Проблема квалификации мер принуждения в исполнительном производстве

Как уже было неоднократно отмечено, исполнительное производство представляет собой деятельность по принудительному исполнению обязанностей должника, подтвержденных или установленных исполнительным документом. Для определения предметных границ настоящего исследования необходимо проанализировать основные меры принуждения в исполнительном производстве, вычленить из всего массива таких мер именно меры юридической ответственности с учетом ее признаков, обозначенных выше. Такая операция имеет прикладное значение, поскольку квалификация соответствующих мер именно как мер юридической ответственности позволит оценить их с точки зрения соответствия существующим в правовой системе стандартам конструирования и применения мер ответственности, уровня правовых гарантий для адресатов таких мер, в целом обеспечения конституционного баланса прав и интересов различных субъектов.

По мнению Д. X. Валеева, в любом случае для мер ответственности за нарушение законодательства об исполнительном производстве характерны:

• • закрепление в правовых нормах;
• • использование государственного принуждения;
• • применение уполномоченными государственными органами;
• • возложение новой дополнительной обязанности;
• • наступление отрицательных последствий личного, имущественного, организационного характера^[1].

Похожего мнения придерживается и С. Ф Афанасьев, который полагает, что, как и всякий вид юридической ответственности, ответственность в сфере исполнительного производства характеризуется следующими общими признаками:

• • наступает вследствие совершения правонарушения;
• • предусматривается нормой права;
• • по своему содержанию представляет наступление для правонарушителя нежелательных последствий материального, физического, психического плана;
• • сопряжена с государственно-властной деятельностью и государственно-правовым принуждением^[2].

Напомним, что по итогам анализа в предыдущем параграфе признаками юридической ответственности предлагается считать, во-первых, применение ее как последствия совершенного правонарушения (неисполнения юридической обязанности), во-вторых, принудительное (вопреки или независимо от воли правонарушителя) возложение на правонарушителя дополнительных юридических обязанностей либо иное неблагоприятное для него изменение первоначального правового статуса по сравнению с тем, которым он пользовался до привлечения к ответственности, и, наконец, в-третьих, осуждение правонарушителя как результат привлечения к ответственности, выраженное в негативной оценке его поведения.

Проблемы основания ответственности, противоправности в исполнительном производстве (первый признак) будут подробно рассмотрены в гл. 3. В настоящем параграфе соответствующие меры принуждения предлагается проанализировать прежде всего с точки зрения второго и третьего признаков ответственности, указанных выше.

Начнем с анализа мер принуждения, которые законодательство об исполнительном производстве обозначает как исполнительные действия и меры принудительного исполнения.

В соответствии со ст. 64 Закона об исполнительном производстве исполнительными действиями являются совершаемые судебным приставом-исполнителем в соответствии с Законом об исполнительном производстве действия, направленные на создание условий для применения мер принудительного исполнения, а равно на понуждение должника к полному, правильному и своевременному исполнению требований, содержащихся в исполнительном документе.

Перечень исполнительных действий, предусмотренный в ч. 1 ст. 64 Закона об исполнительном производстве, не является исчерпывающим. Пункт 17 ч. 1 ст. 64 Закона об исполнительном производстве предусматривает, что судебный пристав-исполнитель вправе совершать иные действия, необходимые для своевременного, полного и правильного исполнения исполнительных документов. Например, в п. 42 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 ноября 2015 г. № 50 «О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства» предлагается применение такого исполнительного действия, не предусмотренного Законом об исполнительном производстве, как запрет на распоряжение имуществом должника, в случаях, когда судебный пристав-исполнитель обладает достоверными сведениями о наличии у должника индивидуально-определенного имущества, но при этом обнаружить и/ или произвести опись такого имущества по тем или иным причинам затруднительно (например, когда принадлежащее должнику транспортное средство скрывается им от взыскания). В отличие от ареста имущества должника (ст. 80 Закона об исполнительном производстве) запрет распоряжения применяется в отношении имущества, которое не идентифицировано и не описано в установленном законом порядке^[3].

Как мы видим, в ст. 64 Закона об исполнительном производстве законодателем объединены в единый перечень совершенно разные по своему содержанию действия судебного пристава-исполнителя (адресатами которых являются как стороны исполнительного производства, так и иные лица). Часть исполнительных действий по своей правовой природе представляет собой обеспечительные меры (арест имущества), другие — процессуальные действия, направленные на получение информации, необходимой в исполнительном производстве (запрос сведений, розыск должника, его имущества), акты судебного пристава по санкционированию действий сторон в исполнительном производстве (рассмотрение заявлений и ходатайств), действия по контролю за правильностью исполнения исполнительного документа третьими лицами и т. д. Исполнительные действия в отношении должника представляют собой меры государственного принуждения, т. е. действия, совершаемые органами публичной власти в отношении личности должника или его имущества, вопреки или независимо от его воли. Ряд исполнительных действий представляет собой ограничение конституционных прав должника. Например, в соответствии с п. 5 ч. 1 ст. 64 Закона об исполнительном производстве судебный пристав-исполнитель (в отличие от многих иных представителей публичной власти) имеет право без специальной судебной санкции, лишь с разрешения в письменной форме старшего судебного пристава (а в случае исполнения исполнительного документа о вселении взыскателя или выселении должника — без указанного разрешения) входить без согласия должника в жилое помещение, занимаемое должником.

Закон различает исполнительные действия и меры принудительного исполнения^[4]. Согласно ст. 68 Закона об исполнительном производстве мерами принудительного исполнения являются действия, указанные в исполнительном документе, или действия, совершаемые судебным приставом-исполнителем в целях получения с должника имущества, в том числе денежных средств, подлежащего взысканию по исполнительному документу. В отличие от исполнительных действий меры принудительного исполнения представляют собой не просто действия по созданию условий для принудительного исполнения, но собственно принудительное исполнение^[5]. Исполнительные действия не могут подменять собой меры принудительного исполнения.

Применение мер принудительного исполнения — центральная стадия исполнительного производства, результатом применения мер принудительного исполнения должна стать реальная защита прав и законных интересов взыскателя, фактическое исполнение требований исполнительного документа. Именно в мерах принудительного исполнения наиболее четко проявляются процессуальные и материально-правовые основы исполнительного производства, отражаются такие базовые институты материального и процессуального права, как обязательство, способ защиты субъективного права, иск, судебное решение. Меры принудительного исполнения (как и некоторые исполнительные действия) в процессуальном смысле совершаются самим судебным приставом-исполнителем, при этом их фактическое совершение в соответствии с законом может быть возложено на иных лиц, содействующих исполнительному производству (например, снос строения работниками привлеченной специализированной организации согласно ч. 8 ст. 107 Закона об исполнительном производстве).

Меры принудительного исполнения в том смысле, в котором они определяются в ст. 68 Закона об исполнительном производстве, сами не являются мерами юридической ответственности. Они могут представлять собой процессуальную, принудительную форму реализации мер юридической ответственности, закрепленных иными, чем исполнительное производство, отраслями права (вспомним выдвинутый выше тезис о «служебном характере» исполнительного производства), например, в том случае, если исполнительным документом предусматривается взыскание административного штрафа или гражданско-правовых убытков с должника^[6].

Помимо понятия «мера принудительного исполнения» Закон об исполнительном производстве использует понятие «способ исполнения исполнительного документа» (например, в ст. 32 Закона об исполнительном производстве). Согласимся с тем, что указанные понятия являются синонимами^[7]. Как отмечал Е. В. Васьковский, общие правила исполнения решений видоизменяются и развиваются законом в применении к отдельным способам или мерам исполнения. Эти меры могут быть двоякого рода, смотря по тому, на что они направляются: на личность ответчика (должника) — с целью побудить его исполнять судебное решение или же на имущество ответчика — с целью прямо и непосредственно доставить истцу тот экономический результат, на который направлено было его требование, или, по крайне мере, экономический эквивалент этого требования. Меры, направленные против личности ответчика, называются личным исполнением, или косвенным принуждением, так как они ведут не к непосредственному удовлетворению требований истца, а только понуждают ответчика удовлетворить их. Меры же, направленные против имущества должника, носят название реального исполнения, или прямого принуждения, так как они ведут к непосредственному удовлетворению требований истца^[8].

Нетрудно заметить, что меры принудительного исполнения, указанные в ч. 3 ст. 68 Закона об исполнительном производстве, представляют собой меры, которые Е. В. Васьковский относил к мерам реального исполнения (прямого принуждения). Меры косвенного принуждения, направленные на личность должника в целях побудить его самостоятельно (хоть и помимо своей воли) исполнить требования исполнительного документа, содержатся в ст. 64 Закона об исполнительном производстве, устанавливающей перечень исполнительных действий.

Меры принудительного исполнения не совпадают со способами защиты субъективного права (в том числе, предусмотренными ст. 12 ГК РФ). Одна мера принудительного исполнения может «обсуживать» несколько способов защиты права, так же как принудительная реализация одного способа защиты права может требовать применения нескольких мер принудительного исполнения. Например, исполнительный документ, выданный на основании судебного акта о признании сделки недействительной, может подлежать исполнению посредством как обращения взыскания на имущество должника (если в порядке реституции подлежат передаче деньги), так и изъятия у должника имущества, присужденного взыскателю (если подлежит возврату переданная по недействительной сделке индивидуально-определенная вещь).

Способы защиты прав различаются не столько по своему фактическому (характеру совершаемых субъектами обязательства действий), сколько по правовому содержанию (условиям применения, основаниям возникновения соответствующих обязательств, предпосылкам для применения конкретного способа защиты судом и т. д.). Например, такие способы защиты права, как возмещение убытков, взыскание неустойки или компенсация вреда, идентичны с точки зрения фактического содержания (передача денежных средств от должника кредитору), но различаются по своему правовому содержанию. Правовое содержание способа защиты имеет большое значение при выборе надлежащего способа защиты права как истцом при формулировании искового требования, так и судом при вынесении решения по иску. В противном случае могут возникнуть серьезные препятствия для заинтересованного лица в процессе защиты своего права^[9].

В свою очередь меры принудительного исполнения различаются прежде всего по фактическому, а не по правовому содержанию. Каждая мера принудительного исполнения представляет собой особую совокупность действий, совершаемых судебным приставом-исполнителем и другими субъектами исполнительного производства.

Все ли процессуальные действия судебного пристава-исполнителя в исполнительном производстве являются исполнительными действиями? Очевидно, что нет. Как представляется, законодатель сознательно не отнес к исполнительным действиям в ст. 64 Закона об исполнительном производстве возбуждение, приостановление, прекращение, окончание исполнительного производства. Не является исполнительным действием и обращение судебного пристава-исполнителя с заявлением к органу, выдавшему исполнительный документ, о разъяснении исполнительного документа, способа и порядка его исполнения. Несмотря на то что, например, обращение к суду за разъяснением выданного им исполнительного документа также имеет своей конечной целью создание условий для применения мер принудительного исполнения, такая связь является косвенной. В связи с указанным при квалификации того или иного процессуального действия как исполнительного определение исполнительного действия в ч. 1 ст. 64 Закона об исполнительном производстве должно толковаться ограничительно, действие судебного пристава-исполнителя должно иметь прямую, а не косвенную связь с последующим применением мер принудительного исполнения и (или) понуждать должника к исполнению требований, содержащихся в исполнительном документе^[5].

Как отмечает А. В. Юдин, анализируя «новые» способы исполнения требований исполнительных документов, такие меры (например, лишение специального права должника), в отличие от исполнительных действий, непосредственно на исполнение требований исполнительного документа не направлены, никакой прямой юридической связи между данными действиями и исполнением судебного акта нет. Они, как правило, имеют личный характер и направлены не столько на исполнение требований исполнительного документа, сколько на иные, чем имущественные, мотивы и доминанты поведения должника, на «лишение его душевного спокойствия и комфорта»^[11]. Представляется, что в системе принуждения отсутствие прямой юридической связи между объективной стороной поступка и содержанием реакции на него государства возможно только при применении мер юридической ответственности. Так, очевидно отсутствие прямой связи содержания такой меры наказания, как лишение свободы, с объективной стороной конкретного преступления (например, мошенничества), поскольку цель юридической ответственности не «отражение» преступления наказанием, а воздействие на психическую сферу правонарушителя правовыми методами. Многие государства давно отказались от наказаний, «отражающих» преступление, например отрубание руки за кражу, которой она была совершена, или нанесение преступнику точно таких же увечий, какие он нанес потерпевшему^[12].

