Трансформация сказочных сюжетов в литературе

Актуальность исследования обусловлена тем, что обращение к конфессиональному аспекту фольклорных и литературных текстов позволяет раскрыть важнейшие составляющие национальной картины мира. Важным в этом плане является рассмотрение проблем соотношения устной и письменной традиций, взаимодействия и взаимовлияния фольклорной и книжной культур. Весьма актуальной остается и проблема сравнительного изучения фольклора народов мира, в том числе восточнославянского и восточного. Она может быть рассмотрена на разных уровнях, в том числе и на уровне «сказка фольклорная — сказка литературная».

Степень изученности темы. Первые исследования сравнительно-исторического характера о сюжетах и мотивах русских повестей XVII в. и западно-европейского и славянского эпического и сказочного фольклора появились в XIX в. (Ф.И. Буслаев, А. Н. Пыпин, А.Н. Веселовский). И Точность наблюдений, блестящий научный анализ, фундаментальность выводов фольклористов XIX века и по сей день сохраняют непреходящее значение.

Заметным явлением в изучении исторических и бытовых повестей явились учебники истории древнерусской литературы В. А. Келтуялы и Е. В. Петухова, а также публикация в 1905 году сборника русских повестей XVIIXVIII веков В. В. Сиповского [60]. Отечественными литературоведами-медиевистами Х1Х-начала XX веков изучались отдельные виды повестей (воинские, оригинальные и переводные сатирические, новеллистические), а также их художественно-стилистические особенности.

В советский период взаимосвязь древнерусских повестей и фольклора раскрыли Н. К. Пиксанов, Н. К. Гудзий, В. Е. Гусев и др. Н. К. Пиксанов в своей книге «Старорусская повесть» писал об истории изучения повестей и перспективах их дальнейшего исследования (1923). В. Ф. Ржига в статье.

Повесть о Горе Злочастии и Песни о Горе" (1931) обратил внимание на соединение в этой повести XVII в. фольклорных и книжных черт, уточнив, 3 какие именно фольклорные жанры и художественные приемы нашли в ней отражение, а также отметил, что Повесть о Горе Злочастии «.снова опустилась в фольклорную среду и вызвала в ней ряд лирических и лиро-эпических новообразований» [198: 40].

В учебнике Н. К. Гудзия «История древней русской литературы» (1938) есть ценные выводы и наблюдения о взаимосвязи древнерусских повестей и фольклора. Автор приводит факты из истории открытия и изучения рукописей, текстологические данные не только широко известных произведений, но и знакомых до этого лишь узкому кругу специалистов.

Самых больших успехов в изучении фольклоризма древнерусских повестей добился М. О. Скрипиль, описавший не только отдельные мотивы, заимствованные из фольклора, но и фольклорную основу многих из них, отметив обратный переход некоторых повестей в устное народное творчество [211: 12]. Им были сделаны интересные наблюдения о характерных жанровых чертах древнерусской повести.

Важные замечания о фольклоризме русской литературы XVII в. сделал В. Е. Гусев, отметивший, что «.процесс взаимодействия фольклора и литературы (имеется в виду XVII в.) во всей его полноте и сложности не был еще предметом специального анализа» [144: 135]. Сознательное использование фольклора русскими писателями XVII в., стремившимися сделать свои произведения доступными для всех читателей, отличается от «стихийного» фольклоризма предшествующей русской литературы. Новые литературные жанры, занявшие место фольклора в повседневном быте, -сатирические и авантюрные повести, любовная лирика, театральные интермедии, стали объектами влияния фольклора. Интересно также взаимовлияние популярных в то время русского героического эпоса и переводных рыцарских романов.

Прямую зависимость жанров древнерусской литературы от фольклора показал Д. С. Лихачев в «Поэтике древнерусской литературы». На Руси вплоть до XVII в. фольклор широко бытовал во всех слоях общества. Новые 4 литературные жанры стали появляться, когда фольклор уступал свои позиции, дополняя и питая литературу. Д. С. Лихачевым отмечены особенности изображения времени в фольклоре (условность, замкнутость, связь со сказочной обрядностью, движение в одном направлении от эпизода к эпизоду без остановок) и пространства (незначительное влияние внешней среды на ход событий ведет к значительному расширению границ художественного пространства) [168].

