Рязанская губернская ученая архивная комиссия: история создания, труды и коллекции

Научное творчество провинциальных авторов по изучению истории местных краев и областей долго исследовалось либо в отрыве от процесса развития исторической науки в крупных университетских центрах, либо в обобщающих курсах по историографии, где ему давалась весьма схематичная, поверхностная характеристика. Ныне в ряде научных трудов предприняты значительные шаги по заполнению этой лакуны и освещению отдельных этапов развития историописания в русской провинции. Сегодня, благодаря новым исследованиям, все отчетливее приходит осознание того, что русская историография — не набор десятка имен, интеллектуальная жизнь не только двух столиц, а широкое поле научного творчества тысяч и тысяч историков и краеведов различных масштабов и рангов.1 В ряде монографических трудов по историографии справедливо отмечалось, что «историческая наука создавалась не только ее корифеями» и не только в столице2, и при изучении генезиса русской исторической науки невозможно ограничиться рассмотрением трудов лишь нескольких наиболее крупных деятелей, «творчество которых есть скорее итог различных стадий самого явления».3.

Деятельность губернских ученых архивных комиссий (далееГУАК), создававшихся в России с 1884 г., являет собой удивительный по масштабам и разнообразию форм исследовательской деятельности феномен коллективного научного творчества в русской провинции, не имевший аналогов в предшествующие и последующие периоды развития исторической науки. История губернских ученых архивных комиссий представляет интерес и в той связи, что она является свидетельством высокого творческого потенциала русской провинции. Ученые архивные комиссии сумели осуществить широкие научные исследования и выполнили значительную по объему просветительскую работу. Они собрали, систематизировали и ввели в научный оборот разнообразные исторические источники, создали архивы, музеи и библиотеки, ставшие прочной основой для развития культурно-просветительных традиций на местах. Проводившиеся деятелями комиссий изыскания в области местной археологии, этнографии, истории явились существенным вкладом в развитие отечественной исторической науки. Немаловажное значение на современном этапе имеет обобщение накопленного ГУАК положительного опыта в музееведении, области просветительской работы. Кроме того, губернскими учеными архивными комиссиями был собран огромный пласт письменных памятников, часть их сохранилась на местах до наших дней, часть — пропала в период гражданской войны и последовавшего в конце 1920;х гг. разгрома краеведения. Вместе с тем, этот пласт источников, при условии их выявления, мог бы сослужить хорошую службу современным историкам и краеведам. Значительной представляется роль комиссий в деле сохранения памятников искусства и старины, что особенно важно в связи с отсутствием в дореволюционной России соответствующего законодательства. Комиссии стали осью притяжения здоровых культурных и интеллектуальных сил в губерниях, заняв стержневое положение в структуре областных культурных гнезд.4 Наконец, их деятельность, направленная на обобщение исторического опыта народа, способствовала развитию национального самосознания и являлась одновременно показателем его уровня.

Таким образом, провинциальные объединения любителей старины сумели зарекомендовать себя как жизнеспособные научные сообщества, опыт которых нуждается в тщательном и всестороннем изучении.

История деятельности ГУАК России не может быть признана досконально изученной. Выход из создавшейся ситуации видится в привлечении более широкого комплекса источников. Воссозданию целостной истории мощного движения ГУАК, которым была охвачена российская провинция в конце XIX — начале XX вв., должны предшествовать, по моему глубокому убеждению, исследования по отдельным комиссиям. Еще недавно остававшееся в тени российское регионоведение сделало крупный шаг вперед в изучении истории и культуры отдельных краев и областей.5 Через изучение истории регионов открывается путь к углубленному познанию общерусского исторического процесса. Переживаемый ныне период концептуальных исканий в исторической науке обусловливает своевременность и актуальность обращения к опыту предшественников, их эмпирическим и теоретическим наработкам по истории России и ее регионов. Их изучение позволяет более масштабно и полно воссоздать картину накопления и распространения исторических знаний, способствует определению соотношения общего и особенного в историографическом процессе, показу закономерностей его развития на локальном уровне, раскрытию различных проявлений связи исторической науки с жизнью провинциального общества. В этой связи история ГУАК представляет особую ценность, как опыт коллективных учреждений, отвечавших потребностям культурного саморазвития российских регионов, опиравшийся на инициативу «снизу» — со стороны энтузиастов архивного и музейного дела на местах. Четырем первым ученым архивным комиссиямОрловской, Тамбовской, Рязанской и Тверской — выпала роль первопроходцев в деле создания «образа» того, чем должны заниматься эти учреждения. За неимением четкой регламентации сфер деятельности ГУАК на законодательном уровне, для комиссий, создававшихся в последующие годы, имел особую важность опыт практической деятельности этих четырех комиссий, который они стремились использовать. Поэтому вполне оправданным представляется наше обращение к истории одной из первых ученых архивных комиссий — Рязанской.

Объектом исследования в данной диссертации выступает деятельность Рязанской губернской ученой архивной комиссии. Предметом рассмотрения являются история зарождения и успешного функционирования Рязанской губернской ученой архивной комиссии в условиях провинциальной культурной среды и результаты ее деятельности по собиранию исторических источников и изучению проблем отечественной и краевой истории.

Рязанская губернская ученая архивная комиссия (далее РУАК) интересна тем, что она находилась в числе тех четырех комиссий России, деятельность которых была наиболее продолжительной по времени. Она действовала на протяжении 34 лет. Была учреждена высочайшим указом Александра III от 13 апреля 1884 г. и открыта академиком Н. В. Калачовым 15 июня 1884 г. Комиссия прекратила свою деятельность 23 ноября 1918 г. в условиях революционной эпохи. Поскольку открытию комиссии предшествовал длительный процесс подготовительной работы, представляется важным осветить историю зарождения в кругах местной интеллигенции мысли о необходимости создания научного общества по изучению местного края. Отсюда, нижней хронологической границей данного диссертационного исследования является 1876 год. Именно тогда А. В. Селивановым, будущим руководителем Рязанской ГУАК, была впервые в печати высказана мысль о необходимости создания местного музея и научного общества при нем. Верхняя хронологическая граница датируется 1918 годом и совпадает с моментом упразднения комиссии. Изучаемый нами период для русской провинции был временем корпоративной организации процесса научного творчества, пришедшего на смену периоду самородков-одиночек. Рязанский губернский статистический комитет, а в еще большей степени Рязанская губернская ученая архивная комиссия (1884−1918 гг.) выразили эту тенденцию. В общей сложности в состав последней входило 323 человека, так или иначе засвидетельствовавших себя на ниве истории или покровительства изучению отечественных древностей.

Ядро комиссии в своей значительной части состояло из учеников Д. И. Иловайского по Рязанской I мужской гимназии (А.И. Черепнин, А. Д. Повалишин, А. П. Мансуров, B.C. Праотцев)6. Дальнейшая ступень образования осваивалась будущими деятелями Рязанской ГУАК в таких центрах науки, как Московский университет (А.И. Черепнин, А. В. Селиванов, B.C. Праотцев, Н. С. Волконскийпоследнего, между прочим, к поступлению на историко-филологический факультет подготавливал юный ч.

В.О. Ключевский), Петербургский университет (А.Д. Повалишин, ученик о.

Н.Г. Устрялова), Московская духовная академия (сокурсники А. П. Доброклонский и С. Д. Яхонтов — ученики В. О. Ключевского, Н. И. Субботина, Е. Е. Голубинскогопримечательны первые научные шаги Яхонтова: под началом В. О. Ключевского он писал семестровую работу «Крестьяне на Руси в XIV и XV вв», под руководством Н. И. Субботина — диссертацию «Деятельность Питирима, епископа нижегородского, против раскола»)9. В последующие годы ученики поддерживали переписку с преподавателями: А. П. Мансуров — с Д.И. Иловайским10, Н. С. Волконский — с В.О. Ключевским11.

Основными плодами деятельности комиссии было создание истори-ко-археологического музея (служащего основой нынешнего Рязанского историко-архитектурного музея — заповедника), научной библиотеки в составе 13,5 тыс. книг (послужившей ядром библиотеки Государственного архива Рязанской области, библиотеки Рязанского историко-архитектурного музея — заповедника, фондов редких книг библиотеки педагогического университета и областной библиотеки им. М. Горького), исторического архива в составе около 200 тыс. дел (явившегося базой для Государственного архива Рязанской области). В одном из последних документов РУАК 1918 г. подчеркивалось: «Члены ученой архивной комиссии за 34 года собрали громадные научные сокровища Рязанского края, которые обращают на себя внимание не только русских ученых и историков, но и Запада. Сокровища эти собраны исключительно личными трудами (потом и кровью) преданных этому делу членов комиссии, отдавших делу собирания и охраны старины и свой досуг и свои скудные личные средства. Цель была у них одна — сохранить старину на память и научение народа».12.

Сами члены Рязанской ГУАК определяли свое место в системе научных учреждений следующим образом: «Архивная комиссия. по характеру своей деятельности представляет из себя ни что иное, как ученое общество, историческое в широком значении этого слова, или Общество архивоведения, истории и археологии местного края. Цели, которые преследует это общество, носят научно-воспитательный характер. Деятельность его заключается не только в изучении старины, собирании и сбережении разного рода памятников древности. Печатая в своих изданиях исторические материалы и исследования, устраивая публичные лекции, публичные заседания, открывая свои музеи для обозрения богатых коллекций, иллюстрирующих ее труды, комиссия участвует в великой просветительской задаче народного самопознания.» Местный историк И. В. Добролюбов так определил значение Рязанской ГУАК для края: «Для насрязанцев — архивная комиссия. своего рода маяк, без которого мы спали бы глубоким сном Митрофанушек».14.

Деятельность комиссии объективно способствовала созданию культурной среды в провинции. Известно, что атмосфера творчества, увлеченности усиливает, катализирует деятельность, тогда как атмосфера творческого вакуума в большинстве случаев подавляет, парализует ее. Н. К. Пиксанов в своих трудах указывал на благотворное влияние культурных гнезд на раскрытие творческого потенциала деятеля, вовлеченного в его орбиту15. Рязанская ученая комиссия объединяла талантливых, одухотворенных идеей исторического познания родной старины людей: А. В. Селиванова, А. И. Черепнина, А. Д. Повалишина, С. Д. Яхонтова, И.В.

Добролюбова, И. И. Проходцова и др. Это были люди, преисполненные достоинства, сознававшие в своем провинциальном существовании необходимую среду для творчества. Для ученых, отдававших свои силы изучению региональной истории, краеведение было всегда краелюбием.16 Этот тонкий слой интеллигенции, всерьез занятый разработкой вопросов отечественной и краевой истории, определял не только научное лицо комиссии, но и оказывал большое нравственное влияние на общество. Своим бескорыстием, научным подвижничеством, творческой самоотдачей эта горстка подвижников науки увлекала остальных членов архивного общества на изучение еще неведомого в историческом знании о крае. Эти полтора десятка интеллигентов выступали своеобразными аккумуляторами энергии остальных ее членов и генераторами научных идей и программ деятельности комиссии. Эти люди создавали вокруг себя некий микроклимат, ауру постоянного научного поиска и неуспокоенности, воздействовали на характер деятельности научного общества и его тонус. Деятельность губернских ученых архивных комиссий стала своего рода испытанием на степень гражданской зрелости культурной среды в провинции. Созданные учреждения переросли узкие рамки своего официального предназначения, превратившись в центры комплексного изучения исторического прошлого своих регионов, связующее звено между университетской наукой и народными представлениями о прошлом и его памятниках.17 Проявлению творческой инициативы местных любителей истории способствовал и характер учреждения, каковым являлась Рязанская ученая архивная комиссия. Ученые архивные комиссии были организациями, где не просто поддерживалась личная инициатива, но она была и единственным двигателем в работе комиссий. «Губернские ученые архивные комиссии, — отмечал деятель РУАК В. С. Малченко в своем письменном обращении к коллегам, — соприкасаются, но не сливаются ни с правитель-ственно-бюрократческими учреждениями, ни с частно-общественными"18.

Законодательных актов, которые бы подробно регламентировали деятельность ГУАК, не было. Директива МВД 1884 г. формулировала сферы деятельности комиссий более чем расплывчато19. Члены комиссии сами намечали поле применения своих способностей, сами ставили цели, сами изыскивали средства для их реализации, сами разрабатывали программы и сами же стремились к их выполнению. Никакого шаблона не было. Тут были причины для всевозможных тревог: материальная необеспеченность, законодательная незащищенность. Но туг была и свобода: создать архив, музей, разработать местную историю, археологию, привить любовь к родному краю в среде простого люда. В работе ГУАК, как справедливо отмечал профессор М.В. Довнар-Запольский, «много значит частная инициатива, энергическая работа лиц и кружков, составляющих ядро комиссий"20. Не случайно на гребне общественного интереса к комиссии, с целью как-то официально закрепить инициативу снизу, даже родилось в конце 1890-х годов предложение, исходившее от B.C. Малченко, чтобы разрешить широкий доступ публики на заседания Рязанской ГУАК, превратив их в «место общения и средство развития стремлений к пониманию отечественной истории для широкого контингента земляков-рязанцев"21.

