Некоторые идеи постмодернистской парадигмы истории

Постмодернизм во многом стал реакцией интеллектуалов на идеологию Просвещения, поэтому его часто называют идеологией постпросвещения. На смену классическому типу рациональности с ее всеупорядочивающим детерминизмом, преклонением перед Разумом с большой буквы приходит постмодернистская раскованность, радикальная гетерогенность, непрерывная дифференциация, отрицание всякой упорядоченности и определенности формы.

Ю. Хабермас назвал его эмоциональным течением, проникшим во все поры современной интеллектуальной жизни. Х. Агнес и Ф. Ференц выражают суть постмодернизма как общего культурного движения одной фразой: «Все пойдет». То есть можно протестовать против всего и вся или, напротив, со всем соглашаться, можно чувствовать себя непринужденно в любом обществе или, наоборот, страдать от одиночества, некоммуникабельности, общей неуютности бытия.

Некоторые авторы даже называют точную дату его рождения — 1968 г., время студенческих волнений в Париже. Немецкий философ Макс Мюллер считает, что в основе происшедшего лежало то, что можно было бы назвать «утратой смысла». Если в обществе исчезает «смысл», то возникают благоприятные условия для появления нигилизма, анархии, уничтожения любых обязательств и обязанностей перед обществом, отрицание всех и всяческих норм. Этот мятеж, выросший из смысловой пустоты, был мятежом «анархического освобождения, с одной стороны, и революционного изменения мира, несущего новые социальные обязательства, с другой». Впрочем, на этот счет есть и другие мнения. Так, А. Тойнби полагает, что постмодернизм, представляющий новый исторический цикл западной цивилизации, ведет свой отсчет с 1875 г.

В данной связи интересную хронологию предлагают Х. Агнес и Ф. Ференц. В истории послевоенной Европы они различают три поколения: экзистенциалистское с зенитом в начале 50-х годов, «отчужденческое», или поколение отчуждения, пик которого пришелся на 1968 г., и постмодернистское 80-е годы.

Определений постмодернизма предложено много, и они — разные. Но явно или неявно их объединяет одна мысль: постмодернизм — это резко негативное отношение к новоевропейской рациональности, стилю, дискурсу, культуре, восходящим к эпохе Просвещения.

Если прежние познавательные парадигмы были построены по принципу «древа познания» и в них четко различались направление эволюции, иерархия, структура, целостность, то постмодернистская парадигма приобрела характер «ризомы». Этот термин был заимствован теоретиками постмодернизма из ботаники, где ризома — способ жизнедеятельности многолетних растений типа ириса; в узком смысле ризома — это подземный горизонтально расположенный корешок таких растений, пускающий корни снизу и дающий покрытые листьями побеги сверху. Постмодернизм в лице Делеза и Гваттари постоянно противопоставляет ризому и дерево как два совершенно разных способа мышления. Что же не устраивает постмодернизм в «дереве»? Практически все: то, что дерево — это дерево, его древесность, а более конкретно, то, что оно представляет собой единство в виде корней, ствола и ветвей, что у него есть верх и низ, прошлое и будущее, единая, целостная история, вообще эволюция, развитие. Дерево непрерывно дихотомически ветвится, это — бинарная система. У дерева есть семя, или центр, из которого оно вырастает в соответствии со своей генетической информацией и логикой структурной реорганизации. Дерево — это местонахождение, система точек и позиций, жестко фиксирующих его содержание; это иерархическая система передачи свойств с центральной инстанцией и рекапитулирующей памятью. Дерево имеет своеобразную ось вращения, организующую все питательные вещества в кольца, а кольца — вокруг центра. Деревосимвол власти, пронизывающей всю ткань общественной жизни людей.