О фольклорной природе русских сатирических повестей XVII в. писала В.П. Адрианова-Перетц. В своей книге «Древнерусская литература и фольклор» [90] она поставила задачу изучения фольклоризма литературы с точки зрения историзма, отметила необходимость изучать взаимодействие литературы и фольклора в разные эпохи, в разных жанрах, исследовать функции фольклорных элементов и их отличие от книжных. Относительно сатирической русской литературы допетровского времени отмечено, что она тесно связана с народной сатирической традицией.

Современному состоянию проблемы интеграции фольклора и литературы посвящены многие работы: У. Б. Далгат, С. Ф. Елеонского, В. Е. Гусева, С. Жукас, Д. Н. Медриша, А. Ф. Лосева, «И. А. Оссовецкого, В. М. Сидельникова, М. К. Азадовского, С. Алпатова, И. В. Тюрина, Л. И. Емельянова, Е. А. Костюхина и многих других. В них устное народное творчество включается в общий контекст анализа культурологических концепций, искусствоведения, истории литературы. Одной из актуальных задач в изучении русской литературы в настоящее время является осмысление роли фольклора, повлиявшего сюжетно, мотивно, образно на создание литературы.

Значительный интерес представляют исследования Д. Н. Медриша о системно-типологических связях литературы и фольклора в области поэтики [174].

Другой аспект — воздействие литературы на фольклор — не стал объектом обобщающих исследований, хотя нужда в них ощущается всё 5 острее. Эту необходимость Д. Н. Медриш убедительно обосновал на примере развития одного жанра: «Самый процесс воздействия литературы на устное творчество не нов, однако в наше время количественно увеличился в такой степени, что приобрел новое качество: из периферийного явления в жизни сказки превратился в профилирующее» [174: 120].

В.В. Митрофанова указала на необходимость таких работ об изменениях, претерпеваемых литературными произведениями в процессе устного бытования, которые помогли бы ответить на вопрос, «существуют в этом плане какие-либо закономерности или нет» [190: 166]. Четыре года спустя Э. В. Померанцева выскажется по этому вопросу более определенно: «Внимательный анализ изменений литературного материала при переходе его в систему устного творчества несомненно дал бы возможность установить некоторые закономерности (если не законы) устного творчества, фольклора, как особого вида искусства» [189: 357].

О подобной возможности говорится хотя и с уверенностью, но лишь в перспективном плане — ввиду почти полной неразработанности методики такого анализа. Она может быть создана только с опорой на опыт, постепенно накапливаемый в каждой из наук при исследовании своего непосредственного объекта — фольклора или литературы.

Несмотря на большие достижения в изучении фольклоризма средневековой русской повести, он рассмотрен далеко не полностью и не подведены итоги почти полуторавекового его исследования. Термин «фольклоризм», означавший использование фольклора в художественном творчестве, впервые употребил французский ученый П. Себийо в XIX в. С тех пор это определение уточнено. Фольклоризм — это трансформация, переосмысление, развитие традиционно фольклорных мотивов, образов, композиционных схем и художественных средств в канве авторского художественного текста.

Устное и письменное искусства слова живут и развиваются в постоянном взаимодействии, стимулируют и обогащают друг друга. Явление 6 фольклористики связано с основными тенденциями развития литературы определенной эпохи, интерпретациями (намерениями, стремлениями) отдельных авторов. В древней литературе происходило спорадическое использование фольклора, а писатели-романтики считали его основным источником творчества. Новейшая эпоха ознаменована его художественно-философской конкретизацией. В современной фольклористике под фольклоризмом понимается процесс трансформации и переосмысления фольклора в литературе [232].

Разное, зачастую противоположное понимание фольклоризма, различный подход к этому понятию существует в отечественной и зарубежной науке. В 1940;е-60-е гг. изучение и трактовка фольклоризма искусства оказали значительное влияние на западную культуру. Он трактовался как созданная с помощью фольклора новая реальность, возвращающая человека к мифологическим архетипам (термин К.Г. Юнга) не только в литературе, но и, что особенно важно, в сознании. Фольклор по своей природе антагонистичен существующей реальности и реализму.

Основателем психоаналитического направления в современной западной фольклористике является 3. Фрейд, считавший фольклор сродни сновидению, где сублимируются подсознательные влечения человека.