Рязанская ГУАК входила в число наиболее плодотворных в научном отношении архивных комиссий России. В «Очерках истории исторической науки в СССР» отмечалось, что благодаря деятельности местной ГУАК, Рязань стала в конце XIX — начале XX вв. «особенно заметным.

АЛ центром изучения краевой истории". Важным фактором было наличие благодатной почвы для научных исследований в виде обильного, интересного и свежего археологического и архивного материала, богатого книжного собрания. Рязанская земля богата разного рода археологическими памятниками. Рязанские курганы и богатый архив Рязанской ГУАК в обилии предоставили местным историкам данные для важных научных обобщений и выводов. Провинциальные архивные богатства ценились многими историками. С. Ф. Платонов на I съезде представителей ГУАК подчеркивал: «Мы, историки, знаем, что среди запасов, которые нам дает архивный фонд центральных архивных организаций, нам нельзя бывает спуститься на надлежащую глубину изучения народной жизни и надо идти на места и там искать материалы для того, чтобы понять, как должно, явления местной социальной и даже государственной жизни. Поэтому местные документы. составляют первостепенную научную важность."23.

Таким образом, Рязанская ученой архивной комиссии представляет большой интерес для изучения как одно из характерных, но в то же время выдающихся российских научно-просветительских обществ, сумевших успешно организовать длительную деятельность по изучению истории своей, губернии, собиранию вещественных и письменных источников, историческому просвещению сограждан. Комиссия заложила культурный пласт в развитии своего региона.

Цель данного исследования состоит в том, чтобы изучить деятельность Рязанской ученой архивной комиссии, что подразумевает решение ряда конкретных задач: проследить процесс создания Рязанской ученой архивной комиссии как пример двух встречных инициатив: с одной стороны столичных ученых, с другой — местных любителей древностейвыяснить, какие идеи были заложены авторами проекта создания ГУАК, и какое преломление эти идеи нашли в практике работы организаторов местной ученой архивной комиссиипроследить динамику изменения социального состава комиссии, роль научных лидеров комиссии как пример влияния личностного фактора на деятельность научного обществаисследовать внутреннюю структуру Рязанской ученой архивной комиссии через выявление микроколлективов научных единомышленников, служивших одним из формирующих факторов культурной среды городапроанализировать комплекс научных публикаций в «Трудах Рязанской ученой архивной комиссии» и дать оценку вкладу, который внесли деятели комиссии в историческое изучение проблем отечественной и. местной историиреконструировать по отдельным дошедшим до нас свидетельствам перечень источников, входивших в состав отдела рукописей Рязанской ученой архивной комиссии и дать оценку методам и результатам собирательской деятельности комиссии.

Научная новизна исследования состоит в том, что в работе впервые детально рассмотрены вопросы создания и функционирования одной из старейших и продуктивных губернских ученых архивных комиссий России — Рязанской. Впервые подробно исследованы результаты ее деятельности в области собирания памятников письменности и изучения проблем истории России и местного края. В диссертации сделана попытка комплексного многопланового анализа «Трудов» Рязанской ученой архивной комиссии и реконструкции состава отдела рукописей данной комиссии. Благодаря достоинствам локального подхода на материалах рязанского региона был поднят ряд вопросов истории губернских ученых архивных комиссий, которые не получили разработки ни на общероссийском, ни на региональном уровнях. В частности, в работе предложены новые критерии для рассмотрения публикаций ГУАК, а именно, — как плодов деятельности отдельных кружков и микроколлективов, составлявших внутреннюю структуру комиссий. Значительный объем исследования был выполнен на основе обширного фактического материала, извлеченного из источников, впервые вводимых внаучный оборот.

Историографический обзор В истории изучения деятельности ГУАК четко прослеживаются две основные традиции. Первая традиция ведет свое начало от автора проекта создания ГУАК академика Н. В. Калачова, считавшего комиссии своим самым любимым детищем, и его преемников на посту директора С.-Петербургского Археологического института И. Е. Андреевского, Н. В. Покровского и др. В своих публикациях они стремились обосновать тезис о том, что губернские ученые архивные комиссии являются зачинателями мощного культурного движения в провинции. В этом движении вышеуказанные историки видели залог будущего преображения провинции и верили в силу ее потенциальных возможностей.24 В русле этой традиции написано большинство работ о ГУАК дореволюционного периода. Причем, в своей положительной оценке роли ГУАК в культурном и интеллектуальном развитии российской провинции сходились историки и публицисты, выражавшие, казалось бы, самые разные общественно-политические взгляды — правомонархические (Д.В. Цветаев), либеральные (В.Н. Сторожев), народнические (С.А. Харизоменов), марксистские (Н.А. Рожков). Это не исключает, того факта, что эти историки, положительно оценивая деятельность ГУАК в целом, акцентировали свое внимание на тех сторонах деятельности ГУАК, которые в наибольшей степени отвечали их идейным убеждениям. Так, представители народнической историографии (И.И. Игнатович, В. А. Мякотин, С. П. Мельгунов, А. К. Дживелегов и др.) важной заслугой этих научных учреждений считали то, что именно с их открытием на местах началась углубленная разработка истории крестьянства на материалах из провинциальных ведомственных и вотчинных архивов. Историки монархических убеждений (Д.И. Иловайский, Д. В. Цветаев, У. Л. Иваск, JI.M. Савелов) в своих работах обращали внимание на появление в периодических изданиях ГУАК целого ряда весьма серьезных научных работ по генеалогии дворянских родов, детальную разработку отдельных проблем по истории руссих княжеств эпохи удельной раздробленности. Независимо от своих политических пристрастий, все вышеуказанные авторы сходились на том, что губернские ученые архивные комиссии способствуют пробуждению интеллектуальных потребностей провинции, дают возможность творческой самореализации на почве «древлеведения» лучшим представителям провинциальной интеллигенции, самим фактом своего существования облагораживают в культурном отношении то место, где они действуют. Ёмко эту общую мысль выразил М.В. Довнар-Запольский, писавший: «Комиссии как ученые учреждения плотно входят в жизнь русской провинции: дело не в том только, что комиссии охраняют памятники старины, печатают материалы и исследования, но они будят умственную жизнь местного общества, извлекают из его среды научные и литературные силыкомиссии становятся научно-литературным центром города».26.

Вторая традиция в изучении ГУАК была заложена Д. Я. Самоквасовым, оценивавшим результаты деятельности ГУАК исключительно в негативном ракурсе и в этом смысле стоявшим особняком в истории вопроса. В 1899 г. Д. Я. Самоквасов представил вниманию научной общественности свой проект реорганизации архивного дела, альтернативный калачовскому, а в 1902 г. выпустил 2-томную монографию «Архивное дело в России», где проследил историю архивного дела с древнейших времен до ГУАК включительно. Автором развивались вполне здравые идеи, во-первых, о том, чтобы в дальнейшем архивным органам в провинции был придан статус государственных с финансированием из государственной казны (ГУАК от правительства не получали ни копейки), во-вторых, чтобы эти провинциальные архивные органы были централизованы (ГУАК же, несмотря на сотрудничество, юридически не были связаны друг с другом), в-третьих, чтобы в стране была налажена государственная система подготовки кадров профессиональных архивистов. Во всех этих мерах ощущалась настоятельная необходимость. Критиковать правительство за невнимание к провинциальным архивам было небезопасно, поэтому всю свою критику Д. Я. Самоквасов обрушил на губернские ученые архивные комиссии. Автор и сам позднее признавал тенденциозность своих оценок деятельности ГУАК, объясняя это следующим образом: «Так как реформа архивных комиссий нужна., то. в интересах ее скорейшего осуществления необходимо показать положение комиссий в наихудшем освещении». Он предлагал упразднить губернские ученые архивные комиссии, заменив их чиновничьими централизованными архивными канцеляриями. Прав на исследовательскую и просветительскую деятельность за ними не предусматривалось.

В централизации архивного дела и его государственном субсидировании была реальная потребность. Но многих видных ученых того времени (В.О. Ключевского, А.С. Лаппо-Данилевского, С. Ф. Платонова, В. Н. Сторожева, B.C. Иконникова, Н. В. Покровского, М.В. Довнар-Запольского, JI.M. Савелова, Д. И. Иловайского и многих других) насторожила тенденция свести к нулю значение ГУАК, как центров науки и культуры в провинции.28.

Дискуссия развернулась сразу же по обнародовании Д. Я Самоквасовым своего проекта на XI Археологическом съезде (Киев, 1899). Тогда против проекта Д. Я Самоквасова об упразднении ГУАК очень резко выступил П. Н. Милюков. В самом факте успешного функционирования в российской глубинке научных обществ П. Н. Милюков, ставший впоследствии признанным лидером конституционно-демократического движения, видел положительную тенденцию возрастания удельного веса регионов в культурной жизни страны, служащую шагом вперед по пути освобождения от наследия авторитаризма и приближения к идеалам западноевропейской демократии. Несправедливость обвинений Д. Я Самоквасова в адрес ГУАК подчеркивали и провинциальные деятели исторической науки. Так, в публикации 1899 года в газете «Северный край» ярославские историки обращали внимание на «бюрократический характер» проекта Самоквасова, могущий, по их мнению, «обезличить отдельные местности и превратить их в простое колесо механизма».30.

Второй виток дискуссии приходится на 1903 г. и связан с публикацией книги Д. Я. Самоквасова «Архивное дело в России», где автор рассмотрел историю архивного дела с древнейших времен до начала XX века. Д. Я. Самоквасов справедливо подвергал критике состояние архивного дела в современный ему период, но вину в доведении его до такого состояния возлагал на губернские ученые архивные комиссии, отзываясь об их работе в уничижительном тоне. Тут же в ответ на книгу появились рецензии. Практически все рецензенты (проф. А.С. Лаппо-Данилевский, акад. А. И Соболевский и другие) выражали свое несогласие с нападками на ученые архивные комиссиями. В. Н. Сторожев, например, в своей рецензии писал буквально следующее: «.Если будут процветать гг. Самоквасовы, если они не будут разоблачаемы горячо и сильно, то истинным представителям науки придется у нас чересчур солоно».31 Бурная полемика с автором книги развернулась на II областном историко-археологическом съезде в Твери (1903 г.). JI.M. Савелов выступил с докладом под характерным названием «В защиту ученых архивных комиссий», который был выпущен отдельным оттиском. «При чем тут архивные комиссии с их бескорыстными членами-тружениками, за что же обливает их помоями г. управляющий Московским архивом министерства юстиции?», — негодовал JI.M. Савелов. Так, Д. Я. Самоквасов обвинял комиссии в их финансовой несостоятельности, что JI.M. Савелов считал обвинением не по адресу. Их финансовая необеспеченность, говорил JI.M. Савелов, зависит не от самих комиссий, а от правительства. «Может быть лишь обидно и грустно, — подчеркивал он, — что в России находятся миллионы для постройки водочных дворцов и нет грошей для охранений народного архивного достояния».32 Комментируя тезис Самоквасова об «уничтожении» комиссиями архивов учреждений и ведомств, JI.M. Савелов подчеркивал, что в полном соответствии с законодательством, «архивные комиссии просматривают лишь дела, предназначенные к уничтжению,. то есть. спасают, а не уничтожают». Оспаривая другой тезис Самоквасова — о негативном с точки зрения Самоквасова процессе вытеснения высших чиновников губернии из рядов комиссий представителями интеллигенции, JI.M. Савелов парировал: «Да простит мне г. Самоквасов, но я думаю совершенно обратное: комиссия, состоящая исключительно из начальников., .местной служебной аристократии, и пришедших в архивную комиссию по должности,. будет лишь мертворожденным учреждениемсильно сомневаюсь, чтобы (архиепископы, губернатор и другие лица) эти представители служебной аристократии. пожелали и имели время рыться на чердаках и в подвалах. Я лично считаю их лишь декорацией, необходимой для придания комиссии веса в глазах общества и никак не деятельными членами её». Резюмировал свой доклад Савелов констатацией факта «полного незнакомства проф. Самоквасова с деятельностью этих комиссий». «И остается только пожелать, — продолжал он, — чтобы. Д. Я. Самоквасов познакомился с ними и снял бы свои несправедливые обвинения».33 Выступивший на съезде с докладом «Официальное назначение и научные задачи губернских ученых архивных комиссий» В. С. Малченко подверг идею упразднения ГУАК не менее жесткой критике. «Реформу нужно осуществлять, — говорил он, — на почве калачовских губернских ученых архивных комиссий, обеспечив им ежегодную субсидию из казны, достаточною для оборудования исторического архива помещением и служебным персоналом».34 Выступивший на том же съезде А. А. Савельев подчеркнул: «Идея основания архивных комиссий Н. В. Калачова состояла в том, чтобы привлечь к архивному делу общество. Проект. Самоквасова совершенно устраняет общественные силы и создает бюрократическую организацию».35 Директор Петербургского Археологического института проф. Н. В. Покровский подвел черту в обсуждении, заявив: «Книга проф. Самоквасова не принадлежит к числу ученых трудов, так как автор дает в ней ложное освещение фактам. Книгу эту, как печальное явление, надо забыть».36.

