«Почвенное» направление в русской поэзии второй половины XX века: Типология и эволюция

Закончился ХХ век. Пора подводить итоги, в том числе в русской поэзии второй половины столетия. Тем болеее, что и в лирике, и в критике, и в литературоведении присутствует сейчас почти физическое ощущение завершенности пути как поэтического поколения, начинавшего в период «оттепели», так и законченности целой эпохи: от 50-х годов до разорванного нынешнего времени.

Мотив прощания — чуть ли не главный в современной лирике. «Мне страшно, что жизнь прожита.» , — произнес незадолго до своей смерти В. Соколов, наблюдая, как один за другим уходили в «классики» А. Тарковский, Б. Чичибабин, Д. Самойлов, Ю. Друнина, Р. Рождественский, Б. Примеров, Ю. Левитанский, И. Бродский. Совсем молодыми мы потеряли А. Башлачева, В. Цоя, И. Талькова, А. Бардодыма, А. Испольнова, А. Шадринова. Трагичны названия лирических сборников конца ХХ века: «Противоборство и потрясение» А. Парпары, «Посещение» В. Соколова, «Слезы геральдической души» Д. Пригова, «Языческая пляска» В. Смирнова, «Ожидая небесного знака» Ю. Кузнецова, «Судный час» Ю. Друниной. Прощаются с эпохой — каждый по-своему — Т. Кибиров, Ю. Кублановский, Л. Котюков. Литературоведы приняли вызов времени: в 80-х — 90-х годах появился ряд системных исследований истории русской поэзии (372- 388- 392- 414- 450- 649- 658- 839). Их авторы «захватывают в поле зрения не одну творческую личность, не один жанр, например, или ту или иную тенденцию, а как бы целое направление, имеющее свою вполне определенную эстетическую, идейную, мировоззренческую ориентацию. Таким образом намечаются очертания сублитературы — постмодернистской, почвеннической и других. Но предмет этот не изучен, точнее, есть только определенные подступы к его изучению». (510,С. 9). В данной работе главной задачей как раз и является попытка раскрытия всей сложности идейно-эстетических исканий «почвенного» направления русской поэзии в процессе ее развития во второй половине ХХ века.

Из истории почвенничества в России.

Уже два столетия в России ведется «извечный спор о путях. Спор славянофилов и западников, почвенников и космополитов, русистов и гуманистов.» (Д. Самойлов (582, С. 419)). Один из виднейших западников Х1Х века, А. И Герцен писал: «И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.» В этой известной «поэтической формуле» речь шла о западниках и славянофилах. Славянофильство возникло в конце 30-х годов Х1Х века как реакция на «философское письмо» П. Я. Чаадаева, когда в общественном сознании произошел идейный раскол. Хотя о двух путях литературы и культуры говорили задолго до славянофилов и Н. М. Карамзин, и декабристы, и В. Г. Белинский в своих «Литературных мечтаниях» ." Изучение философских и политических теорий славянофилов старшего поколения — И. Киреевского, А. Хомякова, К. Аксакова и Ю. Самарина — показывает, — отмечал Н. О. Лосский, — насколько несправедливо обвинять их, как это часто делается, в принадлежности к политической реакции. Все они были убежденными демократами и считали, что славяне, в частности, русские, особенно способны к претворению в жизнь демократических принципов." (498, С. 64). О славянофилах как предшественниках «почвенничества» писал позднее А. Ф. Лосев: «Славянофилы выросли на русской почве, они сотворены из русской земли, они наполнены основательным, непреклонным духом земли, они прочно связаны с землей, их нельзя от нее отделить, не повредив их существа.Славянофильство. представляло собой национально-романтическую идеализацию старины. В славянофилах чувствуется спокойствие, уравновешенность и несокрушимая надежность. Другое дело — наша современная эпоха. Со времени славянофилов произошло почти полное распадение покойной деревенской жизни землевладельцев.» (496,С. 222−227). Начало этой трагедии увидели «почвенники» Х1Х века (сразу после реформы 1861 года). «Почвенническое движение в лице Ф.М. и М. М. Достоевских, А. А. Григорьева, Н. Н. Страхова оформилось как реакция на стремление философов (западников и славянофилов — в равной мере) дать рациональное объяснение феноменам мира. Главную роль в почвенничестве играет начало иррациональное, интуитивное, собственно художественное, эстетическое» , — утверждает современный исследователь (621, С. 4). Это не совсем так. Мало кто знает, например, что термин «русская идея» впервые был сформулирован Ф. М. Достоевским в 1861 году, а Федор Тютчев, близкий к «почвенникам», ввел в оборот такое понятие, как «Восточная Европа». Почвенничество, «литературное и общекультурное направление в России, зародившееся в 50-х гг. 19 в., явилось отражением поисков самобытного пути развития страны после Крымской войныотвергало и крепостничество („кошмарное прошлое“) и западную буржуазную демократию („чуму буржуазную“), стремилось преодолеть односторонность как славянофильства, так и западничества (Ф. М. Достоевский, А. А. Григорьев, Н. Н. Страхов). Констатируя оторванность „просвещенного общества“ от народа, Достоевский полагал, что „образованность“ и ее представители должны слиться с народной „почвой“, приняв в себя ее главный элемент — „христианскую связь в среде народной“. Общность со славянофильством сказалась в провозглашении религиозно-нравственной основы русского национального характера — в первую очередь русского крестьянства .» (, С 292−293).

Конец Х1Х века прошел под знаком разрушения религиозно-нравственных ценностей. Последователи славянофильства предлагали даже «подморозить Россию». (К Леонтьев).

В начале ХХ века подлинную трагедию пережили не только славянофилы, но и западники: «Никак нельзя сказать, чтобы у нас, у просвещенного слоя, — писал Б. К. Зайцев, — воспитывалось тогда чувство России. Скорей считалось оно не вполне уместным. Нам всегда ставили в пример Запад. Мы читали и знали о Западе больше, чем о России, и относились к нему почтительнее. Мы Россию даже мало знали. С тех пор точно бы целый век прошел. Из хозяев великой страны, перед которой заискивал.

Запад, мы обратились в изгнанников, странников, нежелательных, нелюбимых. Не приходится распространяться. Все тут ясно." (574,С. 375).

После 1917 г. деятельность Советской власти по существу была «продолжением того курса, который был взят еще Петром 1. Как и прежде, власть видит в России только материал для сооружения здания, план которого совершенно не связан с русской почвой, а прямо заимствован из Европы.» (626,С. 254). Впрочем, эта «деятельность» в известной степени была результатом общеевропейского развития. В том же 1917 году в своей знаменитой книге «Закат Европы» О. Шпенглер назвал «закатом» перерастание земледельческой зоны Европы в «мировой город». Страшны для него и следующие метаморфозы: «Вместо души — мозг, вместо мифа („сельского феномена“) — городская физика, превращающая „одушевленный мир в интеллектуальную систему“, вместо символов — понятия, вместо божества — теории, вместо предчувствия — гипотезы.» Крестьянина «осмеивают, презирают и ненавидят.» Но он, считал Шпенглер, является «единственным о р г, а н и ч е с к и м человеком, единственным сохранившимся пережитком культуры.» .

Европа — великолепная, но мертвая в сердцевине форма, Россия — избыток, даже переизбыток живого содержания, страдающего от бесформенности. Как соединить два начала? Ф. Достоевский надеялся увидеть это соединение в недалеком будущем, В. Соловьев, посвятив проблеме синтеза почти всю свою жизнь, испытал сильнейшее разочарование, подорвавшее его здоровье: «Есть ли такая мировая сила, которая могла бы истинным соединением соединить в исторической жизни Божеское начало с человеческим. истину Востока с истиною Запада?» — И. Ильин ответил категорично: нет!

Снова и снова приходится возвращаться к мысли Ф. Достоевского: «У нас две родины: Россия и Европа.» Это не просто слова. В этом — с у д ь б, а и России, и Европы.

В 20-х годах ХХ века о славянофилах и западниках почти не говорили. Но неразрешимая проблема заставила о себе вспомнить. В первый раз дискуссия вспыхнула в 1939 — 1941 г. г. на страницах исторических журналов. Вторая волна интереса к ним возникла в конце 60-х. В 1969 г. на страницах журнала «Вопросы литературы» разгорелась дискуссия о славянофильстве. Участники дискуссии разошлись во мнениях по вопросу о происхождении славянофильства и его объективной роли. С. Покровский, А. Дементьев, Б. Егоров, С. Машинский считали славянофильство течением, возникшим в страхе перед революцией, в целом консервативным. Другого мнения придерживались А. Янов, А. Иванов и В. Кожинов. Славянофильство, считали они, возникло как реакция на обожествление царской власти. Новый всплеск интереса — начало 90-х (См. «Вопросы литературы», 1991 г.,№ 7).