Изучением фольклоризма как литературного явления занимались в 1950;е гг. сторонники «этнографического фольклоризма», в частности Р. Дорсон, считавшие своей главной задачей «идентификацию» фольклорных фактов в литературе, т. е. констатацию фольклорных и этнографических элементов в литературном произведении [154]. Такой подход представляет несомненный интерес для компаративистов, создавая необходимые предпосылки для накопления фактов фольклорных заимствований.

Последователи «концептуального фольклоризма» [112] (Д. Гофман и др.) считали необходимым не только находить черты фольклора в литературе, но и осмысливать их с учетом философских, политических и культурных представлений времени создания изучаемого литературного произведения.

Оба эти взаимодополняющих научных направления все же не охватывают всех сторон сложного явления. Начиная со второй половины XX века большое внимание стало уделяться анализу структуры фольклорного текста. Предшествовала этому книга В. Я. Проппа «Морфология сказки» (1928), описывающая минимальные неделимые элементы волшебных сказок — постоянные функции действующих лиц. Основы метода структурного анализа были заложены Пражской лингвистической школой (1926 — нач. 50-х гг.), куда входили В. Матезиус, Я. Мукаржовский, Н. С. Трубецкой, P.O. Якобсон, П. Г. Богатырев и др. Работы этих ученых опирались на исследования Ф. де Соссюра, сформулировавшего общие принципы семиотики. Структуру литературного текста изучали в 1920 — 30-е гг. представители русской «формальной школы» — Ю. Н. Тынянов, В. Б. Шкловский, Б. М. Эйхенбаум. Развил идею структурализма основатель французской этнографической (антропологической) школы К. Леви-Стросс. В его статье «Структурное изучение мифа» (1955) отмечается, что функции мифологических героев, устойчиво связанные между собой, определяют строение сюжета мифа.

Фольклорные произведения как устойчивые системы элементов рассматриваются в работах П. Г. Богатырева, а также современных американских фольклористов А. Дандиса, Р. Абрахамса, А. Ломакса, Р. Джорджеса. Советские ученые М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман применили метод структурного анализа и для изучения литературных произведений.

В отечественной фольклористике преобладает сравнительноисторический метод, основанный на представлении о единстве исторического развития всех народов, определяющем единство их культурного развития. С использованием универсального приема сравнения определились и основные его приемы: выяснение генетической принадлежности рассматриваемого фольклорного элементаустановление 8 сходств и различий на разных уровнях сравниваемых явленийопределение времени возникновения и бытования, а также национальных особенностей фольклорных явлений.

Основными понятиями компаративистики являются типологическое сходство и непосредственное фольклорное или литературное влияние. Типологические схождения в фольклоре и литературе разных народов возникают благодаря схожести исторического пути, а, следовательно, и культурных достижений разных народов. Литературное или фольклорное влияние заключается в заимствовании сюжета или образа, преобразующегося в соответствии с традициями, культурными, нравственными установками заимствующего народа. Между типологическими схождениями и непосредственными литературными влияниями связь существует, потому что только на подготовленной культурной почве возможно восприятие инонационального искусства.

Наибольший интерес с точки зрения сравнительно-исторического изучения сказки и ее литературных обработок представляют для нас исследования Р. Г. Назирова. В архиве рукописей учёного обнаружены завершённые и только начатые статьи по интересующей нас тематике. Сейчас уже напечатаны не издававшиеся при жизни статьи, проблемно близкие к тому, что Р. Г. Назиров публиковал в сборнике «Фольклор народов РСФСР», «Сюжет как компромисс», «Подлинный смысл Поликратова перстня», «Продолжение как форма обновления традиции» [179: 58−60- 178: 82−86- 177: 147−149].

Эти работы о фабулах, сформировавшихся ещё в фольклорной и раннелитературной среде (например, «Сказочные талисманы невидимости»,.

Сюжет об оживающей статуе"), а затем определивших облик литературы.

Нового времени, должны были составить грандиозную монографию.

