Перевод игры слов

Сложности при переводе игры слов

Переводчик, воссоздающий каламбур, подчиняется сверхзадаче, которую хорошо определил Н. М. Любимов: «Если каламбур имеет совершенно определенный социально — политический адрес, если он имеет идейное значение, переводчику надлежит напрячь все усилия и передать его с художественной точностью. Там, где присутствует чисто звуковая игра, переводчик вправе отступить от буквы оригинала, если иначе ему не создать того самого комического эффекта, которого добивался автор». Это сложно, но по словам того же Н. М. Любимова «непереводимой игры слов» почти не существует. Дело мастера боится". 7;245. В подтверждение этих слов можно привести мнение по этому же вопросу Н. И. Галь, которая считает, что подстрочное примечание «непереводимая игра слов" — это «расписка переводчика в собственном бессилии». «Конечно, — пишет она дальше, — порой ты и впрямь бессилен перед какой — то уж очень головоломной задачей. Тогда вернее совсем пожертвовать игрою слов здесь и, может быть, взамен сыграть в другом месте, где у автора ничего и нет, а переводчику что-то придумалось. Но чем меньше потерь, тем, понятно, лучше, и отступать без боя стыдно».

Одной из ошибок переводчиков при переводе каламбура является нечаянное столкновение или совмещение в одном тексте слов. Н. Галь приводит пример: влюбленный говорит что-то женщине, «целуя ее в шею и теряя при этом голову».

В отличие от перевода обычного текста, при котором его содержание (в том числе образы, контонации, фон, авторский стиль) нужно влить в новую языковую форму, здесь, при переводе, каламбура, перевыражению подлежит и сама форма подлинника — фонетическая и/или графическая. Более того, нередко приходится менять содержание в угоду форме — на новое, если невозможно сохранить старое. Это необходимо потому, что для полноценного перевода художественного или публицистического произведения план выражения может оказаться важнее плана содержания. Нетрудно понять, что добиться при этом стопроцентно верного перевода, т. е. передать неизменным содержание, не меняя при этом и форму, удается сравнительно редко, так как между обыгрываемыми словами/фразеологизмами языком оригинала и соотносительными единицами языка перевода должны существовать не просто эквивалентные отношения, но полная эквивалентность с охватом двух (или более) значений.

Однако даже при таком положении не всегда можно рассчитывать на стопроцентно удачный перевод: между эквивалентами часто совсем неожиданно обнаруживаются незаметные при других обстоятельствах расхождения, — в сочетаемости. Частности или употребительности, в стилистической окрашенности или эмоциональном заряде, в наборе синонимов или антонимов, в этимологии или словообразовательных возможностях, в вызываемых ассоциациях или коварных намеках и т. п. А иногда даже незначительного с виду отличия достаточно, чтобы помешать правильному воспроизведению игры слов на язык перевода и заставить переводчика искать для этого новых путей.

Следовательно, можно сделать вывод: буквального перевода (т.е. передачи не только содержания, но и формы), к которому переводчик стремится как к идеалу при переводе каламбура, можно добиться скорее в виде исключения; как правило же, здесь не обходится без потерь. Вот почему перед ним всегда стоит основной вопрос: чем пожертвовать? Можно передать содержание, отказавшись от игры слов, или же сохранить каламбур за счет замены образа, отклонения от точного значения, затушевки идейного замысла, даже вообще сосредоточиться только на игре, полностью абстрагировавшись от содержания, надо только решить что будет меньшим злом. Решение данной задачи зависит от ряда предпосылок, но в первую очередь от требований контекста, главным образом широкого контекста, а нередко и всего произведения в целом.

Жертвовать содержанием при переводе каламбура приходится не так уж редко. Это происходит, например, при целенаправленном обыгрывании звуковой формы, когда внимание читателя сосредотачивается на неожиданной или ожидаемой рифме, аллитерации или новых «звуковых эффектах». 6;290.

К наиболее трудно переводимым на многие языки следует отнести такие каламбуры, в которых обыгрываются языковые средства, отсутствующие в других языках, например, авторские неологизмы на основе глаголов движения.

Когда переводчик не имеет возможность путем «пословного» каламбура достаточно четко передать «каламбурность» сочетания, тогда он не переводит тот оборот, который дается ему автором подлинника, а создает свою игру слов, близко напоминающую по тем или иным показателям авторский каламбур, но созданную иногда на совсем иной основе и проводимую совсем другими средствами. Даже термин «перевод» здесь часто неуместен, поскольку от данности оригинала не осталось ничего; тем не менее, в рамках переводимого произведения такую «интерпретацию» следует считать правильной. Вывод простой: взвесив внимательно все возможности передачи каламбура, переводчик должен остановиться на той, которая предоставляет наибольшие преимущества, независимо от употребленного автором приема. Когда передать каламбур нужно во что бы то ни стало, а текст не поддается, то можно постараться отыскать рифму, сочетать ее с антонимическим употреблением (если этого требует оригинал). Или даже ограничиться рифмой, но хоть как-нибудь подсказать читателю каламбурную сущность подлинника.

Практически непереводимыми в узком контексте следует считать каламбуры, опирающиеся на осмысление кусков немотивированно расчлененных и иногда измененных в некоторой степени слов. Получается игра, напоминающая шараду и основанная на созвучиях. 2; 300.