Современное славянофильство проявило себя в теории и практике «нового почвенничества». Вот что пишет Г. Померанц: «Беспочвенность, поиски «почвы» и т. п. суть следствия перехода от слабо дифференцированного традиционного общества к сильно дифференцированному, индивидуалистическому, плюралистическому, «рыночному «.Почвенничество, как всякий романтизм, фантастично и часто реакционно, оно пытается остановить развитие (развитие или гибель? — В.Б.), которое остановить невозможно, и предлагает для этого негодные средства (а кто это проверял? — В.Б.). Но оно должно быть п о н я т о (Выделено мной. — В.Б.) в своей истинности.» (881,С. 178, 181). Г. Померанц выделяет следующие общие черты почвенничества: 1) поиск (восстановление) идеала (романтического), 2) образ врага («Запад») — несовместимый с ним (Померанц считает, что самая главная несовместимость — религиозная), 3) протест против отчуждения, 4) установка на внутренний мир человека (душу). «По сути дела, почвенничество, — продолжает Г. Померанц, — своеобразная форма протеста против о т ч у ж д е н и я, которое несет с собой Новое время, против бесчеловечных сторон общественного развития, если воспользоваться выражением современного почвенника В. Солоухина, — против отрыва людей друг от друга и от неба.» (881,С. 181). А вот в чем, по мнению Г. Померанца, уязвимость почвенничества: «Парадокс почвенничества в том, что современное всемирно-историческое содержание выступает в нем в локальной и архаичной форме, что против всемирного дьявола прогресса почвенники взывают каждый к своему старому местному богу. В таком споре дьявол всегда будет сильнее. Нечто сходное уже было в Древней Римской империи. Выход был найден в христианстве.» (881,С. 183). Причина раскола объективна: «В нашей стране сохраняется огромный, сравнительно с Западом, слой сельских жителей и огромный разрыв между уровнем жизни этого слоя и городским уровнем, между провинцией и столицей, между элитой и массой. Элита беспочвенна по-новому, от переразвитости, массы беспочвенны по-старому, от незавершенности модернизации. Деревня и провинция более не патриархальны, но они и не модернизированы. Страна напоминает дом, в котором десятки лет продолжается капитальный ремонт, и люди живут среди строительных лесов, стремянок и щебня, как герои «Котлована» Платонова, в глубокой тоске, не в силах вернуться назад, не умея пройти вперед, и это чувство тоски по-своему выражает новое почвенничество.» (881,С. 191). А. Солженицын, оппонент Г. Померанца, приходит к подобному же выводу: «Ослабление тяги к земле.

— большая опасность для народного характера. А ныне крестьянское чувство так забито и вытравлено в нашем народе, что, может быть, его уже и не воскресить, опоздано.

— переопоздано." (609,С. 553). Кстати, Солженицын тут же решительно утверждает: «Станет или не станет когда-нибудь наша страна цветущей — решительно зависит не от Москвы., — а от провинции.» (609,С. 559). Даже А. Янов, убежденный противник почвенничества, признает: «Демократия медленно, но неуклонно проигрывает — по мере того, как углубляется эрозия либеральных ценностей и испаряется доверие к Западу.» (655,С. 27). В 1996 г. три философа: А.А. Кара-Мурза, А. С. Панарин, И.К. Пан-тин предприняли очередную попытку найти выход из духовного кризиса в России: «Духовно-идеологический кризис, охвативший сегодня широкие пласты российского массового сознания, проявляется в двух основных формах:

— в кризисе национальной идентичности, утрате чувства исторической перспективы и понижении уровня самооценки нации, резко перешедшей от мессианской самоуверенности к историческому самоуничижению;

— в разрыве единого духовного пространства и утрате национального консенсуса по поводу базовых ценностей, потерявших статус «абсолютных» ориентиров и ставших предметом общественной полемики.

Признаки современной духовной дезориентации населения, политико-идеологического разочарования и апатии связаны в первую очередь с неожиданно быстрым крушением очередного — на этот раз антикоммунистического, либерально-демократического социального мифа. Эта способность к очередному оптимистическому мифотворчеству еще раз продемонстрировала живость религиозного архетипа в нашей культуре." (742,С. 157). Философы неизбежно возвращаются к традиционной оппозиции: «западники» — «славянофилы» («почвенники»): «Проблема углубляется еще и тем, что даже пребывание на зыбком пограничье «двух варварств» не способно уберечь цивилизацию, ибо «варварство II II и м «-» охранителей» и «варварство просветителей», взаимодействуя, перемножаются, плодя особенно отвратительные формы квазицивилизации, которые П. Н. Милюков, оппонируя в 20-х годах нашего века понятию «Евразия», назвал термином «Азиопа». Думается, что и нынешняя политическая ситуация в России несет на себе черты.

Азиопы" - как своего рода «дурного синтеза цивилизаций» — «западный» принцип «-» tt tt плюрализма политических партий сочетается у нас с восточным принципом их структурирования как противостоящих кланов, выстраиваемых не снизу (на основе.

II II трансляции наверх определенных социальных интересов и ожиданий), а сверхупод конкретного лидера, подбирающего свою «клиентуру». (742,С. 161). Три философа в очередной раз предлагают вариант примирения «западников» и «славянофилов»: «либерально-консервативный синтез». — то есть возвращаются к исходно 1мчар) ед|н1:уйпровгпр]имвди5|шожве:нн:зЕ[ч®иро1ва5,ь1 Хтаеру. сская философия представляет собой своеобразное «хождение по кругу». Ее формальные особенности лучше всего выделил А. Ф. Лосев: «1. Русской философии, в отличие от европейской, и более всего немецкой философии, чуждо стремление к абстрактной, чисто интеллектуальной систематизации взглядов. Она представляет собой чисто внутреннее, интуитивное, чисто мистическое познание сущего, его скрытых глубин, которые могут быть постигнуты не посредством сведения к логическим понятиям, а только в символе, в образе посредством силы воображения и внутренней жизненной подвижности.

2. Русская философия неразрывно связана с действительной жизнью, поэтому она часто является в виде публицистики, которая берет начало в общем духе времени, со всеми его положительными и отрицательными сторонами, со всеми его радостями и страданиями, со всем его порядком и хаосом. Поэтому среди русских так мало философов par excellence (преимущественно): они есть, они гениальны, но зачастую их приходится искать среди фельетонистов, литературных критиков и теоретиков отдельных партий.

3. В связи с этой «живостью» русской философской мысли находится тот факт, что х у д о ж е с т в е н н, а я л и т е р, а т у р, а является кладезем самобытной русской философии." (496,С. 213−214).

Истоки «почвенного» направления русской поэзии.

Высказывание Н. Рубцова («Я пишу, как Лермонтов о Родине.») говорит о многом. Прежде всего о том, что «крестьянскую», «почвенную» линию нельзя отделять от всей русской поэтической классики. Лермонтовская «странная» любовь связана с созерцанием русской природы и русской народной жизни («дрожащие огни и II печальных деревень»), которая воспринимается поэтом «с отрадой, многим незнакомой». Последние слова о том, что получить эту «отраду» не так-то просто — ключ к пониманию того, что должен быть мистический внутренний ток, духовный контакт между русской природой и душой человека. В этом стихотворении впервые любовь к России связана с тайной («Но я люблю за что, не знаю сам!»). Этот момент почти буквально повторяется потом в русской лирике, например, у Есенина («Но люблю тебя, родина кроткая, а за что — разгадать не могу»). Видимо, окончательная разгадка этой тайны, если она действительно возможна в пределах исторического бытия — дело далекого будущего. Однако, чувство тайны России отныне стало краеугольным камнем русской поэзии, камнем, на котором может быть построен храм. Собственно, с этим «чувством» тайны связано и знаменитое тютчевское стихотворение («Умом Россию не понять»)." (839,С. 40). гр u u и 1|т;

Тайна русской души сокрыта в национальной поэзии. В лирике наших поэтов, — писал Н. В. Гоголь, — есть что-то такое, чего нет у поэтов других наций, именно что-то близкое к библейскому. Верховный источник лиризма — Бог", однако приходят к нему «одни сознательно, другие бессознательно, потому что русская душа вследствие своей русской природы, уже слышит это как-то сама собой, неизвестно почему.» (705,С. 250).

В русской классической поэзии тема деревенской России всегда была одной из главных (достаточно упомянуть хотя бы хрестоматийную пушкинскую «Деревню»). И это не просто «пейзажная» лирика. В стихии русской души всегда «была видна упорядочивающая сила мифа — мифа земли, почвы, пространства.» (621,С. 6). С. Франк в своей статье «Мудрые заветы» высказал следущую мысль: «Пользуясь позднейшим термином, можно сказать, что Пушкин был убежденным почвенником и имел некую «философию почвенности», лучше всего он выразил ее в известном стихотворении 1830-го года:

Два чувства дивно близки намВ них обретает сердце пищуЛюбовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.

Такая укорененность в родной почве, ведя к расцвету духовной жизни, тем самым расширяет человеческий дух и делает его восприимчивым ко всему общечеловеческому." (710,С. 17).

Ряд имен крестьянской поэзии Х1 Х века обычно начинают с Кольцова и Никитина, забывая о таком поэте начала столетия, как Федор Слепушкин. Обратил на него внимание сам А. С. Пушкин, он помог выкупить поэта из крепостной зависимости. Позднее Академия наук присудила Ф. Слепушкину за его стихи золотую медаль.

Особое место в русской поэзии занимает Н. Некрасов. Именно он «явил собой первый пример поэта, живущего в городе, а страдающего о деревне.» «Некрасов потому мне дорог, — писал Я. Полонский, — что он, так сказать, наш домашний поэт, наш почвенникон потому принес нам великую пользу, что, обрабатывая нашу народную почву и расчищая ее, дает возможность вырастить на ней со временем не только русскую, но и общечеловеческую поэзию.» .

Конец Х1Х — начало ХХ веков — время подлинного подъема «крестьянской линии» в русской лирике. В эти годы творили Леонид Трефолев, Иван Суриков (автор знаменитой «Рябины» и не менее знаменитого «Детства» («Вот моя деревня.»)) и поэты его круга («суриковцы»): Савва Дерунов, Дмитрий Жаров, Алексей Разоренов, Матвей Козырев, Иван Родионов. К ним примыкали Иван Осокин, Никтополион Святский, Максим Леонов, Спиридон Дрожжин. В 20-х годах стали широко известными «новокрестьянские» поэты: Николай Клюев, Сергей Есенин, Сергей Клычков, Петр Орешин, Александр Ширяевец, Михаил Артамонов, Павел Радимов, Василий Наседкин и др. По тематике и духу творчества были к ним близки Иван Молчанов, Дмитрий Горбунов, ранний Александр Жаров, поэт и художник Ефим Честняков, Павел Дружинин, Иван Доронин, Василий Ерошенко. Последний более известен. в Японии, где издано трехтомное собрание его сочинений. Дело в том, что он писал не только на русском, но и на японском языке, много путешествовал, изучал народную культуру многих стран, был знаком с Лу Синем и Рабиндранатом Тагором.

