Проблема взаимодействия литературы и экономики в жизни и творчестве Н.А.Некрасова 1838-1869 годов

1. Постановка проблемы.

Темой настоящей диссертации является взаимодействие литературы и экономики в творчестве и жизни Николая Алексеевича Некрасова. «Двойственность» Некрасова, его способность сочетать в себе поэта с успешным предпринимателем хорошо известна. Однако до сих пор эта двойственность не стала объектом содержательного анализа. В лучшем случае она вызывала удивление современников поэта, а также его поздних биографов и исследователей и интерпретировалось ими как «противоречие» его личности1. Афористичнее всех выразился Т. Н. Грановский (заметим, не самый доброжелательный читатель Некрасова): «В нем /Некрасове — М.М./ много неприятного. Но раз стал он нам читать стихи свои, и я был поражен непонятным противоречием между мелким торгашом и глубоко и горько чувствующим поэтом» 2.

Однако представляет ли собой Некрасов исключительный, «вопиющий» случай? Многие современные западные исследования показывают, что ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. В работах, анализирующих материальную сторону жизни самых разных литераторов, уже было показано, какую огромную роль экономические интересы играют в творчестве не только о таких предпринимателей по духу, как, например, Марк Твен, но и писателей, объявлявших себя незаинтересованными творцами, например, Генри Джеймса4 или Т.С. Элиота5. Поэтому случай Некрасова не исключение, а правило. Необычна только высокая степень «публичности» его коммерческой.

1 Подробный обзор дискуссий о «противоречиях» личности Некрасова содержится в нестареющей статье: Чуковский К. И. Поэт и палач // Чуковский К. И. Сочинения: В 2-х т Т 2 М, 1990.

2 Т. Н. Грановский и его переписка. Т. 2. М., 1987. С. 431.

3 См., напримерGold, Charles Н. «Hatching Ruin», or, Mark Twain’s Road to Bankruptcy ColumbiaUniversity of Missouri Press, 2003.

4 См. особенно Anesko, Michael. «Friction with the Market». Henry James and the Profession of Authorship Oxford University Press. NY-Oxford, 1986.

5 Delany, Paul. Literature, Money, and the Market from Trollope to Amis. Houndmills, Basingstoke, Hampshire, New York: Palgrave, 2002. деятельности. Удивление же русской читающей публики перед Некрасовымпоэтом и предпринимателем — вызвано характерным для национальной (или сословной — «интеллигентской») системы ценностей твердым представлением о несовместимости и даже враждебности коммерции и поэзии, царства низменных материальных расчетови сферы высоких идеалов и эстетических ценностей6.

2. Положения, выносимые на обсуждение.

Оставляя в стороне вопрос о «личности» Некрасова, мы исходим в нашей работе из противоположных предпосылок, из представлений о том, что практики (поэтическая и коммерческая), в которые одновременно был вовлечен Некрасов, не были отделены у него друг от друга непроходимой пропастью, не противоречили одна другой, но органично взаимодействовали. Направления этого взаимодействия невозможно уложить в одну формулу, они разнообразны и разнонаправленны. Тем не менее, можно предложить типологию этих взаимодействий, поддаются изучению их механизмы. При этом изучение таких взаимодействий в творчестве Некрасова позволяет судить о механизмах, связывающих литературу и экономику. Это и есть те положения, которые мы выносим на обсуждение и доказательству которых посвящена наша работа.

3. История изучения вопроса а) изучение взаимодействия экономики и литературы у Некрасова.

Некрасововедение к настоящему времени накопило очень большой фактический материл, касающийся не только творчества, но и издательской деятельности, коммерческих проектов Некрасова. Он сосредоточен в некрасовских томах «Литературного наследства» (49−54), в 14-ти Некрасовских.

6 Единственное известное нам исключение Чуковский К. И. Тема денег в творчестве Некрасова // Чуковский К. И. Люди и книги. М., 1960. В этой статье была предпринята попытка рассмотреть тему денег как конструктивный элемент в творчестве Некрасова, хотя и Чуковскому приходится Некрасова «оправдывать». 4 сборниках, а также в Полном собрании сочинений Некрасова в 15-ти томах (JI.- СПб., 1981;2000), особенно томах 13−15, в которых опубликован огромный массив материалов, далеко не всегда находящих себе место в больших академических изданиях, например, редакционные объявления, ведомости, расписки. Огромным подспорьем для исследования является трехтомная «Летопись жизни и творчества Н.А. Некрасова», отразившая практически весь известный фактический материал о жизни поэта и в том числе о его издательской, коммерческой деятельности. Непреходящее значение для анализа коммерческих отношений Некрасова имеют такие издания, как «Архив села Карабихи. Письма Н. А. Некрасова и к Некрасову» (М., 1916), «Некрасов в воспоминаниях современников» (М., 1971), «Переписка Н. А. Некрасова» (М., 1987). В целом опубликовано большое количество материалов по истории русской литературы 40−60-х годов 19-го века, содержащих в том числе ценную информацию о коммерческих проектах Некрасова, его «экономических» отношениях с литераторами и издателями (список этих источников прилагается в первой части Библиографии работы).

Тем не менее, концептуально этот материал практически не разработан. Исследователей Некрасова в основном привлекали вопросы его поэтики, «мастерства», места его в истории русской поэзии, его роль в обновлении поэтического языка. Это направление некрасововедения богато по-настоящему.

8 9 блестящими, классическими работами К. И. Чуковского, Б. М. Эйхенбаума, Ю.Н. Тынянова10, В. В Гиппиуса11, Б.О. Кормана12 и других замечательных исследователей. Много изучалась система взглядов Некрасова, его идеология. И здесь тоже мы видим большое количество концепций, трактовок от.

7 Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова. Т. 1. 1821 — 1855. СПб., 2006; Летопись жизни и творчества Н. А. Некрасова. Т. 2. 1856 — 1866. СПб., 2007. Готовится к изданию третий, заключительный том.

8 Чуковский К. И. Мастерство Некрасова. М., 1962.

9 Эйхенбаум Б. М. Некрасов // Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969.

10 Тынянов Ю. Н. Стиховые формы Некрасова// Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993.

11 Гиппиус В. Некрасов в истории русской поэзии 19 в. // Литературное наследство. Т. 49- 50. Н. А. Некрасов. I. М., 1946.

12 Корман Б. О. Лирика Некрасова. Ижевск, 1978.

Некрасова-поэта революции (например у В. Архипова13) до Некрасова-поэта христианского (например, в недавних работах В.И. Мельника14). Практически по всем разделам литературоведения существуют сильные работы, анализирующие разнообразные стороны творчества Некрасова. Некрасову-издателю, Некрасову-предпринимателю посвящено работ очень мало15. Фактически, в большинстве своем это предисловия или замечания к публикации тех или иных материалов, касающихся издательской деятельности Некрасова, содержащие интересные наблюдения (как, например, статья С. Рейсера «Гонорарные ведомости «Современника» «16 или комментарии к 13-му тому Полного собрания сочинений). Издательской деятельности непременно касаются авторы биографий Некрасова: А.Н.Пыпин17, П.Н. Сакулин18, В.Е.

10 ОП ^ I.

Евгеньев-Максимов, В.В. Жданов", Н.Н. Скатов". Но во всех этих случаях мы имеем дело с «упоминаниями» или общим «обзором» .

Едва ли не единственной монографией, посвященной деятельности Некрасова как издателя и литературного предпринимателя, является недавняя книга Б.В. Мельгунова" «. Именно здесь мы видим не только множество находок, относящихся к деятельности Некрасова в «Литературной газете», в «Пантеоне», в «Современнике», но в встречаем концептуальное обобщение. В этой книге, однако, не сфокусировано внимание на собственно экономической проблематике. Будучи чрезвычайно ценной с историко-литературной точки зрения, она мало концентрируется на экономике и поэтому сделанные автором не во всем точны. Исследователю, на наш взгляд, не всегда хотелось идти.