По мнению С. С. Алексеева, функция иных, чем ответственность, мер принуждения (мер защиты, включающих меры пресечения, а также превентивных принудительных мер, например обыска, ареста, изъятия огнестрельного оружия у лица, страдающего алкоголизмом и т. д.) сводится к непосредственно восстановительным и предупредительнообеспечительным задачам, обеспечению исполнения юридической обязанности, защите права, предупреждению причинения вреда^[13]. Именно поэтому указанные меры по своему содержанию должны всегда соответствовать объективной стороне деяния, которое они предотвращают, пресекают либо последствия которого устраняют. Например, арест имущества как мера обеспечения направлен на предотвращение его отчуждения^[14]. ВАС РФ совершенно обоснованно отметил, что, рассматривая заявление о применении обеспечительных мер, суд должен оценить, насколько истребуемая заявителем конкретная обеспечительная мера связана с предметом заявленного требования, соразмерна ему (ч. 2 ст. 90 АПК РФ) и каким образом она обеспечит фактическую реализацию целей обеспечительных мер^[15]. В одном из разъяснений ВАС РФ также указывал на то, что предварительные обеспечительные меры в виде запрещения должнику и другим лицам совершать определенные действия, когда эти действия не связаны непосредственным образом с предметом спора, не должны применяться^[16]. Предположим, что соответствующая позиция актуальна и для других мер принуждения, не являющихся мерами ответственности^[17].

Первоначальный анализ перечня исполнительных действий из ст. 64 Закона об исполнительном производстве приводит к выводу о том, что на статус меры ответственности может претендовать только исполнительский сбор (п. 13 ч. 1 ст. 64 Закона об исполнительном производстве). Как известно, исполнительский сбор прямо квалифицирован как мера публично-правовой ответственности Конституционным Судом РФ^[18]. Подробное рассмотрение исполнительского сбора будет предпринято в последующих разделах работы. Пока же оценим некоторые меры, которые законодательство об исполнительном производстве квалифицирует как исполнительные действия, но которые представляют собой не просто действия судебного пристава и других должностных лиц, а правоограничения (прежде всего личного характера) для должника, наложение на него дополнительных обязанностей, т. е. отвечают признакам мер ответственности, указанным выше. Напомним, что в предыдущем параграфе мы выяснили, что одним из ключевых признаков, позволяющих отграничить меры ответственности от иных мер принуждения, является осуждение соответствующего лица, негативная оценка его поведения как результат применения мер ответственности. Как уже отмечалось, основанием для применения мер ответственности является полный состав правонарушения, а для применения, например, меры защиты часто достаточно только противоправности поведения правонарушителя, противоречия закону или договору^[19].

Начнем с временного ограничения на выезд должника из Российской Федерации.

В соответствии со ст. 67 Закона об исполнительном производстве при неисполнении должником-гражданином или должником, являющимся индивидуальным предпринимателем, в установленный для добровольного исполнения срок, без уважительных причин требований исполнительного документа судебный пристав-исполнитель в ряде случаев вправе вынести постановление о временном ограничении на выезд должника из Российской Федерации. В случае если соответствующие исполнительные документы, указанные в ст. 67 Закона об исполнительном производстве, выданы не на основании судебного акта или не являются судебным актом, то взыскатель или судебный пристав-исполнитель обращаются в суд с заявлением об установлении для должника временного ограничения на выезд из Российской Федерации^{[20][21][22][23]}.

Применение предусмотренной ст. 67 Закона об исполнительном производстве меры возможно как в отношении лиц, имеющих паспорт для выезда за рубеж, так его и не имеющих, по смыслу законодательства об исполнительном производстве представляет собой не запрет на выдачу соответствующего паспорта или его изъятие у должника (устранение юридических условий для выезда), а запрет на фактическое покидание территории РФ. Нельзя забывать о том, что в соответствии со ст. 10, 15, 18 Федерального закона от 15 августа 1996 г. № 114-ФЗ «О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию» уклонение от исполнения обязательств, наложенных на должника судом (независимо от применения ограничения на выезд в исполнительном производстве), влечет отказ в оформлении (выдаче) паспорта для выезда за рубеж, изъятие ранее выданного паспорта^[24], т. е. как фактическую, так и юридическую невозможность выезда.

Возможность применения временного ограничения на выезд должника из Российской Федерации как исполнительное действие было предусмотрено Законом об исполнительном производстве в 2007 г. Задолго до этого норма о возможности временного ограничения права гражданина Российской Федерации на выезд из Российской Федерации в случае уклонения от исполнения обязательств, наложенных на него судом, до их исполнения либо до достижения согласия сторон, появилась еще в ст. 15 Федерального закона «О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию»^[25]. Является ли такое ограничение обеспечительной мерой, мерой юридической ответственности, мерой принудительного исполнения или иной мерой принуждения? Изначально, в том виде, в котором ограничение на выезд должника было предусмотрено Федеральным законом «О порядке выезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию», такая мера являлась обеспечительной, как и все иные ограничения на выезд, предусмотренные в ст. 15 указанного Закона. Цель законодателя в данном случае, очевидно, заключалась в пресечении выезда должника за рубеж и, как следствие, обеспечении исполнения им своих обязанностей на территории РФ. Таким образом, формально ограничение на выезд должника неразрывно связано с содержанием его обязанности, предусмотренной исполнительным документом: поскольку исполнение такой обязанности должно осуществляться на территории РФ, на указанной территории применяются и меры принудительного исполнения, совершаются исполнительные действия в отношении должника.

По мнению М. 3. Шварца, личные ограничения не могут быть признаны мерой принудительного исполнения (суррогатом таких мер). Но ученый допускает возможность при определенных условиях использования в исполнительном производстве ограничения выезда как меры юридической ответственности^[26]. Также Ю. Г. Насонов предлагает считать ограничение на выезд за рубеж мерой юридической ответственности, которой «присущи признаки административного наказания: оно, во-первых, налагается за неисполнение должником в установленный срок требований, содержащихся в исполнительном документе (т.е. за правонарушение); во-вторых, оформляется постановлением уполномоченного должностного лица; в-третьих, применяется в целях предупреждения дальнейшего неисполнения требований, содержащихся в исполнительных документах», при этом «права должника в производстве об административных правонарушениях более защищены, чем в исполнительном производстве»^[27].

Полностью соглашаясь с изложенной выше позицией М. 3. Шварца в части условий для применения ограничения на выезд в исполнительном производстве, заметим, что законодатель должен обеспечить конституционный уровень гарантий прав граждан не только при привлечении к юридической ответственности, но и при применении иных мер принуждения (обеспечительных мер, мер пресечения), связанных с ограничением прав. Как указывал Конституционный Суд РФ, все призванные обеспечивать исполнение конституционной обязанности меры государственного принуждения (курсив мой. — М. Г.) — как меры юридической ответственности за совершенные правонарушения, так и процедурные меры их выявления, — должны отвечать конституционным принципам справедливости, соразмерности, адекватности, необходимости и правовой определенности^[28].

Следует поддержать позицию М. 3. Шварца, полемизирующего с высказанным в юридической литературе мнением о размежевании мер косвенного принуждения должника в исполнительном производстве (в том числе ограничений личных прав) отмер ответственности на том основании, что меры косвенного принуждения преследуют цели стимулирования, а не наказания. Согласимся с тем, что и меры косвенного принуждения могут быть квалифицированы как меры ответственности, в том случае, если признать, что они являются реакцией на противоправное поведение должника, мерами, направленными на наказание и предупреждение совершения новых правонарушений. Меры ответственности направлены не только на собственно наказание правонарушителя, но и на защиту прав потерпевшего^[29]. Сама А. А. Парфенчикова, с выводами которой не вполне соглашается М. 3. Шварц, признает, что и юридическая ответственность, и меры косвенного принуждения (которые она относит к «стимулирующим средствам воздействия в исполнительном производстве») предполагают значительные лишения для лица, в отношении которого они применяются, «в связи с чем карательное значение, присущее правовой ответственности, можно усмотреть и в ограничении личных прав должника, так как, не исполнив судебное решение, лицо вынуждено претерпевать неблагоприятные последствия, и в некоторых случаях это можно рассматривать как наказание» (курсив мой. —М. Г.)^[30].

Тезис о необходимости соблюдения конституционных гарантий в отношении всех мер принуждения, а не только мер ответственности, Конституционный Суд РФ подтвердил и в отношении исполнительного производства, указав, что, несмотря на то что постановление судебного пристава-исполнителя о временном ограничении на выезд должника из Российской Федерации по своей правовой природе является не мерой юридической ответственности гражданина за сам факт вынесения против него судебного постановления, возлагающего на него обязанность, а исполнительным действием, пределы возможного взыскания по исполнительным документам не могут затрагивать основное содержание конституционных прав гражданина-должника, существо которых ни при каких обстоятельствах не должно быть утрачено. По мнению Конституционного Суда РФ, порядок исполнения требований, содержащихся в исполнительных документах, призван обеспечивать соразмерность применяемых к должнику исполнительных действий и учитывать степень активности его уклонения от добровольного исполнения возложенной на него исполнительным документом обязанности^[31]. Соглашаясь с приведенной позицией Конституционного Суда РФ относительно необходимости предоставления надлежащих гарантий лицу, к которому применяются и иные, помимо юридической ответственности, меры принуждения, отметим, что формальное отнесение законодательством об исполнительном производстве тех или иных мер принуждения к исполнительным действиям само по себе не препятствует их классификации как мер ответственности или, например, обеспечительных мер. Такие категории, как меры принудительного исполнения и исполнительные действия, как было отмечено, используются в отношении совершенно различных по правовой природе мер, объединенных в указанные две категории общими целями в рамках именно законодательства об исполнительном производстве.

Продолжающиеся дискуссии о конституционности применения личных ограничений к должнику в исполнительном производстве, правовой природе такой меры побуждают законодателя к развитию соответствующего института, установлению непосредственно в законе пределов его применения. Так, например, Федеральный закон от 23 июля 2013 г. № 206-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „Об исполнительном производстве“» дополнил ст. 67 Закона об исполнительном производстве условием о минимальной сумме задолженности. В развитие указанной позиций Конституционного Суда РФ, а также Верховного Суда РФ^[32] Федеральный закон от 28 ноября 2015 г. № 340-ФЗ «О внесении изменений в Федеральный закон „Об исполнительном производстве“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации» предусмотрел в ч. 5 ст. 64 Закона об исполнительном производстве, что ограничения права на выезд и специальных прав должника устанавливаются судебным приставом-исполнителем только при наличии информации об извещении должника о возбуждении в отношении его исполнительного производства и при уклонении должника от добровольного исполнения требований исполнительного документа. Указанное не исключает дальнейшего повышения гарантий прав граждан при применении такой меры принуждения без ущерба для цели ее установления. Так, например, в ст. 67 Закона об исполнительном производстве пока не предусмотрен предельный срок ограничения (по смыслу закона оно действует до окончания или прекращения исполнительного производства)^[33], не установлен и порядок проверки по прошествии определенных промежутков времени сохранения оснований для применения такой меры^[34], как, например, при применении в уголовном процессе меры пресечения в виде заключения под стражу (ст. 109—110 УПК РФ), возможность приостановления применения указанной меры при необходимости выезда за рубеж по уважительным причинам (например, в случае тяжелой болезни проживающего за рубежом близкого родственника).

Примечательно, что, например, в соответствии с Законом Республики Казахстан «Об исполнительном производстве и статусе судебных исполнителей»^[35], устанавливающем временные ограничения прав должника (на выезд за рубеж, в сфере выдачи и действия лицензий, разрешений и специальных прав), соответствующие ограничения применяются по специальному определению суда, а действие ограничения на выезд может быть приостановлено в случае необходимости проведения лечения за границей.