Термин «новокрестьянский» «во многом условен. Он употребляется главным образом для того, чтобы подчеркнуть отличие поэтов. от их предшественников, „крестьянских“ поэтов Х1Х и ХХ веков.» (338,С. 15). «Новокрестьянские» поэты были в полном смысле слова профессиональными литераторами, но земля в их глазах отличалась «особой святостью». Новейшими чертами их поэзии стало явно отрицательное отношение к цивилизации (подробный сравнительный анализ их творчества дан в книге Т. Савченко (580)).

Наиболее величественная и загадочная фигура среди поэтов- «новокрестьян» -Николай Клюев.

Н.Клюев обладал богатейшими запасами народной художественной и фило.

1 u u и тII с" софской мысли, огромной культурой. В своих текстах он опирался на самый широкий круг источников, полное выявление которых требует коллективных исследовательских усилий" (512, С 81). Но уже сейчас очевидно, что клюевские противопоставления: мировая культура — варварствотрадиции русской культуры — западная цивилизациятрадиции народа — «советская» культуракрестьянская культура — промышленная цивилизациянародная крестьянская культура — культура официальная — определили лицо «почвенной» поэзии второй половины ХХ века. Говорят, что Есенин возник непосредственно из Кольцова, а также из глубин народных, — отмечал М. М. Бахтин. — Но это не так. Кольцов — это эпизод в русской литературе.Есенин.явился как совершенно литературное явление из Клюева." (682,С. 113). В ХХ веке поэзия Есенина оказала на русскую поэзию и на ее читателей «совершенно особое воздействие» (Ю. Мамлеев). «Все русские поэты от земли, — пишет В. Цыбин, — в той или иной мере воплощают в себе судьбу С. Есенина, его боль, его муку жить с открытым сердцем.» (963,С. 220). Так, В Гусев считал, например, что «вопрос о наличии традиции „КольцовЕсенин — Рубцов“ не представляется сложным». И, действительно, в научной литературе неоднократно говорилось о есенинской «школе», о «направлении» и «течении» в поэзии, при этом назывались имена А. Прокофьева, Б. Ручьева, Н. Рыленкова, А. Жигулина, Н. Рубцова, И. Лысцова и др.

Со времен Кольцова в русской поэзии тянется одна золотая нить, связанная с народным ладом, — пишет Ю. Кузнецов. — Она прошла через Некрасова и Никитина, на краткое время посеребренная Клюевым, дошла до Есенина, а от него через А. Прокофьева дотянулась до Н. Тряпкина." (776, С. 78). Новокрестьянская поэзия — одно из неповторимых проявлений художественного сознания века. Во многом ее продолжением явилось творчество А. Твардовского, М. Исаковского, Н. Рыленкова, А. Прокофьева и А. Яшина, хотя «школы не было, так как черты эти существовали у каждого порознь, не объединенные общей мыслью.» (702,С. 120). Школа появилась позже: «Между последними стихами Клюева, Есенина, Клычкова и этими строками Рубцова („.никогда Природа здесь не знала потрясений“), а также других современных ему поэтов крестьянской ориентации — расстояние в добрую полсотню лет. Но черты, объединяющие их, ощутимы и в музыке стиха, и в „деревенских“ образах, и в неповторимой интимно-утвердительной интонации, в целом же их поэзия является выражением „особого рода художественного сознания, связанного с крестьянским трудом, с древними крестьянскими воззрениями на природу, с особой символикой и лексикой, освещенными многовековым опытом, с непогасшими, невыцветшими по сей день яркими красками языческой образности.“ Генетическая связь новокрестьянской поэзии с новейшей лирикой „родины милой“ несомненна.» (525,С. 270). Н. Сидоренко, руководитель семинара в Литинституте, в отзыве на дипломную работу Рубцова писал: «Может показаться, что в отдельных стихах Н. Рубцова слух улавливает „есенинские“ интонации. Возможно. Но это не подражание, а национальное сродство творчества, и тут С. А. Есенин в чем-то помог младшему брату, в чем-то его поддержал и утвердил.» (347).

Некоторые проблемы типологии литературных направлений.

В 1980;м году А. Пикач с некоторым раздражением заметил: «Все следят за сменой „громких“, „тихих“, „медитативных“ и прочих. Словно бы лирику каждые пять лет охватывают новые порывы. Но школы не меняются. Они соседствуют.» (877,С. 4). А. Пикач был прав по существу, но использовал не тот термин. Правильнее было бы сказать так: «Направления не меняются. Они соседствуют.» Вообще термины «школа» и «направление» часто путают. Например, в свое время многие отметили «условность терминологического определения „тихая лирика“, которое, конечно, не отражало в полной мере своеобразия поэтического направления.» (748,С. 44). Впрочем, в большинстве случаев критики не видели особой надобности в четкой терминологии и пользовались общепринятыми определениями. На пагубность подобной практики обратил внимание В. Ковский: «Порой критика и литературоведение ограничиваются указанием на „стилевые течения“, хотя одной стилевой близости для объединения писателей в художественное течение явно не достаточно. Как правило, остается невыясненным, на какой идейно-эстетической основе подобная близость возникает и в какой степени она вообще должна присутствовать, чтобы разговор о стилевом течении получил научную обоснованность.» (452, С. 149). Хотя и он сетовал на то, что tt «-» tt «-"ft ни один из терминов в такой неточной науке, как литературоведение, не может претендовать на адекватно полную передачу характеризуемого им художественного явления.» (452,С. 200).

В своих «Лекциях по эстетике» Гегель определил литературные направления как особые типы мировоззрения и вместе с тем как этапы в развитии «духа». В России в качестве термина слово «направление» впервые было использовано в декабристской критике. Программная статья В. К. Кюхельбекера, напечатанная в альманахе «Мнемо-зина» за 1824 г., носит заглавие «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие.» В этой статье раскрывалась общая идейно-художественная направленность поэзии того времени, использовалось в ней и понятие «школа». Об общей направленности творчества писателя или литературы определенного периода (с использованием и другого термина: «школа») писали А. Бестужев, И. Киреевский, В. Белинский, Н. Чернышевский, Н Добролюбов.

В советское время в 20-х г. г. они почти перестали употребляться, в Литературной энциклопедии 1934 года термин «направление» отсутствовал вообще. В дальнейшем наблюдался разнобой в использовании понятий «течение», «направление», «метод» .

В 1957 году Б. Реизов отнес одно из самых употребительных понятий — художественное направление — к числу самых неразработанных. Со временем, постепенно стало складываться «представление о литературе как механизме сложных взаимодействий. оно. обязывает не ограничиваться изучением отдельного произведения в качестве изолированного объекта, поскольку это означает, в сущности, отказ от научного познания.» (701,С. 55).

В 1976 году П. Глинкин посвятил проблеме поэтического направления специальную статью. В ней он писал: «Иной уровень представляют литературные конгрегации вида школ и течений, а также направлений, если последнее понимать не как синоним слова „метод“, но в более узком, традиционном смысле. Если типологическое единство предполагает сочетаемость определенных признаков, то на уровне школ, течений и направлений это обязательно с о д е р ж, а т е л ь н ы е признаки.» (701,С. 61).

За рубежом также прекрасно понимали необходимость использования в литературоведческих исследованиях сравнительно-типологического метода: «Сравнительный метод. дает нам ключ к установлению сходств и различий сопоставляемых объектов и в этом смысле является универсальным. Без сравнения трудно понятьдаже в пределах одной национальной литературы — динамику процесса, проникнуть в механизм наследования и смены традиций, накопления художественных ценностей.» (Д. Дюришин (422,С. 5)) — «.любой текст обретает существование лишь после того, как он подвергнется классификации в соответствии со своей ценностью.» (Р. Барт (359,С. 17)).

Близость типологического и сравнительного изучения литературы как раз и состоит в том, что «то и другое предполагает сопоставление литературных явлений как исходное начало их научного анализа. Однако не всякое сравнительное исследование литературных фактов представляет собой исследование типологическое. В отличие от сравнительно-исторического подхода к литературе типологическое ее изучение предполагает выяснение не индивидуального своеобразия литературных явлений и не просто их сходных черт, и не связей как таковых, а раскрытие тех принципов и начал, которые позволяют говорить об известной литературно-эстетической общности, о принадлежности данного явления к определенному типу, роду.» (961,С. 12). Причем нужно учитывать и тот факт, что «типологическое единство в литературе — общность не статическая, а динамическая.» (960,С. 59). «Структура литературного направления не представляет собой нечто застывшее, — отмечал М. Храпченко, — она изменяется, отражая перемены в творческом восприятии и обобщения действительности. Отсюда возникает необходимость учитывать при типологическом изучении литературных направлений этапы их развития. Тем самым снимается противоречие между синхронией и диахронией.» (960, С. 72).

Развитие историко-типологического подхода к явлениям литературы началось после «оттепели» (работы М. Бахтина, А. Лосева, В. Жирмунского, Д. Лихачева, Г. Поспелова и др.). Однако исследований, специально посвященных типологии определенных литературных направлений и школ, было не так много. В 70-е годы проблема борьбы литературных направлений и идейных течений стала исчезать из поля зрения исследователей, все больше времени уделялось типологии метода, в частности, социалистического реализма. «Практически не нашло применения по отношению к советской литературе 30 — 50 — 60 — х г. г. понятие „направление“ (несмотря на наличие, например, такого значительного явления, как „деревенская проза“ 60- 70 — х г. г., имеющая ряд признаков именно единства направленческого типа.» , — констатировал в 1990;м году Б. Кондаков (761,С. 5).

В истории поэзии наблюдалась еще более удручающая картина. Может быть, этому системному анализу мешало «опасение возможности ослабления внимания к частному, неповторимому (при рассуждениях, что в стилевых течениях, школах индивидуальное выступает как элемент общего и таким образом преодолевается субъективность формы и содержания, происходит слияние индивидуально-своеобразного с объективным). Но типология вычленилась из сравнительного литературоведения, а обнаружение расхождений и тождеств между компонентами есть, как известно, основа любого аналитического рода познания.» (702,С. 120). Следовательно, сравнение не только предполагает изучение специфики объекта «(индивидуального, национального, исторического) — напротив, с помощью сравнения можно установить, в чем заключается это качество.» (В. Жирмунский).