13 Архипов В. Поэзия труда и борьбы. Ярославль, 1961.

14Мелытк В. И. Поэзия Н. Некрасова в свете христианского идеала. М., 2007.

15 Хотим подчеркнуть, что речь не идет о теме «Некрасов-журналист», по поводу которой написано немало.

16 Литературное наследство. 53−54. Некрасов III. М., 1949.

17ПыпинА.Н. Н. А. Некрасов. СПб., 1905.

18 Сакулин П. Н. Н. А. Некрасов. М., 1922.

19 Евгеньев-Максимов В. Е. Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова. Т. 1. М, — Л., 1947; его же Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова. Т. 2. М.- Л., 1950; его же Жизнь и деятельность Н. А. Некрасова. Т. 3. М., 1952.

20 Жданов В. В. Некрасов. Изд. 2-е. М&bdquo- 1971.

21 Скатов Н. Н. Некрасов. М., 1994.

22 Мельгунов Б. В. Некрасов-журналист. Малоизученные аспекты проблемы. Л., 1989. навстречу экономике во всей ее «неприглядности» 23 (некоторые конкретные наши разногласия будут представлены в самом тексте работы). Особняком стоит книга К.З. Черняка24, прямо посвященная коммерческой деятельности Некрасова, точнее, наиболее темному и компрометирующему эпизоду его деятельности — эпизоду с наследством Огаревой.

Исследований, прямо касающихся нашей темы — взаимодействия экономики и творчества, коммерции и поэзии — крайне мало. Чаще всего они находятся в русле размышлений о «противоречиях» в личности Некрасова. Это касается в целом и такой работы, как статья К. И. Чуковского «Тема денег в творчестве.

•ус.

Некрасова" «, хотя она в общем представляет собой редчайшее исключение: попытку увидеть тему денег как конструктивный элемент в творчестве Некрасова, хотя и Чуковскому приходится Некрасова «оправдывать». Исследователь, однако, в своей статье не исчерпал не только тему денег в творчестве Некрасова, но даже и только одну ее сторону — деньги, богатство и бедность как предмет изображения в творчестве Некрасова. Вопреки утверждениям Чуковского, деньги не раз появляются в некрасовском творчестве и существенно позднее того периода, который анализируется в статье, и потому их появление и сочувственное отношение к ним Некрасова нельзя объяснить исключительно ситуацией сороковых годов. В дальнейшей работе мы обратимся к более пристальной критике и полемике с некоторыми положениями этой статьи, многие из которых, на наш взгляд, не выдерживают историко-литературной фактической проверки.

Менее ценны в концептуальном плане (хотя и богаты фактическим материалом) две другие статьи К. И. Чуковского, посвященные тому, как совмещались у Некрасова «коммерсант» и поэт: «Поэт и палач» и «Кнутом.

23 Наиболее близко к такой проблематике этот безвременно ушедший замечательный исследователь Некрасова подошел в одной из поздних работ: Журналы Некрасова как коммерческое предприятие// Средства массовой информации в современном мире: Тезисы научно-практической конференции. СПб., 2000. Но это скорее пролегомены к серьезной теме, чем ее полная разработка.

24 Черняк ЯЗ. Спор об огаревских деньгах. М., 2004.

25 Чуковский К. И. Люди и книги. М., I960. иссеченная Муза" «. В них исследователь отдает дань «психологической» традиции трактовки жизни и творчества Некрасова и исходит из тех же понятий «двойственности» личности Некрасова, присущих ей противоречий, которые стали общими местами в прижизненной и посмертной некрасовской критике. Само стремление Чуковского в этих статьях оправдать или психологически и социально «объяснить» эти противоречия не делает работы серьезным шагом в понимании конструктивного воздействия коммерческой деятельности Некрасова на его творчество.

Отчасти продолжает традицию такого «психологизма» цикл из двух статей Н.Н. Пайкова~. Одновременно исходные положении Пайкова более привлекательны, чем положения Чуковского. По-прежнему занимаясь личностью Некрасова, исследователь отказывается от чрезмерного детерминизма, от выделения каких-то стихий, бессознательно действовавших в душе Некрасова (как это получалось в статьях Чуковского) и видит в поэте субъекта, сознательно и ответственно соединявшего в своей деятельности разные цели и интересы. Отсюда очень ценная попытка выделить общую модель, которая для самого Некрасова согласовывала его разные стороны и разные типы отношений с людьми. Эта работа очень содержательна, Н. Н. Пайков намечает плодотворные моменты для размышлений, выделяет закономерно узловые моменты, но его подход, с нашей точки зрения, слишком психологический, слишком все-таки сосредоточен на проблеме личности самого Некрасова, исследователь озабочен тем вопросом, который в принципе кажется нам нерелевантным как объект изучения: Некрасова как «человека» .

Завершая этот вынужденно краткий обзор, отметим, что тема «Некрасов как поэт и предприниматель» привлекает в последнее время и интерес спекулятивного, недобросовестного характера. К проявлениям такого интереса нужно отнести статью Ю. Никуличева «Бог, мамона и обыкновенные новые.

26 Чуковский КМ. Сочинения: В 2-х т. Т. 2. М., 1990.

27 В особенности близка нашей теме статья первая цикла: Пайков Н. Н. «Человек жизненной рутины» в поэзии Н. А. Некрасова. Статья первая. Этика жизнестроительства // Русская литература. 2006. № 4. люди: «от «Кто виноват?» к «Что делать?» «Текст наполнен «гипотезами», «открытиями», оскорбительными для Некрасова, при этом основанными исключительно на «смелых» сопоставлениях, не выдерживающих серьезной критики. Такого рода работы не заслуживают серьезного обсуждения и являются плодом исключительно безграничной «смелости» авторов, подкрепляемой их столь же безграничным невежеством. б) общие концепции взаимодействия литературы и экономики Причина отсутствия концептуализации связей экономики и литературы у Некрасова, причина того, что немногочисленные исследователи этой проблемы не пошли дальше «противоречий» и их объяснения или оправдания, заключается не только в национальной традиции, но и в отсутствии серьезной теоретической базы. Это не значит, что сама идея воздействия экономики на литературное творчество не попадала в поле зрения российской теории литературы. Мы знаем работы, созданные в рамках формальной школы в конце ее существования29, представляющие собой подборку эмпирического материала, но не содержащие метода работы с ним. В результате получилась интересная история книжного предприятия Смирдина, набор некоторых сведений, таблицы, представляющие собой только ценный материал для размышлений будущих исследователей. Неудачей закончились поиски методов, предпринятые школой, получившей прозвище «вульгарно-социологической», в работах Д.Д. Благого30, В.Ф. Переверзева31 и др. в значительной степени из-за слабости ее теоретических предпосылок. Эти критики понимали взаимодействие экономики и культуры прежде всего и почти исключительно как полную детерминированность культурной деятельности человека (художника) экономическими и социальными условиями его существования. Как не раз подчеркивалось, их главная слабость в слишком буквальном и.

28 Вопросы литературы. 2004. № 2.

29 Мы имеем в виду книгу Гриц Т., Тренин В., Никитин М. Словесность и коммерция. М., 1929.

30 См. -Благой Д. Социология творчества Пушкина Этюды. М., 1929.

31 См. прежде всего: ПереверзевВ.Ф. Необходимые предпосылки марксистского литературоведения // Литературоведение. М., 1928. упрощенном понимании связи между материальными интересами человека и его творческой деятельностью, негибкое использование понятий классов и классовой борьбы, понятия обусловленности, трактуемого ими слишком прямолинейно32.