Вызывает интерес позиция Европейского Суда по правам человека, который, заключая, что власти страны не исполнили своего обязательства обеспечивать, чтобы любое вмешательство в право граждан покидать их собственную страну было оправданным и пропорциональным в течение всей его продолжительности в конкретных обстоятельствах дела, отметил, что служба судебных приставов не пояснила, каким образом запрет на выезд мог служить цели погашения задолженности, и не исследовала конкретную ситуацию заявителя и иные значимые обстоятельства дела, а направляя указанные требования и поручения в органы внутренних дел и пограничного контроля, служба судебных приставов лишь подтверждала свое первоначальное требование установить в отношении заявителя ограничение на выезд и не пересматривала вопрос обоснованности продлеваемых ограничений права заявителя покидать страну. Таким образом, ограничение права заявителя покидать страну с самого начала и в течение всей его продолжительности было основано исключительно на том, что он не погасил добровольно задолженность согласно решению суда, и автоматически продлевалось службой судебных приставов без новой оценки его обоснованности. Ни в одном решении суды страны не оценивали обоснованность и соразмерность ограничений на выезд, установленных в отношении заявителя^[36].

В контексте правовой квалификации мер, предусмотренных ст. 67 Федерального закона «Об исполнительном производстве», особое внимание необходимо обратить на изменения в указанную статью, внесенные Федеральным законом от 26 июля 2017 г. № 190-ФЗ «О внесении изменений в статьи 65 и 67 Федерального закона „Об исполнительном производстве“». Указанным федеральным законом требования исполнительных документов, неисполнение которых является основанием для наложения временных ограничений на выезд, были дифференцированы. Так, для требований о взыскании алиментов, возмещении вреда, причиненного здоровью, в связи со смертью кормильца, имущественного ущерба и (или) морального вреда, причиненных преступлением, «порог» для применения ограничения на выезд по общему правилу составляет 10 тыс. руб. задолженности, а для иных требований имущественного характера — 30 тыс. руб.^[37] Отметим, что пониженный порог законодателем установлен для требований особой социальной значимости, которые включены в первую очередь удовлетворения требований взыскателей в ч. 1 ст. 111 Закона об исполнительном производстве. Дифференциация принудительных мер в зависимости от защищаемых их применением ценностей является одним из основных конституционно-правовых требований к механизму юридической ответственности в публичном праве. Конституционный Суд РФ совершенно справедливо указывает, что федеральный законодатель, призванный действовать в общих интересах, обязан обеспечить на основе принципов недопущения избыточного ограничения прав и свобод, защиты граждан, их прав и свобод от противоправных посягательств, дифференциацию предусматриваемых им мер ответственности, отвечающую требованиям справедливости, разумности и соразмерности. Наказание за нарушение правовых запретов должно быть соразмерно защищаемым законом ценностям^[38].

Внесенные указанным федеральным законом изменения являются шагом на пути к четкой дифференциации мер принуждения, которые могут применяться к должнику в исполнительном производстве^[39], не просто в зависимости от вида исполнительного документа (судебный или несудебный), характера мер принудительного исполнения, которые должны быть применены для его исполнения (имущественного или неимущественного характера), но в зависимости от степени социальной значимости исполнения соответствующей обязанности должника. В данном случае допустимая степень правоограничений, применяемых к должнику, интенсивность принудительного воздействия на него в исполнительном производстве ставятся в зависимость от значимости ценностей, на которые посягает должник, не исполняя требования исполнительного документа, находят в таких ценностях свое конституционно-правовое обоснование.

Подводя предварительный итог анализу такой меры, как ограничение на выезд должника из Российской Федерации, следует признать, что соответствующая мера по своему изначальному законодательному назначению является обеспечительной, формально не связана с осуждением и наказанием лица, являющегося ее адресатом. Указанное не освобождает законодателя и правоприменителя от соблюдения определенных гарантий при ее реализации, во многом схожих с гарантиями при применении мер юридической ответственности. И сама ч. 1 ст. 67 Закона об исполнительном производстве предусматривает возможность применения ограничения на выезд лишь при отсутствии уважительных причин неисполнения требований, содержащихся в исполнительном документе, таким образом, предписывая учитывать вину лица в неисполнении обязательства (заметим, правда, что в данном случае фактически применяется презумпция его виновности).

Необходимо признать, что в правоприменительной практике наложение ограничения на выезд за рубеж из действия, направленного на создание условий для применения мер принудительного исполнения судебным приставом-исполнителем, недопущения уклонения должника от участия в соответствующих процессуальных действиях, превратилось в полноценную меру понуждения должника к самостоятельному исполнению (помимо своей воли) требований исполнительного документа, в меру косвенного личного принуждения (по терминологии Е. В. Васьковского). Указанное подтверждается не только тем, что сама ФССП России полагает, что исполнение исполнительных документов осуществляется «в результате» применения таких мер^[40], но и в том, что в силу прямого указания ч. 14.2 ст. 30 Закона об исполнительном производстве судебный пристав-исполнитель в постановлении о возбуждении исполнительного производства специально предупреждает должника о возможном установлении в отношении него временных ограничений, предусмотренных законом, при неисполнении в установленный для добровольного исполнения срок без уважительных причин требований, содержащихся в исполнительном документе^[41].

Соответствующее предупреждение внешне выглядит как угроза применения к должнику наказания за неподчинение. В данном смысле можно говорить о присутствии признака осуждения должника в случае неисполнения им предписания исполнительного документа, психологическое воздействие на него, не характерное для обеспечительных мер, но схожее с мерами ответственности^[42]. Заметим, что рядом ученых предлагается само содержащееся в постановлении судебного приставаисполнителя предупреждение должника о негативных последствиях неисполнения им самостоятельно требований исполнительного документа (в том числе, о применении мер принудительного исполнения, а также мер уголовной ответственности) считать неимущественной ответственностью в исполнительном производстве^[43].

Как отмечалось, в административном праве присутствует такой специальный вид административного наказания, как предупреждение — мера, выраженная в официальном порицании физического или юридического лица (ст. 3.4 КоАП РФ). Рядом авторов высказывается мнение о том, что указанная мера представляет собой не меру ответственности, а преимущественно профилактическую меру, призванную лишь побудить правонарушителя к добровольному исполнению нарушенной им обязанности с учетом того, что данное правовое средство «не содержит реальных правоограничений»^[44]. В свою очередь, согласимся с теми учеными, которые вслед за законодателем, предлагают считать административное предупреждение полноценным видом наказания, имеющим определенную карательную направленность, оказывающим моральное воздействие на правонарушителя, создающим для него психологический дискомфорт посредством оценки его противоправного поведения и влекущим правовые последствия в виде, например, учета привлечения ранее к ответственности за однородное правонарушение как отягчающего обстоятельства (ч. 1 ст. 4.3 КоАП РФ)^[45].

В 2015 г. в российском законодательстве появился новый вид исполнительного действия (ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве) — приостановление действия предоставленного должнику в соответствии с законодательством РФ права управления транспортными средствами, в том числе автомобилями, воздушными судами, судами морского, внутреннего водного транспорта, мотоциклами, квадрициклами и т. д. (временные ограничения на пользование должником специальным правом). В целом, правовая конструкция в ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве аналогична ст. 67, предусматривающей ограничение на выезд за рубеж. Но применяется соответствующее ограничения к должнику-гражданину или индивидуальному предпринимателю не по всем исполнительным документам, а только содержащим следующие требования (основная часть которых имеет особое социальное значение):

• • о взыскании алиментов;
• • о возмещении вреда, причиненного здоровью, в связи со смертью кормильца, имущественного ущерба и (или) морального вреда, причиненных преступлением;
• • неимущественного характера, связанных с воспитанием детей,
• • о взыскании административного штрафа, назначенного за нарушение порядка пользования специальным правом.

Постановление о временном ограничении судебный пристав-исполнитель выносит по заявлению взыскателя или собственной инициативе, оно утверждается старшим приставом или его заместителем. Как и в ст. 67, в ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве предусмотрено, что если исполнительный документ не является судебным актом или выдан не на основании судебного акта, то судебный пристав-исполнитель или взыскатель вправе обратиться в суд с заявлением об установлении временного ограничения на пользование специальным правом.

Выше, обсуждая правовую природу исполнительных действий, мы пришли к выводу о том, что в системе принуждения отсутствие прямой юридической связи между объективной стороной проступка и содержанием реакции на него государства возможно только при применении мер юридической ответственности. Каково же назначение ограничений специального права: обеспечение исполнительного производства (как ограничение на выезд за рубеж в его изначальном понимании), наказание должника либо освобождение от работы судебного пристава-исполнителя посредством понуждения должника инициативно исполнить требования исполнительного документа «под гнетом» личного ограничения, особенно когда речь идет о требовании неимущественного характера, которое затруднительно исполнить без участия самого должника? Напомним, что в пояснительной записке к соответствующему законопроекту было указано, что новое ограничение «будет являться превентивной мерой, мотивирующей на исполнение требований исполнительных документов должниками в добровольном порядке»^[46]. О том, что рассматриваемая мера не является обеспечительной, свидетельствует тот факт, что она по своему содержанию никак не связана с собственно исполнительным производством (за исключением исполнительного производства по взысканию административного штрафа, назначенного за нарушение порядка пользования специальным правом). В КоАП РФ лишение права на управление транспортным средством (которое, несмотря на попытку терминологически развести понятия «лишение» и «ограничение», по содержанию идентично установленным в ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве мерам) до внесения соответствующих изменений использовалось исключительно как наказание за грубое или систематическое нарушение порядка пользования этим правом в случаях, предусмотренных КоАП РФ (ст. 3.8 КоАП РФ).

Полномочие по ограничению специального права отдано законом судебным приставам. Но нельзя забывать о том, что лишение права и в УК РФ, и в КоАП РФ является наказанием, назначаемым исключительно судом (например, ст. 3.8 КоАП РФ)^[47]. Кроме того, лишение (ограничение) специального права в уголовном праве и в законодательстве об административных правонарушениях и как мера ответственности, и как мера пресечения всегда ограничено определенным сроком (за исключением пожизненного лишения свободы). Очевидно, требование срочности, определенности параметров ограничения в данном случае проистекает из положений Конституции РФ^[48]. В противном случае и заключение под стражу как мера пресечения могло бы использоваться в уголовном процессе не в течение определенного срока, продлеваемого судом в установленном законом порядке, а, например, до тех пор, пока преступление, в совершении которого обвиняется содержащейся под стражей, не будет раскрыто или обвиняемый не признается в его совершении. В соответствии же со ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве ограничение права устанавливается не на заранее определенный срок, а сохраняется до исполнения требований исполнительного документа в полном объеме или до отмены ограничения права.

Вряд ли обоснованно применять ограничение личных прав должника на самом первом этапе исполнительного производства, до совершения иных исполнительных действий. Безусловно, судебному приставу выгодно как можно скорее поставить должника в ситуацию, при которой он сам, «добровольно» исполнит исполнительный документ. Однако сила государственного принуждения должна наращиваться постепенно с учетом необходимости экономии репрессии. В самом Законе об исполнительном производстве, например в ч. 1 ст. 65, предусмотрено, что исполнительный розыск должника, его имущества объявляется не сразу после возбуждения исполнительного производства, а при условии, что совершенные иные исполнительные действия не позволили установить местонахождение должника, его имущества. Личные ограничения, предусмотренные ст. 67 и 67.1 Закона об исполнительном производстве, должны быть надлежащим образом вписаны в очередность мер принуждения в исполнительном производстве.

В этой связи заметим, что фактическая невозможность исполнения присуща, как правило, требованиям, которые объективно не могут быть исполнены без участия самого должника, прежде всего неимущественным требованиям к должнику совершить определенные действия или воздержаться от совершения определенных действий. Именно поэтому в силу ст. 105 Закона об исполнительном производстве такие требования исполняются посредством установления сроков на исполнение с применением к должнику исполнительского сбора и административных штрафов^[49]. Статья 67.1 Закона об исполнительном производстве, предусматривая новые меры, прежде всего для обеспечения исполнения имущественных требований^[50], обозначенную проблему никак не решает.