Одно из первых определений термина («течение») дал А. Соколов: «Термин л и т е р, а т у р н о е т е ч е н и е обозначает те разновидности, разветвления, изменения литературного направления, которые возникают в процессе его развития, отражая идейное и общественное развитие эпохи. Термин л и т е р, а т у р н, а я ш к о л, а целесообразно связать с наличием у определенного круга писателей и поэтов, образующих литературное направление, определенной художественной программы, определенной системы литературных эстетических принципов.» (925,С. 401). Г. Поспелов не видел особых различий между терминами «течение» и «направление»: «.Идейно-литературное течение — это творчество группы писателей той или иной страны и эпохи (большой или совсем маленькой группы — это бывает по-разному), отличающееся общностью своей п р о б л е м, а т и к и и обычно развивающееся преемственно на протяжении определенной ступени национального развития.» (556,С. 259). На взгляд И. Ф. Волкова, «понятие художественного течения наиболее определенно разработано в теоретических трудах Г. Н. Поспелова. С его точки зрения, течение — это общность художников на основе единства социально-идеологической позиции, поскольку она нашла выражение в содержании их художественного творчества (в их „идеологическом миросодержании“) по терминологии Г. Н. Поспелова.» (384,С. 160). В статье А. Гуревича (Литературоведческий энциклопедический словарь) подробнее сказано об отличительных особенностях направлений и школ: «В соответствии с наиболее распространенной точкой зрения понятие „направление“ фиксирует общность глубинных духовно-эстетических основ художественного содержания, обусловленную единством культурно-художественных традиций, однотипностью миропонимания писателей и стоящих перед ними жизненных проблем, а в конечном счете — сходством эпохальной культурно-исторической ситуации. Но само миропонимание, т. е. отношение к поставленным проблемам, представления о путях и способах их разрешения, идеологические и художественные концепции, идеалы писателей, принадлежащих к одному направлению, могут быть разными. В этом отношении направления отличаются от литературных группировок и школ, предполагающих непосредственную идейно-художественную близость и программно-эстетическое единство их участников» (491,С. 232 — 233) (т. е., отношение школы к направлениюотношение части к целому. — В.Б.). В данной работе за основу взято определение направления, сформулированное И. Ф. Волковым .

Х Х Х.

Во второй половине 50-х годов в русскую литературу вступили будущие «тихие» лирики: В. Соколов, А. Передреев, С. Куняев. Начало 60-х — время «громкой», или «эстрадной» поэзии (Р. Рождественский, Е. Евтушенко, А. Вознесенский). Середина и конец 60-х годов уже прошли под знаком «тихой» лирики (Н. Рубцов, А. Прасолов, В. Казанцев, О. Фокина, уже упоминавшиеся В. Соколов, А. Передреев, С. Куняев). Критики, назвав их «тихими», тем самым искусственно ограничили данное направление рамками поэтической группы. Они не обратили внимания на то, что подобная лирика появилась еще в 50-х годах (сборники В. Соколова, Н. Тряпкина, С. Викулова, А. Романова, ранние стихотворения Н. Рубцова), просто ее не было слышно в шуме «эстрады». В тот период «размежевание в поэзии получило более острые формы, чем в прозе». (388,С. 87). Подобно тому, как в Х1Х веке официальная идеология «самодержавия, православия и народности» с явным недоверием и опаской относилась к славянофилам и «почвенническому» направлению в литературе, в 60-х годах ХХ века писателей, связанных с землей, с деревней, «характеризовали как неославянофилов, защитников регресса и апологетов антиисторизма». (388, С. 87) А Дементьев писал в 1969 году: «Нельзя не удивляться тому, что целый хор критиков и поэтов с таким усердием разрабатывает тему об уважении к старине именно как „церковную“ тему. Программа КПСС обязывает нас вести непримиримую борьбу.» (717, С. 235). В 70-е годы, несмотря на постепенное разложение партийно-государственных структур, гнет цензуры оставался по-прежнему сильным, однако необычайный взлет интереса к истории, к истокам, возникший в 60-х годах, затормозить было уже невозможно. Пошли в рост «массовые почвенные силы» (А. Ахиезер), которые «вышли из почвы (т.е. из низов).» (352,С. 189). «Сегодня, — писал А. С. Карпов, — когда открывающийся перед человеком мир становится все более широким, очень важно не утратить органической связи с родной землей.» (743,С. 259). С почвенничеством свяtt и п it и it зывал процессы, идущие в литературе, в частности, в деревенской прозе и тихой лирике, даже Ф. Кузнецов, называя ее «идеологической, консервативной линией.» (799,С. 230). К середине 70-х годов термин «тихая» лирика" почти полностью исчез из критического обихода, одновременно в стане «тихих» произошла дифференциация, после которой почвенническое «ядро», «целое направление в поэзии» (В. Акаткин) продолжило свою эволюцию (сборники А. Передреева, Н. Тряпкина, Б. Примерова, И. Лысцова, О. Фокиной, В. Казанцева, Ю. Кузнецова и др.). Не прекращалась идеологическая, эстетическая и политическая борьба и в 80-е годы, в том числе и в литературе. Со второй половины 80-х годов наблюдалось повсеместное стремление разных народов нашей страны, в том числе и русского народа, к государственной и культурной самостоятельности. Несмотря на то, что популярность поэзии в это время снизилась, споры поэтические бушевали не менее яростно, чем политические. Сохранилось размежевание поэтов и в 80-х годах: теперь их разделили на «традиционалистов» и «модернистов» .

Терминологическая путаница всегда мешала литературоведам. Названия двух основных направлений в русской поэзии менялись на протяжении трех десятилетий с и с" х Г и невиданной быстротой и легкостью. Каких только определений и ярлыков они не получали: и «интеллектуалисты» против «описательщиков», и «громкие» против «тихих», и «авангард» против «народников». Известно, что почти любой спор в науке — это спор о терминах. Термин «почвенное» направление с течением времени устоялся и утвердился как в критике, публицистике, так и в литературоведении. Еще в 1961 году Л. Аннинский в статье «Корни и побеги» отметил, что «поэтическое направление, о котором мы будем говорить, называют в критике «деревенским», «почвенническим» .

Поколение это, которому не досталось огневой военной юности Е. Винокурова и Б. Слуцкого, почувствовало себя окончательно взрослым в середине пятидесятых го-дов" ." Здесь иные, как мы условно говорим, — крестьянские корни." (668,С. 607−608). Восемь лет спустя А. Михайлов, чувствуя категоричность таких определений, как «деревенские», «крестьянские», тем не менее свел этих поэтов в одно «крестьянское течение», предлагая отличать лириков по «органической связи их с землей» (846,С. 254). В альманахе «День поэзии-76» (46), в ответах на анкету «Сегодня и завтра нашей поэзии» В. Кожинов выделил направление «так называемой деревенской поэзии», А. Михайлов говорил о «деревенском крыле» в поэзии, о «деревенской лирике», а подвел итог В. Чалмаев, назвав и поэтов, и прозаиков подобной ориентации «почвенными авторами» .

Почвенное направление", «почвенные» поэты, поэты-" почвенники" - все это разновидности самоназвания. Может быть, точнее всех сказал о них А. Передреев: «Конечно, все они абсолютно разные, друг на друга не похожие, но всех их объединяет одна почва. Эта почва родины, природы, деревни — главный учитель Николая Рубцова.» (873,С. 351). Кстати, Н. Рубцов не признавал термина «деревенская лирика», хотя говорил о «деревенской теме» в своем творчестве: «Оторвались от деревни и не пришли к городу. А у меня есть тема своя, данная от рождения, деревенская. Я пишу о ней, как Лермонтов о Родине». (696). «Поэты, пишущие о деревне, — отмечал Н. Старшинов, — уже не выглядят сейчас такими „чисто“ деревенскими, как, скажем, поэты, писавшие двадцать и более лет назад.» (933,С. 9). Не случайно В. Солоухин выступил против термина «деревенские поэты», хотя считал, что есть «деревенская тема» (612, С.103). Более последовательны в терминологическом отношении С. Куняев и В. Цыбин. Для них поэты этого направления (Б. Примеров, Н. Рубцов, А. Передреев и многие другие) — «русские почвенные поэты» (963,С. 224). Вот что по этому поводу сказал А. Ланщиков: «Вскоре после того, как появился термин „деревенская проза“, появился было и термин „деревенская поэзия“, последний как-то не прижился, но все же многое в творчестве Жигулина, Рубцова и некоторых других поэтов объяснялось их деревенским происхождением». (480,С. 41). В 1980 году Г. Седых уже говорил о «полосе почвенничества» у многих поэтов нашего столетия «(911, С. 35) — о «национальной почве» у поэтов этого направления рассуждал А. Павловский (444), широко употребляли термин И. Роднянская, Г. Малышева (510) и другие литературоведы.

Почвенное" направление своими корнями связано с крестьянской культурой и мировоззрением, но назвать его «новокрестьянской» поэзией нельзя, т.к. этот термин уже имеет в науке точный адресат и временные рамки. «Почвеннической» — тоже, из-за ассоциации с известным направлением Х1Х века. Определение «тихая» лирика оказалось некорректным, неточным и, в конце концов, несостоятельным, как и определение «деревенская» проза. Оба эти названия ущли в прошлое, в историю литературы. «Крестьянской линией» в русской поэзии данное направление назвать также нельзя, т.к. в основе его — мировоззренческие установки, а не происхождение. К тому же многие из так называемых «крестьянских» поэтов давным-давно живут в городах (О. Фокина, Ю. Кузнецов, Э. Балашов и др.). Поэтому и был выбран термин, сохраняющий и связь с традицией, и идеологический подтекст, и не вызывающий упреков в поверхностности. В научный оборот он был окончательно введен в 1991 году.