И в современной актуальной критике мы видим высказывания о неприятии того, что почему-то называется «неомарксизмом» 3'', нежелание связывать себя с «скомпрометированной» традицией, исследовать зависимость искусства от «низкой» реальности человеческой жизни. Отчасти это обусловлено политическими и идеологическими предпосылками в сознании самих противников идеологий — отталкиванием от всего того, что вызывает хотя бы отдаленные ассоциации с марксизмом и Марксом. Под марксизмом, кажется, начинают понимать всякую концепцию, подразумевающую какую-либо степень детерминированности духовной и культурной сферы жизни ее материальными условиями. Поэтому серьезные работы, созданные в России и касающиеся взаимосвязи экономики и литературы, очень немногочисленны34.

Более повезло в России социологии чтения и писательского труда. Есть интересные работы по социологии чтения, истории книги в России, истории лубочной литературы, которые содержат полезную эмпирическую информацию, касающуюся взаимодействия литературы и экономики в ос конкретных случаях. Таковы, например, монография А. Рейтблата, некоторые работы Б. Дубина и В. Гудкова36, неоднократно цитируемая нами статья А. В. Блюм «Русская лубочная книга второй половины XIX века». Но и здесь мало.

32 Критика «вульгарного социологизма» см., например: Сергиевский И. «Социологисты» и проблемы истории русской литературы // Литературный критик. 1935. № 10, Розенталь М. Против вульгарной социологии в литературной теории. М., 1936.

33 См, например: Проскурин О. Литературные скандалы пушкинской эпохи. М., 2000. С. 1415.

34 Здесь назовем только одну «пионерскую» для нашей страны работу, имеющую скорее «научно-популярный» характер: Ястребов A.JJ. Богатство и бедность. Поэзия и проза денег. М., 1999.

35 Рейтблат А. От Бовы к Бальмонту. Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991.

36 Гудков Л. Д., Дубин Б. В.

Литература

как социальный институт: Статьи по социологии литературы. М., 1994.

37 Книга. Исследования и материалы М., 1981. обобщений концептуально-методологического характера, прямо относящихся к интересующей нас проблематике. Поскольку эти работы сильны конкретными замечаниями и наблюдениями, приводимым фактическим материалом (например, упомянутая книга Рейтблата содержит полезные, хотя, кажется, нуждающиеся в проверке и уточнении, таблицы размеров писательских гонораров), то мы ссылаемся на них в тех случаях, когда эти конкретные замечания важны для нашего исследований.

Характерное для западного сознания менее идиосинкратическое отношение ко всему, что связано с коммерцией, вероятно, является причиной того, что именно западная филология ближе подошла к проблематике взаимодействия литературы и экономики. Мы уже говорили об историко-литературных исследованиях, затрагивающих коммерческую жизнь многих европейских и американских классиков. Их большое количество является следствием более глубокой теоретической разработки проблемы. Прежде всего, необходимо вспомнить другую ветвь марксистской критики — так называемый «западный марксизм», получивший распространение в сороковые-пятидесятые годы двадцатого века. В целом стремясь модифицировать учение Маркса, эти критики искали и более тонкие пути понимания связи между культурой и экономикой. Прежде всего, нужно выделить работы Дьердя Лукача, в которых.

38 он подходит к интересующей нас проблематике очень близко. В его работах о литературе ценно, прежде всего, что экономический детерминизм определяется существенно более сложно, чем в трудах советских «вульгарных социологов», через разнообразные опосредующие модели и формы.

Плодотворность таких поисков подчеркивают работы последователя Лукача,.

Люсьена Гольдманна. В его книге содержатся очень важные размышления о противоречии между «use value» (полезной стоимостью) и «exchange value» (меновой стоимостью) любых продуктов производства как противоречия лежащего в основе жанра романа как такового. Жанр европейского романа.

38 См.: ЛукачД. Литературные теории XIX века и марксизм. М., 1937; .Путч Д. К истории реализма. М., 1939.

Goldmann, Liicien. Towards a Sociology of the Novel. London: Tavistock Publications, 1975. становится отражением и выражением важнейшего противоречия капиталистической экономики — отсутствия прямой связи между меновой и полезной стоимостью товара, неспособности выразить вторую через первую. Книга, безусловно, имеет важное значение, хотя сам подход характеризуется обычным для марксизма «объективизмом», верой в объективное существование классовых противоречий, верой в литературу как «отражение» этих противоречий. Это делает работу в значительной степени непригодной для того, чтобы на нее опереться в нашем иссследовании. Подобный подход к культурным феноменам характерен и для англо-американских неомарксистких критиков, таких как Terry Eagleton40 и Fredric Jameson41. Писатель рассматривается не как практик, сам вовлеченный в экономические отношения, не как субъект деятельности, не только подчиняющийся правилам рынка, как необходимо подчиниться объективной необходимости, но и способный их изменить.

Именно попыткой представить писателя как «агента», самостоятельного и до некоторой степени «свободного» участника экономических отношений характеризуются концепции, развитые в работах французского социолога Пьера Бурдье и его последователей. Несмотря на обычно заявляемый социологический характер этих работ, как нам представляется, именно экономическая проблематика не просто занимает в них важное место, но является их основой. Поскольку модели, предлагаемые Бурдье, ближе всего подходят к тем, которыми мы будем пользоваться, остановимся на описании его теории менее бегло, чем на теориях его предшественников42.

40 См. прежде всего: Eagleton, Terry. Marxism and Literary Criticism. London: Methuen, 1976.

41 См. В первую очередь: Jameson, Fredric. Marxism and Form: Twentieth-centuiy Dialectical Theories of Literature. Princeton, N. J., Princeton University Press, 1972. Хороший образец «sophisticated» неомарксистского анализа связи экономики, идеологии и литературного творчества дает его менее известная книга Jameson, Fredric. Fables of Aggression: Wyndham Lewis, the Modernist as Fascist. Berkeley: University of California Press, 1979.

42 Бурдье является очень плодовитым автором множества книг и статей. Для изложения и критики его теории мы выбрали, на наш взгляд, наиболее репрезентативную работу в отношении его взглядов на литературу Bou.rd.ieu, Pierre. The Field of Cultural Production. Essays on Art and Literature. Columbia University Press. 1993.

В целом принимая марксистские постулаты о детерминированности высшей духовной сферы (культуры) материальными условиями существования художника и веру в отсутствие абстрактно объективного знания и абсолютных эстетических и духовных ценностей, то есть признавая, что всякого рода культурная ценность есть таковая только в очень ограниченном смысле, а предмет искусства становится ценным только потому, что существует класс людей, таким его признающий, Бурдье обращает внимание на тот специфический и даже парадоксальный характер, который принимает эта детерминированность в сфере культуры.

В основе этого парадокса два вопроса. Первый: если не существует некоего универсального качества предмета искусства (нет никакого существенного отличия между, например, Рафаэлем и Семирадским), то почему разные культурные объекты стоят по-разному? В подавляющем большинстве случаев различие в цене и в понимании ценности этих продуктов не зависит ни от труда, в них вложенного, ни от их размера, ни от количества материалов, использованных, ни от реальной пользы, которую они приносят. Для решения этой загадки Бурдье предлагает модель «культурного поля», в частном случае «поля литературы», где основой цены культурного продукта становится его престижность, а поведение его производителей определяется как стратегия на аккумулирование «культурного капитала», создания вокруг своего продукта ореола престижности. Говоря очень упрощенно, покупатель приобретает картину или книжку и платит автору деньги потому, что обладание данной картиной или чтение этой книги дает ему возможность приобщиться к связанному с ней культурному капиталу, он покупает, потому что это престижно иметь, знать, или быть знатоком и ценителем этого продукта.

