Монографические работы по истории Западнорусского края

В 1890 г. вышла обширная книга под названием «Белоруссия и Литва», подготовленная к изданию Помпеем Николаевичем Батюшковым [Белоруссия и Литва, 1890]. Книга представляет собой собрание обстоятельных очерков по разным проблемам жизни Северо-Западного края. Она снабжена большим количеством иллюстраций (одна хромолито-^[1]

графия, 99 гравюр и одна карта), запечатлевших достопримечательности этого региона. Среди них — «Борисовы камни», крест Евфросинии Полоцкой и т. д. Первый раздел книги («Северо-западная Русь под властью русских князей») непосредственно посвящен изучаемой территории. Его авторами стали профессора Киевской Духовной академии Н. И. Петров и И. И. Малышевский. Авторы, в силу своей профессиональной деятельности, основное внимание уделяли церковной истории в Западнорусских землях. Поскольку книга была написана с явно русофильских и самодержавных позиций, созвучных настроению царствования Александра III и самого издателя П. Н. Батюшкова, то основное внимание при освещении вопросов светской истории было посвящено деятельности центральной (в данном случае киевской) власти. Не лишена книга и ошибок. Так, например, строителем знаменитой церкви Софии Полоцкой назван не Всеслав Брячиславич, а его сын Борис [Белоруссия и Литва, 1890. С. 27]. Впрочем, книга содержит ряд довольно любопытных наблюдений, в частности над ранней историей края. По мнению авторов, северная группа дреговичей была покорена полочанами еще до вхождения последних в состав Древнерусского государства. Соответственно, покорение их киевскими князьями было опосредованным — через покорение полочан. Это наблюдение не лишено оснований. Впрочем, из-за скудости источников оно все равно может считаться спорным. Важно также отметить, что авторы, говоря о взаимоотношениях полоцких и киевских князей при первых Рюриковичах, обращают внимание на равноправное положение и тех и других. Доказательством этому они считают одновременное сватовство к Рогнеде, дочери Рогволода, и Владимира, князя Новгородского, и Ярополка, князя Киевского. Оба они желали иметь в лице тестя сильного союзника и помощника. Впоследствии эта мысль будет развита в работе М. В. Довнар-Запольского. Факт отсутствия в летописях упоминаний о Полоцкой земле с 1195 г. и на протяжении нескольких десятилетий авторы объясняют слабостью Полоцкого княжества вообще, а также активными действиями литовцев и немцев, «отвлекавшими внимание Полоцкой Руси в иную сторону» [Белоруссия и Литва, 1890. С. 4] (т. е. в сторону противоположную центрально-русской жизни, бывшей основным объектом внимания летописцев). Книга носит обзорный характер и в силу этого широких исторических обобщений не содержит.

В это же время деятельность учеников школы киевского профессора В. Б. Антоновича распространилась на интересующую нас территорию. Именно тогда были опубликованы три капитальных исследования по истории Западнорусских земель: М. В. Довнар-Запольского, П. В. Голубовского и В. Е. Данилевича [Довнар-Заполъский, 1891; Голубовский, 1895; Данилевич, 1896].

В работе Митрофана Викторовича Довнар-Запольского (1867—1934) географические и хронологические рамки исследования несколько сужаются по сравнению с книгой «Белоруссия и Литва». Работа стала продолжением пяти книг, посвященных истории Белоруссии¹, да и сама производит впечатление искусственно соединенной компелляции слишком разных по характеру ранних работ автора. Причем М. В. ДовнарЗапольский сам об этом предупреждает читателя и говорит, что обещание рассмотреть вопрос колонизации Полоцкой земли славянами, данное в книге на С. 62, оставляет невыполненным. Автор останавливается на собственно белорусских землях, рассматривает этническую и политическую историю кривичей и дреговичей, доводя исследование до конца XII в. Широких задач работа не ставила, автор ограничивался рассмотрением «географического положения Туровского, Смоленского и Полоцкого княжеств в политическом отношении» и анализом «политической жизни названных княжеств, насколько возможно и то и другое по нашим летописным источникам» [Довнар-Заполъский, 1891. С. VI]. Книга разделена на две части: первая — географический очерк с анализом влияния географического фактора на развитие общественных отношений, вторая — исторический очерк.

