Позиции и оппозиции

§ 130+. Структуралисты на примере фонемных различий установили три тина оппозиций, которыми, очевидно, и ограничиваются сегодня все возможные типы противопоставлений, основанных на сходстве родовых признаков, но различающихся признаками видовыми. Рассмотрим ситуацию на примере важнейшего для морфологии и самого древнего морфонологического чередования е—о, которое стало основополагающим во всех дальнейших преобразованиях древнерусских систем и вообще славянских языков; ср. последовательно возникавшие чередования (ъ—ь),(е—о), (е—о) (после мягких согласных).

Возникнув в раннсиндоевропейскую эпоху как следствие преобразования «ларингалов» (согласные типа славянских редуцированных), это чередование составило устойчивый в фонологической системе средний по подъему ряд гласных и всегда выделялось чисто фонетическим, т. е. отчетливо и материально звуковым противопоставлением эквиполентного типа при равнозначности обоих членов оппозиции. Равноценность их определяется тем, что каждый из них отличается от другого своим особым признаком:

Как и в фонемных противопоставлениях, эквиполентные оппозиции весьма распространены в древнем языке, они указывают на противоположность цельных «вещей» в их вещественной целостности; каждая из них значима сама по себе, в том числе и вне противопоставления к другой «вещи» по выделенному сознанием признаку.

Средневековые же системы предпочтительно градуальны, т. с. строятся из нескольких (не менее трех) члейов своеобразной иерархии, по одному-единственному признаку, которым как различительным обладает отмеченный им (маркированный) элемент, тогда как другие отличаются степенями проявления данного признака. Если градуальность восходит к эквиполентносги, признаков может быть два, и тогда градуальность строится по противоположным степеням уменьшения признака. Например, в древнерусском языке возникала градуальность на основе «растягивания» по степеням исходной морфонологической оппозиции е — о путем включения в нее и последующего преобразования всех гласных верхнесреднего подъема:

Понижение степеней подъема и ряда сопровождалось повышениехнггепеней огубленности (вплоть до [уо]—(6)), и наоборот (вплоть до [ie]—(ё)). Такая система слишком сложна, и потому насыщенное фонемами противопоставление постепенно снималось путем устранения избыточных ее членов; происходили известные нам по разделу «Фонология» изменения (е) в (е), (ё) в (i), (6) в (о), конечным результатом которых в современном литературном языке стало противопоставление е: о привативного типа (признак ряда именно по причине своей градуальной растянутости в прошлом перестал быть различительным), т. е.

Если в эквиполентной оппозиции противопоставлены материально «вещи"—звуки (они фонологичны лишь в составе слога), и сходства здесь не менее важны, чем различия, то градуальная оппозиция целиком определяется позицией наблюдателя, создающего систему на основе названного «словом» признака различения и сходства. Наоборот, современная привативная оппозиция является чисто понятийной, логически строгой; она четко устанавливает один, только один и всегда один и тот же признак различения. Для наших современников именно такая оппозиция и является строго научной, тогда как эквиполентная в явленности слишком конкретной «вещи» предстает как образная, а градуальная во взаимных замещениях отвлеченных признаков «образа и подобия» — как весьма символическая. Но это не значит, конечно, что оппозиции древнерусского языка мы должны истолковывать с точки зрения современных принципов исчисления объектов, как привативные, что часто делают. Это ошибка. Системное преобразование категорий заключается иногда именно в том, что изменялся тип оппозиции в связи с изменением взгляда современников на один из компонентов «семантического треугольника»: различительными признаются либо «вещь», либо «слово», либо (сегодня) «идея» (понятие о вещи, выраженное в слове, т. е. категория).

Все это мы и рассмотрим в дальнейшем изложении исторических фактов.

§ 131. Эквиполентные и привативные оппозиции в принципе близки друг другу. Они одинаково двоичны, но по своим результатам как бы перевернуты. Эквиполентная оппозиция строится на основе с одержания родового понятия (его объем известен), а привативная — на основе объема родового понятия (признак его с одержания признается известным). Если, сравнивая мужчину и женщину (муж и жена), мы говорим, что они — люди (члов/ъци), становится важным определить, с одной стороны, «мужескость», а с другой — «женскость», т. е. признаки содержания общего для них рода. Если же, сравнивая мужчину и женщину, мы исходим только из признака, скажем, «женскости», то следует установить, какой объем соответствует этому идеальному содержанию в части предметно наличных «женщин». Это необходимо потому, что идеальное содержание субъективно, и идея (содержание понятия) «женскости» преобразуется в идею «женственности» (какие представители класса «мужчины» могут претендовать на этот признак — судить окружающим, но «женскости» в них определенно нет).

В отличие от этого, градуальные оппозиции взаимообратимы, поскольку признаков различения (на основе разложения эквинолентной оппозиции) может быть два. Уменьшение степеней одного из них есть одновременно увеличение степеней другого. Тот признак, который уменьшается в степенях, постепенно из системы устраняется.

Таким образом, морфологическая оппозиция есть категория историческая, она постоянно изменяет категориальное содержание на основе смещения формы или смысла категории.