Такой ответ на первый вопрос позволяет раскрыть еще одну тайну: загадку неили антиэкономического поведения некоторых представителей культуры, писателей, художников, композиторов. С точки зрения экономической логики, художники часто ведут себя неправильно. Они все время говорят о своей незаинтересованности в материальной отдаче от произведенных ими предметов, о чистом искусстве, которое оскорбляет материальная выгода, корысть. Более того, они и ведут себя часто так, как будто и правда в это верят. Например, вместо того, чтобы писать популярную порнографическую литературу, которая позволила бы им как минимум сводить концы с концами, некоторые литераторы предпочитают сочинять символические стихи и имеют склонность умирать в нищете в подвале от своей непрактичности. Как такое поведение примирить с предполагаемым стремлением к материальной выгоде, с материалистическими интересами? Ответ здесь в специфической природе этого «культурного капитала». Само устройство поля культуры таково, таковы правила игры в нем, что для того, чтобы получить капитал материальный, необходимо накопить сначала капитал культурный, который уже в отложенном виде конвертируется в капитал реальный (деньги, дома, экипажи и т. д.): «The art business, a trade in things that have no price, belongs to the class of practices in which the logic of the pre-capitalist economy lives on (as it does, in another sphere, in the economy of exchanges between the generations). the challenge which economies based on disavowal of the 'economic' present to all forms of economism lies precisely in the fact that they function, and can function, in practice — and not merely in the agent’s representations — only by virtue of a constant, collective repression of narrowly 'economic' interest.» 43 Одним из условий аккумулирования такого капитала является демонстрация «незаинтересованности» в деньгах: «The literary and artistic world is so ordered that those who enter it have an interest in disinterstedness» 44. Именно она дает символическую власть, которая потом конвертируется в материальные блага: «Thus we find three competing principles of legitimacy. First, there is the specific principle of legitimacy, i.e., the recognition granted by the set of producers who produce for other producers, their competitors, i.e. by the autonomous self-sufficient world of «art for art’s sake», meaning art for artists. Secondly, there is the principle of legitimacy corresponding to «bourgeois» taste and to the consecration bestowed by the dominant fractions of dominant class and by.

43 Bourdieu, Pierre. The Field of Cultural Production. Essays on Art and Literature. Columbia University Press. 1993. p.74.

44 Там же. P. 74 private tribunals, such as salons, or public, state-guaranteed ones, such as academies, which sanction the inseparably ethical and aesthetic (and therefore political) taste of the dominant. Finally, there is the principal of legiti-macy which is advocates call «popular», i.e. the consecration bestowed by the choice of ordinary consumers, the «mass audience» «45. Таким образом, писатели и художники все равно стремятся к экономической выгоде, но как бы отложенным путем, напоминающим фрейдистские модели бессознательного влечения: к наслаждению через отказ или откладывание наслаждения, к небытию — через откладывание завершения жизни46. Два этих ответа дают возможность «изолировать» поле культуры, показать его собственные законы, но одновременно увидеть и его связь с другими полями, показать драматические процессы в этом поле, ввести в игру не только художников, но и критиков, издателей, владельцев галерей как равноправных создателей культурного продукта (создателей его ценности или попросту его цены). В результате удается вообразить поле, пронизанное борьбой за престиж, за определение того, что такое культура, свести синхронические отношения между жанрами и стилями, литературными направлениями и отдельными фигурами художников к игре иерархий престижа, борьбе за культурный капитал, символическую власть и т. д.

Внутренняя насыщенность, богатство и разнообразие того «поля» исследований, порождения конструкций, которое открывает перед гуманитариями теория Бурдье, не вызывает никаких сомнений. Тем не менее, мы вынуждены были отказаться от нее в качестве теоретической основы нашего исследования, поскольку в значительной степени считаем ее чрезмерно усложненной и потому неверной. Позитивная сторона работ Бурдье в том, что он показал специфику культурного производства, несводимость его понимания к простым аналогиям с производством обычных товаров, избавил его от жесткого детерминизма и простого отражения в культурном продукте классовых экономических отношений. С другой стороны, он и чрезмерно.

45 Там же Р.75.

46 См." Фрейд 3. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд 3. Собрание сочинений: В 10-ти т. Т. 3. Психология бессознательного. М, 2006.

15 изолировал поле культуры, отказав ему во всякой гомологии с обычным производством и распространением товаров. Произошло это из-за фундаментально неверной предпосылки его работы.

Очевидно, что первый вопрос, первая загадка тесно связана с марксисткой или (более широко) с политэкономической традицией 19-го века, традицией Смита, Риккардо, Бентама, Милля и т. д. А именно, с пронизывающим эту традицию представлением о трудовой стоимости продукта, а также волновавшем всех этих мыслителей парадоксе полезной стоимости продукта. Эта связь продукта с трудом, затраченным на его производство, редкость продукта, как разрешение проблемы того, что часто наиболее полезные продукты (вода, в классическом примере Адама Смита) стоят дешевле более бесполезных (бриллианты в том же примере) — важнейшая тема, породившая, собственно, политэкономию. Очевидно, что в рамках этой традиции проблема культурного продукта действительно трудно разрешима. При его очевидной (для Бурдье) бесполезности, его часто очень высокая стоимость не может быть объяснена ни его редкостью, ни количеством труда, потраченного на его производство (всякому человеку ясно, что голубка мира Пикассо, нарисованная за пять секунд, продается дороже писавшейся год картины Семирадского). Явно не определяется цена культурного продукта редкостью (отчасти применимая к рынку картин, где нет избыточного предложения картин Рафаэля, она явно не применима к книжному рынку или рынку грампластинок): «If it is all too obvious that the price of a picture is not determined by the sum of the production costs — the raw material and the painter’s labor time — and if works of art provide a golden example for those who seek to refute Marx’s labour theoiy of value /. I this is perhaps because we wrongly define the unit of production or, which amounts to the same thing, the process of production» 47. Вторая загадка, на мой взгляд, основана на специфическом французском культурном опыте, на феномене искусства для искусства, особенно важном для истории французской литературы, на таких фигурах, как Флобер (и очень симптоматично, что.

47 Bourdieu, Pierre. The Field of Cultural Production, p.76.

16 наиболее важная книга Бурдье посвящена именно этому писателю), фигуры «проклятых поэтов»: Бодлера, Верлена. Поэзия Малларме, «парнасцев», Гоген, Ван Гог, импрессионисты — все это образцы неэкономического поведения, породившие важнейшие достижения французской литературы и живописи и которые поэтому не могут быть игнорированы историком французского искусства. И это противоречие не может быть разрешено в рамках даже более фундаментального трансцендентного политэкономии представления о том, что человек в любой ситуации стремится к максимальной прибыли, именно в его пределах оно представляет трудноразрешимую загадку (если, конечно, не регрессировать к отброшенной «мистике» объективной художественной ценности).