Следует признать, что, как и рассмотренное выше ограничение на выезд должника за рубеж, ограничение специальных прав представляет собой меру, схожую с мерами ответственности, как с точки зрения объема правоограничений, так и направленности на психологическое, карательное воздействие на должника, принуждение его к самостоятельному исполнению требований исполнительного документа, является «суррогатом» меры принудительного исполнения (по терминологии М. 3. Шварца). Ограничение специальных прав не может быть признано мерой обеспечительного характера с учетом того, что по своему содержанию оно не связано с той обязанностью, исполнение которой обеспечивается ее применением. Напомним, что Европейский Суд по правам человека указал, что уклонение от исполнения требования исполнительного документа само по себе не может быть причиной применения к должнику меры в виде ограничения на выезд за рубеж. Не может такое исполнительное действие (обеспечительного характера в силу ее назначения, но не практики применения) являться и общей мерой косвенного принуждения к исполнению должником требования исполнительного документа либо мерой ответственности, наказанием должника за отказ самостоятельно исполнить обязательство.

Позволим себе предположить, что отличием обеспечительной меры (как и иных мер принуждения) от меры ответственности в публичном праве является направленность ответственности на обеспечение как частной (в отношении конкретного лица, привлекаемого к ответственности), так и общей (в отношении неопределенного круга лиц) превенции правонарушения. Целью административного или уголовного наказания является предупреждение совершения новых правонарушений как самими правонарушителями, так и другими лицами, а реализация указанной цели в аспекте общей и частной превенции обеспечивается посредством введения таких мер юридической ответственности, которые, будучи соразмерными и справедливыми, позволяют в конкретных обстоятельствах стимулировать участников правовых отношений к правомерному поведению^[51]. Как образно отметил С. С. Алексеев, меры защиты могут быть охарактеризованы в качестве «первичных» правоохранительных санкций, имеющих ограниченную программу — восстановление конкретного нарушенного (нарушаемого) правового состояния, в отличие от мер ответственности, преследующих более глубокую «стратегическую» цель^[52].

Выше мы отметили, что законодательство об исполнительном производстве предусматривает специальное предупреждение должника о возможном применении в отношении него личных ограничений. Сравнивая личные ограничения в исполнительном производстве с обеспечительными мерами в публичном праве (например, обеспечением иска в гражданском процессе, личным досмотром, задержанием в административном праве), отметим, что законодатель, как представляется, совершенно сознательно по общему правилу не просто не предусматривает предупреждения адресата таких мер об их применении, но устанавливает необходимость их неожиданного для соответствующего лица применения (наложения) без его специального оповещения (например, ст. 141 ГПК РФ). Очевидно, такой подход связан с тем, что эффект таких мер принуждения по замыслу законодателя обеспечивается собственно их оперативной реализацией, а не угрозой применения, психологическим воздействием на соответствующее лицо.

Попытка обеспечения применением личных ограничений в исполнительном производстве общей превенции подтверждается и явным использованием в средствах массовой информации, сводках ФССП России объявлений о возможности применения соответствующих мер в качестве публичных предостережений потенциальных неисправных должников. Такие объявления включают, например, описание случая выдачи судебным приставом должнику уведомления о возможном применении в отношении него ограничения водительских прав, после чего «он понял, что, похоже, его работа по грузоперевозкам находится под угрозой срыва, а стало быть, и дохода он получать не будет, и предпочел погасить задолженность по алиментам в полном объеме»^[53], а также случаев исполнения требований исполнительных документов «только после ограничения в праве вождения автомобиля»^[54], оплаты долга даже после простого рассказа о вступлении в силу закона, предусматривающего ограничение специальных прав должника^[55].

Дальнейшее развитие законодательства об исполнительном производстве, очевидно, идет по пути расширения ограничений прав должника, непосредственно не связанных с предметом взыскания, в целях побуждения к самостоятельному исполнению требования исполнительного документа, психологического воздействия на должника. В частности, прорабатываются предложения об ограничении для должника, включенного в банк данных исполнительных производств, выступать учредителем юридического лица, регистрироваться в качестве индивидуального предпринимателя, проводить реорганизацию, открывать счета в кредитных организациях^[56].

В юридической литературе высказывается мнение не просто о необходимости использования в качестве мер косвенного принуждения ограничений личного статуса должника, но о возможности признания судом должника ограниченно дееспособным в порядке особого производства на период от пяти до десяти лет, в зависимости от количества и суммы неудовлетворенных требований. Предлагаемые меры.

внешне схожи с мерами, применяемыми к несостоятельному лицу в рамках процедур несостоятельности (банкротства).

Как отмечал Конституционный Суд РФ, целями процедуры несостоятельности являются предотвращение банкротства и восстановление платежеспособности должника, а также создание условий для справедливого обеспечения экономических и юридических интересов всех кредиторов^[57]. Соответствующие ограничения прав должника как результат несостоятельности, как правило, призваны оградить самого должника и иных участников оборота от повторения ситуации возникновения задолженности, предупреждение потенциальных контрагентов должника о его неплатежеспособности в прошлом для принятия информированного решения о вступлении с ним в отношения, но никак не могут иметь своей основной целью психическое воздействие на банкрота.

Введение

соответствующих мер в исполнительное производство не должно и не может обеспечивать цель наказания должника, унижения его достоинства, демонстративного «исключения» из гражданского оборота^[58].

Вызывает сомнение соразмерность установления таких мер, как ограничение пассивного избирательного права должника, гарантированного Конституцией РФ, и установление над ним опеки. Необходимо помнить о пределах возможностей исполнительного производства как режима регулирования, границе между сферами регулирования законодательства об исполнительном производстве и законодательства о несостоятельности (банкротстве). Нельзя произвольно конструировать меры, которые призваны устрашать должника. Напомним, что со времени Соборного уложения, если ответчик не уплачивал истцу присужденной суммы, то его «ставили на правеж». У каждого обвиненного стоял по его сторону пристав и бил должника прутом. Правеж прекращался истечением срока правежа, сделкой между истцом и ответчиком, уплатой иска за ответчика кем-либо посторонним. Когда у ответчика не было имущества на оплату иска, тогда приступали к последнему, крайнему средству удовлетворения истцов и кредиторов: самого ответчика лично отдавали истцу на отработку долга. Эта отдача называлась «выдачей головою до искупу»^[59]. Фактически «отдавать головою» должника взыскателю предлагается и в рамках приведенных выше предложений о введении финансового контроля взыскателя над должником.

Мы должны отдавать себе отчет в целях соответствующих ограничений прав: воспринимаем ли мы их как исключительно меры наказания должника, либо также как меры косвенного принуждения или, например, как меры обеспечительного характера? Как было отмечено, определение цели применения меры обусловливает режим ее применения, связь содержания меры с содержанием поступка, реакцией на который она является, и т. д. Любая мера принуждения должна применяться с учетом набора конституционно обусловленных гарантий прав адресата, необходимости обеспечения баланса интересов кредитора, должника, государства и общества. Представляется, что набор таких гарантий обусловлен как правовой квалификацией такой меры (например, как меры ответственности), так и объемом правоограничений, которые она предполагает.

В итоге в отношении двух рассмотренных выше видов исполнительных действий, представляющих собой ограничения личных прав должника (на выезд за рубеж и на использование специальных прав на управление транспортными средствами), следует признать, что соответствующие меры в части ограничения правового статуса должника, его осуждения, негативной оценки его бездействия по исполнению требований исполнительного документа, использования таких мер для воздействия на сознание должника, побуждения его к совершению действий, помимо его воли, соответствуют признакам юридической ответственности. Указанные меры используются в правоприменительной практике не в качестве обеспечительных мер, а как меры косвенного личного принуждения должника, заменяющие меры принудительного исполнения и призванные облегчить деятельность судебного пристава по исполнению своих обязанностей.

Как отмечалось, не все исполнительные действия, представляющие собой ограничение прав должника, прямо перечислены в ст. 64 Закона об исполнительном производстве. Так, М. 3. Шварц обоснованно предлагает считать ограничением прав должника и превращение сведений о наличии возбужденных в отношении должника исполнительных производств в общедоступную информацию (включение в общедоступный банк данных исполнительных производств в соответствии со ст. 6.1 Закона об исполнительном производстве). По мнению ученого, если положения закона о базе данных исполнительных производств рассматривать в свете принципов и идеологии законодательства о защите персональных данных, то вывод о том, что общедоступность такой информации является ограничением прав должника на неприкосновенность его личной жизни, права закрыть эту информацию от чужих глаз в самом широком конституционно-правовом контексте, станет очевидным. Конечно, такая доступность обеспечивает защиту интересов потенциальных кредиторов, позволяя им предусмотрительно отказаться от вступления в отношения с субъектом, сведения о котором размещены в базе данных исполнительных производств. Но несомненно и то, что эта открытость весьма личной информации представляет собой ограничение права на уважение личной жизни, позволяет собирать и распространять информацию о физическом лице без ограничений, отражается на репутации должника и на его отношениях не только в правовом поле с потенциальными или имеющимися контрагентами, но и в плоскости личных отношений. Поэтому сводить понятие «ограничение прав должника» только к определенным мерам воздействия со стороны судебного пристава-исполнителя или суда было бы неоправданно. Решая, ограничен или не ограничен в своих правах должник, мы обязаны отвечать на этот вопрос в свете того совокупного правового воздействия, которому он подвергается с момента возбуждения исполнительного производства, включая косвенное воздействие и такое правоограничение, которое внешне таковым не выглядит, но в действительности его права ограничивает^[60].

Органы принудительного исполнения активно используют возможности средств массовой информации для размещения информации о должниках, опубликования для всеобщего сведения их фотографий^[61]. В одном из сообщений ФССП России указывается, что опубликование «биометрических данных» должника в городской газете побудила его родственницу сообщить о местонахождении злостного должника судебным приставам, «дабы не позорить фамилию и избежать повторного упоминания о члене ее семьи в любимой газете»^[62].

Ставится вопрос о введении в законодательство обязанности редакции всех средств массовой информации, учредителями (соучредителями) которых являются государственные органы, государственные органы субъектов РФ, органы местного самоуправления, размещать по требованию судебного пристава-исполнителя в ближайшем планируемом выпуске на безвозмездной основе информацию об объявлении розыска должника-гражданина^[63]. В одном из субъектов РФ детям, чьи родители являются должниками по алиментным обязательствам, судебные приставы предложили написать письма Деду Морозу, которые судебными приставами-исполнителями будут вручены родителям, являющимся должниками по исполнительным документам. В рейды по адресам злостных неплательщиков алиментов вместе с судебными приставами также были приглашены репортеры ведущих телерадиокомпаний региона, а также корреспонденты печатных изданий^[64]. Несмотря на объективно аморальное поведение многих должников, с точки зрения принципов правового государства вряд ли допустимо побуждать должника к выполнению его имущественных обязательств посредством освещения в СМИ его личной жизни^[65], раскрытия неопределенному кругу лиц сведений о его семейных отношениях^[66].

Размещение информации о должнике в общедоступных источниках (прежде всего в реестре исполнительных производств) схоже с рассмотренной выше мерой — включением предпринимателей в реестр недобросовестных поставщиков в соответствии с законодательством о контрактной системе (мерой с точки зрения правоограничений, последствий для адресата, представляющей собой меру ответственности). В случае же с реестром исполнительных производств соответствующая информация размещается автоматически, без специального решения органа публичной власти, которое может быть обжаловано в суд, например, в связи с уважительными причинами неисполнения требования исполнительного документа должником.