Например, основа простого аориста, осложненная суффиксом, даст форму имперфекта:

с/ъд-ъ — с/ъд-/ъах-ъ — это приват ив ная оппозиция, на основе которой выделяется различительный признак (выражен суффиксом).

Возникновение сигматического аориста, уже со своим суффиксом, делает оппозицию эквиполентной:

В первом случае отмечено значение имперфекта, который обогащает систему простых прошедших времен, во втором — аориста, который перестраивает систему по новому признаку (допустим, видовому).

Основа наст, вр., осложненная приставкой, дает форму простого буд. вр.:

но увеличение числа приставочных образований оттого же корня снимает с этой оппозиции добавочное значение вида, т. е. опять-таки создает эквиполентную оппозицию по двум равнозначным признакам:

*<�з-основы имен в противопоставлении к *о-основам являются как имена женского рода в оппозиции к неженскому: но наличие в немаркированном оппозите вариантности тут же превращает всю оппозицию в эквиполентную по признаку мужской/женский, т. е.:

Строго говоря, эквиполентность форм робъ — роба сохранялась вплоть до устранения флексии -ъ в произношении (а это XII в.) и даже в написании (до 1918 г. рабъ). Устранение этого окончания образовало привативную оппозицию, в которой маркирован женский род, сохранивший окончание (-а).

Форма ед. ч. (например, имен) в противопоставлении к формам мн. ч. кажется находящейся в привативной оппозиции:

однако наличие совмещенного единства в форме двойств, ч. делает оппозицию эквиполентной:

Именно таким образом представляли эту оппозицию средневековые грамматисты, настойчиво и упорно препятствовавшие устранению двойств, ч. из употребления; им важно было сохранить градуальность ед. ч.: двойств, ч.: мн. ч.

Примеры показывают, что в маркированном оппозите представлено содержание, а в немаркированном—объем общего для них значения, и только вся оппозиция в целом дает идею своего рода понятия; при этом, например, род — категория, а женский, мужской или средний род — виды категории (иногда их называют категоремами).

Примеры показывают также, что все древнейшие оппозиции реально эквиполентны, причем исходно немаркированный оппозит всегда удваивается (в лучшем случае) на основе общего нерасчлененного признака противопоставления, так что всю оппозицию в средневековом языке можно представить либо как синекдоху (род и его вид ы), либо как тернарную градуальную оппозицию. Так, по признаку грамматического рода и по признаку числа:

В пределах, ограниченных конкретной оппозицией, происходят все последующие преобразования форм. В данном случае исчезают формы робъ и робя (заменяются формами раб и ребенок), сохраняется только маркированный член оппозиции; см. в судебной формуле роба и холопъ. Формы мн. ч. долгое время почти не изменялись, тогда как в ед. ч. происходила унификация типов склонения, а двойств, ч. в конце концов вообще исчезло как «средний» член градуальной оппозиции, представлявший одновременно и единство, и множественность. У глагольных основ наст. вр. и инфинитива дело обстояло сложнее, но также развивались только немаркированные члены оппозиции основ; так, формы глагольного вида образуются в границах категории времени, первоначально представая как эквиполентнос противопоставление аористно-перфектных или настояще-будущих форм.

По-видимому, в появлении «третьего лишнего» в оппозиции всегда рождается некий импульс для образования категории в целом, прежде устойчиво сохранявшейся в границах привативной или эквиполентной оппозиции. Это показал польский лингвист Юрий Курилович на примере индоевропейской морфологической системы. По его мнению, развитие категории числа начинается с вторжения в двоичную оппозицию ед. ч. — двойств, ч. категоремы мн. ч., а развитие категории лица — с вторжения категоремы 3-го л. Градуальность чревата новым преобразованием, которое и приводит к изменению признаков различения, а вместе с тем и к появлению новой категории.

Таким образом, можно исходить из того, что.

• — исторически динамичными являются не привативные оппозиции,
• — при этом изменяются немаркированные члены оппозиции,
• — тогда как новые категории создаются на основе отработанных форм предшествующей им категории и в ее границах;
• — исходные оппозиции обычно эквиполентны, они отражают первоначальный синкретизм грамматических отношений и стремятся развиться в логически строгие привативные оппозиции, однако
• — средневековые системы в качестве типичных располагали пре имущественно градуальными оппозициями, которые обычно представляют собою переходный к новым системам этап развертывания грамматических парадигм и категорий.
• § 132. Оппозиция как противопоставление элементов системы по определенному признаку, их различающему, в речевом контексте ставит такие элементы в определенные позиции. В одних позициях элементы различаются — это сильные позиции для данной кате гор и и, в других не различаются — это слабые позиции неразличения. Соответственно, в фонологических системах

Сильная позиция морфемы определяется многими условиями: свободным употреблением вне контекста, положением под ударением, исходным набором фонем в морфеме (например, в форме род. п. рук при наличии новых форм в производных руч-ка, руч-ной).

Особенно важна морфологически изолированная позиция, в которой утрачиваются все признаки различения данной категории. В грамматической системе это происходит в определенных синтаксических позициях.