Воздействие внешних факторов на трансформацию институтов коммунальной демократии на примере городов Италии раннего Модерна

Актуальность темы

данного исследования обусловлена двумя факторами. С одной стороны, настоятельно требуется переосмыслить анализ протекающих в настоящее время в системе международных отношений трансформаций, совокупность которых может быть концептуально описана понятием «глобализация», и выработать более глубокое понимание как сущности, так и направления наблюдаемых в мировой политике изменений, что потенциально может заложить основу для смены доминирующей внутри научного сообщества логики мышления. С другой стороны, очевидна необходимость изучения взаимосвязи процессов государственного строительства и становления и дальнейшей консолидации демократической формы правления, что позволит объяснить причинно-следственные связи противоречивого характера между указанными процессами, а также наметить возможные пути ослабления негативного влияния на ход демократического транзита серьезных дестабилизирующих факторов, в частности, внешнего контекста, сопроводив их рекомендациями практического значения. Проведение анализа роли событий внешней среды и их воздействия на траекторию развития политии в рамках диахронно-сравнительной перспективы представляется плодотворным и актуальным для научных дискуссий в области изучения мировой политики по следующим причинам. Как и международная система в XV—XVI вв., современная мировая политическая система находится в процессе радикальных трансформаций. Если природа протекающих тогда изменений заключалась в становлении национальных государств и трансформации конкурентных образований, к числу которых относились города-государства, то сущность нынешних модификаций может быть описана концептом «глобализация». Под глобализацией понимается совокупность изменений в системе международных отношений, с одной стороны, приводящих к растущей взаимозависимости мира, а с другой, стимулирующих возникновение новых акторов мировой политики, которые своим существованием подрывают монополию суверенного государства на участие в международных отношениях и модифицируют саму структуру системы. Именно последний аспект особенно интересен для данного исследования, так как он позволяет проводить параллель между нынешним историческим этапом и периодом, предшествующим становлению государства в качестве доминирующей единицы международной системы. Логично предположить, что до установления Вестфальской системы, иными словами до середины XVII века, действовали определенные факторы, способствующие институциональному разнообразию и последующей селекции. Глобализации же имплицитно приписывается роль процесса, который определит будущий облик мировой политической системы. При этом, однако, не учитывается комплексность и многоступенчатость системной эволюции, так как требуется понимать, что на теоретико-методологическом уровне факторы, создающие условия для возникновения нескольких институциональных форм организации власти, не могут быть подменены факторами, детерминирующими исход соперничества между ними. Это, с нашей точки зрения, не всегда учитывается исследователями при анализе современных процессов, что приводит к упрощенному и неполному пониманию природы глобализации. Так, представляется возможным утверждать, что под воздействием глобализации стоит ожидать дальнейшего усложнения мировой политической системы, а затем — ее некоторого упрощения на основе институциональной селекции, в рамках которой выявится новый доминирующий актор, являющийся структурным элементом новой системы. В настоящее время, как будет показано ниже, на роль подобного фактора претендует международный терроризм. Иными словами, по мнению ряда авторитетных исследователей, глобализация и международный терроризм в настоящее время играют роль, которую в XI и XVI вв. сыграли расширения торговли и военной конкуренции — как и в анализируемый нами период, они приводят к мультипликации политических акторов и определяют механизмы отбора1. Таким образом, для более адекватной оценки современных политических процессов возможно и даже необходимо сравнение нынешнего этапа развития системы с предыдущим периодом, демонстрирующим аналогичную структуру и схожие тенденции. Наряду с упомянутыми выше аспектами возникновения современных национальных государств и последствиями глобализации для трансформации структуры последних также стоит обратить внимание на независимый, но, тем не менее, напрямую связанный с развитием функционирующей в настоящее время системы международных отношений кластер проблем, требующих, с одной стороны, самостоятельного научного изучения, а с другой, политического решения в практическом плане. К этому комплексу проблем относится вопрос не просто установления государственных структур, а создания условий для их успешного действия (enforcement) и повышения их эффективности. Представляется необходимым коротко остановиться на этом аспекте процесса становления суверенных национальных государств. Так, в современной литературе глубоко исследован вопрос введения универсальных бюрократических структур на национальном уровне. В то же время упускается из виду фактор, играющий существенную роль для дальнейшего функционирования этих структур и поддержания стабильности их работы во времени, -1 Fukuyama F. State Building. Governance and World Order in the Twenty First Century. / F. Fukuyama — Cornell Univeisity Press, 2004.-256 p. поиск механизмов легитимации государства. Легитимация институциональной системы закладывает основу для процесса управления в широком понимании (governance). Это, в свою очередь, поднимает вопрос о роли и значении локальных норм и традиций, с одной стороны, и экзогенных факторов, с другой, для установления стабильных государственных институтов (state building). Именно поэтому процесс возникновения современных национальных государств не может быть аналитически редуцирован лишь до построения формальной структуры государственных институтов. В заключении мы еще вернемся к связи между построением институциональной системы национального государства и поиском источником ее долгосрочной легитимации. Проведение данного исследования представляется также актуальным в связи с событиями последних двух десятилетий, а также успехами и провалами стран, находящихся в процессе демократического транзита. Сложность и многосторонность процессов демократизации заставляют создавать все новые и более утонченные аналитические модели для объяснения и прогнозирования результатов переходного периода, в которые, как правило, интегрированы и оценены воздействия множества независимых переменных (см. работы Липсета, Лейпхарта, Пшеворски, Шмитера, О’Донелла). В то же время сохранено ключевое понимание процесса демократизации, интерпретируемого как однонаправленное движение от состояния «недемократии» к состоянию «демократии», что соответствует традиционной линейно-прогрессисткой парадигме, возникшей в 1960;х годах внутри американской школы политической науки (Almond, Powell 1966). В рамках данной парадигмы исследователи были либо заинтересованы в поиске внутренних причин, способствующих или тормозящих установление и укоренение демократических практик, либо же стремились объяснить ход демократизации процедурными факторами, прибегая к рассмотрению расклада политических сил и принимаемых на первоначальном этапе правил игры, которые, с их точки зрения, во многом определяли конечный результат транзита. Недостатки данной научной парадигмы становятся очевидны при взгляде на прогностическую ценность указанного подхода. Так, вопреки прогнозам исследователей и комментаторов, многие страны, находившиеся в процессе демократического транзита, двигаются в противоположном направлении или же опровергают логику, заложенную в научные модели, консервируя или воспроизводя «промежуточный» тип политического устройства. Многообразие траекторий развития поставторитарных государств (Мельвиль АЛО. 2004) заставляет задуматься о переоценке эвристического потенциала 2 Ср. Fukuyama F. State Building. Governance and World Order in the Twenty First Century. / F. FukuyamaCornell University Press, 2004. — 256 p.- Стиглиц Дж. Куда ведут реформы / Дж. Стиглиц Вопросы экономики, 1999, № 7 используемого инструментария для изучения возникших типов политических режимов и делает необходимой радикальную реконцептуализацию транзитологического подхода к проблеме демократизации (Капустин 2001), (Carothers 2002).В этой связи отечественные исследователи выдвигают альтернативные исследовательские стратегии, призванные представить более комплексное объяснение факторов, влияющих на демократический транзит, которое одновременно позволяет проранжировать их воздействие на успех перехода (Мельвиль 1998, 2002; Мелешкина 2002). В частности, уделяется большее внимание анализу внешних, международных, факторов. На мысль о рассмотрении роли внешнего контекста в детерминации успеха демократического транзита наводит также эволюция этих режимов в направлении «элитной демократии» (Сергеев В.М. 1999), трактуемая как комплексная система политических институтов, формализующих переговорные практики внутри замкнутого правящего класса, при ограниченном и малозначащем участии демоса в политическом процессе. Хронологические рамки исследования охватывают период с IX—X вв.еков до первой, половины XVI века. Выбор нижней границы исследования объясняется двумя факторами: началом процесса возникновения новой мировой системы с множеством различных акторов, в частности, прото-национального государства, и одновременным зарождением институтов коммунальной демократии в городах-государствах Средневековой Италии. К концу XV — началу XVI века процесс трансформации мировой системы завершился. В ее рамках произошло утверждение одной единицы международных отношений, -суверенного территориального государства. При этом альтернативные институциональные образования пережили период упадка, который выразился в реформировании политических систем по образцу европейских монархий, а также в изменении политического режима и упразднении демократических практик. Оценку степени разработанности темы целесообразно провести отдельно по каждому направлению исследований в рамках политической науки, которые были изучены и привлечены для написания данной диссертации. Представляется возможным выделить четыре группы подобных исследований: 1) Исследования становления суверенного национального государства и функционирования альтернативных политических образований. Степень разработанности данной темы в российской и зарубежной литературе неодинакова. В российской литературе лишь публикации таких авторов, как Сергеев В. М., Ильин М. В., демонстрируют наличие собственных оригинальных подходов к данной проблематике, в которых видно критическое обращение с аналитическими и классификационными категориями. В остальных же случаях приходится констатировать, что происходит скорее осмысление предложенных западными политологами концептов и теорий, иными словами, рецепция творческого наследия западной школы социологических теорий становления суверенного государства. Данная школа базируется на работах таких исследователей, как Ч. Тилли, П. Андерсон, Роккан, М. Манн, О. Хинтце, Дж. Стрэйер, Б. Мур. В последнее время серьезный вклад в развитие теории формирования современного суверенного государства внесли Т. Эртманн, X. Спруит, Т. Скокпол, Дж. Томсон, Р. Лачман, Ст. Краснер, Ф. Горски. В данных работах определены теоретические подходы к проблеме становления современного государства, выявлены основные характеристики данного процесса и предложены плодотворные методы исследования.2) Научные работы по теории демократического транзита и консолидации демократии. Несмотря на научные труды таких исследователей, как Мельвиль А. Ю., Гельман В. Я., Харитонова О. Г., Шевцова Л. Ф., Ильин М. В., Федоров Ю. Е., Капустин Б. Г., Сергеев В. М., Пантин В. И., Кувалдин В. Б., Капустин Б. Г., в отечественной литературе по-прежнему остаются не до конца проясненными теоретико-методологические подходы к проблеме демократизации, не выработаны собственные аналитические модели, а предмет эмпирических исследований в основном ограничивается постсоветским пространством в период с середины 1980;х годов по настоящий момент. За исключением некоторых исключений (например, Хенкин СМ., Кудряшова И. В., Пономарева Е.Г.), подобная концентрация на отдельном хронологическом промежутке времени «и географическом регионе создает естественные препятствия для „тестирования“ выдвигаемых гипотез или теорий в рамках более репрезентативной выборки случаев, которые имели бы признание большей части научного сообщества. Подобные лакуны отечественных исследований заполняются при взгляде на прочно укоренившуюся традицию западных исследований по тематике демократизации и консолидации демократических режимов. Такие исследователи, как Хантингтон, Ф. Шмиттер, Карл Т. Л., Линц X., Степан А., Растоу Д. А, Пшеворски А., Патнэм Р., внесли значительный вклад в выработку теоретической основы сравнительных исследований по демократизации, классификации режимов, находящихся в процессе транзита, и определению факторов, имеющих ключевое значение для успеха в переходе к демократии. Рассмотрению итальянского кейса посвящена ставшая классической работа Р. Патнэма о развитии демократических практик в Италии.3) Публикации по теме сущности и влияния процессов глобализации на структуру современной мировой политической системы. Дискуссия по данной тематике в отечественной политологии отличается высокой степенью интеграции в научный дискурс, ведущийся западными исследователями. Научные труды таких исследователей, как Соловьев А. И., Лебедева М. М., Мельвиль А. Ю., Иноземцев В., Кулагин В. М., Неклесса А. И» Цыганков П. А., базируются на глубоком изучении аналитических конструктов и теорий американо-английской политической школы. Именно в рамках данной школы было заложено современное понимание процессов глобализации, что делает рецепцию ее наследия неотъемлемой для продуктивной работы по данному направлению и выработки собственных подходов. Представителями данной школы, научные труды которых были привлечены в ходе написания данной диссертации, являются Кастелс М., Гидценс Э., Фукуяма Ф., Аппадураи А., Сассен Интересным для данной работы был аспект связи глобализации и заката современного государства, который изучается в работах Дуглас Я., Скокполы Т., Фридмана Дж., Розенау Дж., Уолтца К.