Место ризомы там, где трещины, разломы, пустоты, бреши и другие провалы человеческого бытия. Она их по-своему преодолевает. Для нее нет непересекаемых границ, какими бы — естественными или искусственными — они не были. Ризома учит нас двигаться по «пересеченной местности» нашего бытия. Она помогает нам умножать стороны, грани исследуемой реальности, превращает круг в многоугольник. Это очень глубокая, радикальная переориентация, особенно если вспомнить Аристотеля, для которого круг был символом совершенства. А здесь многоугольники. История, как видим, достаточно живуча, хотя и ломается, где-то рвется, пускает корни в самых, казалось бы, неподходящих местах, течет несколькими, не связанными друг с другом рукавами, полицентрична, вся в микроскопических прожилках-становлениях, без определенного объекта, с массой индивидуальных агентов и т. д. Ризома не имеет единого корня, это множество беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех направлениях. Другими словами, это ползущий сорняк, который стелется по земле, переваливая через все препятствия, пробиваясь сквозь асфальт, приживаясь между камнями. Поскольку с точки зрения постмодернистов история состоит из трещин, разломов, провалов и пустот человеческого бытия, историк должен двигаться интуитивно, как ризома по пересеченной местности, где нет никаких четких ориентиров.

Постмодернисты подвергли критике основные объясняющие парадигмы и концепции, наработанные наукой за предшествующие столетия. Возникло, говоря словами французского философа Жан-Франсуа Лиотара, тотальное недоверие к «метанарративам», обосновывающим устойчивую целостность реального мира. По мнению Ж.-Ф. Лиотара, «великие повествования» преимущественно рассматривают историю в фокусе видения легитимации прав и бытия народа, которое представлено в объясняющем концепте. Вся история — это история одного народа, осуществляющего презумпцию своего господства над миром. Господство его Логоса представлено в диалектическом разуме, просветительском разуме, в классической философии, искусстве, морали, науке и т. д. Все культурное пространство и время представляют бытие господствующего разума, его легитимизацию в культуре и социальной реальности. Однако в этой истории не представлен Другой, он забыт. Хотя этот народ не забыл ни своего прошлого, ни своего языка, своих богов, традиций, но легитимно не имеющих места и времени в пространстве культурной реальности запада. Голос Другого, как и мини-рассказы, частные повествования есть, но он не артикулированы и не ангажированы, не легитимизированы. Малые повествования, которыми наполнена повседневность и общение разнородны, уникальны.

Таким образом, Ж.-Ф. Лиотар определяет главные характеристики постмодернистского разума. Это отказ от таких установок «мета-нарраций», как: обоснование исходного основания и имманентной логики; линейной детерминации и идеи направленного линейного развития; закономерности; прогрессистского финализма.

Вообще, идея целостности, единства была изгнана постмодернистами из научной методологии как несостоятельная. Ее место занял форсированный плюрализм. Каждый процесс, каждый предмет материального мира стал рассматриваться не в качестве целостной самости, а как множество не сводимых друг к другу линий или изменений. Идея научной универсальности также была признана безнадежно устаревшей, ее место заняла установка на принципиальное разнообразие познавательных перспектив. Постмодернисты отвергли высокие стандарты научного знания, высокие научные авторитеты, необходимость верификации и доказательности выдвигаемых аргументов. Непрофессионалы были уравнены с профессионалами в их способности изучать и объяснять мир. Как остроумно заметил французский философ Мишель Фуко, постмодернизм объявил «право на восстание против разума». История, понимаемая Фуко, как гуманитарная дисциплина, предполагает множественность точек зрения на один и тот же исторический факт, предполагает различные интерпретации исторических фактов. Фуко рассматривает историю как процесс. Процесс — это изменение культурных феноменов с точки зрения выяснения того, как появляется и трансформируется наблюдаемое явление. При этом изменение феномена происходит как дискретный акт, в котором наблюдаются свои переломы, трансформации. История — это не диалектическое понимание становления.

Постмодернизм объявил, что на место единой человеческой истории приходит становление как самодостаточный процесс. Реальны только фрагменты, события истории, но единого исторического процесса как чего-то непрерывного, единого, целостного нет. Для становления настоящего значение прошлого невелико, оно всего лишь прошлое настоящего. Временные горизонты истории растворяются в настоящем и сливаются с ним. постмодернист новоевропейский культура Произошла радикальная инверсия в научной картине мира: на первый план вышли микроуровень, микропроцессы, центробежные тенденции, локализация, фрагментация, индивидуализация. Мир рассыпался на тысячу осколков и постмодернисты объявили это состояние естественным. Польский философ Зигмунт Бауман подчеркивает: «Для наших дней наиболее характерна внезапная популярность множественного числа — частота, с которой теперь в этом числе появляются существительные, некогда выступавшие только в единственном… Сегодня мы живем проектами, а не проектом… Постмодернизм и есть, в сущности, закат проекта — такого Суперпроекта, который не признает множественного числа [1, с.73]. Самым эффективным способом познания была признана игра: она повышает чувствительность человека к различиям, прививает терпимость, размывает грань между естественными и искусственным.