Превращения сюжетов", по масштабу и методу сравнимую с «Исторической поэтикой» А. Н. Веселовского. По всей видимости, Р. Г. Назиров долго вынашивал замысел этой монографии, неоднократно перерабатывая её план, 9 так и не обретший законченный вид, но ясно, что в книге, которой так и не суждено было осуществиться, задумывалось четыре части: 1. Архаические сюжеты- 2. Сюжеты, возникшие в античности- 3. Средневековые сюжеты- 4. Сюжеты Нового времени. К сожалению, некоторые главы монографии так и не были написаны, или остались в виде планов и набросков (сюжет о «маге-цивилизаторе», сюжет о «повелителе мышей») [185: 115]. Но и то наследие, что опубликовано, очень ценно для нас как методологическое руководство к сравнению фольклорных и литературных сказочных сюжетов.

Р.Г. Назиров в своих работах рассматривает закономерности бытования, развития и взаимодействия сюжетов и фабул в литературном процессе. Эти закономерности, — по его мнению, — являют относительную аналогию с закономерностями фольклорного бытования сюжетов. При этом он считает возможным отчасти опираться на положения выдающегося советского фольклориста В. Я. Проппа о некотором наборе сюжетных схем и стереотипов, которые переходят из одних сказок в другие, варьируются и модифицируются в различных сказочных текстахисходный набор их обозрим, а модификации сравнительно однотипны [185: 120].

Такие сюжетные схемы, — пишет Р. Г. Назиров в своей работе «Традиции Гоголя иПушкина в русской прозе XIX века», — называют иногда «сюжетами-архетипами». В развитых литературах с обостренным чувством индивидуального авторства, с требованиями оригинальности сюжета и одновременно его близости к жизни выделение и классификация «сюжетов-архетипов» представляют большую сложность, а потому нередко объявляются вообще невозможными [180: 3].

Кроме того, ученый выявляет в творчестве различных писателей некоторые инвариантные типы сюжетов, которые могут развиваться в творчестве разных художников, образуя фабульные традиции. Наиболее культурно-значимые из этих традиций получили название «вечных сюжетов». Кроме того, Р. Г. Назиров дает классификацию таких фабул и прослеживает способы их трансформации. На наш взгляд, данная.

10 методология может быть использована и для сравнительно-исторического изучения произведений фольклора и литературы.

В сказочном фольклоре существует конечное число сюжетных типов, что позволило объединить их в указателях. Важное значение имеет вариативность сюжетов. Различные версии определенного сюжетного типа по-разному трактуют сюжет, используя новые мотивы, детали, своеобразный национальный колорит. Особенно интересны национальные версии международных сюжетов сказок о животных.

В работах, посвященных взаимосвязям литературы и фольклора неоднократно подчеркивалось, что вопрос о сюжетных формах фольклора и их влиянии на письменность может быть решен литературоведами лишь с помощью фольклористов, т.к. в последнее время фольклоризм литературы рассматривался в основном в литературоведческом аспекте, в ущерб фольклористическому.

Это выражалось прежде всего в недостаточном знакомстве с фольклорными источниками, вследствие чего делались неточные или неверные выводы. Кроме того отмечается все развивающаяся тенденция пренебрежения фольклорным материалом. За последние два десятилетия теме фольклоризма литературы посвящены многие сотни исследований, но лишь единицы из них в достаточной мере используют фольклорный материал. До сих пор не выработано совершенной методики изучения взаимодействия литературы и фольклора. Сравнительно-генетический и сравнительно-типологический методы являются неразрывно связанными и взаимодополняющими, но пока не достигнуто их гармонического единства. На основании вышесказанного представляется необходимым и важным глубокое и всестороннее изучение связей литературы с фольклором с использованием всех доступных фольклорных и литературных вариантов.

В целом, несмотря на большие достижения в изучении фольклоризма литературы, он рассмотрен далеко не полностью, не подведены итоги его многолетнего исследования.

Объектом исследования выступают восточнославянские, восточные и западноевропейские варианты сказочных сюжетов «Лиса-исповедница» и «Кот-наставник» и связанные с ними русские и восточные литературные обработки. Эти сюжеты объединены религиозной тематикой и типологически совмещаются в литературной и фольклорной судьбе трикстера-пройдохи, героя-ловкача.

Предмет исследования — художественная структура сказок, рассматриваемая в свете современных научных представлений на восточнославянском и восточном материале сказочных сюжетных типов АТ 61А и АТ 113 и связанных с ними русских и восточных литературных обработок.