4) Исследования историко-политологического характера, посвященные рассмотрению эволюции средневековых итальянских городов. В рамках данной тематики наблюдается очевидный недостаток отечественных научных работ, особенно на современном этапе российской политической науки. Такие советские исследователи, как Рутенбург В. И., Гуковский М. А., Ролова А. Д., Карпов СП. и Ракитская И. Ф., позитивно выделяются на этом фоне своими научными работами, посвященными развитию отдельных итальянских городов периода Средневековья и их роли в становлении капиталистической системы производства, с одной стороны, и системы международных отношений, в рамках которой доминирующей структурной единицей стало суверенное территориальное государства, с другой. В то же время необходимо отметить, что эти исследования концентрируются в основном на изучении истории развития важнейшего города, ставшего референтной моделью урбанистической цивилизации Италии, — Флоренции. Лишь в некоторых из них уделяется внимание эволюции политических систем Генуэзской и Венецианской республик, которые стали предметом данного исследования. Значительные достижения зарубежных исследований по тематике общего политико-экономического развития итальянских городов периода Средневековья и Нового времени связаны с работами таких ученных как Хайд Дж., Лопес Р., Пиренн А., Уэйли Д. В них анализируются общие контуры эволюции политической структуры средневековых итальянских коммун в период с X по XV вв. В то жевремя эти работы было необходимо дополни ib предметными исследованиями развития отдельных городов. Так, по исюрии Генуи были использованы труды Эпштейна С, Бурмана Э., Грайфа А., Кирка А. Для изучения истории Венеции были рассмотрены работы Чамберса Д., Финлэя Р., Чойнаки С, Норвича Дж., Муира Э., Лэйна Ф. и других исследователей. Особенно полезными по истории Флоренции были исследования Брукера Дж., Голдвэпта Р., Хэйла Дж. На основе проведенного анализа научной литературы зафиксирована необходимое ib соединить несколько отдельных, но взаимосвязанных направлений политических исследований в рамках представляемой исследовательской работы. Можно утверждать, что весьма значительный пласт современной политологической литературы посвящен изучению связи между демократизацией, с одной стороны, и глобализацией, с другой. Иными словами, предпринимаются попытки понять, каким образом внешний контекст влияет на внутреннюю эволюцию политии. То есть, научная проблема данного исследования может быть сформулирована следующим образом: необходимо рассмотреть, каким образом внешние факторы развишя политического образования определяют его институциональную структуру. В частное! и, с одной стороны, требуется понять, в какой степени усиление международного экономического обмена способствует становлению и/или укреплению демократических институтов, и, с другой, определить роль международных военных конфликтов в процессе стимулирования деструкции демократических практик. Объектом исследования являются политические и экономические систем в итальянских городах на примере Генуи, Венеции и Флоренции. Стоит отметить, что, на наш взгляд, выбранные нами города позволяют сделать обобщающие выводы и избежать проблемы «нерепрезентативного казуса» — анализа девиантного случая, не позволяющего из частного выводить общее, что является существенным недостатком отдельных работ. Безусловно, другие итальянские города также были в определенное время крупными торговыми центрами. Среди них — Милан, Неаполь, Пиза, возможно, Сиена или Палермо. Однако они не обнаружили того многообразия политического устройства и экономической динамики, с которыми связывается история «жемчужин» городской цивилизации в Италии. С нашей точки зрения, именно эти города могут рассматриваться как своеобразный «эталон» урбанистической цивилизации средневековой Европы3. В то Северная Италия, несомненно, не является единственным центром появления крупных торговых юродов Такие же процессы протекали в частности на территории нынешних Нидерландов и Бельгии (во Фландрии). же время в случаях недостатка исторической информации по отдельным событиям в Венеции, Генуи и Флоренции мы обратимся к опьпу других городов, что придаст нашему исследованию более компаративистски-ориентированный характер. Предмет исследования может быть определен как первоначальное возрождение и дальнейшая политическая деградация урбанистической цивилизации в Италии (на фоне становления прообразов национальных государств на европейском кошинеше) и одновременная трансформация системы политических институтов итальянских городов в указанный хронологический период4. В методологической части будут дополнительно уточнены понятия возрождения и деградации применительно к данному исследованию. Цель данного исследования — определить роль и значение внешних факторов в процессе экономического расцвета и зарождения институтов коммунальной демократии в средневековых итальянских городах-государствах, с одной стороны, и их последующем политико-экономическом упадке по сравнению с конкурирующими институциональными образованиями и установлению авторитарных политических систем, с другой стороны. Кроме того, в данном исследовании будет предпринята попытка соотнести ход развития европейской политико-экономической системы в период с X по XVI вв. с событиями, определяющими нынешний этап в развитии международной системы, — глобализацией в экономико-финансовой сфере и распространением угрозы терроризма. Благодаря проведению определенных параллелей представляется возможным дать, на наш взгляд, более глубокое и концептуально несколько отличное от традиционных интерпретаций понимание хода и направления глобальной политико-экономической эволюции или, по меньшей мере, постепенного изменения ее организационно-институциональной основы. Для достижения поставленной цели представляется необходимым решить следующие задачи: 1) определить ключевые события геополитического характера в развитии европейской политико-экономической системы в период становления и упадка средневековых городов-государств Италии- 2) определи ib каналы влияния внешних факторов на социальное развитие итальянских средневековых городов в указанные периоды, установить степень Нам представляется возможным говорить именно об урбанистической цивилизации, полностью противоположной по своим основным социально-политическим и экономическим характеристикам аграрной, сельской цивилизации. Вот что пишет по этому поводу А. Пиренн: «Еще никогда в истории контраст между их [городов] социальным и экономическим укладом не был так отличен от социально-экономической организации сельской местности Никогда ранее не существовал столь исключительно городской класс людей, которым являлась средневековая бурж>азия» Pirenne Н. Medieval Cities Theii origins and the revival of trade / H. Pirenne — Princeton, 1974. — 132 p. «участия» или «вовлеченности» городов-государств и отдельных социальных слоев в международные процессы, протекающие на европейском континенте- 3) проанализировать политическое устройство средневековых итальянских городов на двух исторических отрезках времени — в Х-ХП вв. и в XV—XVI вв. и определить доминирующий социальный класс, на удовлетворение интересов которого оно было направлено- 4) выявить механизмы трансляции изменений социальной структуры городов-государств Италии на принципы, лежащие в основе функционирования их политических систем, и проводимую ими политикуПри этом мы также обратимся к вопросу особенностей функционирования закрытых политических режимов, созданных на рубеже XVI века в республиканских городах Италии и полностью противоречащих исторической традиции, и посмотрим на специальные институциональные механизмы, способствующие продолжительной «консервации» автократии и препятствующие дальнейшему развитию демократии в средневековых итальянских республиках5. Научная новизна исследования заключается в следующем: 1. На примере своеобразного и во многом уникального институционального устройства и траектории развития средневековой коммунальной демократии продемонстрирована связь между появлением и исчезновением демократических практик и внешним контекстом эволюции политии, обусловленная специфическими трансформациями социальной структуры на рубеже X—XI вв., с одной стороны, и XV—XVI вв., с другой.2. Одновременно показано, что представляется возможным сравнивать современный период структурной перестройки мировой системы с процессами, протекающими в XVI — XVII веках, — становлением новой системы международных отношений, ключевыми структурными элементами которой выступили национальные государства. При этом необходимо сделать существенную оговорку: если в настоящее время мы являемся свидетелями стадии возникновения новых альтернативных политических акторов и лишь начальных тенденций, способных 5 Стоит отметить, что задачей является попытка найти ответ на вопрос «Что способствует поддерэюанию автократических режимов?», а не «Что препятствует утверждению демократии?». В дальнейшем мы попытаемся показать, что первый вопрос невозможно редуцировать до второго, так как он носит самостоятельный характер. На основе альтернативной исследовательской стратегии, нежели предлагаемой теорией демократизации, в данной работе будет предпринята попытка рассмотреть роль институтов для конституирования демократии на конкретных исторических примерах, анализ которых встречается в современной политологической литературе сравнительно редко. См. Макаренко А. Институциональные механизмы поддержания автократии: казус Генуэзской республики на пороге Нового времени. / А. Макаренко. — Полис, № 3, 2006. — 41−52 с. повлечь трансформации в организации традиционных агентов, то в указанный период времени в Западной Европе наблюдалась завершающая стадия институциональной селекции, движущей силой которой являлась революция в военном деле. Это заставляет пересмотреть доминирующую в современной политической науке оценку процессов глобализации.3. В отличие от научных работ, изучающих проблематику становления суверенного национального государства и констатирующих вытеснение и, как следствие, исчезновение альтернативных институциональных образований, данное исследование постулирует высокий уровень способности к адаптации со стороны последних. Подобного рода адаптация проявилась несколькими путями: a. Демократические практики, сформировавшиеся в средневековых городах, сохранились в рамках новоустановленных режимов на межэлитном уровне, чго позволяет говорить о складывании «элитной демократии» при частичном сохранении сложности институционального устройства, типичного для «старых» режимов6. b. Итальянские города, несмотря на отличие их институциональной структуры, смогли перенять отдельные элементы стратегии развития, характерные для протонациональных государств, и провести ограниченную централизацию управления7. c. Переговорные практики, приведшие к становлению средневековой дипломатии, были во многом позаимствованы европейскими национальными государствами, а их дальнейшая эволюция была в большой степени определена Венецией и Флоренцией .4. В контексте научной дискуссии о механизмах перехода от авторитарного к демократическому политическому режиму и изучения социальных процессов и институциональных «ловушек», препятствующих демократизации, внесен вклад в более глубокое понимание причин образования и принципов функционирования закрытых политических режимов. Основополагающая гипотеза данного исследования звучит следующим образом: Трансформации институциональной структуры итальянских городов-государств в Европе сначала в период Коммерческой революции, а затем на пороге Нового времени в значительной степени являлись производными от событий внешней среды, которые, 6 Сергеев В. М. Демократия как переговорный процесс. / В. М. Сергеев — М.: Московский общественный научный фондООО «Издательский центр научных и учебных программ», 1999. — 148 с. 7 Vigneswaran D. The Territorial Strategy of the Italian City-State. / D. Vigneswaran. International Relations, 2007, Vol.21 (4), 427−444 pp.8 Mattingly G. Renaissance Diplomacy. / G. Mattingly — New York, 1988.-284 p. опосредованные социальными трансформациями и субъективным мировоззрением новых властных элит, являлись стимулом для адаптации и изменения городских политических систем. Иными словами, с нашей точки зрения, реформирование политических институтов городов Средневековой Италии определялось внешним контекстом развития политик и ее положением в европейской экономической системе. Институциональная структура городов-государств подверглась двум основным модификациям: расширению представительства и введению демократических практик, в результате чего возникала так называемая коммунальная демократия, а затем — закрытию политической системы и ограничению политической конкуренцию и, следовательно, доступа в правящий класс, в результате чего произошла рефеодализация или олигархизация политики. При этом подобные изменения отражали представления доминирующей политической элиты о максимальной эффективности политических институтов и ее стратегии сохранения власти.11 См. Ильин М. В. Очерки хронополитической типологии. Проблемы и возможности типологического анализа политических систем. / М. В. Ильин // Часть 1: Основания хронополитики. — М.: МГИМО, 1995. -148 с. что предполагает изучение объектов исследования без учета конкретных особенностей контекста их развития. Именно поэтому мы не намерены представлять детальное объяснение «временных лагов» в истории отдельных городов, что является предметом самостоятельного изучения, и сосредоточимся исключительно на анализе изменения их политико-институциональной структуры сначала на фоне возрождения торговли, а затемформирования прообраза нации-государства. Для изучения политико-институциональной структуры будет использоваться институциональный анализ социальных сетей, что позволяет не только рассмотреть формальную структуру институтов, но и пролить свет на неформальное внутриэлитное взаимодействие, в ходе которого образовывались специфические практики и нормы, зачастую определявшие функционирование формальных правил. Необходимо отметить, что рассматриваемый нами объект исследования — итальянские города Средневековья — хорошо изучен в рамках работ по исторической, культурной или экономической проблематике. В связи с этим представляется возможным, использовать фактические и исторические исследования в качестве источников для осмысления процесса развития средневековых итальянских городов-государств и его интерпретации с политологической перспективы. Иными словами, исторические исследования являются базисом специфического политологического анализа, что позволяет нам ограничиться рассмотрением лишь некоторых, наиболее значительных первоисточников. Полученные в ходе проведения исторических исследований результаты будут использоваться в данной работе в качестве материала для построения сугубо политологической модели и выдвижения соответствующих гипотез о политическом развитии городов-государств.