Ограничением личных прав должника является и ограничение свободы его передвижения при совершении исполнительных действий и применении мер принудительного исполнения. Согласно ч. 13 ст. 65 Закона об исполнительном производстве при обнаружении разыскиваемого должника-гражданина исполнительные действия совершаются, а меры принудительного исполнения применяются по месту его обнаружения. В случае необходимости для совершения исполнительных действий или применения мер принудительного исполнения должник-гражданин может быть препровожден в ближайшее к месту обнаружения подразделение судебных приставов. При применении указанной статьи Закона об исполнительном производстве нельзя забывать о том, что случаи и основания задержания должника предусмотрены ч. 2 ст. 11 Федерального закона от 21 июля 1997 г. № 118-ФЗ «О судебных приставах» (далее — Закон о судебных приставах), в соответствии с которой по общему правилу задержание должника в рамках исполнительного производства может быть осуществлено исключительно судебным приставом по обеспечению установленного порядка деятельности судов и лишь при осуществлении привода лица, уклоняющегося от явки по вызову суда (судьи), дознавателя ФССП России или судебного пристава-исполнителя (ч. 5 ст. 24 Закона об исполнительном производстве). В иных случаях задержание должника по исполнительному производству не допускается (за исключением задержания на основании норм законодательства об административных правонарушениях, уголовно-процессуального законодательства при совершении им административного правонарушения или преступления)^[67]. Кроме того, следует иметь в виду, что у ФССП России в настоящий момент не имеется предусмотренных законом полномочий по ограничению свободы задержанных лиц посредством временного помещения их после задержания под стражу. У ФССП России пока отсутствуют и помещения, специально предназначенные для содержания задержанных лиц.

Не предусматривает Закон об исполнительном производстве и такого специального исполнительного действия, как остановка транспортного средства, принадлежащего должнику. В соответствии с п. 20 ч. 1 ст. 13 Федерального закона «О полиции» сотрудник полиции вправе останавливать транспортные средства, если это необходимо для выполнения возложенных на полицию обязанностей по обеспечению безопасности дорожного движения, а также задерживать транспортные средства, находящиеся в розыске, временно ограничивать или запрещать дорожное движение. Аналогичное право пока не предоставлено судебному приставу-исполнителю. На практике сотрудник полиции останавливает в рамках предоставленных ему полномочий транспортное средство должника, после чего судебный пристав-исполнитель, присутствующий на месте остановки, имеет возможность совершить исполнительные действия в отношении должника или его имущества, оформить с его участием процессуальные документы^[68]. Указанные действия судебного пристава-исполнителя в любом случае и по назначению, и по содержанию представляют собой не меры ответственности, а обеспечительные меры.

Кратко остановимся и на оценке получившей в недалеком прошлом распространение практики прекращения актом судебного приставаисполнителя гражданских правоотношений должника с третьими лицами в целях обращения взыскания на подлежащие возвращению должнику в связи с прекращением договора денежные средства (например, при выявлении приобретенных должником билетов на самолет, железнодорожный транспорт, оплаты услуг мобильной связи и т. д.). В данном случае указанные средства не входят в предмет взыскания, не принадлежат должнику, а право собственности на них переходит к соответствующему оператору связи или перевозчику с момента их перечисления на основании договора. Соответствующая позиция получила подтверждение и в судебной практике^[69].

Ряд авторов обосновывают возможность обращения взыскания на денежные средства должника-абонента, находящиеся на его лицевом счете, как на имущественные права^[70]. С такой позицией тяжело согласиться. Исходя из смысла ст. 75 и 76 Закона об исполнительном производстве, обращение взыскания возможно только на те имущественные права и на ту дебиторскую задолженность, в отношении которых корреспондирующая имущественному праву обязанность уже возникла, а не может потенциально возникнуть в будущем при определенных условиях. У должника на момент обращения взыскания должно быть действительное и немедленно осуществимое право требовать от другого лица исполнения соответствующей обязанности. Нетрудно заметить, что и в договорах возмездного оказания услуг, и в договорах перевозки пассажира у должника после перечисления денег есть имущественное право на получение встречного предоставления (т.е. предоставления ему соответствующих услуг в силу ст. 779 и 786 ГК РФ). Исходя из положений Закона об исполнительном производстве, именно на эти имущественные права может быть обращено взыскание (п. 7.

ч. 1 ст. 75 Закона об исполнительном производстве)^[71]. Однако право на возврат уже уплаченных должником по договору средств возникает лишь в случаях, прямо предусмотренных договором или соответствующим нормативным правовым актом. Например, возврат денег в билетной кассе за неиспользованные или частично использованные проездные билеты в поездах дальнего следования производится под роспись пассажира на квитанции (п. 83 Правил перевозки пассажиров, багажа, грузобагажа железнодорожным транспортом, утвержденных приказом Минтранса России от 19 декабря 2013 г. № 473). В силу п. 26 Правил оказания услуг телефонной связи, утвержденных постановлением Правительства РФ от 9 сентября 2014 г. № 1342, возврат денежных средств, внесенных в качестве аванса оператору связи абонентом, осуществляется только по заявлению абонента. Такое обращение представляет собой ни что иное, как односторонний отказ от исполнения обязательства или одностороннее изменение его условий, которые допускаются только в случаях, установленных законодательством, а в ситуациях, предусмотренных ГК РФ, — договором (ст. 310 ГК РФ).

Ни Закон об исполнительном производстве, ни иные нормативные правовые акты не предоставляют судебному приставу-исполнителю общего права своим постановлением принудительно изменять или прекращать гражданско-правовые обязательства^[72], а равно требовать от должника как стороны обязательства изменить или прекратить их (например, расторгнуть договор должника-абонента с оператором телефонной связи)^[73]. Не подлежит применению в данном случае и ст. 417 ГК РФ, в силу которой обязательство может быть прекращено на основании акта органа власти, поскольку по смыслу указанной нормы акт должен быть издан в рамках установленной законодательством компетенции соответствующего органа^[74].

По нашему мнению, нельзя отнести не только к мерам исполнительно-процессуальной ответственности, но и юридической ответственности вообще неблагоприятные процессуальные последствия, связанные с нарушением субъектом исполнительного производства процессуальной формы реализации своего субъективного права, в виде невозможности его осуществления (например, отказ в возбуждении исполнительного производства)^[75]. В данном случае на должника не возлагается дополнительных обязанностей, а невозможность реализовать свое процессуальное право обусловлено несоблюдением установленной законом формы его реализации, отсутствием процессуальных условий и оснований для удовлетворения соответствующего заявления должника^[76].

Таким образом, можно констатировать, что в исполнительном производстве, помимо мер, признанных законодателем и правовой доктриной мерами ответственности (например, административный штраф, предусмотренный ст. 17.15 КоАП РФ), существует ряд мер принуждения, представляющих собой ограничения личных прав должника (на выезд за рубеж, на управление транспортным средством), размещение в общедоступных реестрах персональной информации о должнике, которые формально не признаются мерами ответственности, однако исходя из ряда признаков ответственности (негативное изменение правового статуса лица, наличие элемента осуждения), практики их применения могут быть признаны таковыми. Соответствующие меры представляют собой меры косвенного принуждения, т. е. направлены на понуждение самого должника исполнить требование исполнительного документа. Указанное не должно влечь за собой кардинальное снижение уровня правовых гарантий для адресата мер принуждения. Представляется, что такие гарантии в целом должны соответствовать гарантиям, которые предоставляются лицам, привлекаемым к мерам публично-правовой ответственности, по модели которых сконструированы соответствующие исполнительные действия (например, лишение права на управление транспортным средством как административное наказание).

Уже не раз отмеченная тенденция развития мер принуждения (прежде всего исполнительных действий) в исполнительном производстве заключается в усилении воздействия на личность должника не только по требованиям исполнительных документов, которые объективно не могут быть оперативно исполнены без участия самого должника (требования неимущественного характера), но и обычных имущественных требований (например, ч. 2 ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве). Причем такие меры принуждения по содержанию никак не связаны с предметом исполнения, что сближает их с мерами ответственности, а не мерами обеспечительного характера. Соответствующие исполнительные действия, воздействуя на психику должника, понуждая его лично совершить определенные действия, в правоприменительной практике подменяют собой меры принудительного исполнения, совершаемые судебным приставом-исполнителем, поскольку a priori предполагаются более эффективными, чем обычное для исполнительного производства обращение взыскания на имущество должника без его непосредственного участия. Как было продемонстрировано статистическими данными, эффективность таких мер далеко не всегда подтверждается на практике.

Выше мы отмечали, что смена парадигмы принудительного исполнения в России (как и в других европейских странах) в XIX в. была обусловлена переходом от мер принудительного исполнения, преимущественно направленных на саму личность должника, к мерам, предусматривающим обращение взыскания на имущество должника помимо его воли специальными должностными лицами, действующими в соответствии с законом. Таким образом, сегодня российское исполнительное производство в части определения путей развития системы принуждения, применяемого к должнику, рискует еще раз пройти развилки, которые уже были пройдены десятки лет назад.

Еще в XVI в. в России формировалась лестница взысканий, под которой понимается последовательность применения способов принудительного исполнения. Она была создана для того, чтобы по возможности «щадить должника и не разорять его напрасно». Анализ законодательных актов показывает, что требовалось сначала обратить взыскание на движимое имущество, при его недостатке или отсутствии — на недвижимое (если отсутствовали ограничения на подобное действие) и только потом — на личность должника^[77]. Личное задержание неисправного должника было закреплено в первой версии Устава гражданского судопроизводства 1864 г. (далее — УГС), однако скоро Указом Правительствующему Сенату от 7 марта 1879 г. было исключено из гражданского процессуального законодательства. В первоначальной редакции гл. VIII разд. V книги второй Устава гражданского судопроизводства личное задержание применялось на основании определения суда исключительно по заявлению взыскателя (ст. 1223 УГС), при наличии задолженности на сумму более 100 руб. (ст. 1227 УГС). Продолжительность задержания исчислялась исходя из суммы долга, составляла от шести месяцев до пяти лет (ст. 1234 УГС), а возможность предъявления взыскателем исполнительного листа по определению суда о задержании должника было ограничено шестимесячным сроком давности, после истечения которого определение теряло свою силу (ст. 1235 УГС).

При принятии положений о личном задержании предполагалось, что, хотя личное задержание за долги и рассматривается обыкновенно не как наказание, а как мера принуждения должника к платежу, но тем не менее эта мера есть все же та самая, которая определяется по уголовным законам как наказание за вину. Лишение свободы в «благоустроенном» обществе относится, во всяком случае, к видам наказания, и применение такой меры всегда предполагает вину со стороны лица, к которому она применяется. Кроме того, если капиталист необдуманно раздает свои капиталы всякому без разбора, то закон не должен поощрять его к неосторожным действиям, обещая принять все возможные меры к возврату розданных им сумм, не исключая даже и принуждения должника к платежу посредством личного задержания. При всякой почти несостоятельности часть вины должна быть отнесена и на самих займодавцев, которые за исключением лишь случаев несостоятельности злостной могут быть не без оснований обвиняемы или в небрежности, или в том, что для извлечения неумеренных выгод давали деньги неблагонадежному лицу, или же обременяли заемщика большим процентом, не удостоверяясь в возможности возврата долга^[78].

Приведенная выше цитата из комментария к УГС как никогда актуальна и сегодня, спустя более 150 лет. И в современном исполнительном производстве важно обеспечить ответственность обеих сторон (и должника, и взыскателя) за свои действия или бездействие, справедливо распределить между ними риск неисполнения соответствующего обязательства. Мы сталкиваемся с рекламой услуг по предоставлению займов под чрезвычайно высокие проценты, но с минимальным объемом предоставляемых заемщиком документов, без проверки его состоятельности. Каждый кредитор (особенно профессиональный, например финансовая организация) должен оценивать риски неисполнения должником своих обязательств уже в момент заключения договора. Сегодня любое неисполненное надлежащим образом обязательство влечет за собой возможность обращения кредитора в суд и в последующем к органам принудительного исполнения. Государство объективно не может и не должно защищать интересы лица, которое, не оценив платежеспособность контрагента, вступает с ним в отношения, рискует и в итоге проигрывает, расходовать бюджетные средства на осуществление миллионов заведомо безнадежных взысканий^[79].