Цель предлагаемой работы — проследить эволюцию сюжетных типов АТ 61А и АТ 113 на материале восточнославянских и восточных сказок от их истоков до момента окончательного жанрового оформления сказочного вида и перехода в литературу, а также рассмотреть религиозную картину мира, получившую отражение в текстах сказок данных сюжетных типов и их литературных обработок.

Достижение обозначенной цели обусловлено решением следующих задач:

— осуществить совокупное сюжетно-композиционное исследование материала сказок данных сюжетных типов;

— выделить в последовательно рассматриваемых сюжетах «Лиса-исповедница» и «Кот-наставник» и их литературных обработках религиозные мотивы, их сочетания и комбинации, дающие представления о составляющих элементах христианской и мусульманской картин мира;

— выявить связи названных сюжетов с русскими и восточными литературными обработками этих сказок;

— проследить историческое изменение сюжетных единиц в данных сказках, повестях и их литературных обработках;

— описать особенности образного и языкового воплощения конфессионального аспекта в сказках данных сюжетных типов и их литературных обработках.

Научная новизна исследования определяется тем, что в нем впервые предметом специального изучения стала литературная история сказочных сюжетов (более 100 вариантов) типов AT 61А «Лиса-исповедница» и AT 113.

Кот-наставник", рассмотренная на материале русских и восточных обработок с учетом отражения в них религиозной картины мира. Новый подход обусловлен интегрированным характером историкофункционального и историко-типологического изучения двух анималистических сюжетов в конфессиональном аспекте.

Теоретическую и методологическую основу диссертационного исследования составляют работы ведущих ученых-компаративистов, относящиеся к сравнительному литературоведению и посвященные интеграции фольклора и литературы (А.Н. Веселовский, Н. К. Гудзий,.

М.О. Скрипиль, В. Е. Гусев, М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман, Д. С. Лихачев,.

В.П. Адрианова-Перетц, У. Б. Далгат, С. Ф. Елеонский, М. К. Азадовский,.

А.Ф. Лосев, И. А. Оссовецкий, В. М. Сидельников, Л. И. Емельянов,.

Р.Г. Назиров, В. В. Борисова, C.B. Алпатов, И. В. Тюрин и др.). В диссертации также учтен огромный продуктивный опыт изучения фольклорных процессов в Волго-Уральском регионе, Татарстане и Башкортостане, отраженный в трудах таких видных ученых разных периодов, как Э. В. Померанцева,.

Л.Г. Бараг, И. Е. Карпухин, Г. Р. Хусаинова, K.M. Миннуллин,.

Л.Ш. Замалетдинов, М. Х. Бакиров, А. Х. Садекова, Ф. И. Урманчеев,.

Э.С. Касымов, Х.Х. ЯрмиА.М. Сулейманов, М. Х. Мингажетдинов,.

Н.Т. Зарипов и др.

Материал исследования. В качестве исходногоиспользуется восточнославянский и восточный фольклорный и литературный материал.

Выходы за национально-культурные границы — применительно к литературе.

— немногочисленны и носят вспомогательный характер. В фольклорной же.

13 части они необходимы в силу специфики фольклора. Обширный сказочный и литературный материал привлечен с целью всесторонней характеристики в конфессиональном аспекте заключенных в нем сюжетных мотивов, системы персонажей, основных концептов, художественно-изобразительных средств: в этом плане рассматривается тематическая группа сказок о ложном благочестии.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно вносит определенный вклад в сказковедение: в изучение вопросов этнопоэтики сказки, механизмов сказочного и литературного повествования, отражения в фольклоре и литературе религиозных, нравственных и эстетических ценностей народа.

Практическая значимость диссертации обусловлена тем, что материалы и выводы работы могут быть использованы для лекционно-просветительской работы, при подготовке учебников, учебно-методической литературы по фольклору.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Объем диссертации — 240 е., количество наименований в списке — 250.

Заключение

.

В диссертации в историко-типологическом плане исследуется два анималистических сюжета — «Лиса-исповедница» (АТ 61 А) и «Кот-наставник» (АТ 113) и их отражение в литературе. Об этих сюжетах писали зарубежные и русские ученые, однако, в отличие от предшественников, в данной работе эти сюжеты взяты в их восточнославянском и восточном фольклорно-литературном бытовании и рассмотрены в конфессиональном аспекте.