Источниковую базу исследования, следовательно, составляют работы отечественных и зарубежных специалистов по тематике развития средневековых итальянских городов-государств. Данные источники дополнены исследованиями преимущественно зарубежных политологов, посвященные изучению проблемы становления суверенного территориального государства. Из этих работ почерпнуто концептуальное понимание эволюции Западной Европы в период с развала Римской империи до начала Нового времени. В исследовании также использована научная литература по проблемам демократии и демократического транзита, функционирования и роли политических институтов, в которой предлагается широкий набор подходов к изучению проблемы становления демократии. Кроме того, были привлечены материалы международных и отечественных научных конференций, а также публикации в специализированных научных журналах, посвященные данной тематике. В качестве первоисточников были привлечены хроники изучаемого временного периода, которые позволили сделать выводы относительно отдельных положений исследования и подтвердить ключевые положения, выносимые на защиту. В своей совокупности источниковая база исследования позволяет провести реконструкцию кейсов с перспективы политической науки. Практическая значимость диссертации заключается в том, что полученные в ходе научного исследования результаты могут быть использованы для критической переоценки университетских курсов как в рамках сравнительной политологии, так и мировой политики. Это касается в частности лекционных, и семинарских занятий по теории демократизации, с одной стороны. С другой стороны, в диссертации обоснован новой подход к понимаю протекающих в настоящее время процессов глобализации и ее воздействия на трансформацию структуры мировой политической системы. В диссертации обоснован новый подход к изучению проблемы становления суверенного государства, что может заложить общую основу для выработки и проведения соответствующего курса.' Апробация дайной работы произведена в научных публикациях диссертанта и в выступлениях на научных конференциях. На тему диссертации опубликованы две научные статьи: «Институциональные механизмы поддержания автократии: казус Генуэзской республики на пороге Нового времени» в журнале Полис и «Эволюция государства-нации: попытка деконструкции» в журнале Космополис. Теме данного исследования было посвящено выступление автора на первом роккановском семинаре «Модели государственного строительства и образования наций в политической науке от Стейна Роккана до наших дней», который прошел в Малом зале ИНИОН РАН 6 марта 2007 года. Содержание диссертации было рассмотрено в ходе семинаров Российского политологического конгресса в МГИМО (У) МИД России 20−22 октября 2006 года и на семинарах, проводимых кафедрой сравнительной политологии Факультета Политологии МГИМО (У) МИД России. Кроме того, основные положения и выводы исследования обсуждались на заседаниях кафедры, где предлагаемая диссертация была рекомендована к защите. Диссертация состоит из трех основных частей: в первой части проанализирована основополагающая для данного исследования литература и представлена выработанная на этой основе собственная теоретико-методологическая схема, содержащая ключевые гипотезы. Во второй части мы представим отправную точку данного исследованиярасцвет городов Италии и становление новой политической структуры, базирующейся на демократических практиках, а в третьей мы намерены показать динамику политико-экономической эволюции Генуи, Венеции и Флоренции, история развития которых будет вписана в более широкий контекст геополитических сдвигов на карте Западной Европы в XVI веке, в частности, в Северной Италии. С нашей точки зрения предлагаемая структура работы является адекватной для достижения поставленной цели и подтверждения выдвигаемой в рамках данного исследования гипотезы. Ключевые положения, выносимые на защиту Представим ключевые положения данного исследования, сформулированные в рамках предложенной в первой главе методологической схемы на основе изучения трех итальянских городов-государств Средневековья — Генуи, Венеции и Флоренции: 1) Существует сравнительно сильная и эмпирически доказуемая зависимость между характером внешнего контекста эволюции политии, в частности, степенью развития кооперационных или конфликтных практик между политическими образованиями, и процессами формирования и деструкции демократических институтов в обществе. То есть протекающие во внешней среде социально-экономические и политические процессы оказывают непосредственное влияние на функционирование демократических институтов.2) На основании сопоставления развития институциональной структуры средневековых итальянских городов Генуи, Венеции и Флоренции представляется возможным сделать вывод о том, что ускорение процессов экономического обмена в Средневековье (в Х-ХП вв.) способствовало формированию демократических институтов и созданию атмосферы ограниченного политического плюрализма. Расширение торговых потоков и последующая территориальная экспансия городов-государств, стимулируя диффузию капитала, создавали новые каналы вхождения в политико-экономическую элиту. Институциональная структура средневековой демократии, базирующаяся на выборности ключевых органов управления и ротации должностных функций между гражданами (преимущественно из торгового сословия), закладывала благоприятные предпосылки для расширения и постепенного изменения состава правящего класса, что повышало уровень социальной мобильности. В свою очередь, постоянное обновление правящего класса за счет выходцев из торговой среды, выступивших движущей силой политико-экономической экспансии итальянских городов Средневековья, являлось социальной базой для функционирования сложившегося политического режима, который обнаруживал яркие элементы политической конкуренции.3) Аналогично, период усиления борьбы за экономико-политическое влияние на европейском континенте между нарождавшимися национальными государствами в XV—XVI вв., сопровождающийся значительным увеличением конфронтационного поведения на международной арене, привел к постепенному свертыванию демократических практик. Трансформация политического режима в средневековых итальянских городахгосударствах является доказательством того, что рост уровня конфликтности во внешней среде политии негативно влияет на развитие демократических институтов и вызывает их деструкцию. Города-государства были вынуждены претерпеть кардинальные трансформации, позволяющие говорить об их закате в качестве самостоятельных политических образований. Их политические системы на этом этапе могут быть охарактеризованы скорее в закрытые аристократические республики с ограниченным доступом в политическую элиту и во много копирующих практики, типичные для европейских (в особенности, испанской и французской) монархий того времени как на символическом, так и на поведенческом уровнях. Движущей социальной силой этих новых политических образований являлся аристократический класс, унаследовавший позиции купеческой верхушки, — олигархия.4) Несмотря на то, что характер этих изменений и пути их протекания завязаны на внутренние факторы развития политии и являются достаточно индивидуальными для каждого изученного кейса, представляется возможным вычленить некоторые общие черты прошедших трансформационных процессов. По причине сокращения возможностей получения новых экономических ресурсов и поддержания богатства, вызванного потерей ведущей роли в европейской политико-экономической системе на пороге эпохи капитализма, политический класс итальянских городов-государств был вынужден вводить мобилизационные механизмы сохранения своего господства, которые предполагали использование разнообразных инструментов получения ренты, базирующихся на занятии политических должностей и инвестировании в малодоходные, но не рисковые и стабильные объекты недвижимости. Соответственно, преобладающим способом рекрутирования правящей элиты стал принцип кооптации, предполагающий личную преданность патрону, стремительное распространение патрон^клиентских отношений и отказ от меритократического принципа как основы для продвижения по карьерной лестнице. Иными словами, инструментом сохранения своего социального положения аристократия выбрала политическую власть, предусматривающую возможность использования принудительных санкций. Безусловно, это незамедлительно сократило уровень социальной мобильности и политической конкуренции, что лишь усилило и так четко прослеживающиеся тенденции к отходу от использования демократических институтов.5) Представляется возможным проводить аналогию между процессами расширения экономического обмена в X—XI вв. и обострением конфрантационности в XV—XVI вв. на европейском уровне, с одной стороны, и процессами глобализации и распространения террористической угрозы в настоящее время на глобальном уровне, с другой. Подобная гипотеза требует, однако, дальнейшего эмпирического изучения. I. Основы теории институциональной трансформации: обсуждение проблемы формирования суверенных государств в Западной Европе Вопрос заката городской цивилизации в средневековой Италии, как правило, поднимается многими исследователями в связи с рассмотрением роли этого процесса в становлении современного суверенного государства. Поэтому в литературе, которая послужила основанием для разработки теоретико-методологического подхода к анализируемой проблеме, эта тема занимает вторичное место. Однако нам представляется возможным использовать выдвинутые в рамках изучения причин формирования современного государства теории применительно к нашему исследованию, так как объяснение (со)существования альтернативных форм институционального устройства занимает значительное место в подобных концепциях. Ключевыми для нашего исследования стали работа американского исследователя X. Спруита «Суверенное государство и его соперники. Анализ изменения систем» и работа Ч. Тилли и У. Блокманса «Принуждение, капитал и европейские государства: 990−1990», а также монография «Города и возвышение государств в Европе: 1000−1800″, в которой' анализируются последствия высокого уровня урбанизации отдельных территорий для последующего конституирования государств. Для подтверждения и сравнение отдельных аргументов обоих исследователей была также использована работа Дж. Стрэйера „О средневековых истоках современного государства“ .Необходимо отметить, что предлагаемые в данных исследованиях гипотезы базируются на предпосылках эволюционной теории развития институтов, сформулированной в работах К. Поппера и Ф. фон Хайека. Так, в своей работе „Пагубная самонадеянность“ фон Хайек указывает на роль правил, иными словами, институтов, для развития цивилизации. Хайек сравнивает эволюцию институтов с биологической эволюцией и прямо указывает на причины распространения определенных правил в рамках группы, к которым он, прежде всего, относит возможность успешнее воспроизводиться (читай, быть более приспособленными к условиям окружающей среды) и включать в свой состав аутсайдеров (что, безусловно, является производной от первой функции)12. Со своей стороны, Поппер вводит различие между так называемыми тремя мирами: 1) миром физических объектов и физических состояний, 2) миром ментальных состояний или состояний сознания, 3) миром объективных содержаний мысли, созданным фон Хайек Фр. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. / Фр. фон Хайек — М.: Пзд-во „Новости“ при участии шд-ва „Catallaxy“, 1992. — стр. 32 людьми. Подобное разделение позволяет ему обратиться к путям эволюции этих миров, что поднимает вопрос о роли и развитии социальных структур (читай „институтов“), и выдвинуть теорию эволюционной эпистемологии. На основе переноса категорий, выработанных в рамках традиционной биологической теории отбора видов 4, данные исследователи рассматривают возможность применения базового механизма селекции в институциональном мире, действие которого приводит к воспроизводству наиболее эффективных и приспособленных к конкуренции организационных форм. В то же время постоянный процесс инновационной деятельности вмешивается в действие механизма институциональной селекции, тем самым вводя дополнительные факторы отбора. Исследователи проблем становления государств заимствуют ключевые положения эволюционной теории применительно к „культурному“ миру (в терминологии фон Хайека). X. Спруит представляет свою теорию институциональных изменений, в основе которой лежит понимание того, что институциональная трансформация не частое явление, так как изменение институтов связано с высокими затратами и рисками. Ведь в ходе возникновения новых институтов резко повышаются транзакционные издержки, вызванные неопределенностью работы новых институтов и последствий их функционирования для агентов как экономического, так и политического рынков15. Более того, институты изначально предоставляют одним социальным слоям привилегии и права, дискриминируя при этом другие социальные группы16. Таким образом, институциональное устройство благоприятствует скорее воспроизведению одной социальной группы. При этом, как правило, подобная группа организована по принципу социальной иерархии, занимая господствующее положение и препятствуя развитию 13 Popper К. R. Objective Knowledge. An evolutionary approach. / К. R. Popper — Oxford, 1979. — p. 106−152 14 Хайек даже наглядно демонстрирует, что эволюционная теория была первоначально выработана в рамках социальных наук, фон Хайек Фр. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. / Фр. фон Хайек — М.: Изд-во „Новости“ при участии изд-ва „Catallaxy“, 1992. — стр. 32 15 Представляется, что Спруит принимает определение понятия институтов, сформировавшееся в рамках неоинституциональной традиции, важнейшим представителем которой выступает Дуглас Порт. Норт определяет институты как законы, правила игры, определенные кодексы поведения, типы отношений и связей. „Это набор правил, процедура соответствий, определяющие моральное и этическое поведение индивидов в интересах максимизации богатства… Это разработанные людьми формальные (законы, конституции) и неформальные (договоры и добровольно принятые кодексы поведения) ограничения, а также факторы принуждения, структурирующие их взаимодействие“. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. / Д. Норт — М: Фонд экономической книги „Начала“, 1997. стр. 23.16 Социальные группы обладают различной структурой: они могут быть либо социальными иерархиями, в которых преобладают отношения подчинения и жестко регламентирован порядок обмена, либо социальными сетями, члены которых скорее объединены горизонтальными связями, предполагающими большую гибкость и адаптивность. См. Сергеев В. М., Сергеев К. В. Механизмы эволюции политической структуры общества: социальные иерархии и социальные сети. / Полис, № 3, 2003. — 6−13 с. На наш взгляд, можно утверждать, что социальные сети смягчают отношения конфликта и соперничества между социальными иерархиями, тем самым выполняя стабилизирующую и интегрирующую функцию в обществе. Однако и социальные сети, и социальные иерархии функционируют по определенным более или менее четким правилам, то есть являются объектом регулирования институтов. альтернативных иерархий. Поэтому члены альтернативных иерархий не заинтересованы в сохранении существующей системы институтов и, как правило, предпринимают действия либо по изменению институционального устройства, либо же по вхождению в правящую, привилегированную иерархию. В то же время члены последней стремятся к упрочению своего положения, консервируя институциональную структуру, и, ограничивая распределение привилегий17, блокируют массовый приток членов альтернативных иерархий и их ассимиляцию. Именно по этой причине можно утверждать, что только в случае сильного экзогенного потрясения, которое радикально меняет состав коалиций внутри политического образования, социальные группы и политические акторы будут стремиться создать новые институты, предпочитая поддержание статус-кво в обратной ситуации. Указывая на невозможность понять развитие той или иной страны без учета влияния внешней среды19, X. Спруит отмечает, что взаимодействие между внутренней и внешней средой является двухфазовым процессом. На первом этапе, изменения внешней среды вызывают трансформацию расклада сил между социальными и политическими акторами внутри политии. Затем эти акторы, опираясь на свои предпочтения материального и идеологического характера, формируют коалиции с целью создания новых институтов. Новые институты, образуя определенную структуру и накладывая соответствующие ограничения на поведение акторов, становятся затем частью внешней среды, которая состоит из всего спектра институциональных возможностей на определенном отрезке истории. Некоторые институциональные формы со временем исключаются из списка потенциальных возможностей, поскольку они не обеспечивают уровня эффективности, демонстрируемого наиболее приспособленной к данным условиям организационно-институциональной структурой21. Кроме того, так как акторы вынуждены создавать инструменты структурирования своего взаимодействия с другими субъектами, некоторые организационные формы оказываются более или менее привлекательными, чем другие. Таким образом, на втором этапе социальной эволюции внутренние изменения элементов 17 Как показывает неоинституциональный анализ, это рациональное действие в условиях недостатка ресурсов. Spruyt Н. The Sovereign State and its Competitors. / H. Spruyt — Princeton, 1994. — 7 p.19 Ibid., 26 p.20 Для обозначения предпочтений идеологического характера, трактуемых в качестве определенных систем верований и убеждений, X. Спруит использует понятие „избирательного сходства“, введенного М. Вебером. Ibid., 27 р.21 В связи с этим возникает один, на наш взгляд, очень интересный вопрос. Возможно ли повторное появление некой институциональной формы по прошествии определенного времени, в течение которого внешние условия становятся более благоприятны для ее функционирования, или же данный тип институционального устройства окончательно „умирает“ в ходе конкуренции с более эффективными „противниками“? Иными словами, возможно ли латентное существование неэффективной в данный исторический момент формы организационно-институционального устройства? Хендрик Спруит не дает ответа на подобный вопрос и даже его не ставит. международной системы вызывают трансформацию внешней среды, в которой действуют акторы. Таким образом, классическая проблема „агент-структура“, возникающая при создании объяснительных моделей социально-экономических трансформаций, решается Спруитом через постулирование их взаимозависимости и взаимного конституирования. Для объяснения возникновения государства Спруит прибегает к методологическому индивидуализму, оговаривая, что выбор акторов ограничен уже существующей политической структурой и раскладом сил. В то же время при анализе второго этапа трансформации, то есть фазы институциональной селекции, Спруит рассматривает различные организационные формы в качестве агентов, включенных в международную систему [государств]. Более того, он отмечает, что возникновение анархической [в смысле отсутствия верховной власти] системы государств произошло не только благодаря перестройке социальной и политической карты в материальном смысле, но и благодаря реконцептуализации и реартикуляции социального и политического порядка. „Суверенное государство должно было быть вымышлено“. В данном случае Спруит указывает на другое направление институциональных изменений — „взаимное уполномочивание“ (mutual empowerment), которое заключается в легитимации только отдельных институциональных форм, построенных на различных концепциях внутренней и внешней политики24. Таким образом, определенный тип доминирующего в системе элемента оказывает прямое влияние на структуру самой системы25. Предложив свою теорию институциональных изменений, X. Спруит непосредственно выдвигает гипотезу о причинах возникновения современного государства. Он утверждает, что современное государство отличают две основные черты: внутренняя иерархия и внешняя автономия, подразумевая тем самым, что иные формы То есть в нашем случае, как пишет сам автор, сложившимися властными отношениями между городами, земельной аристократией, монархией и церковью. Spruyt Н. The Sovereign State and its Competitors. / H. Spruyt — Princeton, 1994.-26 p.23 Ibid., 14 p. Это интересный аспект работы X. Спруита, однако можно сказать, что за редкими исключениями Спруит только указывает на необходимость принимать во внимание и когнш ивные стороны процесса образования современного государства, не представляя их детального анализа. В то же время привлечение теории социального конструктивизма к рассмотрению возникновения представления о национальном государстве как форме политической организации жизни сообщества и конституирующей единице международной системы может быть в высшей степени продуктивно, как показали работы А. Вендта применительно к изучению международных процессов и роли когнитивных представлений субъектов действия. См. Wendt Л. Social theory of international politics. / A. Wendt — Cambridge, 1999. — 449 p.2 4 Он пишет, что появление понятия „суверенитет“ означало формальную демаркацию политий на основе территориального принципа и установления верховной власти в пределах четко очерченного пространства, что было невозможно наблюдать до этого.2 5 В 1999 году действие данного механизма можно было наблюдать на примере наложения дипломатических санкций на Австрию государствами Европейского Союза в связи с приходом к власти в этой стране радикальной партии на выборах. организации политической жизни не обладают данными характеристиками в совокупности26. В особенности он подчеркивает, что становление государства не является линейным процессом, который начался с распада феодальной системы иерархии, а отражает сознательное предпочтение неких институтов соответствующими акторами, так как на определенном отрезке европейской истории наряду с суверенными монархиями существовали по меньшей мере три альтернативные формы институционального усгройства — городские лиги, города-государства и независимые коммуны, — которые, в свою очередь, противопоставлялись старым, универсальным институтам — феодализму, империи и церкви. При этом, по мнению X. Спруита, необходимо объяснить два процесса, или две зависимые переменные: возникновение альтернативных форм институционального устройства и дальнейшее доминирование современного государства на международной арене. В предисловии к своей работе X. Спруит обращает внимание на то, что значительные изменения в политическом и экономическом укладе жизни позволили появиться городам и заменить старые церковные и феодальные институты взаимоотношений. Во многом эти изменения были связаны с экономическим возрождением Европы в X веке и развитием торговли27, которое в особенности затронуло территории Северной Италии и Фландрии и привело сначала к изменению внутриполитических коалиций, а затем к появлению разнообразных институциональных практик. Спруит утверждает, что именно расширение торговли стало причиной, то есть независимой переменной, оказавшей влияние на поведение отдельных акторов и вызвавшей к жизни различные коалиции между ними, на основе которых создавались институты, отражавшие идеологические и экономико-политические предпочтения доминирующих групп. При этом на каком-то отрезке времени некоторые возникшие в конце XI века институты оказались более не функциональны и были вынуждены уступить место новой форме организации власти — территориальному государству, которое стало господствующей (но пока не единственной) политической единицей уже в Европе XVII века. Возникает ключевой вопрос: что же послужило катализатором заката 2 6 Спруит подчеркивает, что именно понятие суверенитета ознаменовало переход от средневековья к современности в плане политического устройства, а не „определенный уровень развития королевской администрации, уровень дохода монарха или физический размер государства“. Spruyt Н. The Sovereign State and its Competitors. / H. Spruyt — Princeton, 1994. — 3 p.2 7 Ibid., XI p.2 8 В данном случае не совсем ясно, говорит ли Спруит о том, что эти формы уже существовали до экономического подъема или стали возможны именно благодаря расширению торговли. Так, в одном случае он пишет, что новые формы институционального устройства возникли благодаря расширению торговли, а в другом отмечает, что все они находились под воздействием возрождения торговли. Это является одним из спорных пунктов его теории. альтернативных институтов, которые во многом ассоциировались с городской цивилизацией? По мнению X. Спруита, победа территориального государства стала следствием большей эффективности данной формы институционального устройства. То есть он рассматривает это как другую независимую переменную. При этом операционализация переменной „эффективность институтов“ проводится по параметру способности (1) предотвратить односторонние действия (free riding), (2) сократить транзакционные издержки, в частности, стандартизировать меры весов и выпуск денежных единиц, то есть провести унификацию внутреннего экономического пространства, а также (3) создать унифицированную судебную систему. Иначе говоря, он определяет эффективность институциональных практик в соответствии с критериями экономической и военно-административной мощи29. Спруит считает, что именно государство, обладая четкими границами и верховной, не оспариваемой властью на контролируемой территории, смогло гарантировать максимальное выполнение этих критериев и стать структурной единицей новой системы международных отношений, установленной на территории Западной Европы Вестфальскими договорами 1648 года. Также важную роль в победе государства играла возможность суверенных правителей структурировать свою деятельность на международной арене, другими словами, государства признавали в качестве легитимных акторов схожие политические образования30 и подобным образом оказывали влияние на внешнюю среду. и, следовательно, устройство других политических единиц. Таким образом, как подчеркивает Спруит, процесс возникновения современного государства состоит из двух этапов: сначала под воздействием внешней среды государство возникает как одна из многих форм институционального устройства, затем оно, оказавшись наиболее эффективным и конкурентоспособным, что измеряется способностью реализовать предпочтения акторов, элиминирует отличные институциональные формы путем прямого подавления или за счет их добровольного принятия соответствующих норм и правил. Суверенное территориальное государство просто обладало определенными характеристиками, которые позволили ему выдержать конкуренцию со стороны альтернативных институциональных образований, а закат 29 Очевидно, что данные критерии были определены индуктивным способом. Поэтому остается не до конца понятным, на основе чего делается вывод о соответствии реальных предпочтений акторов выделяемым параметрам. Учитывая, что X. Спруит ставит целью создать модель изменений институтов, которая бы базировалась на материальных интересах и идеологических предпочтениях акторов, это можно рассматривать как методологическую ошибку автора, так как, вероятно, различные социальные группы занимали различные, зачастую противоположные позиции по данным вопросам.3 0 Spruyt Н. The Sovereign State and its Competitors. / H. Spruyt — Princeton, 1994. — б p. итальянских городов, по мнению Спруита, является исключительно примером естественного процесса исчезновения институтов, оказавшихся менее эффективными. Отметим, что сущностные характеристики государства, выделяемые X. Спруитом, созвучны с идеями Дж. Стрэйера. Так, Дж. Стрэйер выделяет четыре черты суверенного государства: 1) четкие границы в пространстве и продолжительное по времени существование- 2) функционирование „обезличенных“ и относительно устойчивых политических институтов власти, независимых от конкретного носителя власти- 3) легитимация со стороны населения, выражающаяся как в принятии самой идеи о необходимости верховной власти, так и 4) в лояльности к ней. Для выработки неких принципов организации, по мнению Стрэйера, было необходимо длительное совместное проживание в рамках определенной, относительно неизменной территории» '. Стрэйер также утверждает, что именно более или менее четкие географические границы заложили основу для становления и функционирования институтов власти на фиксированной территории. Далее он отмечает, что для поддержания минимального уровня стабильности требовались политические институты, которые бы смогли пережить смену политических лидеров и колебания в степени готовности к сотрудничеству со стороны образующих сообщество социальных групп. Эти институты должны были предполагать некий уровень профессиональной специализации чиновников, тем самым способствуя повышению степени эффективности политического процесса, а также укреплять политическую идентичность социума в целом. С созданием институтов достигается переломный момент в процессе государственного строительства, при этом, как правило, институты сначала проходят апробацию в частной сфере и лишь затем инкорпорируются в общественную. Для этого требуется получение минимальной поддержки от населения, то есть их легитимация: население должно убедиться в полезности устанавливаемых правил и процедур для решения конкретных задач, связанных с минимизацией транзакционных издержек, будь то организация надежной оборонительной системы или обеспечение прав собственности. Заключительным этапом конституирования государства является моральное одобрение со стороны населения на отправление власти: лояльность граждан, ранее проявляющаяся по отношению к семье, местным коммунам или религиозным организациям, по меньшей мере, частично переносится на государство32.3 1 Тут же Стрэйер делает одно интересное замечание. Он пишет: «Временные коалиции групп, разделяющих общие интересы, вряд ли станут основой для возникновения государства, если угроза, вызвавшая их к жизни, не длится так долго или не повторяется так часто, что коалиция в итоге становится постоянной. Даже регулярные собрания и возобновляемые союзы групп, признающих единое происхождение, недостаточны для создания государства». Strayer J.R. On the Medieval Origins of the Modern State. / J.R. Strayer — Princeton, 1970.