На книге М. В. Довнар-Запольского сильно сказалось влияние С. М. Соловьёва и его идеи об определяющем (во всяком случае, на ранних стадиях исторического развития) влиянии географических условий на политическую историю. Географическое описание в ней достаточно подробно, однако основано на статистических данных земств, а также сочинении А. С. Дембовецкого [Дембовецкий, 1882; Дембовецкий, 1884а; Дембовецкий, 18 846]. При этом историческая часть географического описания грешит явной умозрительностью. В ней автор практически не дает ссылок на источники. Впрочем, определяя пути сообщения, существовавшие на изучаемой территории в древности, он ссылается на наличие в том или ином месте курганных групп. Привлечение археологических данных было принципиально новым и важным моментом в изучении этой территории.

При многих недостатках, работа М. В. Довнар-Запольского содержит ряд интересных наблюдений. Например, о тяготении Полоцка к Новгороду и о желании киевских князей включить его в орбиту своего влияния (походы Аскольда и Дира, борьба Ярополка и Владимира за руку Рогнеды и т. д.), о совпадении этнографических и политических границ племен и княжеств. В качестве доказательства последнего утверждения автор приводил тот факт, что «на порубежье» часто можно встретить названия, напоминающее то или иное племя: «Этими названиями народ, очевидно, старался обозначить принадлежность жителей к тому или другому племени. Таким образом, мы встретимся с названиями, напоминающими кривичей: Кривск, Кривичи, Кривено и т. п., Радимичей: Радимич, Радуля и др., и дреговичей: Дорогичин» [Довнар-Заполь— ский, 1891. С. 25]. Далеко не все примеры бесспорны (например, «Дре-^[2]

говичи-Дорогичин"), но мысль автора принципиально важна. К числу явно удачных наблюдений следует отнести и характеристику политической борьбы вокруг Полоцкой земли в 1130-е годы: «Обе начинающие враждовать княжеские линии (Ольговичи и Мономашичи. —Авт.) старались привлекать полоцких князей» Довнар-Запольский, 1891. С. 21].

Обращает на себя внимание опыт сравнительного анализа института веча в Полоцке, Турове и Смоленске. Довнар-Запольский пишет, что в Полоцке этот институт был сильнее, чем в других землях, и в значительной степени ограничивал здесь княжескую власть. В Смоленске же он развивался параллельно с княжеской властью, а в Турове процесс его сложения этой самой княжеской властью был прерван [ДовнарЗапольский, 1891. С. 68]. Следствием наличия сильного веча в Полоцке Довнар-Запольский объяснял и тот факт, что полоцкие князья не были династией, а были представителями разных ответвлений разросшегося дома потомков Всеслава, постоянно враждовавших друг с другом. При этом ни одно семейство не занимало престол последовательно. Полоцкая земля в миниатюре повторяла общие черты Киевской Руси в целом, и потомки Всеслава закрепились в разных уделах Полотчины, как потомки Ярослава Мудрого в других русских землях [Довнар-Заполъский, 1891. С. 164—167].

Объясняя причины ограничения своего исследования концом XII в., Довнар-Запольский довольно четко определяет ситуацию, сложившуюся в это время на изучаемых им территориях: «Независимость смоленского княжения вполне установилась, и оно стремилось создать из себя центр на западе, подобный владимирскому княжеству на востоке; интересы полоцкого княжества обращаются на запад, к немцам и литовцам… Наконец, Турово-Пинская область получает некоторую самостоятельность, свою линию князей, интересы ее также обращаются, вследствие падения Киева, на запад, к Галичу, центр земли из древнего Турова переходит в Пинск» Довнар-Запольский, 1891. С. VI]. Это наблюдение автора важно для понимания действительной геополитической обстановки того времени. В работе впервые были намечены границы расселения изучаемых племен, для чего Довнар-Запольским были привлечены данные исторической географии; из-за неразработанности археологии далеко здесь уйти было нельзя. Причем незамеченными автором остались и такие памятники белорусских древностей, как «Борисовы камни». Не лишена работа автора и несколько тенденциозных оценок, граничащих иногда с национализмом. Так, автор доказывал, впрочем, не вполне удачно, славянское происхождение первого летописного полоцкого князя Рогволода. Впрочем, это была традиция, ведущая свое начало от Е. Ф. Канкрина, занимавшегося «Борисовыми камнями».