Ключевой для понимания правовой природы личного задержания должника по УГС является ст. 1237, в соответствии с которой кредитор, приступив к личному задержанию должника, не вправе обратиться к другим способам взыскания присужденной суммы и по окончании сроков заключения должник считается свободным от того долга, по которому был лишен свободы. Отбытие личного задержания представляло собой замену основного способа исполнения, соответственно (как завершение осуществления меры принудительного исполнения в современном понимании), само по себе являлось основанием для завершения исполнительного производства и в том случае, если должник не уплатил сполна взысканное и издержки по исполнению решения (ст. 1256 УГС). Анализируя норму ст. 1237 УГС, исторические предпосылки ее принятия, комментаторы УГС исходили из того, что ранее существовавший в русском праве институт правежа (уже упомянутый выше), с одной стороны, имел своей целью «помучить» должника, пока тот не заплатит долг, с другой — был ограничен лишь месячным сроком с учетом того, что «если в месяц ничего вымучить не можно, то и в год бьючи уже не доправить». В гражданском судопроизводстве не наказание играет важную роль, но вспомогательные средства к действительному выполнению обязательства^[80]. Также указывалось, что личное задержание в том размере, как оно допускается по строгости своей, равняется наказаниям, определенным за важные уголовные преступления, и поэтому едва ли возможно усиливать его еще предоставлением взыскателю права преследовать должника, который по его ходатайству уже подвергся личному взысканию, превосходящему по своей тяжести всякого рода имущественную ответственность. Такой порядок был бы лишен всякой справедливости и предоставлял бы кредитору слишком широкое право в отношении его должника, которому он добровольно вверил свои деньги и который весьма часто может оказаться несостоятельным к уплате долга вследствие несчастных и непредвиденных им обстоятельств. Коль скоро человек был лишен свободы в течение продолжительного времени и не уплатил свой долг, выкупив свободу, то предположение о сокрытии им своих средств (которое и должно быть единственным основанием применения личного задержания) теряет уже свою силу и вместо него является уже основательное убеждение, что он лишен всякой возможности удовлетворить своего кредитора^[81].

Г. Ф. Шершеневич в своем известном курсе торгового права, оценивая в начале XX в. эффективность личного ареста должника в процедуре несостоятельности, задавался вопросом о том, какое значение может иметь арест должника? Очевидно, он не имеет значения наказания, потому что наказание определяется за преступление или проступок, а несостоятельность сама по себе, независимо от обстоятельств, сопровождающих ее и обнаруживающих злую волю или грубую неосторожность, не содержит ничего преступного. Следовательно, арест составляет меру предохранительную, преграждающую должнику возможность скрыться и уклониться от показаний. Добросовестный должник сам останется и откровенно раскроет положение своих дел, между тем как нечестного должника арест не принудит дать показаний.

Не достигая цели, как предохранительная мера арест является формой наказания, которая может коснуться и добросовестного должника^[82].

Вспомним также упомянутое выше предложение современных авторов ограничить избирательное право должника даже не в процедуре несостоятельности, а еще в исполнительном производстве^[83]. По обоснованному мнению Г. Ф. Шершеневича, ограничения публичных прав должника, как, например, права быть избираемым в представители, на известные общественные должности, вызывается предположением, что человек, разоривший собственное хозяйство, не заслуживает общественного доверия. Но едва ли можно оправдать такое недоверие. Закон, устанавливая известные условия, которым должны удовлетворять избиратели и избираемые, имеет в виду степень их политического образования, подготовленность к обсуждению и решению общественных задач. При чем же тут расстройство частного хозяйства? Такое ограничение вполне уместно относительно лиц, признанных судом как злостные или даже неосторожные банкроты, но только по определении свойства несостоятельности, а не по объявлении несостоятельности. Указанное сохраняет силу и в отношении других публичных прав. Ввиду приведенных соображений следует отвергнуть необходимость какихлибо личных ограничений в правах должника до определения свойства несостоятельности, руководствуясь при этом не чувством гуманности и сострадания к должнику, но целесообразностью установленных мер^[84].

Примерно в то же время, что и Г. Ф. Шершеневич, выдающийся дореволюционный цивилист И. А. Покровский, оценивая историческую эволюцию обязательства, приходит к выводу о том, что примитивное обязательство мыслилось как некоторая чисто личная связь между кредитором и должником, в силу которой последний является ответственным, «обреченным» первому. Быть должником в древнейшем праве значило во всех случаях одинаково быть «обреченным» власти, произволу кредитора. В частности, имущественная сторона обязательства (если вообще дело шло об имуществе) не проступала наружу: разница в сумме долга не оказывала никакого влияния на юридические последствия неисправности: неуплата большой или малой суммы влекла за собой одинаково полное поступление должника во власть кредитора со всеми ее атрибутами. Идея имущественного взыскания была вообще чужда этой стадии обязательственных отношений: овладение личностью должника при неисправности отнюдь не было только средством для понуждения его к исполнению; оно было самостоятельным осуществлением той личной «обреченности», которая составляла основное содержание всякого обязательства того времени. Дальнейшее развитие обязательственных отношений идет у разных народов разными путями, но общее направление этого развития заключается в постепенном ослаблении, а затем и полном уничтожении личной ответственности должника. Сначала запрещается убийство должника или продажа его в чужие руки; затем рабство у кредитора превращается в простую долговую кабалу, длящуюся только до отработки долга, или личное задержание, имеющее своей целью побудить должника или его близких к покрытию долга. Но и в том, и в другом смысле личная ответственность чем далее, тем более утрачивает реальное значение и вступает в коллизию с развивающимся чувством личной свободы. Частное задержание кредитором заменяется долговыми тюрьмами и приобретает характер некоторого наказания за неисправность. Наконец и эти последние исчезают, и тюремное заключение сохраняется только в виде обыкновенного уголовного наказания не за неисполнение как таковое, а за известные виды банкротства (злостное банкротство). Вместе с тем обязательство должно было, конечно, самым решительным образом изменить свой характер; в самое его понятие стало вкладываться иное содержание. Личность должника исчезает за его имуществом, и если еще сохраняет значение, то почти лишь как центр, вокруг которого стягивается подлежащее ответственности имущество. Обязательство связывает не волю должника, а только обязывает его имущество. Долг есть только уменьшение его имущества, а не его свободы^[85].

Предметом взыскания в советском исполнительном производстве могло быть только имущество должника, но не его личность, что отмечалось советскими процессуалистами в качестве разительного отличия советского права от права дореволюционного (предусматривавшего на определенном этапе личное задержание должника) и от права «буржуазных» государств (Англия, Германия)^[86].

Как уже отмечалось выше, неэффективность личного задержания в российском гражданском судопроизводстве, опыт иностранных законодательств повлекли его замену в УГС на новое средство принуждения — отобрание подписки о невыезде и вызов должника для указания средств для удовлетворения взыскания, в том числе если взыскатель не указывал способов исполнения решения или имущества, на которое было обращено взыскание, оказалось недостаточно для покрытия долга.

По нашему мнению, отход от личного воздействия на должника, ограничений его личных прав, свободы, как следует из приведенных выше мнений дореволюционных юристов, связан не столько с общей гуманизацией законодательства и правоприменения, а также развитием концепции прав человека (тем более, основополагающие права человека включают в себя не только право на личную неприкосновенность должника, но и право взыскателя на правосудие), сколько с обнаружившейся неэффективностью применения таких мер по большой части дел. Ограничение личной свободы должника в целях понудить его самостоятельно исполнить денежное требование связано со значительными потерями не только для должника, но и для государства. Недаром по УГС содержание должника во время личного задержания ложилось на взыскателя (ст. 1239 УГС), который должен был предоставлять «кормовые деньги» не менее, чем за один месяц вперед (ст. 1240 УГС). Указанное, очевидно, стало одной из причин постепенного отказа самих взыскателей от соответствующих требований. Кроме того, широкое применение личных ограничений, как уже отмечалось, создает у кредиторов (потенциальных взыскателей) иллюзию того, что они могут не проявлять должной осмотрительности при выборе контрагента, с учетом того, что государство в любом случае применит к должнику строгие меры личного воздействия в случае неисполнения последним обязательства. Указанное, в свою очередь, влечет за собой рост количества заведомо неисполнимых требований, поступающих на принудительное исполнение, которые возлагаются «на плечи» судебных приставов. Ограничение личной свободы должника в качестве меры косвенного принуждения для возврата «частного» долга также в той или иной степени ограничивает возможность для него участвовать в гражданском обороте (особенно, если он заключен под стражу), в том числе самостоятельно увеличивать свою имущественную массу для возврата долга.

Как стало ясно из исторического опыта применения личного задержания к должникам, ключевой проблемой целесообразности применения соответствующей меры является проблема определения недобросовестности (злостности) соответствующего должника. Личные ограничения эффективны лишь по отношению к тем должникам, которые обладают необходимым имуществом (имеют возможность исполнить требование исполнительного документа), но по различным причинам умышленно уклоняются от исполнения. К тем должникам,.

которые объективно не могут исполнить требование исполнительного документа, личные ограничения не могут применяться (тем более, если они фактически носят бессрочный характер, как ограничения на выезд за рубеж и ограничения специальных прав по Закону об исполнительном производстве). Такие ограничения являются неэффективными, не побуждают должника исполнить требование, а возбуждают у него чувство несправедливости происходящего, снижают уровень доверия к закону и суду. Исторический опыт однозначно указывает на необходимость дифференцированного применения мер принуждения в отношении добросовестных и недобросовестных должников, обеспечения баланса интересов должника и кредитора. Кроме того, как мы видели, исследователи дореволюционного права отмечали сходство некоторых мер косвенного принуждения в исполнительном производстве с полноценными мерами наказания за преступления, установленными в уголовном праве.

Личное заключение и иные меры воздействия на неисправного должника по гражданским делам сегодня существует в праве многих стран мира. Например, в Англии неисполнение предписания суда совершить определенное действие или воздержаться от него, после предупреждения может влечь за собой тюремное заключение на основании решения суда, но не за нарушение интересов кредитора, а за «неуважение к суду», т. е. публично-правовой проступок. В судебном разбирательстве о помещении должника под стражу подлежит применению стандарт доказывания такой же, как и в уголовном процессе при назначении наказания за преступление. Целью суда при применении такой меры является обеспечение исполнения установленной обязанности, а не только лишь наказание неподчинения. Тюремное заключение за «неуважение к суду» назначается на срок до двух лет (лицо может быть досрочно освобождено судом). В том случае, если должник, помещенный под стражу, продолжает выражать решимость не исполнять судебный акт, то он должен быть все равно освобожден, как только будет установлено, что он был в достаточной мере наказан и дальнейшее содержание в тюрьме не будет иметь эффекта в части понуждения должника к исполнению предписания суда^[87].

В США также существует институт civil coercive contempt, предполагающий право суда вынести определение, «побуждающее» должника выполнить судебное предписание в рамках гражданского дела, посредством наложения штрафа либо заключения под стражу в случае «неуважения к суду». Такое определение не должно иметь целью наказание, является именно побуждением для исполнения судебного акта, образно говоря, лицо, помещенное под стражу, «имеет ключи от камеры в своем кармане» (т.е. будет освобождено, как только выполнит соответствующее предписание). В рамках судебного разбирательства о применении штрафа или заключения под стражу лица, уклоняющегося от исполнения судебного акта, в ряде случаев применяются процессуальные гарантии, аналогичные тем, которые имеет подсудимый в уголовном процессе^[88]. Например, в деле Mine Workers v. Bagwell^[89] Верховный Суд США высказал позицию о том, что штраф в случае неуважения к суду (в рассматриваемом деле — неисполнение профсоюзом определения суда о запрете забастовки) может применяться только при соблюдении конституционных гарантий для привлечения к уголовной ответственности (в том числе, право на рассмотрение дела судом присяжных). Суд указал, что большинство санкций за неуважение к суду имеют своей целью как наказание, так и побуждение к исполнению судебного акта, и фундаментальное отличие «гражданского» и «уголовного» «неуважения к суду» заключается в том, какие надлежащие процессуальные гарантии (due process) должны применяться при наложении соответствующей конкретной санкции. В рассматриваемом случае санкции не носили компенсационный характер, установлены в значительном размере, кроме того, для установления всех обстоятельств нарушения предписания суда необходимо полноценное независимое исследование доказательств, что требует проведения «уголовного» процесса с судом присяжных. Позволим себе заметить, что суд в рассматриваемом случае квалифицирует действие (бездействие) должника в качестве уголовного преступления не исходя из формального закрепления того или иного состава правонарушения в соответствующем законодательном акте, а прежде всего исходя из необходимости предоставления адресату применяемых мер правовых гарантий при их наложении, аналогичных уголовно-процессуальным гарантиям, обеспечивающим самый высокий уровень правовой защиты.