-5 p.3 2 Ibid., 5−10 pp. Выдвигая свою теорию происхождения государства, Стрэйер пытается доказать, что суверенному государству удалось совместить в себе позитивные характеристики города-государства и империи, которые предшествовали ему в качестве доминирующих форм организации политической жизни сообщества. Империи, будучи плохо интегрированными политическими единицами, обладали значительной военной мощью, но не могли вовлечь большую часть населения в политический процесс. В свою очередь, последнее обстоятельство вело к неэффективному использованию человеческих ресурсов и снижению лояльности по отношению к верховной власти — преимущественная часть жителей империй не рассматривали сохранение социальной организации в качестве высшего блага. Город-государство, по мнению Стрэйера, напротив, сумел эффективно использовать человеческий капитал и создать такую систему управления, при которой практически все граждане участвовали в политической жизни, что повышало уровень лояльности государству. Однако городу-государству не удалось решить проблему включения новых территорий и их населения в уже существующую структуру. Именно суверенное государство смогло объединить сильные стороны империи и городов-государств33.На наш взгляд, в данном пункте размышлений Стрэйера возникает некоторая неопределенность: сначала он утверждает, что империи и города-государства античности предшествовали образованию суверенного государства, а затем, например, сам же пишет о существовании в XIV веке городов-государств, не проводя различий между социальной организацией древнего и средневекового города. 1ем самым становится очевидно, что он косвенно признает наличие альтернативных институциональных образований в период 1100—1600 годов, который рассматривается им как эпоха становления суверенного государства в Западной Европе35. При изучении концепции Стрэйера по меньшей мере остается непонятным, каким образом классифицировать временные коалиции [см. сноску 41], которые в этот промежуток времени не оформились как государства. Характерным примером является случай Швейцарии, которая пережила возникновение государства в описанном Стрэйером значении термина лишь недавно и до сих пор сохраняет нетрадиционную для суверенного государства структуру. При этом очевидно, что существуют и примеры функционирования раздробленных территориальных образований вплоть до второй половины XIX века, которыми являлись Италия и Германия.3 3 Strayer J.R. On the Medieval Origins of the Modern State. / J.R. Strayer — Princeton, 1970. — 10−11 p.3 4 «Итальянские города-государства даже в XIV веке смогли добиться высокой точности при оценке имущества для целей налогообложения». Ibid., 70 р.3 5 Ibid., 10 р. Целью приведения этих примеров является не критика концепции Стрэйера, а лишь попытка доказать, что в рамках данной теории предполагается место для альтернативных суверенному государству форм институционального устройства, которые существовали параллельно. Видимо, альтернативные организационные формы не обладали всеми чертами государства в совокупности, поэтому они проиграли борьбу за доминирующую роль в международной системе, что подтверждает ранее высказанную идею X. Спруита. Так, Стрэйер пишет: «Суверенное государство на рубеже XIV века было сильнее любой альтернативной модели [организации власти], конкурирующей с ним» 36. Он подчеркивает, что «способность европейского государства достигнуть экономического и политического верховенства в конечном итоге сделала опыт Китая (и других неевропейских государств) неперспективным. Европейская модель государства стала предпочтительной: ни одно европейское государство не пыталось имитировать альтернативные способы организации, в то время как неевропейские государства заимствовали данную форму устройства либо для того, чтобы выжить, либо в результате колониальной истории, которая накладывала значительный отпечаток на дальнейшее формирование институтов власти» 37. Далее он отмечает: «Структура европейских государств, далекая от совершенства, была, тем не менее, значительно сильнее организации тех политических сообществ, с которыми — jo европейцам приходилось иметь дело» .Это положение тесно пересекается с идеями, высказываемыми Ч. Тилли в своих работах, посвященных возникновению и становлению «консолидированного государства» в качестве формы организации власти. Ч. Тилли начинает свое исследование о причинах возникновения современного государства с утверждения, что «государства были и остаются наиболее могущественными социальными организациями в мире» 39. При этом он определяет государства как «обладающие правом на применение насилия организации, отличные от домашних хозяйств и родовых групп и главенствующие в определенных аспектах над другими организациями на значительной территории» 40. Иными словами, в эту категорию входят города-государства, империи, теократии и другие формы правления. В то же время образования, подобные современным Монако и Сан-Марино, несмотря на отсутствие значительной территории, признаются Тилли государствами по причине признания их таковыми другими государствами. Strayer J.R. On the Medieval Origins of the Modern State. / J.R. Strayer — Princeton, 1970. — 57 p.3 7 Ibid., 12 p.3 8 Ibid., 105 p.3 9 Tilly, С Coercion, Capital and European States, AD 990−1990. / С Tilly — Cambridge, 1990. — 1 p. При этом, видимо, под организациями правомерно понимать «группу людей, объединенных стремлением сообща достичь какой-либо цели» .4 0 Ibid., 1 р. Тилли определяет национальное государство (не нацию-государство — государство, население которого разделяет общую сильную языковую, религиозную, культурную и символическую идентичность) как один из типов государств: государство, которое осуществляет функции управления в пределах нескольких, территориально соприкасающихся регионов и соответствующих городах на основе централизованных, дифференцированных и автономных структур. Он подчеркивает, что большая часть существовавших в мире государств не отвечала этим критериям, а затем эксплицитно признает существование нескольких типов государств на протяжении европейской истории41. Отметим, что в более поздней версии данной теории Ч. Тилли заменяет термин «национальное государство» на «консолидированное государство», оставляя неизменным его содержательный аспект. Взаимодействуя между собой, государства образуют определенную систему, которая в известных пределах оказывает влияние на их последующее развитие. Основным объектом межгосударственного взаимодействия является контроль над территорией и ее населением43. Именно поэтому, по мнению Тилли, государства возникли как продукт конкуренции в военной области, превосходство в которой позволяло расширять границы контроля44. Основными инструментами расширения контроля являлись разнообразные ресурсы, относительное наличие которых определяло стратегии, применяемые правителями для их получения. Для понимания механизма воздействия межгосударственной конкуренции на траекторию развития конкретного государства Тилли предлагает выявить механизм конвертации внешнего давления в набор решений, принимаемых правителями, стремящимися расширять зону своего контроля. Для этого необходимо, во-первых, изучить структуру отношений между отдельными социальными группами и классами, которые образуют различные коалиции45. Во-вторых, следует оценить количество наличных ресурсов, что определяется уровнем экономического развития территории политического образования. Тилли утверждает, что ключевой независимой переменной, определяющей формирование коалиций и экономическое развитие территории, является количество 4 1 Tilly, Coercion, Capital and European States, AD 990−1990. / С Tilly — Cambridge, 1990. — 11 p.4 2 Tilly Ch. Cities and the Rise of States in Europe, A.D. 1000 to 1800 / Edited by Charles Tilly and Wim P. Blockmans, Boulder, 1994 — 290 p. В дальнейшем мы будем использовать именно этот термин, так как сам Тилли считает его более адекватным.4 3 Tilly, Coercion, Capital and European States, AD 990−1990. / С Tilly — Cambridge, 1990.-4 p.4 4 В рассматриваемой ниже работе «Происхождение абсолютистского государства» П. Андерсон замечает: «Война была наиболее рациональным и быстрым способом расширения зоны получения прибавочного продукта, доступным правящему классу в эпоху феодализма». Anderson P. Lineages of the Absolutist State. / P. Anderson — London, 1974. —31 p.4 5 Tilly, С Coercion, Capital and European States, AD 990−1990. / С Tilly — Cambridge, 1990. — 11 p. городов. Нам представляется, что в данном пункте необходимо сделать некоторые прояснения. Видимо, количество городов понимается Тилли как степень урбанизации управляемой территории. Урбанизация в свою очередь, вероятно, рассматривается как некий индикатор уровня организации интересов представителей городского сословия и их политической силы в условиях переговоров, а также как показатель капитализации экономики, выражаясь современным языком, то есть (а) постепенного отхода от ориентации на исключительно аграрный сектор и (б) наличия финансовых ресурсов при доминировании бартерного обмена. В то же время Тилли не рассматривает в своем исследовании сами причины различного уровня урбанизации в отдельных частях Европы. Именно это представляется нам первым недостатком теории Ч. Тилли. Однако следует заметить, что в другой работе Тилли косвенно указывает на причины подобного явления. Так, он пишет, «положение внутри азиатской системы торговли или связи с ней определяли относительный уровень экономического развития различных регионов Европы» и, следовательно, степень развития городских поселений как центров обмена46. Кроме фактора развития городских поселений, он также бегло указывает на традиции римского права и остатки политической организации как параметров, которые, вероятно, оказали определенное воздействие на рассматриваемые им зависимые переменные. Это позволяет Ч. Тилли выделить несколько стратегией, используемых правителями для поддержания конкурентоспособности в военной сфере: 1) стратегия, опирающаяся на принуждение (coercion-intensive), при которой правители изымали ресурсы для ведения войны с населения своих или захваченных территорий, что сопровождалось созданием массивных административных и фискальных аппаратов- 2) стратегия, опирающаяся на капитал (capital-intensive), при которой для временного использования или приобретения военной силы (например, наемников) заключались соглашения с ранними капиталистами, интересы которых, несомненно, учитывались. При этом правители не были вынуждены создавать значительные государственные структуры, а определенные группы населения получали представительство в обмен на политическую и финансовую поддержку- 3) стратегия, основанная на использовании как насилия, так и капитала (capitalized coercion), при которой правители получали ресурсы от обеих социальных групп, однако затрачивали на это больше усилий, чем в первых двух случаях.4 Tilly Ch. Cities and the Rise of States in Europe, A.D. 1000 to 1800 / Edited by Charles Tilly and Wim P. Blockmans, Boulder, 1994;7 p. От стратегии, используемой правителем для получения ресурсов, зависело развитие того или иного типа государства (в терминологии Тилли): в первом случае образовывались империи, живущие за счет собирания даниво втором возникали формы фрагментировашюго суверенитета, а в третьем происходило становление консолидированного государства. При этом понятие «капитал» определяется Чарльзом Тилли как «любые материальные движимые ресурсы или претензии на них, которые могут быть реализованы с помощью насилия», а насилие рассматривается как осуществление или угроза осуществления действий, которые причиняют ущерб лицу и лицам или их собственности при осознании последними возможности подобного действия и его потенциальных последствий. Важно подчеркнуть, что Тилли рассматривает возникновение государства не как следствие целенаправленных усилий европейских правителей, а как побочный продукт, вызванный необходимостью решать более насущные задачи — создание и поддержание вооруженных сил47. Таким образом, он утверждает, что война и подготовка к войне оказали значительное влияние на процесс формирования государств, всегда конкурирующих друг с другом за дополнительные ресурсы. При этом «национальное», или «консолидированное», государство оказалось наиболее подходящей формой организации получения ресурсов, что и позволило ему занять доминирующее положение на европейской арене. Следует оговориться, что в статье, опубликованной в монографии «Города и возвышение государств в Европе: 1000−1800», Тилли уточняет, что процесс утверждения государства в качестве основной политической организации следует изучать также и с точки зрения трансформации других политических образований, однако он не детализирует, как именно происходит подобная трансформация48. Таким образом, Ч. Тилли рассматривает упадок итальянских городов или их трансформацию как следствие неспособности выстоять в военной конкуренции с «консолидированными государствами», которая стала проявляться уже в конце XV — начале XVI века .4 7 Tilly, Coercion, Capital and European States, AD 990−1990. / С Tilly — Cambridge, 1990. — 26 p. На наш взгляд, в данном случае необходимо отметить, что, безусловно, термин «национальное государство» не использовался правящими элитами для обозначения подконтрольных территорий, а его строительство не было осознанной целью. Однако следует понимать, что, выбирая определенные институты для реализации поставленных целей, они сознательно действовали и отдавали предпочтение такой форме институционального устройства, которая впоследствии стала называться именно национальным или суверенным государством. Поэтому на вопрос о целенаправленности и осознанности создания суверенного государства не может быть дан столь однозначный ответ, как это делает Чарльз Тилли. Ср. Burke P. History and Social Theory. / P. Burke — Polity Press, 1992. — 146 p.4 8 Tilly Ch. Cities and the Rise of States in Europe, A.D. 1000 to 1800 / Edited by Charles Tilly and Wim P. Blockmans, Boulder, 1994 — 6 p.4 9 Ibid., 1 p. В этой связи отметим, что основная посылка X. Спруита в отличие от Ч. Тилли состоит в том, что определенным формам институционального устройства, появившимся в период развитого Средневековья, соответствовала своя собственная структура взаимодействия как внутри политического образования (внутренняя иерархия), так и с внешней средой (наличие границ). При этом Спруит, скорее, рассматривает их как довольно устойчивые и неподвижные во времени, что и позволяет ему в дальнейшем говорить об их несостоятельности по сравнению с суверенным территориальным государством. Однако на наш взгляд, в действительности эти формы отличались высокой степенью мобильности, вызванной обстоятельствами внешней среды, что мы намерены показать ниже.