В философии истории также произошел решительный разрыв со всеми прежними нормами и традициями. Макс Мюллер называет историей «такую взаимосвязь действий, которая ведет к возникновению созданного мира, соответствующего ограниченной во времени группе людей» [2, с.279]. При таком подходе, подчеркивает он, существуют именно истории эпохальнои континентально-различных группировок и их миров. Однако не существует истории и смысла «в единственном числе», самих по себе, истории одного мира, а значит и истории человечества.

Французский философ Жак Дилез убежден в том, что такой подход позволяет нам непрерывно умножать грани исследуемой реальности. История становится полицентричной, она ломается, рвется, течет несколькими разнородными потоками и будущее этих потоков неопределенно. Несомненно, неопределенность, снятие всех и всяческих границключевая характеристика постмодернистской парадигмы исторического познания. Ее изъяны очевидны: излишний негативизм, деконструк-тивизм, хаотический плюрализм, релятивизм. Труднее выявить достоинства этой парадигмы, но они все-таки есть: отстаивание ценности разнообразия мира, расширение кругозора исследователя, учет особенностей его индивидуального развития, вплоть до самоидентичности. Зигмунт Бауман видит особое значение постмодернистской парадигмы в том, что она лишает философа самонадеянной уверенности в благополучном историческом финале, в разумности исторической эволюции. Постмодернизм избавляет от благодушия, он дарит исследователю те «роковые сомнения», которые являются предпосылкой для всякой творческой интерпретации истории. У постмодерниста «есть предпосылка для утверждений, что та история, в которой современная цивилизация чувствовала себя в своей стихии, по сути, пришла к концу [1, с.74].

Следовательно, История — не благополучное прошлое, не ступени прогрессивного развития человечества, а зона риска. Главное в постмодернистской парадигме все-таки не отказ от центральных философских категорий, а освобождение от навыков мышления, связанных с использованием этих категорий. Философия истории становится не «сферой координации» (Т. Парсонс), а «совокупностью шансов» (3. Бауман) — шансов, явно не вполне определившихся и никогда до конца недетерминированных.

В постмодернистской парадигме история складывается из моментальных снимков, моментов движения, процессов, которые в равной мере составляют взаимопонимание и сотрудничество вместе с антагонизмом и борьбой, взаимное согласование усилий и одновременно взаимные помехи. Постмодернизм вернул в философию истории вопрос о качественной весомости исторических событий и фактов, давно закрытый позитивистской философией. Он напомнил, что не существует корреляции между частотой появления и значимостью определенных событий в истории, только будущие поколения способны это оценить. Статистика и социологические выборки не схватывают размаха исторических событий и совершенно беспомощны в отношении динамики их саморазвития. Наконец, постмодернизм по-новому поставил вопрос о призвании философа: «улавливать то, что выскальзывает из рук, либо до чего руки не доходят или чего не хотят трогать». В философии истории появилась неординарная задача: исследовать все появлявшиеся в прошлом альтернативные шансы и возможности, рассматривая их как равноправные. Достойны уважения постмодернистские призывы: «разоблачать ложь обещаний успокоительной уверенности и навсегда устроенного порядка», «высмеивать чванство продавцов единственного патентованного смысла, похваляющихся так, словно они побывали во дворце абсолютной истины и вкусили со стола конечной мудрости», «бить тревогу, а не усыплять, но при этом укрощать страсти, вместо того, чтобы их подстрекать». [2,с.79].

Постмодернизм предлагает принимать разнообразие, одинаково ровно относиться ко всем проявлениям жизни, почаще смеяться над серьезными вещами, не стесняться быть непохожим, не вести себя «как все», не относиться свысока к меньшинствам и маргиналам, восхищаться голосами разных этносов, культур, цивилизаций, научиться быть свободным в желаниях, в других проявлениях своего бессознательного.

• 1. Мюллер М. Смысловые толкования истории //Философия истории. Антология. — М., 1995.
• 2. Бауман З. Спор о постмодернизме. //Социологический журнал. — 1994. — № 4.