Выше мы пришли к выводу о том, что адекватные правовые гарантии должны сопровождать не только применение мер ответственности, но и иных мер принуждения, особенно в том случае, если они связаны с негативным изменением правового статуса соответствующего лица, ограничением его дееспособности, личной свободы, права на неприкосновенность частной жизни, публичным осуждением его поведения. Необходимость оценки добросовестности лица, причин неисполнения им своей обязанности, определения соразмерной меры, срока применения ограничений должны гарантировать в исполнительном производстве соблюдение баланса интересов должника, взыскателя, государства.

Сегодня в российском исполнительном производстве действуют меры, сконструированные по модели мер ответственности в части содержания, назначения, степени воздействия на должника (например, ограничения на выезд за рубеж, ограничения специальных прав и т. д.), но не предусматривающие аналогичных ответственности правовых гарантий применения. Обусловлены ли такие особенности мер принуждения спецификой юридического режима исполнительного производства, может ли оправдываться такой «усеченный» набор гарантий тем, что указанные меры используются как меры косвенного принуждения к должнику, таким образом, направлены на достижение конституционно значимых целей исполнительного производства? Поиск ответов на указанные вопросы продолжится в последующих разделах исследования.

Распространение на иные, чем ответственность, меры принуждения в исполнительном производстве определенных правовых гарантий не освобождает от необходимости вычленения из всего массива таких мер, именно мер юридической ответственности, определение путей их совершенствования. В очередной раз напомним, что признаками юридической ответственности являются, во-первых, применение ее как последствия совершенного правонарушения (неисполнения юридической обязанности), во-вторых, принудительное (вопреки или независимо от воли правонарушителя) возложение на правонарушителя дополнительных юридических обязанностей либо иное неблагоприятное для него изменение первоначального правового статуса по сравнению с тем, которым он пользовался до привлечения к ответственности, и, в-третьих, осуждение правонарушителя как результат привлечения к ответственности, выраженное в негативной оценке его поведения. В настоящей главе мы зафиксировали в отношении ряда мер принуждения в исполнительном производстве наличие второго и третьего признаков. Теперь необходимо рассмотреть первый признак ответственности, установить, существует ли особое основание (особый состав правонарушения) для применения мер ответственности в исполнительном производстве. Для того чтобы ответить на указанный вопрос, определить основание и назначение ответственности в исполнительном производстве, необходимо далее, в следующей главе исследования, прежде рассмотреть основные элементы юридического режима исполнительного производства, проследить связь ответственности с иными его элементами: целями, задачами, принципами исполнительного производства.