К сожалению, что с точки зрения современной экономики (economics), современной даже в очень широком смысле (начинающейся от Альфреда Маршалла, или даже от Менгера и Джевонса), такого рода вопросы выглядят искусственными, они практически вышли за пределы интересов экономической науки. Говоря просто, на разрешении таких вопросов нельзя построить экономическую модель чего-либо. Use value не играет никакой роли в понимании цены предмета, товара на рынке. Только exchange value превращает товар в рыночный. Еще у Карла Менгера, одного из пионеров неоклассической экономики, это формулируется так, что чем меньше use value товара для его владельца, тем больше его exchange value. Цена товара и его стоимость поэтому не различаются, стоимость товара и его цена — это то, что могут предложить за него на рынке. Цена товара — это результат игры спроса и предложения. И в этом смысле книга или картина как товар не представляют загадки. Или, точнее, ее цена и сама ее способность иметь цену ничем не менее загадочна, чем способность иметь цену или цена жвачки, конфет, ботинок и т. д. Как товар книга не отличается от любого товара, от всего, что я бы захотел продать на рынке. Ее стоимость, эквилибриум, затраты на нее, возможный спрос можно изучать, не выстраивая никакой перевернутой, вывернутой наизнанку экономической модели. Ее поведение как товара ничем не замечательно в этом отношении. Стоит обратить внимание, что у того же Менгера книга выступает как один из удобных примеров для иллюстрации условий, при которых возникает рыночная стоимость товара: «The owner of a forest, for example, to whom the yearly cut of timber has only exchange value, will probably immediately discontinue exchanging his timber for other goods if he constructs a blast furnace to melt iron and needs the full output of his timberland for its operation. An author who previously sold his works to publishers will not do so in future if he founds his own magazine, and so on» 48.

Надо сказать, что среди последователей Бурдье есть понимание сомнительности такой проблемы. Прежде всего, мы встречаем отчетливое осознание этого у Джона Гиллори, который, справедливо указывает на бессмысленность в рассуждениях о формировании «эстетической ценности» как превращенной экономической стоимости исходить из значимости use value товара: «The economy knows only goods, that is, commodities, whose values in exchange, or money-prices, do not reflect any individual’s actual estimation of their worth within personal economy» 49. Тем не менее, и Гиллори неизбежно строит свою интерпретацию работ Бурдье вокруг пусть и более утонченной, но интерпретации той же проблемы соотношения стоимости и цены. Собственно его позиция заключается в том, чтобы признать неразрешенность этой проблемы, загадки exchange value, ее неспособности представить use value, не как-то, что сама проблема оказалась нерелевантной, но как своего рода завет новым исследователям. Достаточно высокомерно и безосновательно ему приходится просто отмахнуться от неоклассической экономики, ныне являющейся важнейшей научной парадигмой: «.I have not granted any credibility to the «marginal utility» theory of the latter nineteenth century, from which our.

48 Menger, Carl Principles of economics, (translated by James Dingwall and Bert F. Hoselitzwith an introd. by F. A. Hayek). New York: New York University Press, 1976.

Р.233.

49 Guillory, John. Cultural capital: the problem of literary canon formation. Chicago: University of Chicago Press, 1993. P- 300. supply and demand" notions descend, as an alternative to the classical problematic of value" 50.

Правомерность и полезность второго вопроса (о материальной «незаинтересованности» художника) становится проблематичной сразу с двух точек зрения. Прежде всего, не так уж и недавно «парадоксальное» экономическое поведение стало предметом серьезного внимания экономистов. Прежде всего мы имеем в виду работы, проводящиеся в рамках «бихейвиористской» экономики, одним из важнейших представителей которой является Нобелевский лауреат 1992 года Гэри Беккер. На примере одной из его статей, посвященной частному вопросу, можно увидеть, как на первый взгляд неправильное экономическое поведение можно описать с помощью неоклассической модели, усложняя ее, но не пересматривая. В этой работе ученый, обдумывая нетипичное поведение владельцев популярного ресторана (почему они не предпочитают иметь длинную очередь, получая при этом меньший доход, чем если бы они увеличили количество столиков или цену, что соответвовало бы простой экономической логике максимизации прибыли) задумывается над вопросом: «Why doesn’t the popular restaurant raise prices, which would reduce the queue for seats but expand profit?. The same phenomenon is found in the pricing of successful sporting events /./ and in related way in the pricing of bestselling books» 51. Говоря иначе, почему производители или продавцы культурных продуктов не ищут равновесной цены (equilibrium), но предпочитают сохранять избыточный спрос на эту услугу.

Решение, которое предлагает Беккер, заслужило всеобщее признание. Для того, чтобы объяснить этот феномен, он вводит в традиционную неоклассическую модель допущение, соответствующее здравому смыслу и не противоречащее ее строгости, которое можно представить в математической форме: «In this note I provide a different explanation, which assumes that a.

50 Там же. p. 380.

51 Becker, Gary. A note on Restaurant Pricing And Other Examples of Social Influences on Price//The Essence of Becker. Hoover Institution Press. Stanford University, Stanford, California. 1995; p.209−210 consumer’s demand for some goods depends on the demands by other consumers. suppose that tye pleasure from a good is greater when many people want to consume it. Formally, I propose than the demand for a good by a person depends positively on the aggregate quantity demanded of the good." 52 Что позволяет понять этот фактор (не пытаясь следить за математическими выкладками)? Поскольку ресторану валено, чтобы посетить его желало и имело возможность как можно больше посетителей, поскольку от такого общего желания зависит желание конкретного посетителя, то для него путь максимизации является только одним путем развития бизнеса, причем путем наиболее рискованным. Увеличивая цену на столик до того предела, когда предложение столиков за такую цену совпадает со спросом на столики за такую же цену, означает одновременно отсечение тех посетителей, которые не могут приобрести столик, посетителей, для которых предельная полезность столика ниже точки эквилибриума. Такое сокращение может (при учете фактора, вводимого Беккером), привести к тому, что и те посетители, для которых более высокая цена приемлема (при условии, что цель желанна для многих), потеряют интерес к товару, точнее сказать, предельная полезность этого товара для них тоже понизится. Таким образом, вместо равновесия возникнет лавинообразное падение спроса и эквилибриум установится существенно ниже, чем при условии избыточного спроса. Поэтому в интересах таких ресторанов устанавливать цены ниже возможных при эквилибриуме, тем самым не получая максимальную прибыль в каждый момент, но обеспечивая устойчивый спрос на предлагаемую услугу.

Таким образом, странное, немаксимизирующее поведение в данном случае продавцов не представляет научной проблемы с точки зрения экономики, не является иррациональным, оно обладает логикой, описывающейся в рамках модели спроса/предложения и максимизации прибыли, и не является тем, что ставит под угрозу существующую парадигму. Иначе говоря, тем, что требует создания какой-то особенной, новой экономической модели.

52 Там же. р.211.

С другой стороны, само это антиэкономическое поведение является большой редкостью, как мы говорили выше, в реальности феномен чистого искусства не существует, это либо только декларации, либо просто фантом, созданный самим Бурдье. Поведение писателей по отношению к книге как к товару, отданному на рынок, абсолютно экономически банально, «традиционно». Оно и не может быть другим в тот момент, когда книга становится товаром (так и сам Маркс, по нашему разумению, написал бы по такому поводу где-нибудь в «Нищете философии»). Если же писатель не отдает книгу на продажу книгоиздателю, значит, он не превращает ее в товар, значит, здесь просто не может начаться разговор об экономике литературы, так же как не может быть экономики хобби, например.

Возвращаясь к концепциям Пьера Бурдье, являвшимся предметом нашего анализа и критики, мы можем сделать вывод, что главное достоинство их заключается в том, что эти концепции не только представили писателя, критика, издателя как равноправных и активных (а не пассивно подчиняющихся идеологическим, классовым, экономическим детерминациям) агентов, но и вернули интерес к специфике поля культуры, обратив снова внимание исследователей взаимодействия экономики и культуры на то, что оно не может быть понято без учета того, что литература существует по своим правилам, что у нее есть своя специфика «ценообразования», что в какой-то момент именно позиция бескорыстия, незаинтересованности художника может быть воплощением вполне четкой экономической стратегии. Бурдье показал, что в культурном поле существуют свои особые стратегии и свои особые цели, экономический характер которых не виден с первого взгляда. Однако его недостаток заключается в том, что он придал этой специфике слишком большое значение. Поэтому мы в некоторой степени будем опираться на наблюдения Бурдье, отчасти иметь в виду введенное им понятие культурного капитала (когда будем говорить о писательском имени как о своеобразном капитале), но не принимаем его философские установки. Общее видение культурного поля и его модель литературного производства и потребления не могут быть принята во всей их полноте.