Капитальнее была докторская диссертация Павла Васильевича Голубовского (1857—1907), которая охватывала Смоленщину и Восточную Белоруссию и не потеряла своего большого научного значения и поныне [Голубовский, 1895].

Павел Васильевич Голубовский.

Источниковая база ее очень широка: летописи, актовый материал, историческая география, археология. Голубовский, пожалуй, первым высказал мысль, что славянам в междуречье Двины и Днепра предшествовало иноэтничное население. При этом он проводил параллель между некоторыми западнорусскими курганами и теми, которые распространены в Прибалтике. Однако в этом вопросе его интересовало само строение курганов (например, обложен ли он по периметру камнями), а не инвентарь. Голубовский, видимо, боясь делать обобщение археологического материала, делал сопоставление его в сносках. Сам инвентарь погребений привлекается Голубовским для анализа торговых связей Смоленска. Подробно устанавливались границы Смоленской земли, определялись центры, детально анализировался известный договор Смоленска с Ригой 1229 г. В частности, Голубовскому принадлежит идея о том, что «Смоленская правда», как он называл договор Смоленска и Риги, представляет собой собрание положений обычного права, распространенного в древности на этой территории. За географической главой в диссертации следовала глава об экономике, а далее за детальным разделом о генеалогии смоленских князей автор рассматривал «общественный и политический быт» на основе «уставных грамот Ростислава». Самое ценное в книге — локализация большинства пунктов Устава Ростислава 1136 г., проведенная с широким использованием поздних данных (например, можайских актов). Впрочем, сам Устав датировался еще не 1136 или 1137 г. (как это доказано сейчас), а 1150 г.

Большинство положений диссертации не пересмотрены и в настоящее время. Согласно Голубовскому, Полоцк на ранних стадиях был основным центром кривичей, но с их дальнейшим продвижением на восток утерял свой контроль над территорией, ими занимаемой. Соответственно, деятельность Всеслава и его преемников до 1120-х годов — это череда попыток Полоцка вернуть влияние на всю кривичскую землю. Связано это было с тем, что Смоленск (за исключением правления Игоря, сына Ярослава Мудрого) долгое время не представлял собой самостоятельного княжества. Как только в Смоленске утвердилась сильная княжеская власть, экспансии Полоцка был положен предел. С упрочением же местной династии Смоленск даже начал «контрнаступление». Трудно также не согласиться с таким утвержеднием автора: «Нужно сказать… что некоторые моменты истории Смоленской земли объясняются только причинами, лежащими в родственных отношениях князей. Достаточно указать, что события середины XIII в. стоят в тесной связи с распадением рода Ростислава Мстиславича на две семьи, из которых одна, старшая, происходила от Романа Ростиславича, а другая, младшая, от Давида Ростиславича» [Голубовский, 1895. С. 171]. Как кажется, это утверждение, видимо, навеянное концепцией С. М. Соловьёва, справедливо для политической истории и других русских земель периода феодальной раздробленности. Представляется интересным взгляд автора и на смоленское вече: «Признавая себя хозяином Смоленской земли, являясь хранителем славянских традиций, вече всегда считало себя в праве избирать князя». Однако, в отличие от книги Довнар-Запольского и более поздней книги Данилевича, сопоставления полоцкого, смоленского и туровского веча у Голубовского нет, что объясняется территориальными рамками исследования.