Одним из авторитетных для своего времени противников Самоквасова в оценке деятельности ГУАК был В. О. Ключевский. Еще в самом начале 1890-х годов, когда комиссии только начинали свою деятельность по собиранию и изучению источников из провинциальных ведомственных и частных архивов, В. О. Ключевский признавал за ними большое будущее, подчеркивая полезность и важность производимой ими работы. «Губернские ученые архивные комиссии, — говорил он в 1891 г. на заседании Общества истории и древностей Российских при Московском университете, — ведут детальную работу над разнообразными местными материалами, образуя своими изданиями особый и уже значительный отдел в составе русской исторической литературы».37 По выходе же из печати одиозной книги Д. Я. Самоквасова и рассылки его проекта по ведущим научным учреждениям страны, В. О. Ключевский как глава указаного Общества составил 19 мая 1904 г. отзыв на проект Самоквасова, в котором подверг критике многие положения проекта. Отзыв В. О. Ключевского был впервые опубликован лишь в 2002 г., хотя был известен советским историкам. (В частности, И. Л. Маяковский в своей монографии по истории архивного дела писал об этом отзыве, не упоминая, однако, фамилии автора). Не вошел он и в издававшиеся в советское время собрания сочинений В. О. Ключевского, поскольку не соответствовал оценкам в отношении губернских ученых архивных комиссий, дававшимся советскими историками, и мог показаться «крамольным» на фоне работ советских авторов. В этом отзыве В. О. Ключевский положительно оценивал усилия ГУАК по изучению местной истории и собиранию источников и заявлял свое категоричное «нет» сторонникам замены комиссий на архивные канцелярии. «Эти комиссии, — утверждал В. О. Ключевский, — своими трудами по собиранию и обработке письменных и вещественных памятников местной старины достаточно доказали, что они — плод одной из удачных мыслей покойного Н. В. Калачова. Недостатки их деятельности по упорядочению и хранению местных архивов, так ярко изображенные в изданиях проф. Самоквасова по архивному делу в России, происходят от крайней скудости и случайности материальных средств, какими они располагают». В. О. Ключевский не только выступал против ликвидации ГУАК, но даже считал «желательным расширение деятельности губерн.

V 39 ских ученых архивных комиссии".

Таким образом, в дореволюционный период негативные оценки Д. Я. Самоквасова в адрес ГУАК не были поддержаны никем из сколько-нибудь авторитетных деятелей исторической науки.

Ситуация изменилась после 1917 года. В июне 1918 г. был подписан декрет Совета народных комиссаров о реорганизации и централизации архивов. Разработчики декрета, по сути своей, отмечал историк Ю.В. Готье- «не пошли дальше старого доброго Самоквасова».40 Губернские ученые архивные комиссии были отлучены от участия в архивном деле и прекратили свое существование.

В историографии точка зрения Д. Я. Самоквасова была реанимирована в 1929;30 гг. (спустя три десятка лет после ее появления), что по времени совпало с разгромом краеведческих организаций в стране. В развернувшейся критике идеологический момент первенствовал над научным. Партией была поставлена задача преодоления «локального» подхода в изучении истории, провозвестником которого выступали до 1917 г. губернские ученые архивные комиссии, а в 1920;е гг. — общества исследователей местных краев и областей.41.

Советских историков, взявших на вооружение у Д. Я. Самоквасова основные пункты его обвинений в адрес ГУАК, не смущало то, что последний придерживался правомонархических взглядов, и ситуация, в которой развернулась та, другая полемика, была принципиально иной. Обвинения в адрес ГУАК, появившиеся на страницах литературы по историографии и истории архивного дела, были даже усилены. Помимо уже перечисленных выше тезисов Д. Я. Самоквасова, историки пытались доказать следующие положения: 1) Создание ГУАК не было потребностью областного саморазвития, их искусственно насаждало самодержавие- 2) Под видом исторического просвещения сограждан ГУАК преследовали цель внедрить в сознание сограждан монархические догмы, отвлечь народ от классовой борьбы. Подобные утверждения красной нитью проходят сквозь работы 1930 — 1950;х годов И. С. Назина, А. В. Чернова, И. Л. Маяковского, Н. В. Бржостовской. В частности, И. С. Назин в одной из своих статей 1936 года полностью отрицал вклад ГУАК в развитие краевых исследований и делал вывод о том, что комиссии были созданы с единственной целью — «воспеть крепостничество, овеять ореолом романти.

АО ки гнусные деяния крепостников и оправдать крепостное право". Столь же бескомпромиссная характеристика дана ГУАК И. Л. Маяковским в монографии «Очерки по истории архивного дела в СССР». «Ничтожные крупицы сохраненного материала, — писал И. Л. Маяковский, — были лишь жалкими обломками архивных фондов, и прав был Самоквасов, возложив на комиссии вину в разрушении последних».43 И. Л. Маяковский полностью солидаризировался с выводами Д. Я. Самоквасова, повторяя их почти слово в слово, а в некоторых местах даже усиливая негативный оттенок. Автор утверждал, что «подбор материалов, производившийся комиссиями, подрывал научную значимость их изданий».44 Все ученые архивные комиссии, по мнению Маяковского, оказались «в руках дворянской бюрократии», демонстрировавшей в работе «преданность диктатуре крепостников».45 В их деятельности преобладала, по его мнению, «бесшабашность и безответственность».46 А главное дело архивных комиссий он квалифицировал, как «уничтожительные работы» в архивах.47 «Все большее количество архивных материалов, — утверждал Маяковский,.

J л стало' уничтожаться с благоволения губернских комиссии". Создававшиеся ими архивы «были лишь жалкими обломками уничтоженных с их же санкции архивных фондов».49 Маяковский подчеркивал их «несостоятельность в области сохранения архивных материалов от уничтожения».50 Правительство, по его мнению, всеми силами заботилось об «укреплении архивных комиссий, как органов борьбы за самодержавие».51 «Окрепшие и усиленные во время второй буржуазной революции, — продолжал автор, -покровительствуемые временным буржуазным правительством, комиссии встретили Октябрьскую социалистическую революцию с непримиримой ненавистью и оказали большое сопротивление на местах делу централизации архивного дела». А членский состав архивных комиссий, по мнению И. Л. Маяковского, и вовсе «был опасен для сохранности материалов своим невежеством».52.

Н.В. Бржостовская, защитившая в МГИАИ в 1951 г. кандидатскую диссертацию на тему «Деятельность губернских ученых архивных комиссий в области архивного дела», 53 развивала тезис о том, что на всей деятельности комиссий лежала «печать реакционности». Отметив ряд положительных моментов в их работе (создание коллекций документов, концентрацию частновладельческих архивов, публикацию описей и документов), в целом она дала ей негативную оценку. «Имея целью приостановить массовое уничтожение дел в архивах учреждений, — писала Н. В. Бржостовская, — они способствовали уничтожению еще в более широких масштабах, поскольку снимали ответственность с чиновников"54. Н. В. Бржостовская пришла к выводу о том, что ГУАК не внесли в состояние местных архивов никаких изменений, и не смогли хоть сколько-нибудь приостановить уничтожение архивных материалов. Состав комиссий был охарактеризован ею как невежественный и реакционный.

В период «политической оттепели» конца 1950;х гг. наметилась некоторые предпосылки для взвешенной оценки деятельности ГУАК. Для того времени следует признать весьма смелым шагом публикацию в первом выпуске «Археографического ежегодника» (1957 г.) с одобрения его главного редактора М. Н. Тихомирова библиографического указателя трудов ГУАК.55 Автор указателя — О. И. Шведова — предприняла первую попытку обобщить сведения об отдельных изданиях ГУАК (постатейная их библиографическая роспись будет предпринята лишь в 1990;е г. Л.Ф. Писарьковой). Этот перечень, хотя и не претендовал на полноту сведений, ненавязчиво продемонстрировал тот значительный объем трудов этих научных обществ, который до этого времени нередко выпадал из поля зрения историков. В предисловии к библиографическому указателю О. И. Шведова специально отметила, что издания ГУАК в глазах беспристрастного ученого представляют незаменимый комплекс исторических источников, впервые введенных в научный оборот этими комиссиями, от использования которых не должна отстраняться современная историческая наука.56.

На пути к качественной переоценке вклада ГУАК в собирание и изучение исторических источников особое место занимают 1960;е — 1970;е 'годы. На исторических конференциях этих лет всё чаще поднимались проблемы местной истории, разработка которой в этот период стала проводиться активными темпами. Все чаще историки предпринимали в статьях и тезисах краткие историографические экскурсы в историю разработки изучаемой ими проблемы по местной истории. Выясняется, что многие вопросы, которые занимают исследователей местной истории, уже поднимались в трудах ГУАК. В 1960;е — 1970;е гг. произошло «второе открытие» новым теперь уже поколением историков изданий ГУАК, в которых исследователи местной истории стали черпать ценные для себя сведения.

Этот процесс подготавливал кардинальную переоценку вклада ГУАК в культурное развитие русской провинции рубежа XIX — XX веков. В ряде статей 1960;х — начала 1970;х гг. после долгого «табу» делаются первые попытки выделить историю деятельности той или иной ГУАК в качестве самостоятельного предмета рассмотрения. В них улавливается стремление, с одной стороны, уйти от негативных оценок в адрес этих научных обществ, с другой стороны, неумение полностью преодолеть эту зависимость. Отсюда — чисто фактографический подход, подменяющий собой анализ фактов.57.

Начиная с 1970;х годов, историографией краеведения активно занимался С. О. Шмидт. В своих статьях он неоднократно указывал, что историограф не должен упускать из виду труды провинциальных научно-исторических обществ и отдельных историков из глубинки. В сравнении с трудами многих именитых университетских ученых их работы порой выглядят, как рядовые историографические факты, но в своем комплексе именно эти типичные работы формировали «микроклимат» науки той или иной эпохи.58 Важным представляется предпринятый им обзор основных вех в развитии исторического краеведения в России. Такой подход позволяет отчетливее представить губернские ученые архивные комиссии, как одно из звеньев в цепи закономерных и взаимообусловленных этапов процесса развития краеведения. С. О. Шмидт подчеркивал многоаспект-ность деятельности ГУАК России, выразившейся «в выявлении, сохранении, систематизации, описании исторических памятников, в организации музеев и издании краеведческой литературы, пропаганде знаний о своем крае».59 Изучение ГУАК необходимо, подчеркивал С. О. Шмидт, «и как долг перед своими предшественниками», «и как возможность использовать опыт» этих учреждений на современном этапе, важно это и в познавательном плане: для изучения «общественного самосознания и культуры, .истории исторической мысли, .истории российской провинции конца XIX — начала XX вв.» В последней четверти XIX в, наряду с губернскими учеными архивными комиссиями, отмечал С. О. Шмидт, в провинции действовали и губернские статкомитеты, и церковные историко-археологические комитеты, но именно ГУАК достигли наибольших успехов в изучении исторического прошлого своих регионов. Причину такой небывалой плодотворности в сравнении с другими организациями С. О. Шмидт видел в статусе ГУАК как учреждений: «они оказались свободными от узковедомственной принадлежности и получили возможность сплотить под лозунгом познания местного исторического прошлого всех энтузиастов, любителей старины». Созданные первоначально с весьма узкой целью, отмечал С. О. Шмидт, «ГУАК не ограничились архивно-прикладными задачами», но фактически с самого начала своей работы начали активную деятельность по изучению истории своих губерний, закладывая тем самым традиции региональных исследований. Тот факт, что «советская историография долгое время рассматривала их деятельность исключительно с негативных позиций, .объяснялось, — считал С. О. Шмидт, — идеологической предвзятостью». «Именно идеологические клише, — отмечал он, — обусловили отрицательное отношение» к ГУАК. «Огульные оценки, — писал он, — были усугублены критикой, развернувшейся в адрес комиссий со стороны советских историков-архивистов, усмотревших в их работе только одну сторону — .повальное уничтожение исторических документов. Подобные оценки вполне перекликались с отрицательным отношением к историческому краеведению в целом после его разгрома в СССР на рубеже 1920;1930;х гт.».60.

Новые тенденции в оценке вклада губернских ученых архивных комиссий в дело сохранения исторических документов нашли отражение в книге В. Н. Самошенко «История архивного дела в дореволюционной.