4. Новизна и актуальность работы.

Проведенный обзор истории поставленной нами проблемы показывает, что и в общетеоретическом, концептуальном (взаимодействие литературы и экономики) и в историко-литературном плане (взаимодействие литературы и экономики у Некрасова) поставленная нами проблема является мало и очень фрагментарно изученной. Это определяет новизну, до некоторой степени пионерский характер нашей работы.

Очевидно, что такое исследование является назревшим по нескольким причинам. Прежде всего, по историко-литературным, поскольку коммерческая, экономическая сторона жизни и деятельности Некрасова играет важную роль в его целостном облике человека и поэта, и вопрос о том, как эта сторона воздействовала на него как на поэта, не может оставаться неизученным. Другая причина — общественного характера. Описанные нами характерные для отечественной интеллектуальной элиты взгляды на экономические потребности, цели как противоположные, враждебные интересам культурным, духовным, в современной ситуации являются не только неверными, но и архаическими, неплодотворными. Необходим пересмотр подобных взглядов, требующий в свою очередь разработки таких мировоззренческих парадигм, в которых между сферой культуры и сферой экономики не было бы серьезных, катастрофических противоречий. Вклад в такую разработку может и должен стать делом самых разных «наук о человеке». И литературоведение, история русской литературы также обладает возможностью включиться в эти разработки. Таким образом определяется актуальность поднятых в работе проблем.

5. Методологическая основа работы.

В конце 90-х годов преимущественно в англо-американской науке возникла «школа», получившая название «новой экономической критики» 53. Не будучи ни в каком смысле «неомарксистами», критики, работающие в этом направлении, показали, насколько многообразно воздействие, которое экономика оказывает на литературу. (Если первоначально такие исследования велись исключительно на материале западноевропейской и американской литератур, то в последнее время западная славистика проявила к ним интерес. На это указывают и упомянутая подборка в «Новом литературном обозрении», и прошедшая в Northwestern University (Evanston, Illinois) 7−8 мая 2004 года конференция «Critical Exchanges: Economy and Culture in the Literature of Russia» с участием крупнейших американских славистов54.) Исследователями, принадлежащими к этой школе, в текстах, совершенно не касающихся экономики, обнаруживаются экономические метафоры, принципиально важные для их содержания55. Такие критики демонстрируют воздействие, которое оказывает, например, изменение рыночной цены печатной продукции и величины авторского гонорара на поэтику литературных произведений (от объема и жанра до языка и стиля)56- показывают влияние экономических условий существования писателя на его искусство57- делают успешные попытки увидеть в тропах, риторических фигурах аналог экономических инструментов, а в художественных структурах — аналог экономических систем обмена и.

53 Манифестирована эта группа исследователей в сборнике The New Economic Criticism: Studies at the Intersection of Literature and Economics. London: New York: Routledge, 1999. (editors: Martha Woodmansee and Mark Osteen). Для российской аудитории «Новая экономическая критика» была представлена в подборке, сделанной Михаилом Гронасом в журнале Новое литературное обозрение. № 58. 2002. С.7−86.

54 Информацию о конференции, включая тезисы докладов участников, можно найти на сайте http//www2.mmlc. northwestern. edu/criticalexxhanues/Index. htm.

55 См., например: Delany, Paul. Literature, Money, and the Market: from Trollope to Amis. Houndmills, Basingstoke, HampshireNew York: Palgrave, 2002.

56 См., например: Woodmansee, Martha. The Author, Art, and the Market: Rereading the History of Aesthetics. New York: Columbia University Press, 1994.

57 См., например: Shell, Marc. The Economy of Literature. The Johns Hopkins University Press. 1993, а также: Shell, Marc. Money, Language, and Thought' Literary and Philosophical Economies from the Medieval to the Modern Era. Berkeley: University of California Press, 1982. рынка38. Сделан ряд работ, в которых исследуется воздействие института авторского права на формирование философской эстетики39, влияние становления системы персонального кредита на художественное воображение60, воздействие экономического понятия цены на понятие эстетических ценностей61.

Нельзя не признать, что собственно метода (в строгом смысле этого слова) «новой экономической критики» не сложилось62. Их подход к изучению литературы соединяет в себе некоторые заимствования из теории Бурдье, теорий «нового историзма» и традиционного историко-литературного анализа текста. Тем не менее, критиками, работающими в этом направлении, очерчено проблемное поле, в котором нужно исследовать взаимодействие экономики и литературы. Несмотря на разнообразие конкретных способов и направлений этого взаимодействия, оно, как показала «новая экономическая критика», может быть сведено к двум основным видам:

1. Воздействие экономики на собственно писательскую практику. Выделим две его, с нашей точки зрения, наиболее общие и фундаментальные разновидности. Первая — «идеализация». Под этим понятием мы имеем в виду следующие процессы. Во-первых, трансформация экономических отношений между участниками литературного процесса (издателями, редакторами, книгопродавцами, писателями), то есть отношений, основанных на деньгах, в отношения «символические». Постоянное присутствие такой «идеализации» обусловлено общим человеческим стремлением претворять грубые.

58 Osteen, Mark. The Economy of Ulysses: Making Both Ends Meet. Syracuse. N.Y.: Syracuse University Press, 1995.

59 Woodmansee, Martha. The Author, Art, and the Market: Rereading the History of Aesthetics. New York: Columbia University Press, 1994.

60 См.: Brantlinger, Patrick. Fictions of State: Culture and Credit in Britain, 1694−1994. Ithaca, NY: Cornell University Press, 1996.

61 См., например: Honvitz, Howard. By the Law of Nature: Form and Value in Nineteenth-Century America. New York: Oxford University Press, 1991.

62 Это признают и сами представители направления, последовательно говоря о ней не как о новой дисциплине, но как о «growing body of studies» или «movement». — The New Economic Criticism: Studies at the Intersection of Literature and Economics. London: New York: Routledge, 1999. P. 3. материальные отношения в отношения «культурные», «идейные» 63. Во-вторых, это интеграция экономических стремлений, интересов, терминов и понятий в язык и содержание литературных текстов64.

Вторая, противоположная, разновидность взаимодействия экономики и писательской практики — «материализация». Это взаимодействие, подобное взаимодействию теории и практики. «Идеальные» теоретические конструкции или символические образы стремятся воплотиться в жизнь, например, когда читатель как функция самого текста («идеальный читатель») поэмы переосмысляется как реальный покупатель содержащей поэму книги. При этом как ориентация теории на преобразование практики неизбежно приводит к изменению самой теории, так и превращение идеального читателя в материального покупателя ведет к преобразованию самой литературы, обретению ею нового качества. Необходимость для литератора «материализовывать» свои «идеальные» объекты обусловлена, естественно, самим характером книги как товара, подчиняющегося закону спроса и предложения.

2. Воздействие экономики на сферу «непроизводственную», окололитературную, сферу суждений о литературе, говоря проще, сферу «эстетики». Выражение экономической стоимости — деньги. Будучи универсальным средством представления нейтральной exchange value, меновой стоимости любого товара, они не являются естественным мерилом эстетических ценностей. Соответственно, еще один процесс, связывающий во взаимной циркуляции литературу и рынок, — это процесс соотнесения,.