В настоящее время несколько устарела глава «Политическая история», основанная на летописном материале, а текстологическое изучение летописей в то время только начиналось. Впрочем, нельзя не отметить умелую, а иногда и остроумную работу Голубовского с летописным материалом. В этом плане показательна одна небольшая его работа [Голубовский, 1891]. Как известно, о князе Туре сохранилось лишь одно упоминание в летописи. Однако этого оказалось достаточным Голубовскому, чтобы на основе текстологического анализа нескольких летописных источников сделать ряд любопытных предположений. Так, он, естественно, отверг историчность самого Тура, но обратил внимание на то, что этот легендарный князь упомянут летописью вместе с Рогволодом. При этом предания, связанные с полоцкими событиями, лучше отражены в Лаврентьевской (северной по своему происхождению), а не в Ипатьевской летописи (по своему происхождению южной). На основе этого он предположил, что легенда о связи Рогволода и Тура (а в некоторых списках они названы родственниками), отложившаяся в летописях «северного» происхождения, была создана в Полоцке для обоснования прав местной княжеской династии на дреговичские земли. В свою очередь «южным» летописцам эта легенда известна не была. В пользу этой догадки говорят два обстоятельства. Первое: полоцкие князья действительно проводили экспансию в дреговичские земли, результатом которой стало присоединение минских земель. Второе: как показали работы Шахматова и Присёлкова [Присёлков, 1994. С. 22, схема], Лаврентьевский и Ипатьевский своды формировались изолированно. Но этих двух доказательств явно недостаточно для такой смелой версии.

Книга младшего современника Голубовского и Довнар-Запольского, Владимира Евгеньевича Данилевича (1872—1936), содержит много важных материалов по истории Северной Белоруссии, но по научной значимости несколько уступает предыдущей. По сравнению с книгой М. В. Довнар-Запольского хронологические рамки исследования расширены (до конца XIV в.), а территориальные — сужены (охватывают лишь историю Полоцкой земли). Определяя источниковую базу,.

B. Е. Данилевич пишет: «Насколько было возможно, я старался собрать все известия русских летописей и иностранных хроник, русские и иностранные акты». Широкое привлечение иностранных источников очень важно, поскольку М. В. Довнар-Запольский их избегал, не будучи уверенным в их достоверности [Довнар-Запольский, 1891. С. V]. При этом Данилевич начал свою работу с терминологического анализа понятия «Полоцкая земля». Он убедительно показал, что в разное время под этим термином понималась разная территория. Изначально она включала в себя лишь территорию обитания полочан, затем — всю землю, в которой правили потомки Изяслава Владимировича, в литовский же период термин этот снова сузился до земель, расположенных в непосредственной близости от Полоцка.

В отличие от Довнар-Запольского, Данилевич достаточно подробно останавливается на вопросе колонизации Полоцкой земли славянами. По мнению Данилевича (опиравшегося в этом на труды П. В. Голубовского), кривичи пришли на земли, которые уже к этому времени были заняты каким-то финно-угорским племенем (видимо, ливами, что он подтверждал данными топонимики и археологии, а именно анализом погребального обряда). По его предположению, заселение региона кривичами проводилось преимущественно мирным путем (хотя автор признавал скудость источников, позволяющих делать однозначный вывод). Славяне, как считал Данилевич, в то время жили общинами, а вовсе не родами. По его мнению, один род не мог выжить в иноэтничном окружении. На основе этого предположения он поставил под сомнение идею С. М. Соловьёва о родовом быте у русских [Данилевич, 1896.

C. 51]. При этом он признавал полочан западной ветвью кривичей, а смоленских кривичей — восточной ветвью этого племени и считал, что полочане раньше заселили свою территорию, чем их смоленские собратья [Данилевич, 1896. С. 49]. Центральным городом кривичей еще в период, предшествовавший созданию государства, Данилевич считал Изборск Данилевич, 1896. С. 52]. Более поздние исследования не опровергли предположений Данилевича, однако в значительной степени скорректировали их¹.