Представленный материал иллюстрирует взаимовлияние фольклора и литературы европейских, восточнославянских, восточных и тюркоязычных народов, в результате которого каждая национальная культура обогащается общечеловеческими ценностями и в то же время сохраняет и отчетливо проявляет свою этно-конфессиональную специфику. Литературная история сказочных сюжетов «Лиса-исповедница» и «Кот-наставник» подтверждает данный тезис.

Совокупное сюжетно-композиционное исследование восточнославянских и тюркоязычных вариантов сюжетов АТ 61 и АТ 113 в сравнительном освещении с западноевропейским и восточным материалом позволяют сделать следующие конкретные выводы.

Оба сюжета повествуют о ложном благочестии и проделках хитрецов или трикстеров. Объединяет их мотив непрерывных странствий (например, совершение мнимого или действительного паломничества) и непреднамеренные встречи (все происходит во время случайной встречи), сопровождаемые проделками, — это возводится в композиционный закон повествования сказок о животных (так называемая рамка повествования).

Обличая и высмеивая такой порок, как ложное благочестие, сказка показывает мир, в котором зачастую забывается о главных непреходящих ценностях, о том, что истинно. Изображая мир греха, народ и авторы литературных произведений показывают, к какому миру должен стремиться человек и чего должен избегать. Ведь в основе сказки изначально заложены нравственные, эстетические и религиозные представления народа.

Сказка может играть на отношениях, складывающихся при встрече персонажей, перенося основное внимание на их диалог, с помощью которого трикстер выманивает добычу.

Следовательно, важным для данных сюжетных типов становится мотив «выманивания», которое осуществляется с помощью обманных трюков. Именно на выманивании построены проделки героев-трикстеров — и лисы, и кота. Лиса сманивает петуха с дерева, кот — выманивает мышей из нор. Наиболее типичная ситуация, в которой находятся герои-трикстеры — голод, именно он чаще всего движет сказочным действием. Трикстерами руководит прежде всего потребность в еде. Лиса, прежде чем увидела петуха, три дня пробегала по лесу не евши. Кот, чаще всего, тоже по разным причинам (болезнь, старость) вынужден голодать, прежде чем решился притвориться святым паломником.

Смерть в сказках о лисе-исповеднице и коте-наставнике демонстрирует единство страшного и веселого, жизни и смерти. Сказки редко страшатчаще они забавляют, и ужас смерти полностью преодолевается смехом. Особую роль при этом приобретает словесный рисунок. Сказки тяготеют к рифме, стихам, игре словом, всему тому, что вызывает смех.

Сравнительное изучение сказок о коте, наставнике мышей, убеждает нас в цельности сюжетного репертуара народов Востока. Для сюжета АТ 113 в формальном плане характерна по мере развития тенденция к сокращению объема сказок за счет уменьшения описательной части повествования, пропусков отдельных деталей.

При переходе в литературу усиливается социализация отношений в животном эпосе, характерная больше для письменной, нежели для устной традиции.

Особенностью сказок о лисе-исповеднице является их книжное происхождение, они связаны с повестью XVII века и народной карнавальной.

209 культурой. Повесть перешла в фольклор в виде сказок о лисе-исповеднице, в которых органично переплелись качества сказок о животных, бытовой сатирической и литературной сказки.

Все тюркоязычные варианты, в отличие от довольно цельного восточнославянского сказочного репертуара, весьма разноплановы, они свидетельствуют о том, что функции главных героев могут выполнять разные звери: характеристика персонажа остается прежней, а сам герой может меняться, что показано на примере широкого ряда татарских, башкирских, казахских, узбекских и каракалпакских сказок, с учетом ключевых мотивов данного типа и его контаминаций с типом АТ 6.

Нужно отметить взаимосвязь сказок о лисе-исповеднице со сказками о коте наставнике. Сюжет о коте-наставнике обошел многие страны света. Некоторые исследователи называют его родиной древний Египет, наибольшей известностью сказка о коте — притворном святом — пользуется в Индии, Монголии и странах мусульманского мира.

