемым к добру разумом — высшая степень свободы, подчеркивает Лейбниц.

Примечательно, что применительно к практической сфере, к сфере отношений между людьми в обществе Лейбниц отнюдь не настаивает на поиске исключительно конечных причин и целей, а стремится найти конкретные объяснения и решения. В конце концов, утверждает он, мастера хвалят не только за то, какую конечную цель он поставил, но и за то, какие средства он применил, какими путями шел к цели. Во всяком случае в политике либо правовой сфере нет нужды «биться» за примирение свободы воли и божественного провидения; здесь в большей мере нужны решения непосредственно практического характера; решения, базирующиеся на естественном свете разума и поддерживаемых им морали и религии. Если этого не происходит, то вспыхивает революция, которая тем не менее все равно сделает людей и мир лучшими, ибо все, что ни случается в мире, в общем приводит всегда к лучшему, и это вытекает из высочайшего совершенства Бога. Из высочайшего совершенства Бога следует, что при творении универсума он избрал план наилучший, соединяющий в себе величайшее многообразие вместе с величайшим порядком. Наиболее экономичным образом распорядился он местом, пространством, временем, при помощи наипростейших средств он произвел наибольшие действия: наибольшее могущество, наибольшее знание, наибольшее счастье и наибольшую благость в творениях, какие только доступны универсуму. Ибо, так как все возможности в разумении Бога по мере своих совершенств стремятся к осуществлению, результатом всех этих стремлений должен быть наиболее совершенный и действительный мир, какой только возможен.

Бог, будучи высшей монадой, чистой активностью, обустроил мир таким образом, чтобы и люди (духи) не только могли жить всегда, но и сохранили свои моральные качества, чтобы град Бога не потерял ни одного человека. Но почему в этом совершенном мире существует зло, люди все-таки творят зло, впадают в грех? Лейбниц полагает, что Бог конечно же от начала времен знает, что из этого человека выйдет, например некий Иуда, но допускает его существование, ибо это существование — момент, звено существования совершеннейшего из всех возможных миров. По Лейбницу, зло помогает сильнее любить добро, оно способствует усовершенствованию того, кто терпит зло: «так посеянное в почву зерно подвергается чему-то вроде разложения для того, чтобы прорасти». Мы — странники на этой земле, нам надо принять удивительное попечение и выбор Творца, не стремясь понять и объяснить его. Бог самый справедливый и самый добрый, он просит только одного — доброй воли; он просит лишь, чтобы его любили, и этого достаточно, чтобы нам, людям, почувствовать себя совершенно счастливыми.

Любовь к Богу, благочестие повелевают: поступай справедливо со всяким, желай каждому блага и счастья, как самому себе, живи добродетельно, подчеркивает Лейбниц. И всю свою жизнь он жил добродетельно, подчинив ее общему благу всего человечества. «Я не принадлежу к числу тех, которые питают страсть к своему отечеству или к какой-либо другой нации, мои помыслы направлены на благо всего человеческого рода; ибо я считаю отечеством небо и его согражданами всех благомыслящих людей, и мне приятнее сделать много добра у русских, чем мало у немцев или других европейцев, хотя бы я пользовался у них величайшим почетом, богатством и славой, но не мог бы при этом принести много пользы другим, ибо я стремлюсь к общему благу», — писал Лейбниц в 1712 г. Петру I, с которым философ познакомился в 1697 г. и впоследствии консультировал его по самым разным вопросам.

Лейбниц был основателем и президентом Немецкой академии наук, содействовал организации академий наук в других странах. Чтобы обеспечить универсальное научное общение, он стремился изобрести письменность, непосредственно выражающую мысли. Для этого, полагал он, нужно изобрести характерные значки, комбинируя которые, можно будет выражать составные научные понятия, суждения и заключения подобно арифметическим и алгебраическим знакам, обозначающим величины и их отношения. И если, как уже отмечалось, ганноверский двор поступил по отношению к Лейбницу неблагородно и неблагодарно, то великие немецкие мыслители высоко оценили Лейбница и его философию. Представитель классической немецкой философии Ф. В. Шеллинг (1775—1854) так отозвался о Лейбнице: «Он носил в себе всеобщий дух мира, который сам себя обнаруживает в разнообразнейших формах и всюду, где появляется, распространяет жизнь».

• [1] Цит. по: Фишер, К. История новой философии. — Т. 3. Лейбниц. — СПб., 1905. — С. 37.
• [2] Розенкрейцеры (нем. Rosenkreuzer) — члены тайных (преимущественно религиозно-мистических) обществ в XVII—XVIII вв. в европейских странах (прежде всего в Германии, Нидерландах, России). Название происходит от имени легендарного основателя обществаХристиана Розеикрейца, якобы жившего в XIV—XV вв. или по эмблеме розенкрейцеров —розе и кресту. Розенкрейцерство близко к масонству.
• [3] Антони ван Левенгук (1632—1723) — нидерландский натуралист, один из основоположников научной микроскопии; за всю жизнь изготовил около 250 линз, добившись в конце концов увеличения в 150—300 раз. С их помощью в 1673 г. первым из людей наблюдал и зарисовал микробов. За 50 лет работы им было открыто более 200 видов мельчайших организмов.