Примечательно отношение В. Е. Данилевича к личности Всеслава Полоцкого. Пожалуй, он был первым, кто обратил внимание на противоречие летописного портрета Всеслава и действительных исторических фактов. «Всеслав вовсе не был так жесток и кровожаден, как полагает летопись. Мы видим, что жители Минска упорно отбиваются от Ярославичей, в ожидании помощи Всеслава; киевляне охотно следуют за ним против своего Изяслава — все это показывает, что Всеслав был милостив к людям и умел их раположить в свою пользу. Из блестящей характеристики, сделанной автором „Слова о полку Игореве“, видно, что Всеслав был не только умен, предприимчив и энергичен, но и справедлив…». При этом, по Данилевичу, врожденное чувство справедливости и заставляло «его чувствовать несоответствие его положения тому, на какое он имел (право) по рождению». Всеми своими действиями он пытался изменить отведенную ему судьбой роль «заштатного» полоцкого князя [Данилевич, 1896. С. 63—64]. Таким образом, Данилевич считал Всеслава Полоцкого старшим в роде Рюриковичей по рождению. Этот вывод тоже не бесспорен, но кажется весьма вероятным. Вообще, для Данилевича Всеслав — это «одна из наиболее светлых личностей своего времени»^[3][4].

Нужно сказать, что все три книги учеников В. Б. Антоновича по областной истории Западных земель Руси явились первыми обобщающими работами на эту тему, и в этом их большое научное значение. Однако все они написаны в так называемый «дошахматовский период» и практически не содержат критического отношения к летописям.

В 1905 г. вышел девятый том объемистого труда «Россия», подготовленного Русским географическим обществом [Россия, 1905] под редакцией В. П. Семёнова, при общем руководстве П. П. Семенова и В. И. Ламанского. Это издание стало своего рода энциклопедией. В нем подробно описана природа Белоруссии и Смоленщины, водные сообщения, леса, равнины и т. д., население (в этнографическом плане), даны краткие описания населенных пунктов с указанием наиболее важных событий в истории каждого. В отделе «Население» целая глава «Исторические судьбы Верхнего Поднепровья и Белоруссии и культурные успехи» написана М. В. Довнар-Запольским и Д. 3. Щедринкой. Здесь М. В. Довнар-Запольскому уже пришлось говорить о колонизации края славянами. Он, вслед за Голубовским и Данилевичем, считал, что славянскому населению здесь предшествовало литовское, о чем свидетельствуют данные археологии и лингвистики: «Процесс колонизации был такой. Русские славяне двинулись из своей родины, лежавшей между Карпатами, средней Вислой и верхней Припятью, через Волынь на пространство между Припятью и Днепром». По мнению авторов, впереди этого процесса шли кривичи, которые основали Новгород, Псков и Изборск [Довнар-Заполъский, Щедринка, 1905. С. 59]. Это предположение с современной точки зрения слишком натянуто. Тем более что Новгород был вовсе не кривичским центром, а центром словен ильменских. Если И. Д. Беляев считал Полоцк колонией Новгорода, то теперь авторы вслед за Д. И. Иловайским [Иловайский, 1864] называли Новгород колонией кривичей [Довнар-Заполъский, Щедринка, 1905. С. 61]. Далее авторы повторяли тезисы работы Довнар-Запольского 1891 г. о сильном развитии веча в Полоцке и о более слабых его позициях в Турове и Смоленске. В принципе рассматриваемый раздел есть сокращенная компиляция трудов самого Довнар-Запольского, а также Голубовского и Данилевича. Впрочем, он охватывает все периоды истории Западнорусских земель (включая литовский и польский этапы) и даже содержит обзор культурной жизни в них в XIX в. Здесь приведены довольно любопытные данные о церковной жизни в Западнорусских землях, об отношении православных и католиков в Средневековье и в XVIII— XIX вв. За этим разделом идет раздел, написанный теми же авторами: «Распределение населения Верхнего Поднепровья и Белоруссии по территории, его этнографический состав, быт, культура». Он также содержит компактно составленные, но весьма подробные данные об этнографии, а также материальной и духовной культуре Западнорусского края.