Рассмотрев различные варианты данной сказки, мы можем отметить, что история о коте, притворном святом, представленная в тюркоязычных сказках, в сравнении с вариантами других народов Востока, имеет несколько версий. Самая распространенная восходит к античной басне, в которой состарившийся кот созывает мышей к себе и после покаяния съедает. В странах, где распространился буддизм, бытует версия, в которой мыши проходят гуськом возле кота, и он поедает каждый раз последнюю из них (это Северная Африка, Юго-Восточная Европа и Кавказ). В Персии и прилегающих странах кот отправляется в Мекку, съедая своих спутников или учеников в пещере, либо дупле. В целом же сравнительное изучение сказок о коте, наставнике мышей, убеждает в цельности и единстве сюжетного репертуара народов Востока.

Анализ конфессиональное&tradeдвух рассматриваемых в диссертации сюжетов позволяет сделать следующие выводы.

Сказки и повесть о лисе-исповеднице, сказки о коте-наставнике сохранили и донесли до нас в основном элементы таких двух религий, как христианство и мусульманство.

В сказках о лисе-исповеднице получили отражение следующие христианские таинства: покаяние (исповедь), священство, причащение. В них присутствует христианская лексика, именующая Бога и священнослужителей, предметы культа, обряды, упоминаются молитвы, цитируются религиозные тексты. Данный сюжетный тип является составной частью христианской картины мира в фольклоре.

В тюркоязычных сказках этого типа также присутствуют соответствующие элементы: упоминаются исламские обряды, например, в татарской сказке речь идет о чтении намаза.

Рассмотрев сатирические сказки о животных, мы делаем вывод о том, что антиклерикальные мотивы имели своей целью очищение нравов, а не отрицание роли и значения религии и деятельности священнослужителей.

Сказки сюжетного типа «Кот-наставник» не имеют столь явно выраженной насмешки над священнослужителями, как повести и сказки о лисе-исповеднице. Очень редко петух может поверить в то, что лисамонашка, и спускается вниз, в большинстве сказок он начинает подозревать ее в обмане, придумывает отговорки и, чаще всего, ему удается перехитрить лису. В отличие от петуха, мыши искренне верят коту, так как видят на нем облачение или атрибуты священнослужителя. Услышав о том, что кот совершил паломничество и раскаялся, мыши безоговорочно доверяют ему, как духовному лицу. Кот, чтобы мыши ему поверили, наматывает на голову сарык (повязку вокруг шапки) в знак того, что уже стал хаджи, облачается в одеяние священнослужителя, наматывает на лапу четки, принимает обеты не трогать ни одной мыши, не есть мяса и т. д.). В некоторых случаях он говорит о наложенной на него тяжкой эпитимии: не вкушать мяса до самой кончины, бить земные поклоны, дни и ночи проводить в посте и молитве. Интересно и то, что в сказках о коте-наставнике появляется образ священнослужителя или ламы.

Рассмотрение конфессионального аспекта в сказках анализируемых сюжетных типов и их литературных обработках позволило нам выделить важнейшие составляющие национальной картины мира. У каждой нации в фольклоре и литературе мы можем обнаружить элементы, имеющие непосредственное отношение к религии.

Особенностью развития сюжетов АТ 61 А и АТ 113 является наметившееся в средневековье стремление к их литературным обработкам, в которых авторы, следуя своему замыслу, идут по пути свободного использования сказочных сюжетов, образов и мотивов. Так, в жанре отфольклорной басни допускаются замены одного героя другим. Есть басня, в которой вместо лисы петуха сманивает с дерева кот. Аналогично в сказках о животных сюжеты, связанные с одними трикстерами, часто прикрепляются к другим, что приводило к их взаимозамене.

Анализ каждого литературного произведения позволил нам раскрыть особенности трансформации рассматриваемых сюжетов.

Показательна в этом плане литературная обработка Б. В. Шергина, в ней нас больше всего заинтересовали изменения конфессионального характера, внесенные автором в текст. В основном это трансформация, делающая сказку понятной современному читателю и придающая ей большую комичность.

Его сказка сохранила все особенности национального колорита, оборотов речи, красоту сравнений и остроумных образных словосочетаний. Шергин использует весь имеющийся у него в запасе богатый арсенал языковых средств для придания различным ситуациям комического эффекта, создает впечатление настоящей устной речи.

В целом, для сказки Шергина характерны образность и афористичность языка, смешение различных лексических пластов, сочетание старославянизмов с просторечием, сближение с современной действительностью.