России" (1989). Концептуальные положения данной работы разительно отличаются от монографий сталинской и брежневской эпох. Здесь мы не найдем обвинений во вредительстве в адрес ГУАК. Ученые архивные комиссии, пишет В. Н. Самошенко, «стали своеобразными культурными центрами на местах, которые способствовали распространению исторических знаний. Архивные комиссии. сыграли положительную роль в деле публикации некоторых ценных источников, консолидации сил местной исторической интеллигенции, развитии краеведения». «Сама идея Калачова о создании в губернских центрах архивных комиссий, — продолжает Самошенко, — была прогрессивной. С их помощью привлекались силы общественности к разработке местных материалов, которые были необходимы для изучения многих важных вопросов. Таким образом, идея Калачова отражала потребности исторической науки». Другое дело, считал автор, что она осуществлялась в реакционный период, что не могло не наложить своего отпечатка на характер деятельности этих учреждений.61.

В русле нового подхода к оценке деятельности ученых архивных комиссий написана и статья H.JI. Зубовой «Архивно — просветительские организации в России в конце XIX-начале XX вв.» Несомненной научной новизной отличается вывод автора о неодинаковости выбранного архивными комиссиями основного направления научного поиска: для однихэто архивоведение, для других (в качестве примера H.JI. Зубова приводит Рязанскую ГУАК) — археология. «Причина популярности. ГУАК, — делает вывод автор, — не только в тех научных достижениях, но еще и в той просветительской деятельности, которой они посвятили себя. Они. служили идее распространения в обществе исторических знаний, преследуя цель сохранения и спасения русской старины, развития уважения к родной истории».62.

На сравнительном анализе материального положения ученых архивных комиссий построена статья Л. Ф. Писарьковой «Губернские ученые архивные комиссии: организация, численность и условия деятельности» 1989 года. Автор очертила круг вопросов, поднимаемых в статье, «бытовой» стороною работы этих организаций, а именно: изучением состава, бюджета этих учреждений, отношения к ним правительства и общества. Подробно исследованы вопросы об источниках доходов архивных комиссий, способах увеличения денежных средств, законодательство по этому вопросу. Вопрос об условиях деятельности комиссий стал предметом специального исследования впервые, хотя косвенно этой темы касались многие авторы. Без исследования этих проблем нельзя составить полного представления о том вкладе, который внесли ученые архивные комиссии в дело сохранения историко-культурного наследия, формирования национального самосознания народа, развития культуры и науки в провинции и отечественного краеведения. Бедственное финансовое состояние архивных комиссий было главным тормозом в работе этих учреждений, делает вывод Л. Ф. Писарькова.63.

Начиная с 1980;х гг. начинается углубленная разработка истории деятельности отдельных ГУАК. Так, появляются статьи, а также заметки тезисного характера о Владимирской, Воронежской, Вятской, Екатерино-славской, Костромской, Нижегородской, Оренбургской, Орловской, Пермской, Полтавской, Симбирской, Таврической, Ярославской ГУАК.64 Предпринимаются попытки сравнительного анализа сразу нескольких ГУАК.65.

Закономерным для этапа 1980;х — 1990;х гг. итогом изучения истории ученых архивных комиссий стало появление в 1991 г. монографии В. П. Макарихина «Губернские ученые архивные комиссии России» — первого обобщающего исследования по истории ГУАК. Автор поставил своей целью «изучение основных результатов деятельности губернских ученых архивных комиссий, их влияния на общественное сознание и культуру народа». Данное направление разрабатывалось слабо в предшествующий период, поскольку требовало исследования сложной системы общественных отношений, связей и максимально полного рассмотрения фактов. Работа В. П. Макарихина основана на материалах комиссий Поволжского региона (Тверской, Костромской, Ярославской, Нижегородской, Саратовской и Симбирской). Автор построил свою работу на постоянном сравнении результатов деятельности архивных комиссий. На основе сравнения появилась возможность составить более полное представление о деятельности отдельных комиссий в общем контексте работы этих учреждений. В книге получили освещение вопросы организации, основные направления научной и просветительской деятельности ГУАК, научные связи комиссий между собой и с другими научными обществами, сделана попытка изучения методологических основ научного творчества провинциальных деятелей исторической мысли. Автор пытается по-новому взглянуть на такое явление, как губернские ученые архивные комиссии, преодолев идеологические штампы. В. П. Макарихин приходит к выводу, что губернские архивные комиссии оставили после себя яркий и неповторимый след в развитии исторической науки и культуры страны в конце XIX-начале XX 66 вв.

Некоторые новые теоретические подходы к изучению интеллектуальной и культурной жизни провинции XIX в. были заложены в работе А. А. Севастьяновой и В. Н. Козлякова «Культурная среда провинциального города». В результате проведенного ими исследования выяснилось, что развитие культуры в русской провинции на протяжении XIX века было не линейным, а переживало периоды подъема и спада, обусловленные состоянием культурной среды в тот или иной период. Теоретически обоснованная авторами картина ритмов культурной жизни российской провинции XIX века открывает новые перспективы для исследования вопроса о том, благоприятствовал ли тот или иной период научному самораскрытию историка из глубинки, и позволяет, в частности, исследовать деятельность ГУАК с точки зрения влияния времени на процесс научного творчества в российских регионах. Согласно выводам авторов, 1880−90-е годы, вопреки общему контрреформенному движению в правительственных верхах, в культуре российской провинции были удачными. Свидетельством тому стал, по их мнению, процесс создания ГУАК, который они оценивали, как «один из главных культурных результатов в провинции 80-х годов». Основной заслугой этих общественных учреждений, по их словам, стало то, что «губернские ученые архивные комиссии спасли от забвения пласт отечественной культуры, создали совершенно особенный ее импульс в провинции». Опасность искусственного разделения целостной исторической мысли на местную и общероссийскую была убедительно показана в ряде работ А. А. Севастьяновой, отметившей, что «нет и не может быть отдельно истории и краеведения». А. А. Севастьянова подчеркивала взаимообусловленность историописания в провинциях культурной средой. «Местные деятели сумели заложить, — по ее словам, — традиции, превратить свои занятия в широкий творческий поиск». В монографии того же автора была затронута также тема вклада ГУАК в изучение наследия своих предшественников — историков из провинции. В историографической части введения автор указала на вклад ГУАК в освоение опыта предшественников, выявление и подготовку к публикации их работ. На протяжении всей монографии есть ссылки на публикации текстов исторических сочинений XVIII века, осуществленные губернскими учеными архивными комиссиями. Общая позиция в отношении ГУАК, выраженная в данной монографии, состоит в признании того факта, что комиссии «собрали и спасли от забвения местный источниковый фонд», «положили начало правильному научному краеведению». Подъем 1920;х гг. произошел, как отмечается автором, «на базе сделанного и заложенного на местах архивными комиссиями».67.

Итак, мы рассмотрели основные оценки, которые были характерны для того или иного периода изучения темы губернских ученых архивных комиссий в масштабах России. В истории изучения результатов деятельности собственно Рязанской ученой архивной комиссии прослеживаются те же тенденции, что и в разработке темы ГУАК в целом. Историография темы Рязанской ГУАК в дореволюционный период представлена, главным образом, рецензиями столичных ученых на отдельные труды деятелей этой комиссии. Большое число рецензий на работы деятелей Рязанской комиссии по крестьянской тематике посвятили историки, придерживавшиеся народнических взглядов — И. И. Игнатович, В. А. Мякотин, С. П. Мельгунов и др. Еще в 1881 г. В. И. Семевским был опубликован обширный историографический обзор литературы по крестьянскому вопросу в России под многозначительным названием «Не пора ли написать историю крестьян в России?», где он призывал историков обратить самое пристальное внимаfSt ние на разработку истории крестьянства. Именно этим путем пошли деятели Рязанской ученой архивной комиссии, за что заслужили немало положительных отзывов на свои работы со стороны вышеназванных историков. В появлявшихся на протяжении 1890−1900;х годов рецензиях на труды Рязанской ученой архивной комиссии И. И. Игнатович, В. А. Мякотин, С. П. Мельгунов отмечали как положительное явление усиленное внимание Рязанской комиссии к крестьянской тематике и истории взаимоотношений внутри крестьянской общины. Эта комиссия, по общему признанию вышеуказанных историков, вела разработку крестьянской тематики наиболее плодотворно среди других ГУАК России. В ее трудах, согласно В. А. Мякотину, можно почерпнуть «интересный и поучительный опыт специальных исследований в области весьма мало еще разработанного в исторической литературе вопроса о русском крепостном хозяйстве XIX века». «Рязанская ученая архивная комиссия, — писала в 1904 г. историк И. И. Игнатович, — давно уже заявила себя рядом весьма ценных работ по истории крепостного права». В предисловии к 6-томнику «Великая реформа» (1911 г.) историки А. К. Дживелегов, С. П. Мельгунов, В. И. Пичета, отмечали, что «история крестьян в XIX в. почти не разработанани центральные, ни архивы частные почти не тронуты исследователями». Отсюда монографии Н. С. Волконского и А. Д. Повалишина по истории крепостного права в Рязанской губернии, выпущенные Рязанской ГУАК, оценивались тремя вышеуказанными историками, как «превосходные работы». Именно на долю этих двух монографий выпало наибольшее число рецензий среди историков народнических взглядов. Рецензируя работу А. Д. Повалишина, ученица В. И. Семевского — И. И. Игнатович подчеркивала, что «ее ценность заключается в том, что она вся основана на свежем архивном материале» и оценивала ее появление как «заметное приобретение для нашей историографии». Более того, монографию А. Д. Повалишина она считала «поучительным образчиком того, в каком направлении желательно вести разработку местных провинциальных архивов в интересах нашей исторической науки». О той же работе С. П. Мельгунов писал, что она «заслуживает большого внимания со стороны исследователей». Как и И. И. Игнатович, он считал, что труды РУАК по истории крестьянства могут служить образцом для провинциальных научно-исторических обществ, каким путем нужно вести разработку истории крестьянства. Свою рецензию С. П. Мельгунов завершал «общим пожеланием, чтобы губернские и семейные архивы, — эти богатейшие хранилища исторических документов, относящихся к крепостному праву и истории его уничтожения, — подверглись, по возможности, скорейшей разработке. По отношению к Рязанской губернии, — добавлял историк, — почин уже положен».69.

Научный лидер киевской школы в русской историографии М.В. Довнар-Запольский в обзоре деятельности ГУАК с 1896 по 1898 гг., характеризуя работу Рязанской ГУАК, особое внимание уделил деятельности комиссии по изданию писцовых книг Рязанского края XVI—XVII вв.70 Интерес к археографической стороне деятельности понятен, учитывая, что школа М.В. Довнар-Запольского специализировалась на изучении писцовых книг, а один из учеников Довнар-Запольского М. П. Шиманский в будущем даже написал монографию на основе этого издания Рязанской ГУАК.

Историки, закладывавшие в середине XIX в. наряду с А. П. Щаповым и Н. И. Костомаровым теоретические основы так называемого «областнического направления» в русской историографии — Д. И. Иловайский, К.Н. Бестужев-Рюмин, И. Е. Забелин, Д. А. Корсаков — также внесли свою лепту в историографическое изучение трудов губернских ученых архивных.

71 комиссий. В одной из публикаций в 1893 года Д. И. Иловайский обращал внимание на еще один результат деятельности Рязанская ученой архивной комиссии, а именно — «оживление умственного интереса» в местном обществе, бывшее, по его мнению, показателем той роли, которую комиссия играет в культурной среде провинциального города.72 Высоко оценивал работу Рязанской ученой архивной комиссии и И. Е. Забелин, «так славно, — по его словам, — установившую и развивающую свою многоплодную деятельность».73.

Заметный вклад в изучение результатов деятельности РУАК в 1890 -1910;е гг. внесли представители московской исторической школы А. А. Кизеветтер, Ю. В. Готье, П. Н. Милюков. В научном наследии П. Н. Милюкова, состоявшего в 1895 — 1918 гг. членом Рязанской ученой архивной комиссии, имеется яркая историографическая характеристика трудов рязанского археолога и нумизмата А. И. Черепнина, написанная в 1896 г. по просьбе Рязанской ученой архивной комиссии. Проанализировав его работы, Милюков пришел к выводу, что «до исследований А. И. Черепнина рязанский край оставался полным пробелом в наших познаниях об археологии России». А. И. Черепнин, по его словам, не ограничивался только описанием добытого раскопками эмпирического материала, но и в целом ряде работ подошел к теоретическому осмыслению «относительно экономического и общественного быта наших предков».74 А. А. Кизеветтер, Ю. В. Готье в своих рецензиях 1914 — 1915 годов дали анализ изданиям Рязанской ГУАК по истории Отечественной войны 1812 г. Историки сделали акцент на том, что труды деятелей Рязанской ГУАК о 1812 годе лишний раз опровергают официально-монархическую концепцию о единении общества вокруг престола в период внешней опасности. В годы первой мировой войны, когда были написаны указанные рецензии, выводы Кизеветтера и Готье (стоявшие в оппозиции к существующей государственной власти) таили в себе важный политический подтекст.75.