Среди обобщающих трудов по истории Западнорусских земель домонгольского времени следует назвать и упоминаемую уже работу Д. С. Леонардова «Полоцкий князь Всеслав и его время», печатавшуюся во втором и третьем выпусках альманаха «Полоцко-Витебская старина» в 1912 и 1916 гг. [Леонардов, 1912; Леонардов, 1916]. К сожалению, этот труд не был издан полностью. Работа Леонардова примечательна тем, что она является попыткой реконструировать эпоху, а не просто деятельность замечательной исторической личности. Труд Леонардова имеет важное значение для разработки исторической психологии, и нельзя не отметить влияние на него работ В. О. Ключевского. К этому времени вышли «„Недоросль“ Фонвизина (опыт исторического объяснения учебной пьесы)», «Воспоминание о Н. И. Новикове и его времени» и др. статьи, в которых знаменитый историк реконструирует эпохи, породившие тех или иных литературных и исторических героев.

На основе летописных свидетельств, а также фольклорных данных, Леонардов пришел к выводу, что Полоцкая земля в XI—XII вв. воспринималась как край волхования и разного рода загадочных явлений. Причем стереотип этот сохранялся вплоть до XVIII в. Впрочем, для этого были определенные основания: об этом говорят этнографические изыскания Никифоровского, содержащие много упоминаний о разного рода «колдовствах» [Никифоровский, 1896—1897; Никифоровский, 1897а]. Хотя Леонардов пытается занимать объективную позицию и даже несколько критикует Данилевича за излишнюю апологетику Всеслава Полоцкого, сам он относится к этому политическому деятелю с явным восхищением: «…можно ли… с научным беспристрастием называть Всеслава „льстивым на кровопролитие“, „человеком весьма жестоких и кровожадных нравов“… когда по точному хронологическому исчислению даже пятая часть его княжения не была проведена им в войнах, когда самые войны эти преследовали задачи скорее самозащиты и законной обороны своих прав, чем жестокого по кровопролитию натиска на противников? Трудно понять, каким образом „злой, кровожадный, беспощадный на кровопролитие“ мог до такой степени привязать сердца своих подданных… чтобы они готовы были стоять за него до последней возможности, невзирая на ужасы жестокой осады и вопреки угрозам беспощадного штурма… Могли, наконец, бедный князь-узник так скоро превратиться в „хищника престола“, если бы киевляне видели перед собою эгоиста и кровожадного деспота, а не человека с широким размахом богатырского духа, способного к горячей отзывчивости на слезы и муки людей, истерзанных бесконечными набегами хищных степняков и жестокими княжескими усобицами?» [Леонардов, 1912. С. 215—216]. С удивительной подробностью исследователь разобрал вопрос о загадочном рождении Всеслава и язвине на его голове. К сожалению, кропотливая работа Леонардова в конечном счете свелась к компиляции. Его труд — яркий образец исследования увлеченного краеведа, умело использовавшего необходимые источники, но не обладающего должной подготовкой для проведения самостоятельного исследования.

• [1] Архив ИИМК. Ф. 1 (Императорская археологическая комиссия). On. 1. (1897).№ 78. Л. 11.
• [2] Перу М. В. Довнар-Запольского принадлежат такие книги, посвященные Белоруссии, как: Довнар-Заполъский М. В., 1888; Довнар-Заполъский М. В., 1890; Довнар-Заполъский М. В., 1891а; Довнар-Заполъский М. В., 18 916.
• [3] Так, П. Н. Третьяков, говоря о продвижении славян, упоминал, что это было постепенное продвижение отдельных общин (как и считал Данилевич). Однако в целом картина выглядела сложнее. Так, миграция в Западнорусские земли, как показали исследования В. В. Седова, шла двумя противоположными путями: дреговичи шли с юга, а кривичи — с севера, со стороны р. Великой и Псковского озера. См. об этом подробнее[Алексеев, 2006. Кн. 1. С. 28].
• [4] Окончив курс в Киевском университете, В. Е. Данилевич первое время продолжалработать над древностями Белоруссии {Данилевич, 1895; Данилевич, 1898; Данилевич, 1905], затем перешел на южнорусскую тематику, занимался археологией Причерноморья.