Поэты этого направления «пользовались заслуженным вниманием, так как верно схватывали и выразительно передавали те стороны современного сознания, которое социальная психология называет маргинальным, т. е. одновременно несущим в себе черты разных общественных сфер, в данном случае — городской и деревенской.» (444,С. 234). О подобном явлении в прозе писали В. Сурганов, А. Газизова, Л. Виль-чек и другие исследователи. Так, В. Сурганов полагает, что «практически оно получило наиболее ощутимый общественный импульс именно с начала 60-х. Писатели, избравшие его, обращаются к тем, кто, по образному выражению В. Шукшина, стоит.

U С" U с" одной ногой на речном берегу, другой же — на борту отчалившей от этого берега лодки. Кто, переселившись из деревни в город, приносит сюда, в новую для него деловую, нравственную, бытовую атмосферу крестьянские воспоминания и привычки, представления о труде, домашнем укладе, семье. Происходит взаимодействие, нередко драматическое, переплав обоих начал, порождая явление, обозначенное термином «маргинальность», привлекшее внимание многих современных мастеров". (616,С. 619). К сожалению, применительно к поэзии эту тему истолковывают исключительно «как тему „ностальгии“ по старому укладу, как тему „раздвоения души“ между городом и деревней. Такой подход к ней был бы слишком легким. Когда-то, как мы знаем, и поэзию Есенина пытались уложить в эту „хитроумную“ схему.» (389,С. 462).

Понятие «почва» давно уже стало многозначным. Философ И. Ильин писал о доле русского народа: «Первое наше бремя есть бремя земли. Второе наше бремя есть бремя природы. И третье наше бремя есть бремя народности». (739, С. 23). Из одного только этого высказывания видно, насколько связаны между собой эти понятия.

Первоосновой" почвенничества стал язык: «Многим из нас, — говорит А. Романов, — вышедшим из деревень, здорово повезло: с самого дня рождения наши зыбки окунулись в народную речь, как в животворящую купель. Слух деревенского детства еще не осознанно, но уже празднично долетал до корневых глубин родного слова, до тех сокровенных завязей, которые звучали во времена, может, раннего славянства.» (900,С. 6). У поэтов этого направления стремление к «почве» проявилось и в особенном, свойственном только им почти профессиональном отношении к фольклору. В 50-х годах Н. Рыленков, В. Боков, С. Викулов работали как фольклористы: собирали частушки и песни, выпустили несколько сборников («Живая вода» Н. Рыленкова, «Русская частушка» В. Бокова, «Антология вологодской частушки» С. Ви-кулова). Чуть ранее А. Твардовский написал несколько «песен» для Государственного русского народного хора им. Пятницкого, среди которых более половины — частушки: «Шуточные частушки подруг невесты», «Частушки жениха и его друзей», «Плясовые частушки», «Частушки» и др. (241). В 60-х — 70-х годах Ю. Адрианов как фольклорист исследовал песенный быт многих деревень и сел Приволжья, собирал народные песни Б. Примеров, много сил отдал изучению фольклора, мифа и пропаганде трудов А. Н. Афанасьева Ю. Кузнецов.

В 1991 году А. Агеев в своей концептуальной статье доказывал, что «почвенная» поэзия представляет собой «особый тип мышления, корни которого уходят в глубочайшую языческую древность». (658,С. 222). Спустя пять лет Г. Белая повторила эту мысль: «Идеология, политическая позиция, историко-философская концепция, тематика и поэтика „деревенщиков“ на нынешнем этапе — все это может быть понято как особый тип культуры со своей системой этических и эстетических ценностей, укорененных в традиционном крестьянском пространстве старой и новой России.» (683, С. 55). Но ведь И. Роднянская еще тогда, в 1991 году, поправила А. Агеева, заметив: «Почитание земли в русской культуре давным-давно христианизировано.» (897,С. 55).Так, Соня Мармеладова умоляла Раскольникова поцеловать землю и просить прощения у матери-земли (смесь языческих и христианских представлений). Святые Отцы учили, что у человека три матери: мать по плоти, крестная мать и мать-земля (Россия). Великий грех поэтому — сквернословить, плевать на землю, а покидать Россию — все равно, что бросать свою мать. «Почвенники» скорее по зову сердца, чем осознанно, понимали это. Духовная основа отсутствовала, но зерна евангельских истин падали в подготовленную почву. «Земля — смысл земной жизни, обожение ее — вот центр почвенничества» , — писал П. Флоренский (634).

В древности слово «крестьянин» буквально означало: «крещеный человек», «христианин» и только потом — земледелец. Поэтому сельчане в советское время были не крестьянами, а колхозниками. Религиозный смысл названия был утерян почти полностью, хотя и в психологии, и в мировоззрении сельских жителей (как и во всем русском народе) в частичном, искаженном виде христианские ценности сохранялись. Кстати, «почвенную» поэзию и по этой причине назвать «крестьянской» нельзя, и «деревенской» — тоже. Тем самым все сведется лишь к тематике. В отличие от течения, в основе которого — социально-идеологическая позиция, литературное направлениеболее протяженное во времени явление, это «единство творчества писателей по общему типу художественного содержания, прежде всего в зависимости от того, в чем, в какой стороне жизни художник видит основной, высший смысл человеческого существования или, напротив, корень, причину бед и мучений человека.» (384,С. 161). И сейчас не над темой «деревни», а над «темой о России» бьется немало истинных поэтов, чье чувство — высшей, гарантированной судьбою пробы." (А. Агеев (658,С. 221)).

Х х х.

Проблема эволюции поэзии — одна из важнейших проблем современного литературоведения.

Актуальность данной работы определяется основной ее целью: выявить типологическую общность направления (наиболее общие характерные приметы в творчестве поэтов) и проследить их мировоззренческую, идейно-тематическую, жанрово-стилевую и этико-эстетическую эволюцию.

Выбор объекта исследования (творчество поэтов «почвенного» направления, пришедших в литературу преимущественно во второй половине 50-х годов) мотивирован тем, что уровень осмысления этого литературного явления не может быть признан в настоящее время удовлетворительным. Необходимо заполнить пробел в истории русской поэзии.

Целью исследования (выявить истоки направления, проследить его эволюцию, установить временные рамки) определены и его задачи :

— выявить социокультурные причины вызвавшие «почвенное» направление к жизни,.

— идейно-тематические, этико-эстетические, стилевые и жанровые общности и различия,.

— преобладающие мотивы,.

— доминирующий тип лирического героя,.

— место и роль Н Рубцова и Ю Кузнецова в данном направлении и в русской поэзии в целом,.

— степень влияния и взаимовлияния поэтов в рамках направления и в русской поэзии второй половины столетия.

Необходимо также:

— проведение сравнительно-типологического анализа фольклорно-мифологической образно-символической системы и лирики поэтов «почвенного» направления,.

— определение степени и качества творческого заимствования (фольклоризма и мифологизма).

Методологической, теоретической и методической основой работы являются труды классиков отечественной и зарубежной филологии и философии: А. Афанасьева, Ф. Буслаева, А. Веселовского, А. Потебни, М. Бахтина, А. Лосева, Н. Бердяева, О. Шпенглера и др.

В работе учитываются также основные теоретические труды ведущих современных отечественных и зарубежных литературоведов, критиков и философов: К. Азадовского, В. Базанова, И. Ф. Волкова, Д. Дюришина, Ю. Лотмана, М. Маковского, Г. Поспелова, М. Храпченко, Г. Померанца и др.

Основные методы исследования: сравнительно-типологический, историко-проблемный, проблемно-тематический. Сравнительно-исторический, сравнительно-сопоставительный и контекстуальный методы сочетаются с принципом системности и целостности анализа. Вспомогательные методы: биографический, лингвопоэтический (лингвистическая типология). Центральный методологический и методический принцип исследования — принцип историзма.

В работе учтен опыт типологического исследования русской поэзии второй половины ХХ века (работы В. Зайцева, В. Гусева, П. Выходцева, В. Дементьева, А. Михайлова, В. Кожинова, Ю. Минералова, А. Павловского, П. Глинкина, И. Шайтанова и др.) — типология конкретизирована (на материале творчества поэтов одного направления).

Новизна работы определяется выбором объекта исследования (историко-типологическое исследование лирики поэтов «почвенного» направления, сравнительно-типологический анализ образной системы поэтов-" почвенников"). Новым является и объем привлекаемого для решения поставленных задач материала, охватывающего почти сорокалетний период развития русской поэзии. х х х.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Русская лирика 90-х годов представляет собой довольно богатое, хотя и пестрое зрелище. Открывшийся вид «поражает наше приученное к унылому и строгому одноцветию восприятие — поражает кого беспорядком, кого многосоставностью, а кого и богатством. Рядом обосновались концептуализм и рок-поэзия, духовный стих и метареализм, на правый фланг возвращаются строфы классические по форме и происхождению, а на самом левом краю — там, где Запад смыкается с Востоком, — утверждает себя верлибр.» (935, С. 22).

Большинство из тех поэтов, — пишет Г. Малышева, — которых называют иронистами, постмодернистами, концептуалистами и которые принадлежат к одной дружественной «команде», то есть часто вместе публикуются, выступают с эстрады и тому подобное, с определенного момента начинают тиражировать сами себя, клишировать свои же клише, перепевать свои собственные эстетические подходы." (510,С. 14). Как будет развиваться это поэтическое направление в дальнейшем, сейчас определить трудно. Пока обращают на себя внимание эксперименты молодых (речь не о возрасте) лириков, их поиски в области смеховой культуры. Сборники Ю. Арабова, Г. Газданова, В. Вишневского, Н. Искренко, В. Кальпиди, вышедшие в начале 90-х годов, продолжили эти стилевые искания.