В советской историографии всплеск научного интереса к деятельности Рязанской ГУАК приходится на 1920;е гг. Он был обусловлен подъемом краеведческого движения в стране, породившим потребность обращения к опыту предшественников. 1920;е годы были временем беспрецедентным в истории изучения нашей темы, ознаменовавшимся попытками монографического изучения деятельности Рязанской ГУАК.

Монографию об общественных и частных коллекциях письменных источников в Рязанской губернии (в двух частях) начал писать 1920;е годы С. Д. Яхонтов. Согласно хранящемуся в архивном фонде С. Д. Яхонтова плану, написанному его рукой, часть I монографии посвящалась периоду «до учреждения архивной комиссии». Здесь предполагалось раскрыть следующие пункты плана: «а) разыскание различных редкостейб) хранилища — казенные и частныев) деятелиг) общий обзор состояния». Часть II монографии целиком посвящалась Рязанской ученой архивной комиссии и носила, согласно плану, название «Архив, музей архивной комиссии (1884 — 1918)». В ней предполагалось дать место следующим разделам: «а) из идеи комиссии — музей краеведческийб) способы собиранияв) собирателиг) средства и возможностид) характер музеяе) его собранияж) кривая линия работыз) последний моменти) расхождение путей: появление Древлехранилища и его работа до 1922 г.».76 После изъятия личного архива С. Д. Яхонтова органами ОГПУ в 1929 г. при попытке завести «дело» на рязанских краеведов, следы многих рукописей Яхонтова теряются. Ничего не известно и о местонахождении данной работы, кроме указаний в мемуарах Яхонтова на подготовку данной монографии и подробного плана первой ее части, сохранившегося в фонде Яхонтова в Государственном архиве Рязанской области.

С 1926 года написанием монографии о жизни и научной деятельности председателя Рязанской ГУАК А. И. Черепнина занимался И. И. Проходцов. Работа по созданию монографии о Черепнине проводилась в рамках большого проекта Общества исследователей Рязанского края (далее — ОИРК), предусматривавшего издание био-библиографического словаря знатных уроженцев края, а также отдельных книг о жизни и деятельности ряда из них. Для этой цели при ОИРК была создана Комиссия по изучению знатных земляков, председателем которой был избран И. И. Проходцов. Сохранились лишь свидетельства о работе И.И. Проходmm цова над рукописью на протяжении двух лет (1926 и 1927 гг). Саму же рукопись монографии, так и не увидевшей свет, обнаружить пока не удалось.

Определенную лепту Общество исследователей Рязанского края внесло в собирание материалов о жизни и научной деятельности организатора Рязанской ученой архивной комиссии А. В. Селиванова (1851 — 1915). В 1925 г. Общество созвало специальное заседание памяти А. В. Селиванова. На нем были заслушаны следующие доклады: И. И. Проходцов «Биографические сведения и личные воспоминания о А.В. Селиванове», С. Д. Яхонтов «Воспоминания о А.В. Селиванове», Б. А. Алексеев «А. В. Селиванов как исследователь русского искусства», Н. В. Говоров «Некоторые черты для характеристики А.В. Селиванова».78.

Незадолго до своего ареста в 1929 году С. Д. Яхонтов, как известно из его «Воспоминаний», работал над докладом «о значении ученой архивной комиссии для просвещения в Рязанской губернии», с которым должен был выступить на секции Академии материальной культуры.79.

2 июня 1930 г. состоялся процесс по делу рязанских краеведов, главными обвиняемыми на котором предстали бывшие деятели Рязанской ГУАК С. Д. Яхонтов и И. И. Проходцов. Несмотря на то, что приговор по делу рязанских краеведов был относительно мягким в сравнении с «процессами краеведов» в других регионах России (Яхонтову запретили три года работать в архивных учреждениях, а Проходцову «поставили на вид.»), ни о каком изучении истории краеведения не могло быть и речи. В том же году было закрыто и Общество исследователей Рязанского края.

К теме Рязанской ГУАК после долгого перерыва местные историки обратились лишь в конце 1940;х — начале 1950;х гг. Разработкой этой темы в рамках работы над диссертацией по истории архивного дела в Рязанской губернии занялась декан исторического факультета местного пединститута В. Н. Елисеева. В работах этого историка полностью повторялись оценки деятельности ГУАК, которые давались в уже рассмотренных нами крупных обобщающих трудах того времени по истории архивного дела. Из местных материалов выбирались лишь соответствующие фактические иллюстрации, подходившие под заранее заданные схемы. В какой-либо научной состоятельности «Трудам» РУАК В. Н. Елисеева отказывала. «В большинстве своем содержание „Трудов“ буржуазной ученой архивной комиссии является специально подобранным в угоду господствующим классам», — считала исследовательница.80 Что касается собирания письменных источников, то это направление работы РУАК было охарактеризовано в диссертации В. Н. Елисеевой (1947) не иначе, как «вредительская.

О | деятельность в области архивного дела". Этот тезис получил развитие в ряде статей того же автора. «Деятельность Рязанской ученой архивной комиссии по отношению к губернскому архивному фонду, его сохранности и целостности, говорилось в одной из них, — была отрицательной. Губернская ученая архивная комиссия не только не смогла предотвратить или уменьшить „архивного настроения“, но способствовала нарушению целостности отдельных фондов и распылению документальных материалов по разным хранилищам, частным рукам и созданию общественных и частных коллекций документов».82.

В эпоху политической «оттепели» конца 1950;х-начала 1960;х гг. несколько меняется тональность в оценке результатов деятельности ГУАК в целом и Рязанской комиссии, в частности. В вышедшей в 1961 году монографии «Рязанская земля» A. J1. Монгайт отмечал, что только с созданием ученой архивной комиссии в губернии «раскопки приобрели широкий размах и некоторую системность». Несмотря на достаточную л долю любительства, слабый контроль и недостаток средств, археологические исследования РУАК «привели, — по его словам, — к важным. открытиям». A.JI. Монгайт наиболее видными деятелями комиссии считал А. В. Селиванова, А. И. Черепнина и С. Д. Яхонтова. К несомненным заслугам комиссии относил также создание музея и публикацию «Трудов». К важным наблюдениям A.JI. Монгайта следует отнести его вывод о влиянии комиссии на мыслящую часть горожан. Материалы о прошлом, публиковавшиеся в «Трудах», «имели, — по его словам, — большое значение для создания научной общественности, интересующейся историей и археологией Рязанского края». Роль Рязанской ГУАК в области изучения и публикации источников была затронута А. Г. Кузьминым в его монографии «Рязанское летописание» (1965), где, в частности, упомянуто о ее вкладе в изучение источников (Следованной псалтыри XVI в. и др.) об основании Переяславля Рязанского, подготовку к изданию «Рязанских достопамятностей» арх. Иеронима.84.

В 1978 г. А. Г. Кузьминым, А. А. Севастьяновой и JI.H. Вдовиной был предпринят обзор рукописей кириллической традиции из собрания Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. Выясняя вопрос об истории комплектования этого собрания и путях попадения рукописей в музей, авторы описания обратились к истории Рязанской ученой архивной комиссии. Была проведена работа по идентификации музейных рукописей с рукописями из собрания Рязанской ГУАК. В результате проведенной работы выяснилось, что из 113 рукописей Рязанской ГУАК, описанных А. В. Селивановым, в коллекции Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника осталось лишь 3 рукописных книги. Работа по атрибуции рукописей, собранных РУАК, была продолжена в конце 1990;х гг. А. А Севастьяновой и ее учениками и дала новые результаты, о чем будет рассказано ниже.

Нынешняя традиция изучения Рязанской ГУАК ведет начало с работ JI.B. Чекурина. К разработке этой темы историк приступил, по его собственному признанию, с конца 1970;х гг. В статье указанного автора, вышедшей в 1980 году, были в общих чертах обозначены подходы к изучению темы, а в 1981 г. в Рязани была опубликована статья «А. И. Черепнин — руководитель Рязанской ученой архивной комиссии». Выход в свет этой работы J1.B. Чекурина о Рязанской ученой архивной комиссии обозначил важный рубеж в истории изучения нашей темы. Любопытно, что опыты 1920;х гг. монографического изучения РУАК, предпринятые С. Д. Яхонтовым и И. И. Проходцовым, и даже появление тенденциозной диссертации В. Н. Елисеевой 1947 года глубоко извращающей суть работы РУАК в области архивного дела — всё это историографические факты, для своего времени они были порубежными событиями, знаменовавшими определенные вехи в истории изучения нашей темы. В этих работах нашли концентрированное выражение оценки и суждения, характерные для того или иного периода в истории отечественной исторической науки.

Статья JI.B. Чекурина была первым после 1920;х годов исследованием, где Рязанская ГУАК выступала в качестве самостоятельного предмета изучения. До сих пор историки затрагивали деятельность комиссии лишь в связи с другими темами, главным образом в связи с археологией или историей архивного дела. JI.B. Чекурин предпринял попытку комплексного анализа всех сторон деятельности Рязанской ГУАК. Его исследование отличалось в ряду работ 1980;х гт. об отдельных ГУАК глубиной проработки темы. Благодаря ГУАК, делал вывод JI.B. Чекурин, «изучение истории отдельных регионов значительно продвинулось вперед как в количественном, так и в качественном отношении». ГУАК, по его словам, «организационно объединили местных историков-краеведов», «комиссии. не только сохранили большие документальные ценности, но и играли определенную просветительскую роль, развернули издательскую и исследовательскую деятельность».85.

В 1991 г. из печати вышла книга Л. В. Чекурина «Историческое краеведение. Историография и источниковедение», которая синтезировала основные итоги разработки этим историком на протяжении многих лет темы истории рязанского краеведения. В частности, в главе, посвященной Рязанской ученой архивной комиссии, в сравнении с уже рассмотренной нами статьей «А. И. Черепнин — руководитель Рязанской ученой архивной комиссии» были внесены дополнения: сюда были включены обширные личностные характеристики деятелей РУАК — И. В. Добролюбова, С. Д. Яхонтова, А. Д. Повалишина, дана более полная характеристика труда Повалишпна «Рязанские помещики.». Были исключены характерные для предыдущей статьи тезисы о слабом освещении положения трудовых масс на страницах трудов РУАК, отвлекающем влиянии комиссии на политическую активность трудящихся. В то же время появились новые выводы: «Однако в целом губернские архивные комиссии сыграли большую положительную роль в культурной жизни провинции. Провинциальная историческая мысль способствовала развитию демократических тенденций в общественно-политической жизни России».

Среди работ этого периода, написанных непосредственно на рязанском материале, нельзя не остановить внимание на работах доктора исторических наук И. П. Попова. Очерк И. П. Попова «Создание Рязанской ученой архивной комиссии» из коллективного сборника «Два века рязанской истории» (1991 г.), в переработанном виде вошедший также в его монографию «Очерки истории культуры Рязанского края XV—XX вв.» (1994 г.) позволяет определить место РУАК как одного из звеньев в цепи культурного развития края.87 До Попова попытку общей характеристики деятельности РУАК среди историков советского периода предпринимал JI.B. Чекурин. Нельзя не заметить, что по ряду вопросов позиции авторов различаются. Например, JI.B. Чекурин писал, что правительство активно поддержало проект Н. В. Калачова об устройстве ученых архивных комиссий, ибо видело в них организации, способные «отвлечь внимание до общества от злободневных вопросов современности». В противоположность ему И. П. Попов утверждал: «Правительство, однако, не поддержало этой программы, и деятельность комиссии оказалась не только без материальной, но и моральной поддержки». И лишь усилиями энтузиастов двигалась вся работа.89.

С 1988 года в местной прессе и специальных сборниках краеведческих статей и тезисов стали появляться работы А. Н. Мельника, посвященные изучению жизненного и творческого пути незаурядного историка и археографа, одного из видных деятелей РУАК С. Д. Яхонтова.90 С конца 1920;х гг. на С. Д. Яхонтове висело ярмо репрессированного, его биография и научное наследие с этого времени не изучались. А. Н. Мельник был первым историком, нарушившим это «табу». В конце 1980; начале 1990;х С. О. Шмидтом вместе с его учениками была предпринята на страницах «Археографического ежегодника» публикация целой серии обзоров личных фондов местных историков. Из деятелей Рязанской ГУАК это был обзор фонда С. Д. Яхонтова. Его в 1991 г. осуществил А. Н. Мельник.91 Подготовка обзора явилась основой для дальнейших публикаций этого автора. В 1994 г. была опубликована его статья, основанная на изучении записок Яхонтова об обсуждении вопросов архивного дела на XI Археологическом съезде, где Яхонтов присутствовал в качестве делегата от Рязанской ученой архивной комиссии. В статье 1995 г. им были обобщены фрагменты личных впечатлений С. Д. Яхонтова о В. О. Ключевском, содержащихся в различных его рукописных набросках. При этом был представлен любопытный портрет «учителя глазами ученика».92.