63 Аналогом того, о чем мы говорим, является ассоциирующееся прежде всего с Марксом понятие демистификации — обнаружение за культурными или политическими явлениями их экономической подоплеки. В нашей работе нас интересует как бы обратный процесс: как экономические явления преобразуется в культурные факты.

64 При этом мы исходим из близкого к формалистскому понимания поэтического языка как постоянно расширяющегося, интегрирующего в себя все новые и новые пласты нелитературной, разговорной речи. Поэтическое же содержание расширяется за счет непрерывного освоения все новых и новых пластов душевной жизни {Гинзбург Л.Я. О лирике. М., 1997.). Экономический язык и экономические стремления остаются в середине 19-го века именно таким еще не до конца освоенным поэзией пластом языка и душевной жизни. согласования" (или, наоборот, размежевания) материальных и эстетических оценок.

В нашей работе мы принимаем в качестве методологической основы подходы к анализу текста и видение «проблемного поля», предложенные «новой экономической критикой» .

5. Цели и задачи исследования.

Именно в такое проблемное поле мы хотим поместить Некрасова. Мы не претендуем на создание его целостного портрета как предпринимателя и поэта, в том числе и потому, что (как уже говорилось выше) не ставим задачу психологического типа, не стремимся показать, как поэт и предприниматель сочетались в его «душе» или его «личности», рассматриваемых как нечто статичное и поддающееся исчерпывающей характеристике. Поэтому Некрасов в этой работе не «личность», а своего рода медиум, в деятельности которого поэзия и коммерция вступают во взаимодействие. Мы стремились достичь целостности иного плана — показать на его примере все типы и способы, какими взаимодействуют литература и экономика. Многообразие и коммерческой, и поэтической деятельности Некрасова делает эту задачу осуществимой. Как поэт, ориентированный на инновации, он экспериментировал с образами, метафорами, взятыми из сферы экономики. Одновременно как лирик Некрасов вводил в сферу интимной поэзии и эту сферу душевного опыта. Как редактор «прогрессивных», даже радикальных изданий, он вынужден был «идеологически» оформлять материальные отношения с сотрудниками. Как литератор и издатель собственных книг, ориентированный на коммерческий успех, Некрасов стремился учитывать конкретного читателя, вовлекаясь в процесс «материализации» поэтических тем и образов. В начале пути, в роли литературного пролетария, Некрасов столкнулся с проблемами несовпадения эстетических и материальных оценок, принужден был осознать и включиться в игру гетерогенных факторов, определяющих стоимость эстетического продукта. С теми же проблемами он сталкивается и как издатель журналов и альманахов. Все эти проблемы и способы, которыми их разрешает Некрасов, мы и хотим показать в нашей работе. Мы хотим подчеркнуть, что не ставили задачу открыть какие-то новые факты, касающиеся собственно экономики издательского дела. В центре нашего внимания именно проблема взаимодействия экономики и литературы, его видов и результатов.

Новая экономическая критика" не только не создала нового строгого метода. Она и не переопределила главные объекты литературной критики. Ими по-прежнему являются художественный текст и история литературы. Экономика же предстает как еще один из многочисленных факторов, который необходимо принимать во внимание при их изучении. Также и в нашей работе. Главная ее задача — продемонстрировать, как знание аспектов коммерческой деятельности Некрасова обогащает наше понимание Некрасова-литератора. В частности, мы хотим показать, что во многих случаях только приняв во внимание экономическую практику можно разрешить историко-литературные проблемы, связанные с жизнью и творчеством Некрасова.

5. Принцип отбора материала.

Поставленная нами задача определяет отсутствие необходимости исчерпывающего описания всего пути Некрасова как поэта, издателя и предпринимателя. Такое описание в принципе невозможно для одной работы и может стать только долгой перспективной задачи группы исследований. Соответственно, мы не используем весь возможный фактический материал. Мы выбрали условный период от начала творческого (и коммерческого) пути Некрасова до 1869 года, то есть от первого литературного и издательского проекта Некрасова, сборника «Мечты и звуки», до начала издания им «Отечественных записок». Выбор определяется тем, что данный условный период представляет собой время, насыщенное издательскими проектами (Некрасов предпринял в это время практически все типы изданий: сборники собственных стихотворений, альманахи, журналы, собрания сочинений), характеризующееся напряженной и резкой творческой эволюцией (прошедшей, как минимум, четыре этапа: от романтической эпигонской поэзии к фельетонной, от нее к «отрицательной» поэзии второй половины 40-хсередины 50-х годов, а затем к более «идеалистической» поэзии второй половины 50-х годов, а от нее к сатире первой половины 60-х), сменой позиций на литературном рынке (от неудачливого искателя литературного покровителя, к литературному пролетарию, затем к издателю альманахов и журналов). Период последующий также, конечно, не страдает отсутствием издательских проектов и литературных достижений. Однако и таких проектов меньше, и эволюция Некрасова как поэта в это время не столь бурная. Этот период в издательском и литературном отношении не дает ничего принципиально нового. Некрасовские проекты этого времени типологически подобны проектам предыдущих лет жизни. Поэтому именно выделенный нами хронологический отрезок дает достаточный и даже избыточный материал для решения поставленной нами задачи — показать все способы и виды взаимодействия литературы и экономики, создать целостную картину того, как взаимодействовали эти две сферы в жизни и творчестве Некрасова.

6. Структура работы.

Работа имеет, прежде всего, историко-литературный характер. Поэтому и композиционно мы стремились к выделению именно этой «традиционной» стороны нашего исследования. Каждая глава работы строится как комментарий к конкретному некрасовскому тексту (художественному, публицистическому, эпистолярному, дневниковому) или биографическому эпизоду, представляющему историко-литературную проблему. В некоторых случаях это проблема, уже ставившаяся в литературе о Некрасове, в некоторыхпоставленная впервые. Работа представляет собой, таким образом, разбор нескольких «случаев», «эпизодов», «примеров» взаимодействия экономики и литературы в жизни и творчестве Некрасова. Каждый из этих примеров позволяет выявить определенный тип такого взаимодействия. В первой главе показывается, как сталкиваются архаические и рыночные модели литературной жизни в творчестве и поведении Некрасова периода сборника «Мечты и звуки» (материал для этого дает визит начинающего поэта к В.А. Жуковскому). Во второй главе изучается вопрос о том, как позиция на литературном рынке воздействует на литературную эволюцию Некрасова и какую роль играет в этом литературное имя (на примере анализа отношений Некрасова и его первого «хозяина» Ф. Кони). Третья глава демонстрирует то, как экономические цели и стремления проникают в некрасовское творчество и какие трудности при этом возникают из-за различия поэтической топики и языка, на котором говорит коммерция (на примере стихотворения «Я за то глубоко презираю себя.»). В четвертой главе исследуется пример того, как Некрасов-издатель соотносит эстетические и материальные ценности в своей деятельности по изданию альманахов (на материале правки, внесенной Некрасовым в оценку Белинского степени таланта Достоевского). В пятой главе (на примере формирования направления «Современника») показывается процесс «идеализации» — того, как материальные экономические отношения между редактором и сотрудниками становятся основой концепции периодическиого издания. В шестой главе речь идет о противоположном процессе -" материализации", демонстрируется то, как «идеальный читатель» формируется на основе читателя реального, будущего покупателя книги (на примере некоторых аспектов подготовки издания сборника «Стихотворения Н. Некрасова» 1856-го года). Седьмая глава показывает связь, существующую между содержанием текста, его композицией и материальным положением того издания, в котором текст опубликован (на примере сатиры «Балет»). Восьмая глава представляет анализ связи между экономическими требованиями и идеологией литераторов. Можно сказать, что глава на примере конфликта Некрасова со своими бывшими сотрудниками показывает столкновение двух типов «идеализаций» экономических отношений. Девятая глава посвящена несостоявшемуся проекту книги для детей Некрасова и Салтыкова-Щедрина, она показывает те трудности и проблемы, которые несет в себе требование «материализации» читателя-потребителя (таких трудностей не было показано в главе шестой). Если в четвертой главе показано неразрешимое противоречие между эстетическими и материальными оценками культурных продуктов, то десятая глава на примере некрасовского проекта издания книг для народа показывает попытку поэта непротиворечиво соединить два этих вида оценки. В конечном счете, в этой главе демонстрируется глубинная связь между интересом к народу в некрасовском творчестве с проблемами литературной экономики. В Заключении подводятся итоги работы и суммируются полученные общие и частные результаты.