Кризис жанра переживает группа «куртуазных маньеристов». Критик В. Славецкий откровенно сомневается: «Надолго ли их хватитвыдерживать жанр и писать одинаковые стихи? (916,С. 178). Тем более, что поэты начинают действовать самостоятельно: В. Пеленягрэ выпустил собственную книгу стихотворений, В. Степанцов опубликовал роман «Отстойник вечности» (журнал «Юность», 1992 г., 4−5), а Д. Быков вообще выбыл из Ордена. В 90-х годах у маньеристов вышли итоговые книги: «Пленники Афродиты» (1992), «Езда в остров любви» (1993), «Красная книга маркизы. Венок на могилу всемирной литературы» (1995).

Заметно упал интерес к «авторской» песне. Из наиболее известных на сегодняшний день имен можно выделить, пожалуй, В. Долину и А. Розенбаума.

Сегодня песни не поютНи городские, ни блатные, -Ни грустные, ни озорные, -Их вспоминать — напрасный труд. подводит итог А. Городницкий и замечает: «Когда в стране не слышно песен, Мне страшно делается в ней» .

Продолжает развиваться «духовная» поэзия (Н. Карташева, Л. Патракова, О. Гречко, Н. Карпова, В. Афанасьев, Н. Болтянская и др.), преимущественно христианской, православной ориентации, хотя есть идругие примеры: лирика Е. Шварц, пантеистическая поэзия (В. Казанцев), попытка создания поэтической «религии будущего» у К. Кедрова, А. Парщикова, И. Жданова и др.

Почвенное" направление в 90-х годах переживает переломный, переходный период развития. Стал очевидным тот факт, что поэты-" почвенники" преувеличивали возможности деревни. Сам народ оказался на перепутье, в духовном кризисе, последствия коммунистического правления оказались более серьезными, чем можно было предполагать.

В последние годы в литературоведении все чаще говорят о «конце» «деревенской» прозы, об исчерпанности ее художественных идей, о м м консервативности и даже реакционности некоторых ее представителей. Никто не спорит, кстати, о том, что эта выдающаяся литература стала фактом истории, классикойно известная наша страсть все обобщать и преувеличивать привела критиков к совсем уж пессимистичным выводам. Горюют уже и об упадке всей русской литературы, за исключением публицистики, скорбят о гибели духовности в русском народе и о полнои его вырождении. Надо заметить, что наши национальные писатели дают повод к подобным умозаключениям. Слишком долго находились они в замешательстве. «Смешно и стыдно видеть, — пишет В. Непомнящий, -как нынешние «мастера культуры», и не только молодые, но порой и.

U С" U U с" довольно-таки убеленные, носятся с этой безграмотной, плебейской идеей насчет того, что хватит, мол, литературе (культуре) служить чему-то, что, мол, «Свобода, свобода!.» И так же горько, что внутри культуры столь слабо противостояние этому «верховенству», этому рабству навыворот. Помня о подвиге «деревенской», «почвеннической» литературы, можно, кажется, было бы ожидать достойного ответа с этой стороны, — но его (если не считать публицистических и иных выкриков) почти не слышно. Потому, думаю, не слышно, что для этой славной, сердечной, благородной, героической литературы главной опорой была — именно прежде всего, а порой и исключительно — почва. Да, без почвы русскому человеку и русской культуре нельзяно почва, бывает, колеблется под ногами, — тут и классика не поможет." (857,С. 237). По-своему подтверждает вывод В. Непомнящего Б. Чичибабин:

Издавнилось понятье «патриот». Кто б не служил России, как богине, и кто б души не отдал за народ? Да нет ни той, ни этого в помине.

Почвенники старшего и среднего поколения, отрицательно относившиеся к тоталитаризму, не приняли и нового, «демократического» эксперимента над Россией. Так, Сергей Викулов, в целом традиционно работавший в жанре социально-бытовой поэмы, стал придавать ему историко-публицистический характер (поэмы: «Воспоминания о Китеж-граде» — о разрушении монастырей в 30-е годы- «Посев и жатва» — о коллективизации и др.). Более того, в его новой книге стихотворений «Святая простота» (1993) есть не только сатирические, но и гротесковые стихи, появился и новый для Викулова жанр басни («У корыта»).

О. Фокина опубликовала в 1993 году в журнале «Молодая гвардия» цикл стихотворений «Поднимайтесь в полный рост!», в котором еще раз, но уже на ином уровне, заявила о приверженности некрасовской традиции. Теперь она — в «стане погибающих За великое дело любви.» .

У Виктора Коротаева преобладали ораторские интонации (циклы стихотворений 90-х г. г., в частности, ст-я «Пришельцы», «Внушили нам и, кажется, неплохо.» и др.). Для него нынешний мир был четко поделен на «наших» и «не наших» .

Смену исторической эпохи многие старшие «почвенники» не принимают и не понимают, надеясь просто на «авось» :

Значит — снова в путь-дорогу,.

Значит — вновь не удалось.

Значит — снова, братцы, с Богом!

На авось, так на авось.

Н. Тряпкин, «Золотая песня»).

Н. Тряпкин продолжает плести словесные кружева в ритме частушки: «Кремлевская София Запродана сполна. Россия ты, Россия! Для чо ты нам нужна?» — былинного сказа: «Из-за синих рек, из-за белых гор.» — песни (ст. «Песня о фонаре «летучая мышь») — романса: «То звуки вальса, то звуки танго.», и даже оды (ст. «Первая зима в новом доме»). Но даже в его давно устоявшемся стилевом потоке вздрагиваешь вдруг от всплеска сарказма: «А церкви — совсем как клубы.» Правда, Н. Тряпкин, опубликовавший в 80-х годах свой «библейский» цикл, и сейчас продолжает плодотворно работать в этом направлении. Центр же мифопоэтики Ю. Кузнецова сместился от полуязыческойполухристианской основы в сторону мифологии социальной и даже политической.

Но фольклор и миф — не единственные опоры «почвенной» поэзии. Для того, чтобы понять, что такое «почва» в русской культуре, недостаточно знать историю русской религиозной философской мысли и историю литературы, необходимо осознать ее как аксиому, как необходимую данность нашего национального бытия:

Шел старик и шатался, заснув на ходу.

— Ты откуда идешь? Он ответил. — Иду Из пустыни разбитого духа.

Я строитель. Я видел, как рушилась твердь, Как страна принимала последнюю смерть, Крик «Спасите!» летел мимо слуха. Вот, что мог унести я с собою в горсти, Что успел я из Третьего Рима спасти Среди труса, пожара и дыма! -Он песчинку в раскрытой руке показал:

— Вот начало! — он голосом веры сказал, -Вот твердыня Четвертого Рима!

Ю. Кузнецов, «Строитель»).

Отрадно, что из их лирики постепенно уходит непримиримый тон и безапелляционность суждений. Наиболее талантливые, впрочем, никогда и не разрушали гармонию между чувством и разумом, тем более, что наше время начинает отрезвлять излишне разгоряченные головы и на той, и на этой стороне:

А недруг мой, он сильный и упрямый. И мы, друг другу гибелью грозя, Упали наконец в такую яму, Откуда выбраться никак нельзя.

И мы забыли о былой сноровке, И нас могильный охватил озноб. И люди сверху кинули веревки, Те, на которых опускают гроб.

Пусть многое забудется на свете, Пусть я умру, пусть станет он седымНам не забыть, как по веревкам смерти Мы к жизни поднимались рядом с ним!

Вик. Смирнов).

Поэты-" почвенники" старшего поколения в 90-х годах пережили tt ft «-» крах многих почвеннических иллюзий, хотя еще недавно некоторые представления казались незыблемыми: «В народ бы ринуться, но где народ?» (А. Романов). В. Кожинов считает, что «деревенская» проза второй половины ХХ века — «проза конца русского крестьянства.» («Москва», 1995, 3). Но «уходит» не проза или поэзия уходит и крестьянство, и значительная часть всего народа. Это подтверждают и личные трагические судьбы поэтов: Н. Рубцов был задушен, П. Мелехин выбросился из окна, А. Прасолов повесился, С.

Чухин — сбит машиной, А. Передреев спился, А. Шадринов и И. Лысцовубиты при невыясненных обстоятельствах, Б. Примеров — повесился.

Потерявшие надежду не видят опоры в настоящем, в отчаянии обращаясь к прошлому: «Боже, помилуй нас в смутные дни, Боже, Советскую власть нам верни!» (из предсмертного стихотворения Б. Примерова).

Молодое поколение «почвенников» уже ставит деревне памятник: Поставьте памятник деревне На Красной площади в Москве, Там будут старые деревья, Там будут яблони в траве.

И покосившаяся хата С крыльцом, рассыпавшимся в прах, И мать убитого солдата.

— Ч о о.

С позорной пенсией в руках.

Н. Мельников).

Но в их поэзии появляются и новые черты: они все дальше уходят от страстной публицистичности и пытаются постичь глубинный смысл всего происходящего в России:

От мыса Горн до Запорожья, От мухи грешной до слона, От супертрасс до бездорожья На все как будто воля божья, А правит миром сатана.

Е. Бачурин).

Даже те, кто полемизируют с «почвенниками», уже понимают, что tt tt «-» дело тут не в деревне, вернее, не столько в деревне, сколько в «русской идее». (802,С. 229). Русская же идея (и это доказано нашими крупнейшими философами Х1Х — ХХ веков) в основе своей — идея религиозная. На рубеже 80-х — 90-х годов «произошло воссоединение русского „почвенного“ и русского интеллектуального начала (усиленное публикациями на страницах журналов произведений 1-й и 2-й волны эмиграции и публикациями религиозно-православных работ)» (810,С. 5). Восстановление духовных, нравственных и эстетических ориентиров идет трудно, постепенно, требуя от каждого личного действия, усилия, даже подвига. Стихотворение Александра Романова «Подвиг» настолько типично и символично, что его необходимо процитировать полностью: Душа ожила, да рука замерла От робости на полувзмахе. Из тьмы проступают, светясь, купола, И призраки мечутся в страхе. Уйми же в себе эту подлую дрожь, Пора жить мудрей и смелее! Чего же стоишь ты и в храм не зайдешь? В нем жарко сияет моленье!