Роль Рязанской ученой архивной комиссии в археологическом изучении Рязанского края стала предметом рассмотрения в ряде совместных работ В. В. Судакова и В. П. Челяпова. В работе «Археологические исследования в Рязанской губернии в XIX веке» авторами было отображено состояние археологических исследований в крае на момент открытия Рязанской ученой архивной комиссии и отражены основные достижения комиссии в этой области в период со дня ее основания до 1900 годав другой работе — «Археологические исследования в Рязанской губернии в 1900;1918 гг.», являющейся логическим продолжением предыдущей работы, были охарактеризованы результаты деятельности комиссии с начала XX в. вплоть до ее ликвидации.93 В первой из названных работ авторы подчеркивали влияние общественно-политической ситуации в стране на умонастроения в сфере отечественной науки и культуры, которые вызвали к жизни губернские ученые архивные комиссии. Характеризуя особенности работы Рязанской ученой архивной комиссии, авторы отмечали, что «именно с ее деятельностью связан новый этап в развитии археологических исследований» в губернии. Расценивать этот этап, как новый, позволяет, по их мнению, следующие факты: «если раньше поиски ограничивались преимущественно описанием курганов и городищ, то с этого времени на первый план выходят разведка новых памятников и раскопки наиболее интересных из них». Далее В. В. Судаков и В.П. Челя-пов охарактеризовали вклад Рязанской ГАУК в исследование: 1) финно-угорских грунтовых могильников рязано-окского типа, 2) славянских курганных могильников, 3) изучение культовых, жилых и хозяйственных построек Старой Рязани. Авторы заострили внимание на участии В. А. Городцова в работе Рязанской ГУАК. Авторы отметили вклад комиссии в просветительскую деятельность в области археологии (путем экспонирования материалов раскопок в музее), издательскую деятельность. Особенно важным представляется то, что авторы обратили внимание на такой важный аспект, как влияние местного научно-исторического общества на городскую культурную среду, на придание этой среде новых свойств. «Деятельность комиссии, — подчеркивали В. В. Судаков и В. П. Челяпов, -оказала значительное влияние на создание в городе обстановки, благоприятствующей охране и изучению археологических памятников, дала толчок к переходу рязанских ученых на более высокий уровень исследований, заложила фундамент, на котором в дальнейшем развивались представления о древнейшей истории края».94.

Во второй из вышеназванных работ В. В. Судакова и В. П. Челяпова отображен конкретный вклад ряда наиболее видных деятелей комиссии А. И. Черепнина А.Ф. Федорова, В. Н. Крейтона, В. А. Городцова в изучение тех или иных памятников археологии Среднего Поочья. Авторами впервые в историографии обозначены периоды подъема и спада в археологической деятельности комиссии. Спад активности в области археологии 1905 года объяснялся ими ролью личностного фактора (смертью руководителя археологических исследований комиссии А. И. Черепнина и отъездом его ученика В.Н. Крейтона), а также влиянием политической обстановки в стране (русско-японская война, первая российская революция). Авторы приоткрывают страницы биографии и факты сотрудничества с РУАК.

РОССИЙСКАЯ ГСОУ/ТЛГ'СТВГ.НМЛЯ БИБЛИОТЕКА ныне незаслуженно забытого, — по их мнению, — представителя рязанской археологии" С. А. Локтюшова. Его монография «Каменный период в Рязанской губернии. Доисторический очерк» (1916) была «последним значительным исследованием, опубликованным РУАК, касавшимся археологических памятников Рязанщины». Согласно выводу авторов, благодаря работам Рязанской ученой архивной комиссии «была создана значительная источниковедческая база, позволившая в дальнейшем перейти на качественно новый исследовательский уровень изучения археологических памятников Рязанского края».95.

Большую научную значимость представляет опыт систематичного обобщения работ по археологии данного региона, в котором значительное место отведено работам по археологии деятелей Рязанской ученой архивной комиссии, — библиографический указатель «Археология Рязанского края» (1995), подготовленный В. В. Судаковым и В. П. Челяповым. Авторами были не только систематизированы статьи из «Трудов» РУАК, но и выявлен целый ряд ранее неизвестных работ членов этой комиссии, опубликованных в других изданиях.96.

Стремлением переосмыслить многие историографические штампы 1930;х — 1970;х годов — времени, когда деятельность Рязанской ученой архивной комиссии оценивалась исключительно с позиций гиперкритицизма, так и успевшие появившиться в 1980;е -1990;е годы новые «мифы», характеризуемые зачастую некритичной оценкой многих сторон деятельности этого учреждения, наполнены работы рязанского генеалога Е. Н. Крупина. Этим автором были поставлены многие проблемы, над которыми ранее исследователи не задумывались. В частости, изучение деятельности РУАК он предложил поставить в зависимость от мировоззрения деятелей, бывших организаторами того или иного начинания в комиссии. В частности, в результатах выставочной деятельности А. В. Селиванова он видел проявления дворянского эстетизма усадебной культуры, в разоблачительных публикациях А. Д. Повалишина по истории крепостного права — отражение «психофизиологического статуса» дворянина-вырожденца. Весьма неоднозначную оценку получила лекционно-просветительская деятельность РУАК. В стремлении представителей интеллигенции из комиссии «оседлать» авторитет Полонского, Пушкина, Гоголя он усматривал цель подменить ценности, под видом демонстрации своей «культурности» — стремление интерпретировать их наследие в свою пользу.97.

Таким образом, историографическая ситуация середины 1990;х гг. явственно обнаружила, что изучать губернские ученые архивные комиссии только под знаком восхваления, как это делалось на рубеже 1980 — 1990;х гг., или только безудержной критики, как это делалось в 1930;е — 1960;е годы, не имеет более научных перспектив. Критическое переосмысление методологических принципов марксизма, на которых базировалось большинство исторических исследований в советский период, обусловило неустанные поиски новых методологических подходов, что в 1990;е годы отразилось и на изучении научного наследия Рязанской ученой архивной комиссии и биографий ее деятелей.

Отдельные исследователи предпочли обратиться к традиционному для позитивистской методологии фактографическому подходу, где описательность первенствует над анализом фактов. В русле этого подхода написана статья З. А. Халявиной, посвященная деятельности Рязанской.

QO ученой архивной комиссии в области музейного дела в 1884 — 1915 гг.

Феноменологический подход характерен для работ Е. В. Сафроновой и Г. К. Гольцевой, предпринявших попытку создания историко-психологических портретов двух видных деятелей Рязанской ГУАК С. Д. Яхонтова и И. И. Проходцова. Руководствуясь обоснованным в свое время А.С. Лаппо-Данилевским принципом «воспроизведения чужой одушевленности» путем вживания исследователя в образ исследуемого им деятеля через материалы личного происхождения, Е. В. Сафронова предприняла источниковедческий анализ воспоминаний С. Д. Яхонтова, трактуемых ею, как форма исповеди. Вычленяя и анализируя исповедальные мотивы из воспоминаний С. Д. Яхонтова, автору удалось создать тонкий психологический портрет провинциального историка, показав влияние среды, в которой воспитывался историк, на структурные элементы подсознания, определившие впоследствии его отношение к миру и окружающим людям." Г. К. Гольцева работала с источниками иного характера (дневниковыми записями, формулярными списками, анкетами, письмами, делопроизводственными материалами), поскольку ее герой не оставил после себя воспоминаний, но задача выделения психологических черт, позволивших историку находить способы самовыражения при различных политических режимах, была успешно разрешена и ею.100.

Исследовательский прием исторических параллелей с применением отдельных элементов герменевтического анализа текста был применен А. А. Севастьяновой при изучении записок С. Д. Яхонтова мемуарного характера. Автор обратила внимание на явление текстового и смыслового совпадения в автобиографических записках С. Д. Яхонтова о рязанской тюрьме, куда он попал в результате гонений на краеведов в 1929;30 гг., и «Жития.» вождя старообрядцев XVII века протопопа Аввакума. Близки эсхатологические мотивы, эмоциональный настрой, обоснования цели сочинений и т. д. «Сходство ситуаций, биографической канвы, взглядов исторических лиц из разных эпох, — вот что является разгадкой почти дословной близости писаний, отразивших проблему „историк во времени“», — таков вывод автора исследования.101 В 2000 г. состоялась публикация, сопровождавшаяся соответствующей археографической обработкой, фрагмента из автобиографических записок С. Д. Яхонтова, представившего читателю картину трагедии историка, продолжавшего следовать традициям ученой архивной комиссии в условиях идеологического диктата советского времени.102.

В ряде работ предметом рассмотрения явилась судьба коллекций письменных источников, собранных Рязанской ученой архивной комиссией. В результате выявления и описания рукописных памятников из фонда библиотеки Государственного архива Рязанской области было выяснено, что «количество рукописных книг, принадлежавших собранию Рязанской ГУАК, в архиве значительно больше по отношению к их общему количе.

1П1 ству, чем подобное соотношение в музее". На основе выявленных данных, было подготовлено несколько статей, посвященных археографическому анализу ряда рукописей из собрания Рязанской ГУАК.104 Коллекция столбцов XVI—XVII вв. Рязанской ученой архивной комиссии стала объектом исследования В. Н. Козлякова, опубликованного в 2001 г. 105 Автор преследовал цель проследить историю складывания этой коллекции и дать общий обзор состава документов в этом собрании. Автор рассмотрел деятельность комиссии по собиранию и описанию коллекций документов Солотчинского монастыря (самую крупную коллекцию из данного собрания), Богословского монастыря, отказных грамот, платежных отписей, частных архивов Пущиных, Сацыперовых, Селивановых. В работе отмечается вклад А. В. Селиванова, П. Н. Милюкова, А.П. Добро-клонского и др. в археографическую деятельность комиссии. «РУАК, -согласно выводам В. Н. Козлякова, — была одной из самых устойчивых и развивалась в соответствии с правильными научными планами», обоснованными ее научными лидерами106.

На важность изучения преемственной связи поколений местных историков, начинавших свою деятельность в Рязанской ученой архивной комиссии, а в советское время продолживших в Обществое исследователей Рязанского края, областном архиве и музее, указывала в своих работах конца 1990;х гг. О. С. Тян.107.

В то время, как в советской историографии 1930;х -1950;х гг. доминирующее положение занимал тезис о пагубной роли ГУАК в деле сохранения отечественного документального наследия, в историографической литературе русской эмиграции были сохранены дореволюционные оценки роли этих научных учреждений. Обозначив задачи и сферы деятельности ГУАК, известный историк русской эмиграции в США, бывший товарищ председателя Пермской и сотрудник Таврической ученых архивных комиссий Г. В. Вернадский в своем обширном труде «Русская историография» подчеркивал, что ГУАК «в большинстве своем были деятельными и полезными для исторической науки». Проиллюстрировал он этот тезис на примере Таврической ГУАК, отметив ее большой вклад в охрану и изучение классических древностей Крыма, памятников генуэзской и венецианской факторий XIII—XV вв., материалов по истории крымских татар и документов русской истории. «Характер работы комиссий, — подчеркивал Г. В. Вернадский, — зависел от местных условий». Важную роль в деятельности ГУАК Г. В. Вернадский придавал личностному фактору: творческий подход к делу во многом зависел от научных.

1 fift лидеров, стоявших во главе этих учреждений. Ряд историографических оценок, касающихся Рязанской ГУАК и отдельных ее деятелей, содержится в мемуарах v t П. Н. Милюкова, изданных во Франции. Их анализ показывает, что по истечении сорока с лишним лет, прошедших со времени написания им историографического очерка о А. И. Черепнине (1896), он не изменил своих взглядов в отношении научных заслуг Череп-нина и вклада Рязанской ГУАК в археологическое изучение своего края.109 В Югославии в 1937 г. был выпущен очередной том «Записок Русского научного института в Белграде», содержавший две статьи историографического характера об А. П. Доброклонском. Их авторы — П. Б. Струве и С. В. Троицкий — уделили должное внимание раннему этапу творчества историка А. П. Доброклонского, связанному с его деятельностью на посту председателя исторического отделения Рязанской ученой архивной комис.