Поскольку наше понимание взаимодействия экономики и литературы не предполагает никакой стадиальности или иерархии (говоря просто, нет никаких причин того, чтобы в жизни и творчестве Некрасова, например, материализация предшествовала идеализации или следовала за ней) типов и видов этого взаимодействия, то в основу последовательности глав положена не логика развития предпринимательского искусства Некрасова или смысловая близость эпизодов, но в основном хронология разбираемых в них эпизодов (в некоторых случаях она нарушается, когда нам хотелось выделить какой-то издательский проект как специфический, стоящий особняком в деятельности Некрасова). Это позволяет нам еще раз подчеркнуть историко-литературный характер диссертации, сосредоточенность прежде всего на такого рода проблемах. с.

Заключение

.

Результатом проведенной работы является доказательство тезиса о том, что экономическая практика, практика издателя прогрессивного литературного журнала и практика предпринимательская не находились у Некрасова в «противоречии», но взаимодействовали. Опираясь в методологическом плане работы ученых, принадлежащих к школе «новой экономической критики», мы показали, что поэзия и предпринимательство, взаимно обогащали друг друга. Поэзия Некрасова за счет учета реального читателя, его духовных запросов, его потребностей трансформировалась, приобретала новые черты. В нескольких главах мы показали, что такая трансформация не была бы возможной, если бы Некрасов не ставил перед собой коммерческой задачи, говоря максимально прямо, задачи получения прибыли от своих изданий. То есть мы показали процесс «материализации» читателя в его поэтической практике.

Также отсутствие «двойственности», наличие взаимодействия экономических и идейных целей мы показали в главах, посвященных издательской деятельности Некрасова, в которых постарались показать, как он «идеализировал» грубые коммерческие отношения с писателями разных социальных слоев, уровней достатка, создавая на основе их концепции изданий.

Важная часть нашей работы была посвящена тому, как материальные, экономические образы, метафоры, желания проникали в поэзию Некрасова и превращались в законные поэтические темы, поэтизировались (с разным успехом, если понимать под успехом степень «облагороженности» таких стремлений).

При этом мы показали, как Некрасов эволюционировал не только как поэт, но и как предприниматель, стремясь к изменению экономических отношений между издателем и сотрудниками, капиталистом и наемными рабочими, стремясь сделать их более справедливыми, доходя в этом.

292 отношении до почти утопических проектов. В результате можно утверждать, что нет и идейного противоречия между Некрасовым-цепким и успешным предпринимателем, и Некрасовым — поэтом, певцом народного горя, бичевателем социальной несправедливости.

Тем самым мы ни в коем случае не исчерпали заявленную тему. Она безгранична и ждет большого количества исследователей как творчества Некрасова, так и других русских классиков 19-го века. Наша работа имеет в значительной степени пионерский характер в российской науке, чем объясняется не очень обширная библиография, в которой большое количество «источников», но малое количество «исследований», и потому ни в коем случае не может и не должна исчерпать едва ли не впервые поднятую тему. Мы очертили круг тем и показали возникающие в связи с ними методологические, теоретические и практические проблемы и одновременно дали пути, на которых их можно разрешать.

Мы хотим подчеркнуть в заключении, что, несмотря на видимую интердисциплинарность, наше исследование имело строго и специфично историко-литературный характер. Мы не стремились к «открытиям» в собственно и специфически экономической сфере: мы не делали «открытий» ни относительно гонораров, ни относительно прибыли, ни относительно издательского бизнеса в России 19-го века в целом. Пожалуй, на такой статус до некоторой степени претендуют наши наблюдения над связью между журнальной деятельностью и развитием кредита в стране.

Наша цель была прежде всего историко-литературная, обогащение нашего понимания литературной эволюции стилей, жанров, тем в целом и творческой биографии писателей еще одним фактором, который на них воздействовал — фактором экономическим. Мы показали в нашей работе, что включение в наше рассмотрение экономических сторон деятельности Некрасова не является чем-то произвольным, но очень нередко является необходимым для полноценного понимания его поэзии. На наш взгляд, с этого момента экономика должна быть фактором, постоянно находящимся в поле зрения историка литературы.

Мы стремились доказать эту мысль тем, что показали, как разрешение историко-литературных проблем, связанных с творчеством и биографией Некрасова, во многих случаях невозможно без учета экономической практики поэта, преследуемых им коммерческих целей. Именно в разрешении нескольких таких проблем мы видим историко-литературную, так сказать, локальную задачу нашей работы. Принявво внимание экономическую, так сказать, внелитературную сферу жизни поэтамы показали подлинную цель знаменитого визита Некрасова к Жуковскому (глава первая), описали причины перехода Некрасова от романтической поэзии к фельетонам, пародиям и водевилям, давно являвшуюся важнейшим камнем преткновения для некрасововедения (глава вторая). Нам удалось дать, как нам кажется, убедительныйкомментарий к загадочному стихотворению «Я зато глубоко презираю себя.» (глава третья).

В четвертой главе предложена реконструкция системы экономических отношений между издателем и сотрудниками некрасовских сборников 1845 и 1846 годов и уточнена причина разрыва круга Белинского-Герцена с Достоевским. Именно экономика дала возможность выявить до сих пор остающуюся неясной концепцию некрасовского «Современника» в первые годы его существования (глава 5). Учет экономических факторов дал возможность не только показать, почему именно в середине 1850-х годов Некрасов решает издать свой поэтический сборник, но и то, почему он решил предварить его стихотворением «Поэт и гражданин», показать воздействие на Некрасова книги Томаса Карлейля, объяснить причину внезапно возникшего у Некрасова интереса к творчеству и личности Роберта Бернса (до сих пор остававшуюся не объясненной) и столь же внезапное желание писать автобиографию (глава шестая).

В седьмой главе нашей работы этот же подход позволил дать описание композиции и содержания сатиры «Балет» и показать ее связь, с современной экономической ситуацией в стране, а также «направлением» «Современника» в последние годы его существования. Изучение экономических концепций Ю. Г. Жуковского, Н. Г. Чернышевского и М. А. Антоновича позволило впервые объективно описать позицию, занятую бывшими сотрудниками «Современника» в их конфликте с их бывшим хозяином, а также позицию самого Некрасова (глава восьмая). В девятой главе мы описали суть и причины возникновения и неудачи несостоявшегося совместного проекта Некрасова с Салтыковым-Щедриным по изданию книги для детей. Наконец, в десятой главе нам удалось пролить свет на остававшийся загадочным проект издания «красных книжек» для народа, показать, какого рода представления о литературе и эстетике стояли за этим «странным» коммерческим предприятием великого поэта.

Эти частные открытия, соображения, интерпретации показывают, что тот путь, на который мы вступили, является плодотворным для специалиста по Некрасову, для историка русской литературы в целом. Они также показывают, что литературная деятельность и экономическая практика представляют единое поле для изучения не конфликта, но взаимодействия, плодотворного сотрудничества.