И радость раскаянья сердцу сладка, Лишь встань над греховною бездной. И вот поднимается к Богу рука.

Впервые, в слезах, троеперстно!

Божественная светоносность, — пишет поэт, — может оказаться необходимей, чем прежде, в предстоящие годы для одичавшего в безверии и погибающего в нравственных язвах русского народа." (570,С. 12).

К «почвенному» направлению примыкает лирика патриотическая, или, как ее еще называют, «поэзия русского сопротивления». Более удобное, привычное ее название — гражданственная лирика. Давно знакомы и ее стилевые приметы: публицистичность, пафос, ораторские, обличительные интонации и т. п. Блестящие образцы такой лирики дали в.

XIX веке Г. Державин, А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев и др. В веке.

XX с обличением дело обстояло сложнее, выступление против власти заканчивалось чаще всего плачевно, достаточно вспомнить судьбу О. Мандельштама. Нынешнее состояние дел также не вызывает оптимизма. «Нам навязали дилемму, — пишет Г. Горбовский, — жить или не жить нам в этом мире, на нашей земле, в России. Мы в преддверии страшной возможности гибели всего русского, национального, вековечного на этой земле». (718, С. 175). «Гражданская» лирика — это своеобразная поэтическая реакция на затянувшиеся реформы, в большей степени разрушительные, чем созидательные. Спектр ее широк: от умеренных (Т. Глушкова, С. Куняев, В. Смирнов, А. Шиненков) до радикальных авторов (В. Фомичев, В. Хатюшин, Е. Юшин).

С. Куняев в сборнике «Высшая воля. Стихи смутного времени -1988;1992» (1992) в «публицистическом» разделе поместил стихотворение «Памяти Н. Рубцова и А. Передреева» :

Мои друзья, вы вовремя ушли От нищеты, разрухи и позора, Вы стали горстью матери-земли, Но упаслись объятий мародера.

Я всех грешней. Есть наказанье мне: В своей стране живу, как иностранец, Гляжу, как воцаряется в Кремле Очередной законный самозванец.

Какая неожиданная грустьНа склоне дней подсчитывать утраты И понимать, как распинают Русь Моих времен Иуды и Пилаты.

— это стихотворение почти полностью центонное (и есенинские строки присутствуют, и рубцовские: «Иных времен татары и монголы»). Во второй, «лирической» части сборника обыгрываются традиционные «почвеннические» темы и мотивы (ст-я «Какой туман! Он заполняет русло.», «Как разорвать мне мою пуповину.» и др.), присутствует и одна из основных примет почвенничества — частые обращения к матери-земле.

Но все это уже воспринимается как архаика и чуть ли не как пародия именно у Куняева. Сохранилась и «публицистичность» его стиля — он нещадно использует не только литературный, но и уже и газетный материал.

Сегодняшние критики склонны излишне драматизировать литературную ситуацию, слышать только «апокалиптические стоны, разлитые ныне в русской поэзии» (916,С. 178). Действительно, «элитарные, семантические игры в стихах, ироника и религиозный экстаз, как ни парадоксально, совместными усилиями вытеснили из стихов почти начисто свет простой человечности». (879,С. 21). Но послушаем не критиков, а поэтов. Вот что говорит о современной русской лирике Г. Горбовский: «Почва, отстаивание своих идеалов, внутреннее сопротивление тому, что нам навязали, выползание из нынешнего мракавсе это способствует ее расцвету.» (718,С. 175). х х х.

Почвенное" направление возникло не случайно. Это сообщество поэтов сложилось на определенном этапе развития жизни и литературы. В основе «почвенной» идеологии и культуры лежали социальные причины: противоречивая действительность, в которой было и духовное подвижничество, и процесс не только физического разрушения российской деревни, но и нравственного опустошения народапроцесс, ставший следствием трагических событий нашего века, падающего в страшную бездну между цивилизацией и культурой, между природой и и гр U / U цивилизацией. Трагический раскол (с одной стороны — основная масса народа, живущего в провинции, с другой — централизованная власть) А. Солженицын назвал «Великой Русской Катастрофой»: «Расслоение русских как бы на две разные нации: огромный провинциально-деревенский массив — и совсем на него не похожая, иначе мыслящая столичная малочисленность с западной культурой.» (609,С. 699).

Поэтам-" почвенникам" всегда были близки хрестоматийные строки Некрасова:

Пускай нам говорит изменчивая мода, Что тема старая «страдания народа», И что поэзия забыть ее должна, -Не верьте, юноши! не стареет она.

Элегия").

Причины бед и мучений народных «почвенникам» были известны, но смысл их был ясен не до конца. Поэты этого направления сумели передать в своей лирике и мироощущение той части народа (бывших крестьян, рабочих, интеллигентов первого, второго поколений), которая «оторвалась от деревни, но не пришла к городу». Они увидели здесь не просто издержки урбанизации, но продолжение трагического процесса «раскрестьянивания», теперь уже на новом его этапе. «Народ находится не только в материальной, но и духовной нищете» , — с болью говорят «почвенные» лирики. И усиление публицистичности в 80-е годы, характерное для всей нашей поэзии и всей литературы, в их творчестве имеет конкретное исходное начало. «Равнодушие горожанина к «колхознику», столичного жителя к «провинциалу» — эти внешние приметы чудовищного разрыва между деревней и городом (вместо обещанного «стирания граней»), превращения русской провинции в безысходное, горькое захолустье не могли не отпечататься и на литературной жизни. В невероятно емком образе Окраины (А. Передреев) воплотились и судьба России, сдвинувшейся с места, но так и не достигшей обетованного града, и судьба русской поэзии. «(862, С. 10). В 1891 году Иван Бунин написал стихотворение «Родина», в котором рассказал о типичном сюжете из русской жизни: Они глумятся над тобою, Они, о родина, корят Тебя твоею простотою, Убогим видом черных хат.

Так сын, спокойный и нахальный, Стыдится матери своейУсталой, робкой и печальной Средь городских его друзей,.

Глядит с улыбкой состраданья На ту, кто сотни верст брела И для него, ко дню свиданья, Последний грошик берегла.

Этот сюжет повторился и в ХХ веке.

Не только равнодушие, но и высокомерие по отношению к провинциальной России, игнорирование ее интересов — главная причина неудач всех реформ в России, начинаемых «сверху». Но проблема не ограничивалась «маргинальной» оппозицией: «город — деревня». Наиболее талантливые поэты «почвенного» направления никогда не стремились противопоставить город и деревню, их поиски были устремлены не в прошлое или будущее, а к современности и к вечности, так как именно вечные, духовные начала определили (и определяют до сих пор) историческую судьбу народа: «Здесь русский дух в веках произошел. И ничего на ней не происходит.» (Н. Рубцов). Историзм «почвенников» особый — он выражен в понимании хода истории как единого в своей вечности бытия.

Виднейшие поэты-" почвенники" (корнями их лирика уходит в «почву») Н. Рубцов и Ю. Кузнецов благодаря своему таланту вышли за рамки направления (подобно Блоку, Маяковскому, Есенину). Их волновали те же проблемы, но они пошли дальше: органично совместив фольклорные и классические традиции, они в лучших своих произведениях новаторски переосмыслили опыт своих предшественников. 1.

Рубеж конца 60-х — начала 70-х — верхняя точка эволюции направления (лучшие произведения Н. Рубцова, Ю. Кузнецова, А. Прасолова, Н. Тряпкина, А. Передреева и других «почвенников» были созданы в этот период), затем начался постепенный спад, обусловленный и социальными, и биографическими причинами (гибель одних, вынужденное молчание других). Если на «почвенников» старшего возраста распространялось влияние крестьянской лирики: на Н. Рубцова и А. Передреева — С. Есенина, на О. Фокину — Н. Некрасова, на Н. Тряпкина — их продолжателей А. Прокофьева и Н. Рыленкова, на В. Коротаева — А. Яшина, то поэзия С. Чухина, В. Лапшина, О. Кочеткова, А. Шадринова была освещена «рубцовской звездой полевою» .

Сквозные темы «почвенной» лирики — темы земли и России. Общий мотив «умирания» деревни, периодическое «возвращение» в нее, чувство вины перед покинутой «родной стороной» (здесь — корни противоречивости и даже раздвоенности характера лирического героя в «почвенной» поэзии), единое «чувство земли», кровная, «смертная» связь с ней — соединяются с мотивами опустошенного дома и храма как символов разрушенной России. Общий мотив сиротства у одних (А. Прасолов, О. Фокина и др.) был связан с личными жизненными коллизиями («поколение «безотцовщины»), у других приобрел общенациональный (Н. Рубцов) и даже вселенский (Ю. Кузнецов) смысл. Близок этим лирикам и мотив неопределенной, необъяснимой тоски, свойственный русской лирике Х1Х — ХХ веков (от Лермонтова до Есенина и Рубцова).

Трагическое мироощущение народа (если брать «почвенников») отразилось с наибольшей полнотой и художественной выразительностью в творчестве Н. Рубцова и Ю. Кузнецова. Объясняется это не только более верным и точным по сравнению с другими представителями направления пониманием поэтами своей эпохи, но и глубинным постижением образной системы народного поэтического творчества. Особое внимание поэтов «почвенного» направления к народным истокам, к фольклору и мифу определено не только социальными и биографическими причинами, но и развитием самой художественной литературы как искусства слова. «Почвенная» поэзия и «деревенская» проза — это различные стороны одного явления: драматического возвращения к классическим традициям, поиска духовной основы. И противопоставлять традиции русской классической письменной литературы и традиции фольклора нельзя, так как именно поэтическое творчество народа лежит в основе классической литературы. Но именно ft ft ft ft поэты почвенного направления как продолжатели крестьянской традиции (Н. Рубцов, А. Прасолов, Б. Примеров, Н. Тряпкин, О. Фокина, Ю. Кузнецов, И. Лысцов, В. Артемов, В. Лапшин и др.) наиболее последовательно обращались к русскому фольклору, к славянской и мировой мифологии. Одним удалось достичь больших успехов на этом пути (Н. Рубцов, Ю. Кузнецов), другим — меньших, но их ориентация на народное мировоззрение, в основе своей — крестьянское, всегда была главной в их идейно-эстетических исканиях.