В зарубежной историографии темы ГУАК касались Патриция Гримстед-Кеннеди, представившая краткий обзор деятельности ГУАК в целом, и аспирантка Калифорнийского университета (филиала в Беркли) JI.K. Уокер (Lisa К. Walker), изучавшая проблему на региональном уровне: на примере Нижегородской комиссии.111 В истории деятельности Рязанской ученой архивной комиссии английского историка Т. Риху (Thomas Riha) и американскую исследовательницу М. К. Стокдейл (Melissa К. Stockdale) привлекал сюжет, связанный с сотрудничеством П. Н. Милюкова с этой комисией в период его рязанской ссылки. Т. Риха упоминал о факте участия Милюкова в археологических исследованиях, производившихся в 1896 г. РУАК, в ходе которых он «нашел в окрестностях множество материалов для раскопок».112 М. К. Стокдейл также уделила внимание сотрудничеству Милюкова с РУАК в области археологии. Решающее влияние в этом деле, как отмечала исследовательница, на него оказал А. И. Черепнин, один из научных лидеров РУАК. «.Черепнин, — писала М. К. Стокдейл, — выдающийся археолог, стал одним из ближайших друзей Милюкова в Рязани, и под руководством Черепнина он научился, как раскапывать участок и оценивать находки. Он участвовал в целом ряде раскопок и подробно описал для местного общества свои результаты по археологиии истории Рязани». Кроме того, участие Милюкова в работе РУАК выразилось, по утверждению Стокдейл, в «полной реорганизации провинциального исторического архива Рязанской архивной комиссии», что явилось, по ее словам, определенным «вкладом в местное наукотвор-чество». Милюков, отмечала Стокдейл, получил «самый лестный прием у культурно жаждущей интеллигенции из глубинки» и «завоевал расположение, равно как и обожание со стороны провинциальных коллег». Автор обратила внимание, что сотрудничество Милюкова с РУАК оказало влияние и на культурную среду Рязани. «С головой погружаясь в провинциальные дела и заботы, быстро заводя друзей, — писала она, — он никоим.

4 7 образом не находился над или вне социального микрокосма 1'язани". В подтверждение своего вывода Стокдейл ссылалась на письмо деятеля РУАК А. А. Грунау жене Милюкова (1900 года) о кружке, который сложился в Рязани вокруг Павла Николаевича.113.

Источники по теме исследования.

Источниками для написания данной диссертации послужили материалы трех архивов Государственного архива Рязанской области, научного архива Рязанского историко-архитектурного музея заповедника, Государственного архива Российской Федерации. Особенностью ГАРО является многочисленность личных фондов деятелей РУАК: это фонды С. Д. Яхонтова, рода Селивановых, А. Д. Повалишина, А. И. Черепнина, И. В. Добролюбова, П. П. Стаханова. Из Государственного архива Российской Федерации были использованы материалы фонда П. Н. Милюкова, в течение двух лет находившегося в рязанской ссылке и участвовавшего в работе комиссии. Из документов, хранящихся в архиве Рязанского историко-архитектурного музея заповедника, были привлечены материалы исторических описаний церковной старины рязанских сел, коллекции материалов личного происхождения деятелей РУАК.

Первая группа источников, использованных в диссертации, — законодательные акты. Это прежде всего «Положение о губернских исторических архивах и губернских ученых архивных комиссиях», утвержденное императором 13 апреля 1884 года, где определялись состав, функции и обязанности ученых архивных комиссий. В диссертации рассмотрены также проекты этого положения, обсуждавшиеся и дополнявшиеся на заседаниях Комитета Министров. Проанализирован циркуляр министерства внутренних дел от 6 мая 1884 г., адресованный губернаторам Российской империи об учреждении «в виде опыта» четырех первых губернских ученых архивных комиссий.

Вторая группа источников, проработанных нами, — делопроизводственная документация. Сюда относятся документы официального характера, связанные с деятельностью Рязанской ГУАК. Это прежде всего протоколы ее заседаний, ежегодные отчеты о деятельности комиссии, рапорты на имя губернатора и других должностных лиц, официальные запросы в ГУАК и ответы на них. Это самая многочисленная группа источников, привлеченных к исследованию.

Третья группа источников, использованных в диссертации, — материалы периодической печати. В местных газетах — это преимущественно информационные заметки и репортажи о мероприятиях комиссии (выставках, публичных лекциях и т. д.). В центральной прессе — главным образом, рецензии на отдельные издания рязанской комиссии.

Четвертая группа источников, в обилии представленных в диссертации, — это источники личного происхождения эпистолярного и мемуарног о характера. Из мемуарных источников особую ценность представляют рукописные тома «Воспоминаний» С. Д. Яхонтова. Им затрагиваются такие аспекты взаимоотношений между деятелями комиссии, которые не получили отражения в опубликованных источниках. Они дают богатый материал, незаменимый с точки зрения историко-антропологического подхода, для изучения неформальных дружеских связей внутри коллектива Рязанской ГУАК, быта ученых. Большую ценность представляют «Воспоминания» организатора Рязанской ученой архивной комиссии А. В. Селиванова, опубликованные в 1911 г. В них меньше фактов об «изнаночной» стороне деятельности комиссии, но достаточно полно представлена предыстория организации комиссии и картина начального этапа ее деятельности. Нельзя не отметить наличия в Государственном архиве.

Рязанской области огромного количества эпистолярных источников, хранящихся, главным образом, в личных фондах деятелей комиссии. Только в одном фонде Селивановых до нас дошли письма к А. В. Селиванову от более чем 2 тысяч адресатов. Почти целиком из писем состоит фонд другого известного деятеля комиссии А. И. Черепнина, материалы которого были использованы в диссертации. Среди них подшивки писем от А. А. Спицина, А. В. Орешникова, других известных археологов и нумизматов. Привлечены были к исследованию письма из фондов С. Д. Яхонтова, А. Д. Повалишина, И. В. Добролюбова.

Итак, история и результаты деятельности Рязанской губернской ученой архивной комиссии, выбранные в качестве предмета рассмотрения в данной диссертации, нуждаются в тщательном изучении. Это изучение предполагает обращение к указанным группам источников за период с середины 70-х гг. XIX в. до первых двух десятилетий XX в., выбранного в качестве хронологических рамок диссертационного исследования. На этом пути предстоит изучить процесс создания, социальный состав и внутреннюю структуру, роль личностного фактора, труды и коллекции даной комиссии, что и входит в основные задачи данной работы. Рассмотрение исследований и источников по указаной теме показывает, что обращение в диссертации к указанным проблемам вполне целесообразно.

Выводы Н. Е. Вифляева по результатам исследования были следующими. Он определил, что все из вышеназванных нотных книг «по своему складу и музыке несомненно принадлежат к концу XVII и началу XVIII столетия,.почти все представляют из себя вид самостоятельных сочинений».50 Авторов музыкальных сочинений определить было трудно. История донесла до нас имена немногих замечательных и плодовитых московских композиторов XVII в. (Титов, Коренев, Макарьевский, Дьяковский, Протопопов). Их композиции и переложения (преимущественно знаменного распева) располагались, как и те, что находились в РУАК, на 8 и 12 голосов и отличались, как и принадлежащие РУАК, подражанием западной музыке. Н. Е. Вифляев утверждал, что нотные книги из собрания РУАК принадлежат к вышеназванному кругу московских композиторов, «во всяком случае их современникам».51.

На выставке к 300-летию царствования Дома Романовых, организованной РУАК в 1913 г., два нотных сборника XVII в. «Октоих» и «Ирмологий» были продемонстрированы местной публике.52.

§ 3. Коллекция рукописей произведений художественной литературы конца XVIII — начала XX вв.

О литературной жизни старой провинции нам известно до обидного мало. Вместе с тем, с конца XVIII века существовали многочисленные литературные салоны. Например, в Рязанской губернии в 1850-е годы параллельно сосуществовали «аристократический» литературный салон А. В. Селиванова — старшего и «демократический» салон писательницы Н. Д. Хвощинской. В эпоху нынешнего краеведческого ренессанса издаются краеведческие энциклопедии, всплывают из небытия имена провинциальных литераторов прошедших лет. Так, в 1997 г. в Рязани вышел очередной 18 том справочных материалов «Рязанской энциклопедии», целиком посвященной деятелям литературы.53.

В недрах провинции нередко оседали и рукописи классиков отечественной литературы. Пути, которыми попадали их рукописи в российскую глубинку, были самыми различными. Многие из столичных литераторов были уроженцами провинциальных городков. Здесь нередко оставались юношеские «пробы пера» будущих литературных знаменитостей. Многие из столичных писателей посещали свои сельские усадьбы уже в зрелую пору своего творчества, имели знакомых в среде провинциального дворянства и чиновничества. Их провинциальные знакомые, бывшие не прочь блеснуть своими связями с культурной элитой, с трепетом хранили литературные автографы последних. Наследники семейных архивов писателя нередко меняли область проживания. Так рукописи оказывались в городах и селах, с которыми, казалось бы, не была связана литературная деятельность того или иного автора. Большую активность проявляли и частные коллекционеры из провинции, скупавшие манускрипты знаменитых поэтов и прозаиков.

Комиссия при императорской Академии Наук по изданию полных собраний сочинений Баратынского, Веневитинова, Грибоедова, Кольцова, Лермонтова не случайно в 1908 г. обратилась за содействием ко всем ГУАК России. «Наши ученые архивные комиссии нередко располагают весьма ценными рукописными историко-литературными материалами"54, — подчеркивалось в обращении.

Рязанская ученая архивная комиссия собрала значительную коллекцию рукописей литературных сочинений — стихотворений, прозы, драматических произведений. По имеющимся у нас данным, всего около 130 единиц хранения. Среди них более половины составляли списки, остальную часть — оригиналы. Копии литературных произведений в большинстве своем дошли до нас в составе сборников, достаточно объемных по числу переписанных сочинений.

Хронологический охват произведений, входивших в коллекцию РУАК, составлял около полутора веков — с конца XVIII — до начала XX вв. Круг авторов этих сочинений включал как общепризнанных русских писателей и поэтов (В.А. Жуковский, А. С. Пушкин, П. А. Вяземский, А. П. Сумароков, А. С. Грибоедов, К. Ф. Рылеев, К. Н. Батюшков, Я. Б. Княжнин, И. Н. Дмитриев, А. А. Дельвиг, Я.П. Полонский), так и малоизвестных современному читателю авторов: баснописец А. В. Антонов, поэты С. Н. Марин, В. И. Дмитревский, Пур-гасов, Захарьин, Новинская, Бутурлина и др.

Наиболее ранними по времени написания литературными произведениями, хранящимися в РУАК, были сочинения начала 90-х гг. XVIII в. Среди них — рукопись трагедии «Вадим Новгородский» Я. Б. Княжнина (1742 (40?) -1791), видного представителя русского просветительского классицизма. Эторукописная копия трагедии, сочиненной автором в 1789 г. При жизни Я. Б. Княжнина трагедия не была опубликована. Цензура дважды запрещала ее за предполагаемые «республиканские идеи».55 Экземпляр трагедии, имевшийся в РУАК, был составлен, как указывается на титульном листе, «в Санкт-Петербурге. При Императорской Академии Наук. 1793-го года».56 Он представляет из себя изящный альбом, где на 50 листах скорописью переписан текст трагедии. Интерес вызывают несколько поправок в тексте. Сделаны они, надо полагать, редактором. Самого автора к этому времени не было в живых.

Одна из них — в монологе Рамиры, переживающей за мужа (действие 5, явление 1):

На толь герои вы, чтоб только истребляться?

О, как несчастна ялюбовник и отец.

Возставит их сразить бесценный дней венец.

А мне, а мне и вы источники страданий.

Вместо зачеркнутой части «сразить бесценный дней венец» чернилами написано: «стреляться, поразить друг друга за венец». В сцене самоубийства Рамиры в финале трагедии вместо авторской ремарки «пырь себя кортиком» карандашом сделано лаконичное исправление: «закололась».58 Для литературоведов, думается, эти поправки имеют несомненную ценность.

Творчество русской провинции екатерининской эпохи было представлено «Письмом в стихах», написанным в Тамбове 21 января 1790 г. неизвестным автором. Рукопись была передана в РУАК А. И. Рикман, что зафиксировано в протоколе заседания 8 января 1889 г. На том же заседании было доложено еще об одной рукописи XVIII в., пожертвованной А. И. Рикман в комиссию. Это — «Челобитная Российской Минерве от Российских писателей».59.

В РУАК имелось 3 списка комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». В «Описании.» А. В. Селиванова 1892 г. мы имеем описание двух из них.60 Один из этих списков — 1824 г. — был подарен самим Грибоедовым С. Ляпуновой, о чем можно судить по дарственной надписи на титульном листе перед фамилией автора — «С. Ляпуновой от соч.». В тексте же имелись, по свидетельству А. В. Селиванова, и различного рода исправления.

Третий список, не вошедший в «Описание.» Селиванова, был подарен комиссии позже — в 1909 г. Б. В. Дамовым.61 К сожалению, протокольная запись от 23 сентября 1909 г. слишком коротка, чтобы составить сколько-нибудь полное представление об этой рукописи. Сам даритель был неплохим литературоведом, исследовавшим творчество поэтов первой половины XIX в (более всех известна его книга о Кольцове)62 и собиравшим их рукописи. Преподавал литературу в Рязанской I мужской гимназии.

