Партийные ориентации российских избирателей

Сложность теоретического осмысления политико-культурных явлений и процессов во многом определяется неоднозначностью определения и использования понятия «политическая культура» в современной научной литературе.

Зарубежные политологи начали пристально изучать политическую культуру как многомерный и сложный феномен в 50−60-е годы ХХ столетия.

Первые отечественные работы на ту же тему появились еще в советское время, но это научное направление долгое время находилось в зачаточном состоянии, так как подобный подход к исследованию политических процессов коренным образом противоречил теоретическим основам марксизма.

Сфера идеологии, психологии и мифологии считалась второстепенной идеальной надстройкой, практически полностью подчиненной материальному базису.

К тому же в жестко централизованной советской системе политический процесс казался вполне прозрачным и объяснимым, подчиняющимся логике объективных законов.

Все это тормозило развитие отечественной теории полиической культуры, создавало ей репутацию несерьезного, а то и «спекулятивно-буржуазного» метода исследования.

Всплеск интереса к субъективным основаниям политики стал наблюдаться лишь во второй половине 80-х, когда начали рушиться основы, казалось бы, незыблемой коммунистической модели.

1.Подходы к изучению политической культуры

Далеко не все законы общественной динамики, сформулированные теоретиками марксизма, действуют в условиях современности, что в какие-то моменты истории сфера политического сознания и поведения выступает на первый план, отодвигая «объективные» основания развития социума на периферию, а массовое участие граждан в политике лучше всего объясняет теория политической культуры.

Однако потребовалось еще несколько лет, чтобы такое понимание утвердилось в науке.

Поэтому первые политико-культурные исследования появились у нас в стране только накануне и в ходе окончательного распада советской системы.

Еще одно направление в исследовании основ политической культуры — это анализ существа, структуры и процесса функционирования как политических ориентаций, так и базовой социальной онтологии.

Дмитрий Гавра и Николай Соколов считали исключительно важным, что как по своей природе, так и по функциям политические ориентации ближе к комплексным доминантам, определяющим направленность политического выбора, чем другие эмпирически измеряемые параметры сознания.

Поэтому они скрупулезно рассматривали формирование и функционирование ориентаций, а также субъектно-объектные отношения в этой области.

По их мнению, политическая ориентация предполагает два типа структурирования внешнего по отношению к субъекту политико-идеологического пространства — содержательное и оценочное.

Как раз «на пересечении координатных полей содержательного и оценочного структурирования и возникает политическая ориентация».

С теоретической точки зрения не менее интересны рассуждения этих авторов о двухфазности механизма формирования ориентации.

Первая фаза представляет собой коммуникативное взаимодействие с пространством реальных или виртуальных идеологических дискурсов, структурирование этого пространства и первичную идентификацию реальных акторв политического процесса.

Вторая — позиционирование субъекта в рамках сформированной системы координат.

Хотя работа А. Попова и Л. Зуева озаглавлена «Ценности в политике», она посвящена преимущественно изучению базовых онтологических основ политической ориентации.

Авторы стоят на позициях этического реализма, в соответствии с которым «ценности нельзя ни обосновать рационально-логически, ни вывести их при помощи дедукции».

Они выделяют две основные подгруппы политической ориентации — инструментальные и конечные, причем:

под первыми понимают представления о жизненных принципах, которым индивид должен следовать в любой жизненной ситуации,

под вторыми — предельные представления о том, к чему каждый человек должен стремиться.

Как и ряд зарубежных исследователей, Попов и Зуев считают, что политическая ориентация формируется «посредством постепенного восприятия и освоения политической культуры своей страны» и зачастую активизируются в сознании человека стихийно и бессознательно.

Все это приводит авторов к выводу: рядовой индивид в целом независим от элиты и «через базисные ценности, усвояемые им из политической культуры общества, пользуется относительной автономией и свободой при определении собственных политических приоритетов».

Кстати, совершенно противоположную точку зрения содержит статья Николая Федоркина, который гораздо больше внимания уделяет элитарным ценностным приоритетам, нежели массовым.

При этом он исходит из того, что именно пристрастия элит выступают фактором интеграции общества, особенно в «неустойчивых», «переходных» системах.

2. Партийные ориентации российского электората и президентские выборы 2008 года

По Конституции российский парламент получил весьма незначительные властные полномочия.

По сравнению с институтом президентства, он оказался значительно менее влиятельной ветвью власти, лишь в скромной степени определяющей направление политического развития.

Как следствие, думские выборы приобрели характер второстепенных. Поэтому поведение российских избирателей на парламентских выборах существенно отличается от электоральных установок, проявляюшихся на президентских выборах 2008 г.

Индикатором этого стала динамика электоральных предпочтений. Несовпадающий характер электоральных ориентации при выборах различных ветвей власти требует ответить на вопрос, какие из этих предпочтений отражают подлинные идеологические умонастроения, а в связи с этим, почему они проявились на выборах одного, а не другого представительного института.

В следствие того, что в российской политической системе более властным институтом стал президент, именно он располагает достаточными полномочиями, чтобы формировать общеполитический курс в предпочтительном для большинства российских граждан направлении.

Поэтому, при выборе этого института ведущей мотивацией электорального выбора становятся глубинные идеологические симпатии и предпочтения. Иными словами, это — «голосование сердцем», экспрессия.

Электоральное поведение, основу которого составляет экспрессия, становится формой выражения «идеологической идентификации» с тем из кандидатов, чья идеология наиболее адекватна представлениям о «наилучшем устройстве общества» самого избирателя.

Думается, феномен объясняется двумя группами факторов.

Во-первых, как отмечают некоторые исследователи, ведущие идеологические ориентации отличаются друг от друга явно не в равной степени. В то время как демократический, умеренно-реформистский и националистический электората идеологически заметно ближе друг к другу, они значительно обособлены от сторонников прокоммунистической идеологии.

Это и позволяет сделать вывод, что в российском социально-политическом континиуме существуют две основные категории избирателей: прокоммунисты и несогласные с ними. При этом, за счет простого суммирования, большинство оказывается на стороне вторых, в целом реформистски настроенных избирателей.

Во-вторых, ход президентской кампании показал, что, кроме Д. Медведева, других некоммунистических кандидатов, обладающих сопоставимыми ресурсами противостояния кандидату от коммунистов, не нашлось. Хотя степень приверженности избранного президента нормам демократии остается проблематичной, несомненно то, что именно он сумел стать консолидатором некоммунистических сил, идеологически предрасположенных к консенсусу.

И тот факт, что за нынешнего президента большинство электората проголосовало вопреки широко распространенному недовольству им лично, является еще одним свидетельством доминирования идеологической — реформистской — идентификации над персональными оценками.

Итак, в условиях политико-институционального превосходства президента над парламентом, выборы первого стали индикатором доминирующих ориентации среди российского электората.

Едва ли можно было ожидать, что реформистские умонастроения окажутся подавленными широко распространенным в обществе недовольством материальным положением.

В условиях острого идеологического противостояния, ставшего характерной чертой большинства посткоммунистических партийных систем, выбор верховной власти по существу оказывается выбором между полярными перспективами политического развития, одна из которых не исключает возможности возвращения к прошлому.