Заключение

.

Цель данного научного исследования заключалась в определении значения внешних причин в процессе становления институтов коммунальной демократии и их дальнейшего упадка в средневековых итальянских городах. Соответственно, для достижения указанной цели и поставленных задач в работе было проведено диахронно-сравнительное исследование внешних причин возрождения и упадка средневековых итальянских городов и зависимости траектории развития их политических систем от внешнего кон текста. В ходе исследования была выработана соответствующая аналитическая модель, позволяющая проследить причинно-следственные связи на системном, субсистемном и субъективном уровнях. Иными словами, в качестве независимых переменных рассматривались не только события внешней среды, но и констелляция социально-политических сил в изучаемых политиях и доминирующее в рядах элиты мировоззрение. В рамках исследования было изучено политическое устройство средневековых итальянских городов, рассмотрен процесс их политико-экономического развития и общеисторический контекст их существования, а также произошедшие на европейской арене в период Х1-ХУ1 веков изменения геополитического и экономического характера. На наш взгляд, анализ совокупности этих факторов необходим для полноценного понимания процессов становления и заката институтов коммунальной демократии в средневековой Италии.

Проведенный анализ и полученные результаты представляются интересными для дальнейшего развития как отечественной, так и мировой политической науки с двух точек зрения. С одной стороны, данная работа вносит определенный вклад в уточнение теорий демократизации, показывая, что внешний контекст зачастую оказывает решающее воздействие на институционально-организационную эволюцию политических образований и их шансы успешно пройти этап консолидации демократии. Как было продемонстрировано в данной работе, беспрепятственное экономическое развитие, предполагающее свободную конкуренцию, ведет к формированию новых политических акторов, заинтересованных в гарантии своей экономической независимости. Политический плюрализм и переговорная система стали неотъемлемой частью и предпосылкой для реализации их требований и поддержания успешного экономического развития. Возникновение крупных держав и увеличение числа военных конфликтов, в свою очередь, обуславливают свертывание демократических практик. Иными словами, возрастание уровня военной конкуренции, связанной с высокой степенью полицентричности мира, стало тормозом для развития демократических практик. Таким образом, формирование демократических институтов не является автономным процессом и находится в тесной связи с внешними факторами, которые могут либо стимулировать, либо препятствовать расширению институциональных основ демократии.