На юбилейной выставке 1912 г. в память Отечественной войны 1812 г. в качестве одного из экспонатов РУАК выставила, согласно каталогу, «Горе от ума А. Грибоедова. Рукопись 1824 г. с собственноручными поправками автора».63 На настоящий день в Рязанском госархиве хранится лишь две рукописи комедии «Горе от ума» (местонахождение третьей неизвестно). Из этих двух списков первый не представляет особого научного интереса: это всего лишь копия трех действий комедии, переписанная рукою писца на 54 листах каллиграфическим почерком.64 Зато второй — без преувеличения — экземпляр уникальный.65 Первые 30 листов написаны аккуратным почерком переписчика, но в них содержатся поправки и вставки самого А. С. Грибоедова. Остальные 10 листов целиком написаны А. С. Грибоедовым (лл. 31 — 40). Рукопись незакончена, поскольку полностью отсутствует 4-е действие и 18 и 19 явления из 3-го действия. По всей видимости, именно этот экземпляр экспонировался на выставке к 100-летию Отечественной войны 1812 г. Титульный лист рукописи не сохранился. Поэтому трудно определить, этот ли список имел ввиду А. В. Селиванов, описывая рукопись с дарственной надписью, или же это — список, подаренный РУАК Б. В. Дамовым. Автор диссертации провел сравнение данной рукописи с факсимиле почерка А. С. Грибоедова. По моим данным поправки в тексте и рукопись последних 10 листов комедии соответствуют почерку А. С. Грибоедова. В любом случае, исследования в данном направлении нуждаются в продолжении.

Уникальность данной рукописи в том, что она представляет собой более позднюю редакцию комедии «Горе от ума», чем та, что воспроизводится в собраниях сочинений А. С. Грибоедова. В позднейшей редакции автор комедии нашел более удачные в поэтическом отношении варианты рифмовки отдельных слов. Так, например, обстоит дело с классическим монологом Фамусова, известным каждому со школьной скамьи:

А судьи кто? За давностию лет К свободной жизни их вражда непримирима. Сужденья черпают из забытых газет Времен Очаковских и покоренья Крыма.

В нашем списке автор комедии исправил слово «забытых» на «брошенных».66 Благодаря этому исправлению вся фраза стала менее тяжеловесной, читателю не приходится менять ударение слова чтобы не грешить против рифмы. Отзыв Чацкого о. Молчалине, воспроизводимый ныне в печати звучит так: «Конечно смирен, все такие не резвы». В нашем списке эта фраза подверглась исправлению: «Конечно он смирен, такие не резвы».67 Ритмика фразы изменилась в сторону большего совершенства. Или, возьмем сцену диалога Софьи и Фамусова, в которой Софья рассказывает отцу приснившийся ей сон. В первом варианте, переписанном рукою писца (и воспроизводимом в современных изданиях) рассказ Софьи звучит так: Цветистый луг, и я искала — траву.

Какую-то не помню наяву. Вдруг милой человек, Один из тех, кого мы Увидим — будто век знакомы. Явился тут со мной, И вкрадчив и умен.

После авторских исправлений рассказ Софьи приобрел следующий вид:

Цветистый луг, и я искалаКакую-то траву, не помню наяву. Вдруг милой человек из тех кого мы Увидев раз — век будто (бы) знакомы.68.

Подобных исправлений в пьесе — много. Новая редакция улучшила поэтические достоинства комедии. Рукопись позволяет заглянуть в «творческую лабораторию» А. С. Грибоедова, доказывает, что даже когда комедия была написана, продолжал совершенствовать диалоги своих литературных героев. Интерес вызывает запись черными чернилами на последней странице: «В 22, 23 и 24 (годах) были или нет неурожаи». Почерк несколько отличается от рукописных вставок. Неизвестно, сам ли автор пытался выяснить этот факт, чтобы избежать неточности в диалогах героев, или же это запись владельца рукописи.

Путь попадания рукописи А. С. Грибоедова в Рязань остается загадкой. Но известно, что рязанцы входили в круг общения А. С. Грибоедова. Среди них — М. Н. Макаров, С. Д. Нечаев. Рукописи последнего, кстати, также хранились в РУАК. М. Н. Макаров оставил воспоминания о вечере августа 1826 г., когда Грибоедов в его и С. Д. Нечаева присутствии читал отрывки из «Горя от чЦ ума». Тогда же Грибоедов сказал Макарову: «Я написал трагедию из вашей рязанской истории, ты прочтешь ее первым». Имелась ввиду трагедия «Федор Рязанский», над которой он работал в последние годы жизни.69.

Для историков и литературоведов ценность представляет любой список комедии, написанный в I половине XIX в. Ведь впервые комедия, оконченная Грибоедовым к осени 1824 г., увидела свет за границей в 1858 г., в Россиилишь в 1862 г. Небольшие отрывки из нее (7−10 явления 1 действия и все 3 действие), правда, удалось провести Ф. В. Булгарину, дружески расположенному к Грибоедову, в издаваемый им журнал «Русская Талия на 1825 г.», опубликованный 15 декабря 1824 г. А. С. Грибоедов продолжал чл шлифовать" текст комедии вплоть до своего убийства в 1829 г.

В рукописном собрании комиссии хранилось два списка «Дум» К. Ф. Рылеева (1795 — 1826). Все они дошли до наших дней в ГАРО в составе фонда 869. Особенно примечателен один из списков «Дум», на обложке которого.

71 имеется автограф К. Ф. Рылеева: «К. Рылеев 1824 года». Сборник дум имел свою историю.

Первым его владельцем был Аполлон Никифорович Марин — непосредственный начальник К. Ф. Рылеева по военной службе. Сын А. Н. Марина вспоминал позднее: «Отец мой воспитывался в 1-ом Кадетском корпусе и. был знаком с Рылеевым. Так как они воспитывались в одном заведении, отец мой был унтер-офицером, и в его отделении был кадетом Рылеев, и по вы.

72 пуске из корпуса он часто виделся с ним как со своим однокашником". Как память об этом знакомстве в семействе Мариных хранился вышеуказанный сборник «Дум». 22 января 1888 г. в письме к правителю дел РУАК А. В. Селиванову сын А. Н. Марина — Александр Аполлонович сообщал о том, что дарит этот сборник в комиссию. На ближайшем заседании РУАК было доложено, что этот сборник поступил на хранение в рукописное собрание комис.

СИИ.

А.В. Селиванов, проводивший в 1892 г. описание рукописей, принадлежащих РУАК, подтверждал, что автограф Рылеева — подлинный. «По всей вероятности, — писал он, — этот экземпляр «Дум» был подарен самим автором.

7*.

А.Н. Марину, от которого он перешел к его сыну".

Этот сборник послужил одним из экспонатов на юбилейной выставке, организованной РУАК к 100-летию Отечественной войны 1812 г. 76 В экземпляре, хранящемся ныне в ГАРО, между 1 и 3 листами имеется вклейка с ти.

Т7 пографским бланком выставки и выставочным номером данного экспоната. На титульном листе имеется экслибрис: «Александр Аполлонович Марин. Почетный гражданин г. Зарайска».

Изучение данной рукописи будущим исследователем будет более плодотворным, если рассматривать этот сборник вкупе с еще одним списком «Дум», найденным автором данной диссертации в фонде РУАК.

Первый, рассмотренный нами список, включает в себя 21 думу. Второй список дошел до наших дней не полностью — лишь 4 думы -, да и те были.

разделены архивистами на отдельные тетради и подшиты в состав двух дел. Оба списка имеют органическую связь друг с другом. Эта связь видна из того, что и тот и другой переписчики на следующей странице после заглавия давали краткую биографию главного персонажа думы, если тот был лицом историческим. Биографии — идентичны в первом и втором списках. Отсюда следует вывод, что оба списка, либо сделаны с одного оригинала, либо один список послужил источником другого. Эта связь важна для датировки первого списка. Автор второго списка под заглавием каждой думы («Борис Годунов», «Наталия Долгорукова», «Артамон Матвеев», «Богдан Хмельницкий») ставил две даты — год, в котором была сочинена та или иная дума, и число, месяц и год, когда он переписал это произведение. Так, нам известно, что переписаны они были 21, 24 и 25 мая 1828 г. Перед будущим исследователем стоит задача выяснить, раньше или позже 1828 года был написан первый список и тем самым подтвердить подлинность автографа К. Ф. Рылеева, казненного в 1826 г.

В комиссии имелся экземпляр рукописи поэмы «Безумная» И. И. Козлова (1779 — 1890). Известный русский поэт и переводчик, автор текста популярной песни «Вечерний звон», ослеп в 1821 г. в самом расцвете творческих сил. Поэтому все свои последующие произведения, в том числе и поэму «Безумная» он надиктовал своей дочери, ставшей его личным секретарем. Поэма «Безумная» была последней поэмой, написанной И. И. Козловым.79 В ней поэт предпринял попытку создать народный характер и погрузить сюжет в национальный крестьянский быт. На последнем листе рукописи имеется приписка: «Сочинение Козлова копировал с женской руки Варендорф». А чуть ниже на том же листе другим почерком значится: «Перечитывала 20 ноября.

АЛ.

1842 г." и подпись «С. Козл.». Протоколы заседаний РУАК не донесли до нас сведений о поступлении рукописи в коллекцию комиссии. Версия, которой придерживается автор даннойдиссертации, выглядит следующим образом. Рукопись могла попасть в комиссию через правителя дел РУАК А. В. Селиванова, дядя которого Илья Васильевич был хорошо знаком с И. И. Козловым в последние годы жизни поэта. Об этом он оставил свои воспоминания.81 Илья Васильевич пользовался известностью литератора и был вхож в литературные салоны. А. В. Селиванов, что документально известно, унаследовал его личный архив.

В комиссии хранился ряд малоизвестных рукописей выдающегося поэта-лирика Я. П. Полонского (1819 — 1898). Среди них — экзаменационное письменное сочинение Полонского «О качествах поэта», написанное им в годы обучения в Рязанской мужской гимназии. Рукопись была найдена в гимназическом архиве преподавателем истории этой гимназии Д.Д. Солодовни-ковым и на заседании 23 сентября 1908 г. по сообщении этого факта, передана комиссии.82 Часть рукописей Я. П. Полонский передал в РУАК лично. Он переписывался с деятелями РУАК — А. В. Селивановым, А.Д. Повалиши-ным, А. И. Черепниным. «До сих пор, — писал он в письме к А. И. Черепнину, -я не мог еще разлюбить мою родину, и чем становлюсь дряхлее и забывчивее ко всему, что было недавно, тем ярче рисуется мне картина моего далекого детства и лица моих гимназических товарищей, которых некоторые письма сохранились у меня до сих пор». Одним из гимназических приятелей Подонского был отец А. Д. Повалишина — Дмитрий Алексеевич. В личном фонде.

А.Д. Повалишина до наших дней хранится авторская рукопись стихотвореft i ния Я. П. Полонского, начертанная им на дарственной фотографии. В 1888 г. Я. П. Полонский послал в дар РУАК корректурный оттиск своего стихотворения «На юбилей А.Н. Майкова», изданного в единственном экземпляре для сборника стихов в честь юбиляра. В письме в РУАК от 30 апреля 1888 г. он отмечал: «Суворин напечатал сборник. в одном экземпляре. Едва ли это стихотворение было где-нибудь в газетах перепечатано, да и у меня оно сохранилось только в той корректуре, которую я Вам посылаю. Стихами я не доволен (у меня и времени не было над ними думать) — но публике они понравились, вероятно потому, что скорей похожи на стихотворную речь, чем на художественное произведение. Вновь печатать их когда-либо я не намерен.

Of.

Пусть же будут они у Майкова, да и у Вас в обществе, и больше нигде".

Комиссия собрала значительное число рукописей стихотворений забытых ныне поэтов XIX в. В их числе имелись и рукописи рязанских авторов. Так, к заседанию РУАК от 8 января 1889 г. от А. И. Рикман поступила рукопись «Послание в стихах к Андрею. Рязань. Апреля 27, 1826 г.» неизвестного автора.86 20 апреля 1889 г. член РУАК С. Д. Яхонтов преподнес в дар комиссии найденную им рукопись стихотворений рязанского поэта Пургасова, написанную в 1830-е годы.87.

На заседании РУАК 20 апреля 1889 г. было доложено о пожертвованных членам РУАК А. А. Мариным рукописного сборника 1830-х гг. стихотворений Василия Ивановича Дмитревского — бывшего учителя у детей Аполлона Никифоровича Марина, а также сборника разных стихотворений и вы-88.

К заключению.

Очерки истории исторической науки в СССР. Т.2. М., 1960. С. 287 Л.

Макарихин В. П. Губернские ученые архивные комиссии России. Н. Новгород, 1991. С. 51.

3ГАРО. Ф. Р-2798. Оп.1. Д. 89. Л.113.

4Андреевский И. Е. Губернские ученые архивные комиссии в 1889 г. // Исторический вестник. 1892. № 4. С. 581.