Литературное переложение сказок о коте-наставнике персидского поэта Убейда Закани показывает, что автор высмеивает глупость и трусость, изображая чрезмерно доверчивых мышей и притворившегося благочестивым кота. При этом особенно важен для нас образ кота. Конфессиональный аспект мы находим в эпизодах, где описываются действия кота, и его репликах: это покаяние кота, мольба, обращенная к богу, ложная молитва, совершенная в мечети после убийства мышей, показывающая всю степень его лживости. Через реплики автора раскрывается характер персонажа, главной чертой которого является ложное благочестие: в тексте сказки есть упоминание о посте, который соблюдал кот, и даже приветствие показывает степень его благочестивости.

Таким образом, несмотря на сатирический характер данного произведения, нельзя не принимать во внимание элементы исламской религии, отраженные в сказке. Рассмотрев обработку Закани, мы можем с полной уверенностью сказать, что автор воспользовался сюжетным типом заимствования из сказок о коте-наставникеон, в основном, использует практически все мотивы сюжета народной сказки, но наполняет их сатирическим звучанием.

В литературном переложении византийского автора Феодора Продрома больше внимания уделяется психологической характеристике образов, в частности, она становятся детализированнее (фольклорные же образы предельно типизированы, схематичны, поскольку в сказках доминирует сюжет). Например, в сказке Продрома мышь, попав в когти кошки, пытается обмануть ее, притворившись благочестивой. Происходит перверсия функций героев. Здесь уже мышь становится образцом лживого благочестия. Желая подтвердить свою набожность, она начинает петь псалом. В сказке приведены отрывки псалмов и их парафразы. Мышь, называя себя игуменьей, описывает свое облачение священнослужителя, перечисляя некоторые обеты и т. д.

И древнейшую индийскую обработку сказок о коте-наставнике мы находим в «Джатаке о кошачьих повадках».

В джатаках сказка о коте-наставнике приобретает форму литературной басни, так как выполняет особую функцию — она показывает величие Будды и тех истин, о которых он говорит. Жестокость некоторых эпизодов в этом произведении объяснима фольклорным трикстерским началом, которое превозносит победу сильнейшего, в то время как в других литературных сказках мы наблюдаем высмеивание автором глупости, трусости или доверчивости персонажей, но без чрезмерной жестокости.

У другого автора, переложившего фольклорный сюжет, А. П. Сумарокова, мы также обнаружили обработку сказки «Кот-наставник». Многие исследователи, рассматривая фольклоризм притч Сумароков, разделили их на несколько групп в зависимости от использования в них народных пословиц, сказок, анекдотов. Формы их функционирования различны. В баснях «Кот и мыши» и «Мышиный суд» автор включает мотивы, представленные в сказках сюжетного типа «Кот-наставник»: это «кот с колокольчиком» и «кот, притворяющийся повешенным».

Сказка Н. Д. Телешова «Покровитель мышей», написанная в XIX веке, скорее напоминает басню. В ней мы находим несколько основных мотивов, встречающихся в сказочном сюжете о коте-наставнике: совет мышей, благочестивый кот, кот поедает мышей, разоблачение кота и, характерная для басен, моральная сентенция. В отличие от других вариантов, это единственная сказка, в которой мыши сами создают образ благочестивого кота и доверяют ему свои жизни.

Итак, степень сохранности фольклорного сюжета в каждой из литературных обработок различна, но характерно, что во всех использованы мотивы отмеченных сюжетов, что доказывает непревзойденность фольклорного свода данных сказок о ложном благочестии, до сих пор являющегося источником вдохновения для писателей.

В художественном развитии фольклорных традиций в литературе выделяются два направления: прямое включение и обработка фольклорных материалов. Фольклорный контекст сознательно используется национальными писателями для создания значимых с этно-конфессиональной точки зрения художественных образов.

Литературная трансформация данных сказочных сюжетов подчинена системообразующему принципу взаимодействия коллективного и индивидуально-авторского творчества: сказка как морфологический (сюжетный) вариант и ее литературные обработки выступают в качестве разных воплощений одного фабульного инварианта.

Таким образом, в исследуемых нами фольклорных и литературных текстах религиозной направленности восточнославянских и восточных народов обнаруживаются как типологически общие черты, так и национально-культурные различия.