Средневековые итальянские города являлись центрами быстрого демографического роста, международной торговли и производственных цепочек, а также аренами борьбы между элитами и классами. Города были специфическими социальными образованиями с динамикой, порождающей определенный тип поведения со стороны социальных акторов, интересы и возможности которых ограничивались соответствующим локальным и глобальным контекстом. Социальный порядок, сосредоточенный вокруг городов, возник в.

ТОГ.

Европе в век, предшествующий чуме XIV столетия. Их возвышение базировалось на двух факторах: расширении потока грузов из Китая и Индии через Центральную Азию и Персию в регион Черного моря и увеличении масштабов торговли по берегам jnz европейских рек — Рейна, Меузы, Шельдта. Нарастающая гегемония европейских городов была потеряна в XVI веке. Великие города Италии потеряли контроль над торговыми путями, римской церковью и даже большей частью итальянских территорий, который перешел в руки новых европейских национальных государств. Они перестали играть роль ведущих посредников между Левантом и Северной Европой, а их большая часть была даже вынуждена потерять свою автономию. Национальные государства доминировали благодаря превосходству своих армий и возможностям получать больший доход с территорий. Именно неспособность выдерживать растущую конкуренцию с европейскими национальными государствами в военной сфере (использование новых методов ведения военных действий), в частности в обостряющейся борьбе за монополию на наиболее выгодных торговых путях (изменение принципов строительства кораблей, направленное на повышение их оборонительных возможностей), вызвало изменение предпочтений акторов и их переориентацию на ведение других операций, приносящих фиксированный доход, что в свою очередь привело к серии внутренних институциональных трансформаций, отразивших намерение доминирующих социальных групп закрепить свое положение в условиях дефицита возможностей. Политические трансформации были направлены на чуть ли не полное закрытие политического класса, при чем в него включались практически все ранее соперничающие группировки и партии.

385 Lachman R. Capitalists in Spite of Themselves: Elite Conflict and Economic Transitions in Early Modern Europe. / R. Lachman — Oxford, 2002. — pp. 41−42, 48.

380 van der Wee, H. Structural Changes in European Long-Distance Trade, and particularly in the Re-Export Trade from South to North, 1350−1750. / James D. Tracy (Ed.). // The Rise of Merchant Empires: Long Distance Trade in the Early Modem World, 1350−1750. — Cambridge, 1993. — pp. 15−16.

387 McNeill W.H. Venice. The Hinge of Europe. 1081−1797. / W.H. McNeill — Chicago, 1974. — p. 127.

Одновременно произошла буквальная рефеодализация политики, связанная с попыткой правящего класса сохранить монополию на политическую власть и присвоить доступ к экономическим благам388. Для подавления социальных конфликтов, которые могли обостриться в результате этих тенденций, были созданы инструменты его ограниченного пополнения, нацеленные на стабилизацию режима в долгосрочном плане и поддерживаемые эффективным механизмом селекции политически активных граждан и их дальнейшей интеграцией в систему.

Становление национальных государств совпало с закатом автономных городов-государств в качестве ведущих военных держав, а позднее как центров торговли и производства. По мнению Ф. Лэйна, в определенный момент времени государства просто оказались более эффективными в конкуренции с городами-государствами. Так, он определяет национальные государства и города-государства как «организации, которые собирают налоги для покрытия расходов на осуществление полицейских действий (1) и сохранения монополии на применение насилия в рамках определенной территории (2)». Чем более эффективно государство осуществляет эти функции, тем большее количество налогов оно может требовать. С точки зрения Лэйна, политическая история Европы с 700 по 1700 год основана на «изменяющемся отношении между институтами, использующими насилие, к количеству и распределению излишка». Иными словами, города-государства оказались недостаточно состоятельными в выполнении своих функций.

По мнению Ч. Тилли, города-государства обладали огромными финансовыми ресурсами, но были неспособны использовать значительные средства принуждения, кроме как покупая армии наемников. Города-государства были обречены на гибель двумя факторами: 1) атлантическая торговля и связанные с ней центры производства активно росли, в то время как средиземноморская торговля была ограничена мусульманскими державами- 2) как только государства, обладающие большей численностью населения, выработали способы извлечения капитала и средств принуждения на больших территориях, их больший размер позволил им преодолеть сопротивление городов-государств. Расцвет городов длился до того момента, когда государства не создали механизмы налогообложения и рекрутирования национальных армий.

Период с конца XV до середины XVII века являлся образующим для дальнейшего развития европейской системы389. До этого рост торговли и коммуникаций в Европе, начавшийся в X веке (некоторые исследователи называют этот процесс даже.

388 Lachman R. Capitalists in Spite of Themselves: Elite Conflict and Economic Transitions in Early Modern Europe. / R. Lachman — Oxford, 2002. — p. 90.

389 Cp. Arrighi G. The Long Twentieth Century. Money, Power, and the Origins of Our Times. / G. ArrighiLondon, 1994.-400 p. коммерческой революцией" 390), способствовал появлению различных институциональных форм, соперничавших с государством и наряду с ним участвовавших в международных отношениях. К альтернативным акторам мировой политики в период становления европейского национального государства относились, на наш взгляд, институты Церкви, города-государства, империи, лиги городов, союзы коммун, монашеские и рыцарские ордена, крупные торговые компании. Все альтернативные образования в различных масштабах обладали некой лояльностью со стороны своих членов и необходимой пространственной организацией для отправления власти. Кроме того, им в действительности принадлежала определенная доля власти по отношению к своим «подданным». В этот период Западная Европа представляла собой совокупность разнообразных по своей природе институциональных форм, находящихся в отношении жесткой конкуренции391.

Однако после окончания Итальянских войн суверенное государство, оказавшись наиболее эффективной организацией с точки зрения ведения военных действий и став доминирующей политической и экономической единицей, фактически получило монополию на мировой арене, вынудив другие образования либо организовывать внутреннюю работу по его образцу, либо постепенно исчезнуть с политической карты Европы392. В конечном итоге мир стал государствоцентричным и в высшейстепени* иерархичным. Иными словами, государство оказалось наиболее адекватным способом устройства власти в тех условиях.

В то же время необходимо подчеркнуть, что города-государства продемонстрировали высокую степень адаптации к новым условиям, что проявилось двумя путями. Во-первых, переговорные практики, символизирующие демократические черты политических режимов средневековых городов Италии, были частично сохранены на межэлитном уровне. Этот аспект был относительно подробно проанализирован в третьей главе данной работы, в которой рассматривалось институциональное устройство новоустановленных режимов. Во-вторых, как было показано итальянские города, переняв отдельные элементы стратегии развития национальных государств, также встали на путь централизации. В-третьих, в европейских монархиях произошла рецепция отдельных элементов выработанных итальянскими городами (в особенности, Венецией и Флоренцией) дипломатических систем.

390 Cm. Lopez R. The Commercial Revolution of the Middle Ages, 950−1350. / R. Lopez — Cambridge, 1976. — 204 P.

91 Sassen S. Losing control: sovereignty in an age of globalization. / S. Sassen — New York, 1996. — p. 3.

392 cm. Strayer J.R. On the Medieval Origins of the Modern State. / J.R. Strayer — Princeton, 1970. — 197 p.

Представляется необходимым остановиться на третьем аспекте несколько подробнее. Так, по причине относительной изоляции от европейских государств, с одной стороны, и из-за постоянных войн, с другой, итальянские города-государства были вынуждены выработать механизмы взаимодействия, которые бы служили упорядочиванию и структурированию политического пространства. Подобным механизмом стал институт постоянных послов.

Назначение постоянных послов и содержание аккредитованных посольств стало общепризнанной практикой на территории Итальянского полуострова задолго до XV века, когда она начала получать постепенное признание со стороны других европейских государств. Институт постоянных послов, возникших еще в XIV веке, имел исторический прецедент в лице консулов, выбираемых купеческой общиной или назначаемых торговыми республиками для представления и защиты своих интересов. Консулы, а позднее постоянные послы посылали регулярные сообщения в метрополию. В Венеции, например, функции посла и консула были взаимодополняющими и, можно утверждать, даже взаимозаменяемыми (МаШп§ 1у 59). Во Флоренции аналогичная роль выполнялась банковскими агентами, обеспечивающими предоставление кредитов королевским дворам Европы, или коммерческими представителями.

Введение

института постоянных консулов также сопровождалось определенной трансформацией структуры государственного аппарата городов-государств. Так, были созданы специальные канцелярии, специализировавшиеся на ведении внешней политики. Они обрабатывали и архивировали регулярные сообщения, получаемые от послов-резидентов.

В целом, можно утверждать, что, несмотря на кардинальное отличие институционально-целевой структуры дипломатии эпохи Ренессанса от дипломатии Нового времени с точки зрения культурно-социального контекста, итальянские города-государства Средневековья стали прародителями серии институциональных новаций, определивших развитие дипломатических практик в течение следующих нескольких.

393 столетий, если не по содержанию, то, по меньшей мере, по форме .

Подводя промежуточный итог, подчеркнем, что в данном исследовании внешний контекст рассматривается в качестве одного из важнейших факторов, влияющих на процессы демократизации в самом широком понимании данного феномена — появления и распространения демократических практик на различных социальных уровнях. Благоприятные условия, сопряженные с проведением большого числа транзакций на межличностном уровне и высокой степенью конкуренции, способствуют образованию.

393 Reus-Smit Ch. The Moral Purpose of the State. Culture, Social Identity, and Institutional Rationality in International Relations. / Reus-Smit, Ch, — Princeton, 1999. — p. 70 институциональной структуры, сравнительно адекватно представляющей интересы разных социальных групп или элитных группировок. Подобного рода структура может быть стабильной или волагильной, однако в ней в любом случае наличествуют элементы демократии. Напротив, внешнее давление приводит к мобилизации общества и упрощению его политической организации, открывая пути для создания классических иерархически выстроенных схем, консервирующих социальную структуру. Данные процессы были изучены нами на примере развития итальянских средневековых городов.

Однако очевидно, что подобные процессы институциональной селекции не являются единичными в диахронно-сравнительной перспективе. Представляется возможным и адекватным сравнение нынешнего исторического момента с предыдущими этапами «реформирования» мира, а также выделение факторов, которые определили его нынешнюю структуру. Так, в настоящее время говорят о «возвращении в Средневековье», характеризуемое «лоскутной» организацией власти. С нашей точки зрения, именно это является аргументом для возможности проведения некоторых параллелей между современным периодом в международных отношениях и временем до утверждения суверенного государства, когда в Европе функционировали различные альтернативные политические формы организации коллективной власти.

Структура современной мировой политической системы находится в процессе кардинальной трансформации. Эта трансформация затрагивает как конституирующие систему элементы, так и характер связей между ними. С одной стороны, количество элементов системы, то есть образований, способных оказывать влияние на функционирование системы, увеличивается, а с другой — претерпевает изменения их природа, которая больше не может быть проанализирована в рамках традиционного понимания концепции суверенитета.