• [1] Валеев Д. X. Исполнительное производство: учебник для вузов. СПб., 2010. С. 192.
• [2] Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры /под ред. С. Ф. Афанасьева, О. В. Исаенковой. М., 2015. С. 130—131 (автор раздела —С. Ф. Афанасьев).
• [3] После обнаружения фактического местонахождения имущества и возникновениявозможности его осмотра и описи в целях обращения взыскания на него судебный пристав-исполнитель, согласно позиции Верховного Суда РФ, обязан совершить все необходимые действия по наложению ареста на указанное имущество должника.
• [4] Часто меры принудительного исполнения ошибочно воспринимаются как разновидность исполнительных действий. Такой ошибки не избежал и ВАС РФ в абз. 1 п. 4утратившего силу постановления Пленума ВАС РФ от 16 мая 2014 г. № 27 «О некоторыхвопросах применения законодательства об исполнительном производстве».
• [5] Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 273.
• [6] В. Ф. Яковлев, отвечая на вопрос о том, что есть принудительное исполнение гражданской обязанности — мера ответственности или мера защиты, указывает, что потенциально можно считать, что любая принудительная мера — это мера ответственности. Но если исходить из того, что в гражданском праве ответственность — это лишениеправа или возложение дополнительной обязанности, тогда вышеприведенное утверждение спорно. Принудительное исполнение обязанностей — это мера защиты, но не мераответственности, так как здесь нет дополнительного обременения. Яковлев В. Ф. О понятии правовой ответственности // Журнал российского права. 2014. № 1. С. 5—7.
• [7] См.: Абушенко Д. Б. Некоторые теоретические вопросы судебной защиты охраняемого законом интереса применительно к институту изменения способа исполнениясудебного акта // Принудительное исполнение актов судов и иных органов. Полномочия должностных лиц при осуществлении исполнительных действий: сб. материаловМеждународной научно-практической конференции / отв. ред. А. О. Парфенчиков, Н. М. Кропачев, Д. X. Валеев. М., 2013. С. 187.
• [8] Васьковский Е. В. Учебник гражданского процесса. М., 2003. С. 382—383.
• [9] См., например: п. 1 Обзора судебной практики по некоторым вопросам, связанным с истребованием имущества из чужого незаконного владения (информационноеписьмо Президиума ВАС РФ от 13 ноября 2008 г. № 126).
• [10] Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 273.
• [11] Юдин А. В. Опыт юридической оценки «экзотических» способов исполнения судебных актов органами принудительного исполнения // Эффективность принудительногоисполнения судебных решений и актов других органов: сб. материалов Международнойнаучно-практической конференции / отв. ред. А. О. Парфенчиков, Д. X. Валеев. М., 2011.С. 216—223.
• [12] Указанное не исключает в принципе применения мер ответственности, соответствующих по содержанию проступку, например штрафа как наказания за хищение.
• [13] Алексеев С. С. Собрание сочинений. Т. 3. С. 373—375.
• [14] Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 279.
• [15] Постановление Президиума ВАС РФ от 20 марта 2007 г. № 4937/05 по делу№ А55−3006/2004;46.
• [16] Постановление Пленума ВАС РФ от 09 декабря 2002 г. № 11 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации».
• [17] Меры ответственности и процессуальные меры, направленные на понуждениедолжника к исполнению обязательства, разграничиваются Верховным Судом РФ, который указал, что поскольку взыскание процентов за пользование чужими денежнымисредствами (ст. 395 ГК РФ) является мерой ответственности за нарушение гражданско-правовых обязательств, а не способом обеспечения исполнения судебного акта (и наступает лишь при недобросовестности должника), то в силу своей правовой природы данная мера не может служить инструментом к принуждению исполнения судебного акта, для исполнения которого предусмотрен специальный правовой режим (гл. 24.1 Бюджетного кодекса РФ). См.: Определение Верховного Суда РФ от 5 мая 2015 г. № 306-ЭС14−8287 по делу № А49−1777/2014.
• [18] Постановление Конституционного Суда РФ от 30 июля 2001 г. № 13-П «По делуо проверке конституционности положений подпункта 7 пункта 1 статьи 7, пункта 1 статьи 77 и пункта 1 статьи 81 Федерального закона „Об исполнительном производстве"в связи с запросами Арбитражного суда Воронежской области, Арбитражного суда Саратовской области и жалобой открытого акционерного общества „Разрез „Изыхский“““.
• [19] Яковлев В. Ф. О понятии правовой ответственности. С. 5—7.
• [20] Верховный Суд РФ разъяснил, что такое заявление рассматривается судом по правилам административного судопроизводства, по результатам рассмотрения дела выносится постановление в форме решения суда. См.: Обзор судебной практики ВерховногоСуда Российской Федерации за первый квартал 2013 г., утвержденный Президиумом
• [21] ВС РФ 3 июля 2013 г. Вместе с тем в настоящее время ч. 2.1 ст. 324 АПК РФ и ч. 3 ст. 363 КАС РФ установлено что, если законом не установлено иное, вопросы, возникаю
• [22] щие в процессе исполнительного производства и в силу закона подлежащие рассмотрению судом, рассматриваются в порядке, установленном для рассмотрения заявления
• [23] отсрочке или рассрочке исполнения судебного акта, изменения способа и порядкаего исполнения (по итогам которого выносится определение суда).
• [24] Заметим, что изъятие паспорта согласно абз. 2 ст. 18 соответствующего Законапо указанному основанию осуществляется иными, чем ФССП России, органами государственной власти.
• [25] Вместе с тем в судебной практике не существовало единого подхода относительновозможности применения установленного в ст. 15 Федерального закона „О порядкевыезда из Российской Федерации и въезда в Российскую Федерацию“ ограниченияправа на выезд за рубеж судебным приставом-исполнителем. См.: письмо ФССП Россииот 15 ноября 2007 г. № 12/01−12 863-АП „О судебной практике, сложившейся в Российской Федерации, по ограничению выезда должников из Российской Федерации“.
• [26] В качестве таких условий выделяются следующие: использование всего арсеналамер принудительного исполнения судебным приставом-исполнителем не позволилодостичь целей исполнительного производства; вина должника в неисполнении, выраженная в отсутствии уважительных причин неисполнения исполнительного документа (ч. 1 ст. 67 Закона об исполнительном производстве); предупреждение должника о возможности применения соответствующей меры и предоставление ему возможностисообщить судебному приставу-исполнителю о причинах неисполнения исполнительного документа. См.: Шварц М. 3. К вопросу о правовой природе личных ограниченийв исполнительном производстве // Принудительное исполнение актов судов и иныхорганов. Полномочия должностных лиц при осуществлении исполнительных действий: сб. материалов Международной научно-практической конференции / отв. ред.А. О. Парфенчиков, Н. М. Кропачев, Д. X. Валеев. М., 2013. С. 180—183.
• [27] Насонов Ю. Г. Ограничение права граждан на выезд из Российской Федерациив исполнительном производстве: исполнительное действие, элемент судебной защитыили наказание // Исполнительное право. 2013. № 3. С. 6—11. Ученый также призывает четко определить цель такой меры, превратить ее из административного наказания по сути в „реальное“ исполнительное действие, устранить собственное усмотрениесудебного пристава-исполнителя при ее применении.
• [28] Определение Конституционного Суда РФ от 27 сентября 2016 г.№ 2153−0 „По запросу Железнодорожного районного суда города Рязани о проверкеконституционности пунктов 2 и 3 статьи 1 Федерального закона от 22 октября 2014 года № 308-ФЗ „О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс РоссийскойФедерации““.
• [29] См.: Отзыв официального оппонента Шварца М. 3. на диссертацию на соисканиеученой степени к. ю. н. Парфенчиковой А. А. „Меры косвенного принуждения в исполнительном производстве“. URL: http://www.usla.rU/structure/dissovet/base/l/354/877_review.pdf.
• [30] Парфенчикова А. А. Меры косвенного принуждения в исполнительном производстве: дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2016. С. 58.
• [31] Определение Конституционного Суда РФ от 3 июля 2014 г. № 1563−0 „По жалобегражданина Зимина Бориса Дмитриевича на нарушение его конституционных правчастью 2 статьи 30 и частью 2 статьи 67 Федерального закона „Об исполнительном производстве““.
• [32] Пункт 22 Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 17 ноября 2015 г.№ 50 „О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства“.
• [33] В п. 49 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 ноября 2015 г.№ 50 „О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства“ указано, что в тех случаях, когдавременное ограничение устанавливается судом, а не судебным приставом-исполнителем, срок действия временного ограничения по общему правилу устанавливается судомс учетом конкретных обстоятельств дела, но не более срока, указанного заявителем (взыскателем или судебным приставом).
• [34] Примечательно, что в примерной форме постановления о временном ограничениина выезд должника предусмотрено, что указанное постановление отменяется по истечение шестимесячного срока с момента вынесения, для продления ограничения необходимо принять новое постановление. См.: приложение № 143 к Приказу ФССП Россииот 11 июля 2012 г. № 318 „Об утверждении примерных форм процессуальных документов, применяемых должностными лицами Федеральной службы судебных приставовв процессе исполнительного производства“. Указанный акт не является нормативным.
• [35] Глава 5 Закона Республики Казахстан от 2 апреля 2010 г. № 261-IV „Об исполнительном производстве и статусе судебных исполнителей“. URL: https://online.zakon.kz/.
• [36] Пункты 98, 99, 101 постановления ЕСПЧ от 11 июля 2013 г. „Дело „Хлюстов (Khlyustov) против Российской Федерации““ (жалоба № 28 975/05).
• [37] С возможностью в соответствии с ч. 2 ст. 67 Закона об исполнительном производстве применить ограничения на выезд по последней категории требований и припороге в 10 тыс. руб., но только по истечении двух месяцев со дня окончания срока длядобровольного исполнения.
• [38] Пункт 2 постановления Конституционного Суда РФ от 11 декабря 2014 г.№ 32-П „По делу о проверке конституционности положений статьи 159.4 Уголовногокодекса Российской Федерации в связи с запросом Салехардского городского судаЯмало-Ненецкого автономного округа“.
• [39] Соответствующая дифференциация в той или иной степени также может бытьобнаружена и в иных нормах Закона об исполнительном производстве, например в ч.3 ст. 35, ч. 3 ст. 65, ч. 2 ст. 67.1, ч. 3 ст. 99.
• [40] Парфенчиков А. О. Ограничение прав должника: новеллы законодательстваи практика применения // Сборник материалов международной научно-практическойконференции / отв. ред. А. О. Парфенчиков, В. А. Гуреев. М., 2016. С. 19. Как отмечалосьвыше, отличие исполнительных действий от мер принудительного исполнения как раззаключается в том, что фактическое исполнение осуществляется в результате применения последних.
• [41] Согласно ч. 11 ст. 30 Закона об исполнительном производстве предусмотренопредупреждение должника в постановлении об исполнительном производстве и о принудительном исполнении требований исполнительного документа по истечении срокадля добровольного исполнения с взысканием с него исполнительского сбора и расходовпо совершению исполнительных действий. Однако предупреждение о возможном ограничении личных прав должника предусмотрено отдельной частью ст. 30 и осуществляется не только при первом поступлении исполнительного документа в ФССП России (какв соответствии с ч. 11 ст. 30), а во всех случаях.
• [42] Как отмечал Конституционный Суд РФ, „не только реальные ограничения, но и выявившаяся их опасность, прежде всего угроза потерять свободу, нарушаютнеприкосновенность личности, в том числе психическую, оказывают давление на сознание и поступки человека“. См.: п. 5 постановления Конституционного Суда РФ от 3 мая1995 г. № 4-П „По делу о проверке конституционности статей 220.1 и 220.2 Уголовно —процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В. А. Аветяна“.
• [43] Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры / подред. С. Ф. Афанасьева, О. В. Исаенковой. С. 135—136 (автор раздела — С. Ф. Афанасьев).
• [44] Осинцев Д. В. Административная ответственность и ее превращенные формы //Российский юридический журнал. 2012. № 5. С. 148—160.
• [45] Максимов И. В. Предупреждение как мера административного наказания //Юрист. 2004. № 11.
• [46] URL: http://asozd.duma.gov.ru/main.nsf/(Spravka)?OpenAgent&RN=661 379−6.
• [47] С учетом большого количества оценочных понятий в ст. 67.1 Закона об исполнительном производстве процесс установления условий для применения соответствующих ограничений может стать достаточно сложным, связан с установлениемразличных обстоятельств. См., например: Письмо ФССП России от 28 апреля 2016 г.№ 10/16/37 567-СВС.
• [48] См., например: Постановление Конституционного Суда РФ от 10 октября 2013 г.№ 20-П „По делу о проверке конституционности подпункта „а“ пункта 3.2 статьи 4 Федерального закона „Об основных гарантиях избирательных прав и права на участие в референдуме граждан Российской Федерации“, части первой статьи 10 и части шестой статьи86 Уголовного кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан Г. Б. Егорова, А. Л. Казакова, И. Ю. Кравцова, А. В. Куприянова, А. С. Латыпова и В. Ю. Синькова“.
• [49] См., подробнее: Гальперин М. Л. Можно ли должников лишать водительских прав, или Кто должен писать законы? // Закон. 2015. № 2. С. 123—136.
• [50] Единственное исключение — исполнение неимущественных требований, связанных с воспитанием детей. Примерный перечень таких дел предусмотрен, например, п. 1 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 мая 1998 г. № 10 „О применениисудами законодательства при разрешении споров, связанных с воспитанием детей"(споры о месте жительства ребенка, об устранении препятствий к общению с ребенкомит. д.).
• [51] Постановление Конституционного Суда РФ от 22 апреля 2014 г. № 13-П „По делуо проверке конституционности частей 5 и 7 статьи 12.16, части 1.2 статьи 12.17, частей5 и 6 статьи 12.19 и части 2 статьи 12.28 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы“.
• [52] Алексеев С. С. Собрание сочинений. Т. 3. С. 374.
• [53] URL: http://fssprus.ru/news/document23576187.
• [54] URL: http://fssprus.ru/news/document23443098.
• [55] URL: http://fssprus.ru/news/document23385185.
• [56] URL: https://regulation.gov.ru/projects#npa=54 663.
• [57] Определение Конституционного Суда РФ от 3 октября 2002 г. № 231−0 „По жалобегражданина Харитонова Валентина Ивановича на нарушение его конституционныхправ пунктом 1 статьи 57 Федерального закона „О несостоятельности (банкротстве)““.
• [58] Например, Верховный Суд США не раз отмечал, что главная цель Кодекса СШАо банкротстве заключается в том, чтобы обеспечить процедуру, в соответствии с которой определенные неплатежеспособные должники могли бы упорядочить свои дела, помириться с кредиторами и воспользоваться новой возможностью в жизни приложитьсвои усилия „с чистого листа“, стать свободными от давления и препятствий в связис ранее возникшими долгами. См.: Grogan v. Garner, 498 U. S. 279 (1991). ВерховныйСуд ФРГ также указывает, что положения об освобождении от долгов служат не толькозащите личных прав должников в том смысле, чтобы предоставить им возможностьначать новую хозяйственную деятельность, но их полное освобождение от долгов имеетэкзистенциональное значение, эти правила скорее преследуют цель возвращения должников на рынок и предотвращения их перехода в „серый“ сектор занятости и кредита.См.: BGH, 25.06.2015 — IX ZR 199/14.
• [59] Гражданский процесс: хрестоматия / под ред. М. К. Треушникова. М., 2005.С. 672—673.
• [60] Шварц М. 3. Пределы и последствия ограничения прав должника. С. 152—153.
• [61] См., например: URL: http://fssprus.ru/news/document21355119.
• [62] URL: http://fssprus.ru/news/document23051899.
• [63] URL: http://regulation.gov.ru/projects/List/AdvancedSearch#npa=49 942.
• [64] URL: http://fssprus.ru/news/document22081709. О „нестандартных“ исполнительных действиях см. подробнее: письмо ФССП России от 27 мая 2009 г. № 12/02−7646-АП „О практике применения территориальными органами ФССП России нестандартныхметодов сбора сведений о должниках и их имуществе“.
• [65] Обнародование ФССП России посредством передачи телерадиокомпании видеосъемки исполнительных действий по вселению взыскателя и выселению должникаиз жилого помещения стало основанием для признания судом соответствующих действий должностных лиц ФССП России нарушающими права и законные интересы граждан, причиняющими им моральный вред, поскольку в силу ст. 152.1 ГК РФ использование изображение гражданина допускается только с его согласия. См.: письмо ФССПРоссии от 23 декабря 2011 г. № 12/01−31 392-АП „О порядке проведения видеосъемкипри совершении исполнительных действий и применении мер принудительного исполнения“.
• [66] См., подробнее: Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 278—279.
• [67] Статья 16 Закона о судебных приставах.
• [68] См., например: письмо ФССП России от 10 июля 2009 г. № 12/01−10 524-ТИ"Об опыте работы Управления ФССП России по Санкт-Петербургу“; письмо МинюстаРоссии от 5 ноября 2001 г. № 06−5115 „Организация розыскных мероприятий в процессе обращения взыскания на автотранспортные средства. Методические рекомендации“. Соответствующие формы взаимодействия органов принудительного исполненияи полиции предусматриваются и пп. 6 и 7 п. 3 проекта Порядка оказания сотрудникамиорганов внутренних дел содействия судебным приставам-исполнителям в ходе исполнительного производства, в том числе при осуществлении розыска должника, его имущества или розыска ребенка, а также при розыске на основании судебного акта по гражданскому делу гражданина-ответчика (подлежит утверждению совместным приказомФССП России и МВД России). См.: URL: http://regulation.gov.ru/projects#npa=76 494.
• [69] См., например: Постановление Федерального арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 21 марта 2011 г. по делу № А32−8883/2010.
• [70] См.: Гуреев В. А., Гущин В. В. Исполнительное производство: учебник для магистров. М., 2016. С. 384—389.
• [71] Очевидна экономическая нецелесообразность такого взыскания в большинствеслучаев с учетом того, что такие имущественные права подлежат реализации на торгах. Тяжело себе представить обращение взыскания, например, на право на получение медицинской или юридической помощи либо на просмотр кинофильма или театральногоспектакля.
• [72] См., например: письмо ФНС России от 6 сентября 2010 г. № ШС-37−3/10 674"О порядке признания дебиторской задолженности в составе безнадежных долгов».
• [73] Исключения из указанного правила прямо предусмотрены законом, например, право судебного пристава-исполнителя своим постановлением изменять субъектныйсостав обязательства при обращении взыскания на дебиторскую задолженность (ч. 1ст. 76 Закона об исполнительном производстве).
• [74] См., например: п. 4 ст. 21 Федерального закона от 2 января 2000 г. № 29-ФЗ «О качестве и безопасности пищевых продуктов».
• [75] В литературе соответствующие последствия относят к мерам «неимущественнойответственности» в исполнительном производстве. См., например: Исполнительное производство: учебник для магистров / под ред. О. В. Исаенковой, С. Ф. Афанасьева. С. 135.
• [76] Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 374.
• [77] Захаров В. В. Способы принудительного исполнения в Русском праве XI — началаXX века: преемственность и инновации // Ученые записки. Электронный научный журнал Курского государственного университета. 2007. № 2. С. 3.
• [78] Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих ониоснованы. Изданные Государственной канцелярией. Часть первая. СПб., 1866. С. 562—563.
• [79] Гальперин М. Л. Исполнительное производство: учебник для бакалавриата и магистратуры. С. 63.
• [80] См.: Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коихони основаны. Изданные Государственной Канцелярией. Часть первая. С. 571—572.
• [81] Судебные уставы 20 ноября 1864 года, с изложением рассуждений, на коих ониоснованы. Изданные Государственной Канцелярией. Часть первая. С. 573.
• [82] Шершеневич Г. Ф. Курс торгового права. Т. IV: Торговый процесс. Конкурсный процесс. URL: http://library.brstu.ru/static/bd/klassika_ros_civilizac/Elib/1040.html.
• [83] Кузнецов В. Ф. Система исполнительного производства (вопросы теории и практики): дис. … докт. юрид. наук. С. 140—141.
• [84] Шершеневич Г. Ф. Курс торгового права. Т. IV: Торговый процесс. Конкурсный процесс. URL: http: //library.brstu.ru/static/bd/klassika_ros_civilizac/Elib/1040.html.
• [85] Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права // URL: http://civil.consultant.ru/elib/books/23/page₂₈.html.
• [86] Гражданский процесс: учебник / под ред. А. Ф. Клейнмана. М., 1940. С. 286—287.
• [87] O’Hare & Browne: Civil Litigation. 13th ed. London, 2007. P. 633—634.
• [88] Richard. L. Hasen. Remedies. Examples & Explanations. N.-Y., 2007. P. 213—215.
• [89] United Mine Workers of America v. Bagwell, 512 U. S. 821 (1994).