Стремление «соединиться с народной почвой» (Ф Достоевский) проявило себя в виде протеста против отчуждения — как реакция на маргинализацию крестьянства (более того — большинства народа) в России. Все это явилось следствием общемирового процесса развития цивилизации. «Почвенники» стремились сохранить особый тип мышления и культуры со своей системой ценностей (с крестьянскими поэтами прошлого, например, с Н. Клюевым, у поэтов-" почвенников" -общие символы-знаки традиционных национальных ценностей). Но механическое обращение к фольклору и мифу — это еще не почвенничество. У виднейших поэтов-" почвенников" преобладал мировоззренческий тип фольклоризма, позволявший видеть вечное и в прошлом, и в настоящем.

Фольклор и мифология для «почвенников» — не только «строительный материал», но и важная часть их собственного мировоззрения. Фольклоризм и мифологизм (различного типа) и воссоздание народных идеалов — показатели народности их поэзии. Творчество «почвенников» восходит к разным направлениям фольклорной традиции: песенной — у Н. Рубцова, мифологической — у Ю. Кузнецова, песенно-сказовой — у Н. Тряпкина, частушечной — у О. Фокиной, разговорной — у С. Викулова и т. п. Жанровые богатства фольклора использовались этими поэтами наиболее полно. Это и песни, и частушки, былины, сказания, баллады, но определяющими жанрами стали песня и элегия (жанр уже литературного происхождения), точнее, их своеобразный синтез. Для «почвенных» поэтов русская песня была осуществлением «того хорового начала», на которое в свое время «думали опереть русскую общественность славянофилы». (634,С. 31). В жанр элегии, которому более свойственна стилистика медитаций и минорная интонация, поэты внесли элементы песни, баллады и даже оды (в этом случае в жанровом образовании просматривается одна из форм патриотической декларации). Общий полемический подтекст, эволюционировавший позднее в открытую публицистичность и сатирическую направленность содержания, был представлен соответствующими жанрами. Менее употребительными у поэтов «почвенного» направления были жанры дружественного послания и любовной миниатюры.

Любовная лирика в «чистом» виде в их поэзии не занимает значительного места. «Почвенники» относятся к любви, к семье как к тайне и как к таинству. Может быть, здесь наблюдаются отголоски православной традиции, в которой наиважнейшей ценностью в земной жизни является семья. Исключительная фигура в этом ряду — мать. Образ матери — один из центральных и эмоционально напряженных во всей «почвенной» поэзии и шире — литературы, напрямую связанный с мотивом сиротства.

Главная черта пейзажной лирики у поэтов-" почвенников" - то «таинственное единство, благодаря которому совершенно очевидным становится, что образы русской природы, деревни и, с другой стороны, внутреннее состояние русской души — это фактически одно и то же. «.

839,С. 40). Эта особенность всей «созерцательной» классической русской поэзии Х1Х — ХХ веков, и не только ее «крестьянской» линии.

В жанрово-стилевом отношении и в более узком (поэтика) поэты направления были ориентированы на фольклор и мифологию наполовину вынужденно: из-за невозможности говорить открыто они использовали «эзопов» язык, в частности, богатые в этом отношении иносказательные возможности образной символики.

Поэты — «почвенники» выработали свою систему семантических и ассоциативных связей, метафорических оборотов с заданной лексикой, тоникойсхожую образную систему (если брать так называемое «ядро»), свой образно-символический ряд. При этом их поэзия не выходит за традиционные рамки «классики» Х1Х — ХХ веков (сходные интонации, ритм, традиционные размеры, преобладание универсального жанра лирического стихотворения как наиболее субъективного — реализация «темы души» (Н. Рубцов)).

Приметами их стиля стали типично фольклорный принцип олицетворения, контрастность образовсимволизация, ставшая основным способом художественного выражения только у Н. Рубцова и Ю.

Кузнецова. Но символика для них — не только и не столько своеобразный tt ft tt «-"ft эзопов язык, по тропинкам междустрочий которого шел читательсама по себе эта символика, уходящая в глубь веков, „безошибочно воздействует на любого русского человека, будь он самый закоренелый урбанист и городской житель, воздействует независимо от политических, философских и даже религиозных убеждений людей, от всего вообще, надо только быть русским духовно.“ (839,С. 43). В то же время нельзя здесь говорить о какой-либо национальной ограниченности их творчества. Само обращение к фольклору и мифу предполагает вхождение в систему образов мировой литературы. Этот язык во многом универсален (см. работы М. Эпштейна, М. Маковского и др.), в научной литературе для обозначения этого явления используется понятие „интертекст“, но применительно к фольклорно-мифологическому содержанию было бы вернее сказать» пра-язык". Не случайно Ю. Кузнецов с большим успехом работает как переводчик с самых разных, в том числе европейских языков. Исследователи (Т. Очирова, Г. Малышева, В. Дементьев) отмечают высокое качество перевода, глубокое проникновение в суть той или иной национальной поэзии. Известно, что и Н. Рубцов делал переводы, в частности, стихотворений классика осетинской литературы Хазби Дзаболова, а поэзию самого Н. Рубцова знают и любят не только в славянских странах Европы, но и в Германии, Китае, Корее, Латинской Америке, Японии и даже в Африке.

К сожалению, другие лирики этого направления (Н. Тряпкин, О. Фокина) шли по поверхности, используя внешне выигрышные языковые формы (например, диалектизмы, уменьшительно-ласкательные суффиксы и т. п.), часто опускаясь до стилизации. Отрицательными свойствами их лирики стали разностильность, пестрота образов, перегруженность бытовыми деталями (Н. Тряпкин, С. Викулов).

Приметой времени стал все возрастающий интерес к православию и к христианству вообще, особенно к их духовно-нравственному наследию. И это понятно — литература сейчас стремится возродить народные идеалы в их первозданности и полноте. Поэты «почвенного» направления одними из первых, задолго до 1988 года, обращались к этому кладезю мудрости и не в последнюю очередь потому, что лучше других освоили фольклор. Не случайны почти полные совпадения в высказываниях прозаиков-" деревенщиков" и поэтовпочвенников": «Я буду рад и тому, если заметится, что моя проза есть мировоззрение православного человека» (Распутин В.(888,С. 3)) — «Важнее, наверное, другое: я сохранил психологию православного человека.» (Кузнецов Ю.(798,С. 11)). Пытаясь воспроизвести народное мировосприятие, «почвенники» «естественно, включают в него и фрагменты христианского мировидения. Надо сказать, правда, что даже у самых лучших из деревенщиков христианское понимание бытия выражено настолько нечетко, что сплошь и рядом оно переходит во что-то иное.» (664, С. 17): в смесь язычества и христианства, например, или другие подобные «смеси». Как и в девятнадцатом веке, в веке двадцатом «почвенничество было искушением своеобразного христианского натурализма и вместе с тем благоговением русского мессианства, углубившим аналогичные идеи предыдущей эпохи. «Надо вернуться к народу, к его правде, к его нерастраченным силам, к «почве» — вот постоянный мотив у Достоевского». (Зеньковский В.(574,С. 344)). Поэты этого направления были не столько «почвенниками», сколько «ищущими почву», стремящимися воссоздать утраченное, отсюда — романтический характер их восприятия жизни: «Может, Россия и существует только в неистовой нашей любви к ней? Может, наша верность и любовь ко всему родному и есть сама Русь, Россия? Ведь нельзя же не признать, если взглянуть строго, что той Руси, которая существовала исторически, ныне уже, как ни желай и как ни жалей, нету! А может, она все же есть и ныне такая, какой была, только нами пока не увиденная.» (570,С. 281).

Художественный метод у данного направления — синтетический: синтез реалистических и романтических тенденций (соединение познавательного (реализм) и оценочного (романтизм) принципов) — но направление все же тяготеет к романтическому типу художественного содержания в силу невозможности реализации «почвеннических» идеалов в реальной действительности.

Литература

60-х — 80-х годов, «почвенная» поэзия в том числе, выполняла не свойственные ей идеологические (причем оппозиционые власти) функции. К сожалению, полной свободы слова в России не удалось добиться и в 90-х годах. Характерный для «почвенников» мифологизм мышления приобрел в это время ярко выраженный социальный характер.

Поэты направления всегда относились к России, к народу, к деревне, к «почве» как к святыням, они почти обожествляли их:

Неподвижно стояли деревья, И ромашки белели во мгле И казалась мне эта деревня Чем-то самым святым на земле.

Н. Рубцов).

Но в этом, к сожалению, и уязвимость данного направления: поэты, в определенной степени возрождавшие традиции славянофильства и почвенничества Х1Х века, из-за ограниченности духовной составляющей (поверхностное знание Православия) пришли к печальному результату: «почвенная» поэзия, слишком сильно приросшая сердцем к деревне, к тонкому и ранимому почвенному слою, в то время, когда зашаталась вся земля, лишилась опоры и стала фактом истории литературы.

Однако несомненная ее заслуга в том, что она говорила правду о народной трагедии, стремилась сохранить национальные этико-эстетические ценности. Опосредованно она связана с крестьянским мировоззрением и творчеством, сформировавшим облик народа, его идеалы, язык, характер, который, несмотря на все потрясения, в своей основе остался неизменным. Творчеству поэтов этого направления, ограниченного временными рамками 60-х — 80-х годов ХХ века, присуща внутренняя завершенность и цельность. Они объединены не столько своим «деревенским» происхождением, сколько приверженностью к теме и выбором духовно-нравственных и философских традиций, близким к фольклорному мировосприятием, определенной жанрово-стилевой тенденцией и преобладанием классических форм стиха. «Почвенная» поэзия в лице лучших своих представителей стала прямым продолжением не только «новокрестьянской» лирики, но и традиций русской поэтической классики.