Под новыми акторами, на наш взгляд, должно пониматься значительное количество новых социально-экономических образований, так или иначе участвующих в процессе коммуникации на международном уровне и оказывающих влияние на центры принятия решений друг друга394. Было бы логично включить в данную группу такие образования, как интеграционные группировки, негосударственные и неправительственные организации, некоммерческие организации, транснациональные корпорации, социальные и религиозные движения, а также террористические сети. Эти образования способны «присваивать» идентичность отдельных групп населения.

Наиболее наглядно суверенитет новых акторов проявляется в создании надгосударственных образований, то есть интеграционных группировок. Классическим.

394 См. Дегтярев A.A. Принятие политических решений. / Дегтярев A.A. — М.: КДУ, 2004. — 416 с.

163 примером в данном случае является Европейский Союз, который сохраняет территориальный принцип организации власти, свойственный суверенному государству. Однако отличительной чертой Европейского Союза является пересечение компетенций и юрисдикций между надгосударственным и национальным уровнями. Государства-члены этого объединения уже утратили многие функции контроля над внутренними делами: союз имеет общую валюту, а валютная политика определяется теперь не национальными банками, а Центральным Европейским Банкомфункционируют общесоюзные органы, в которые регулярно проводятся выборы (Европейский парламент) — представлен проект общеевропейской конституции, возможное принятие которой ознаменует новый шаг на пути создания полноценного политического образования. На этой основе постепенно складывается общеевропейская идентичность, отчуждающая население от традиционных объектов их лояльности — суверенных государств.

Помимо интеграционных образований существуют влиятельные транснациональные компании и международные организации, обладающие разветвленной сетью отделений и объединяющие людей на основе членства в организации, а не национальной принадлежности. На вторую половину XX века пришелся период быстрого роста числа международных организаций, которые приобрели роль координационных механизмов и переговорных площадок для решения проблем, неподвластных одному суверенному государству. Подобные организации могут действовать в различных областях, а их решения, подкрепленные инструментами принуждения и контроля, зачастую становятся обязательными для выполнения суверенными государствами395, чго противоречит основному принципу международного права о невмешательстве во внутренние дела. Заметим, что в некоторых случаях они берут на себя выполнение традиционных для государства задач: очевидно, например, что Организация Североатлантического договора обеспечивает внешнюю безопасность стран Европейского Союза, не готовых (или не способных?) выделять значительные финансовые средства на эту статью бюджета.

Современные транснациональные компании располагают огромными ресурсами, которые иногда превышают возможности отдельных суверенных государств. Некоторые из них занимают монопольные положения на рынках, контролируя устойчивость экономических систем. Предоставляя занятость десяткам тысяч человек, они в состоянии оказывать давление на национальные правительства с целью проведения соответствующей экономической и социальной политики. А присутствие ведущих транснациональных корпораций на территории того или иного государства, которое.

395 Хрестоматийным случаем являются решения Совета Безопасности ООН, который в последнее время взял на себя фактические функции исполнительной и законодательной ветвей власти на международной арене.

164 влечет за собой привлечение значительных иностранных инвестиций, является теперь залогом его экономического процветания и свидетельством потенциала динамичного роста. Кроме того, функционирование определенных международных организаций -" Большой семерки", Всемирной Торговой Организации, Мирового Банка и Международного Валютного Фонда — поощряет укрепление транснациональных корпораций, унифицируя легальное поле для их деятельности и нивелируя различия в национальных законодательствах.

Важно отметить, что отношения между новыми акторами мировой политики перестают быть строго иерархическими и приобретают все больше характеристик сетевых структур, элементы которых находятся в процессе постоянной коммуникации в независимости от места расположения внутри сети. Организация власти становится все более децентрализованной, все большее количество акторов оказывает влияние на процессы обмена.

Преобразование структуры мировой политической системы — распространение новых видов социальной организации и их «вторжение» в традиционные сферы компетенции национального государства — проходит, с нашей точки зрения, под воздействием внешнего фактора, который определяется как глобализация396. Глобализацию можно понимать как увеличение числа элементов системы, функционирование которых зависит от функционирования других элементов системы. Иными словами, факторы, влияющие на процессы внутри одного элемента, через коммуникационные каналы «проникают» во внешнюю среду другого элемента, заставляя его модифицировать свое поведение.

В ходе глобализации трансформируется роль национального государства, которое теряет свое доминирующее положение конституирующего элемента в мировой политической системе. Государство становится одним из многих акторов на международной арене, что в свою очередь изменяет его функции. Государство более не способно эффективно регулировать различные аспекты социально-экономической активности. Оно теряет свои традиционные черты. Государство уже более не обладает четкими границами, которые становятся «проницаемыми» или же не существуют в общепринятом смысле слова (как это происходит в случае участников Шеигенских соглашений). Сейчас суверенное государство не является замкнутым и автономным сообществом, недоступным для внешнего влияния. Его внутренняя устойчивость подвержена значительным колебаниям, будь то миграционные потоки, финансовые.

396 Отметим, что «островки» экстратерриториальности, то есть лагуны в суверенитете государства, существовали всегда. Например, это касается юрисдикции иностранных представительств на территории государства. кризисы или наложения эмбарго. Многие «новые» государства, возникшие в период деколонизации и распада Советского Союза и Югославии, до сих пор не обладают укорененными институтами, а их устойчивость находится в прямой зависимости от личности политического лидера и создаваемого им режима. Именно по причине отсутствия четко контролируемой территории и «обезличенных» институтов власти эти политические образования относятся к категории «несостоявшихся государств». Их население, не заинтересованное в верховной власти, не способной гарантировать минимальный уровень безопасности и порядка, испытывает лояльность скорее к местным общинам, нежели к постоянно трансформирующимся государственным институтам. Иными словами, мы наблюдаем процесс утраты государством своих традиционных характеристик. Оно более не является исключительным носителем суверенитета, то есть верховной власти и лояльности по отношению к населению. Новые акторы получают «части» суверенитета, будучи новыми объектами идентичности и центрами принятия коллективных обязательных решений. Система, ассоциирующаяся с Вестфальскими мирными договорами 1648 года, находится в процессе кардинальной трансформации или упразднения. Национальное государство при этом модифицирует каналы своего влияния на протекающие в рамках мировой политической системы процессы, начиная приобретать новые черты, несвойственные ему в период становления и расцвета. Таким-образом, демонстрируется сравнительно высокая степень адаптационных возможностей данного институционального образования.

Данные возможности раскрываются в создании специфических режимов управления (governance), которые характеризуются сетевой структурой, включающей зачастую несколько типов новых образований, и, как правило, действуют на основе некодифицированных норм и правил, подверженных лишь постепенной и частичной формализации. Значение данных режимов для стабильного функционирования государств также проявляется в повышении уровня легитимности отдельных решений, принимаемых в результате переговоров между несколькими участниками системы международных отношений.

По указанной выше причине научный дискурс об упадке национального государства, с нашей точки зрения, является несколько преждевременным. Представляется правомерным утверждать, что глобализация играет роль коммерческой революции в Европе X1-XII веков, — она стала причиной появления так называемых «новых акторов» и новых форм управления. Но фактор, который определит доминирующую, то есть наиболее конкурентоспособную и адаптивную в будущем форму институционального устройства, является уже отдельным, самостоятельным феноменом. Именно поэтому, на наш взгляд, невозможно говорить о закате государства — происходит становление новых форм организации, которые находятся в отношении соперничества. Безусловно, традиционные формы власти приходят в состояние упадка, но новые еще не утвердились. Ключевой чертой подобных исторических периодов является высокая неопределенность, неуверенность в будущем, так сказать, его открытость в смысле широкого набора альтернатив развития: они предоставляют возможность появиться новому типу человека.

Стоит отметить, что в последнее десятилетие на роль подобного фактора претендует международный терроризм. Терроризм как явление существует с момента появления государственности. Однако в XXI веке значение террористических сетей многократно возросло. С одной стороны, в ответ на акты террора государства вынуждены трансформировать или перенастраивать свои системы управления, усиливая автократические элементы и возводя новые барьеры безопасности. В то же время, с другой стороны, под влиянием терроризма происходит модификация сущности государства, которое начинает терять атрибуты суверенитета, о чем свидетельствует появление таких понятий как «несостоявшееся государство» (failed state). Несостоявшиеся государства рассматриваются исследователями в качестве политических образований, которые не могут установить контроль над принадлежащими им территориями и находятся в процессе дезинтеграции. Опасность подобных образований заключается в том, что они могут служить основой для возникновения и дальнейшего функционирования террористических сетей, что создает своего рода «селективную спираль»: сильные политические образования модернизируют свою структуру, а слабые переживают этап фрагментации. Последняя тенденция еще более усиливается тем, что особенно уязвимыми представляются государтсва с неразвитой институциональной структурой, которая не обладает достаточным уровнем легитимности. Как подчеркивалось выше, это возвращает нас к процессу построения государства, который должен рассматриваться более широко: не только как создание институтов управления, но и их «наполнение» легитимностью.

В заключение отметим, что пока вряд ли возможно окончательно определить все тенденции или процессы, которые бы имели значение «революции в военном деле» для становления новой системы и привели бы к исчезновению некоторых, неконкурентоспособных социальных образований, что, например, произошло с лигами городов и уже постулируется по отношению к государству. Кроме того, как мы указывали выше, даже в рамках государствоцентричной системы появлялись и более или менее успешно сохранялись девиантные случаи, так и не перенявшие модель суверенного государства и оспаривавшие его верховенство, — например, конфедеративные образования и крупнейшие торговые компании, основанные после открытия Америки и морского пути в Индию.

Между тем необходимо сделать одно существенное замечание. Само наличие различных по своей природе акторов далеко не означает, что в результате конкуренции между ними останется только один преобладающий тип (как в случае национального государства). Вполне возможно, что существующие сейчас формы организационно-институционального устройства выполняют взаимодополняющие функции, что отражает новый, комплексный характер стоящих перед ними проблем. То есть необходимо проанализировать, действительно ли наблюдаемые в настоящее время в международных отношениях тенденции усиливают (именно усиливают, а не ослабляют — важно позитивное доказательство) один конкретный тип акторов или же, напротив, способствуют становлению принципиально иной структуры международных отношений без доминирующей в ее рамках единицы. Для этого требуется более детальное изучение последствий как глобализации, так и существования и распространения террористических сетей.

На наш взгляд, в данном исследовании представлена точка зрения на протекающие в настоящий момент процессы ре-формирования современной мировой политической системы и роль глобализации, которая подчеркивает возможности сравнительного подхода. В частности, демонстрируется, что при проецировании полученных научных результатов на современные международные отношения глобализация, которой приписывается ключевое значение в определении будущей структуры мировой системы, должна скорее интерпретироваться лишь в качестве первого этапа двухступенчатой модели селекции наиболее приспособленной к текущим вызовам и угрозам формы институционального устройства.