Знаковая природа и мировоззренческие основы абсурда А. И. Введенского

Знаковая природа и мировоззренческие основы абсурда А.И. Введенского

Важную роль в творчестве А. И. Введенского играет понятие абсурда, однако абсурд для философа это не нонсенс и не отсутствие логики, а скорее новый мыслительный путь постижения мира. Введенский воспринимает абсурд так, как воспринимали его древние греки: как «отрицание центрального компонента рациональности логики» [1, 7 8].

Сам Введенский говорил: «Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провел как бы поэтическую критику разума более основательную, чем та, отвлеченная. Я усомнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием „здание“. Может быть, плечо надо связать с „четыре“. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то, значит, разум не понимает мира» [2, с. 323].

Основой философии творчества Введенского является поиск новых связей между словами. Мир раздроблен, но мир постижим. Для постижения мира необходимо лишь понять принцип связей предметов между собой. И, возможно, именно в бессвязности и есть их связь. Отсюда и отказ от разумного, то есть логического постижения мира. Однако это не есть отказ от «разумного» метода написания произведений. ОБЭРИУты далеки от сюрреалистов. В декларации ОБЭРИУтов про Введенского написано: «Введенский разбрасывает действие на куски, но действие не теряет своей творческой закономерности. Если расшифровать до конца, то получается в результате видимость бессмыслицы. Почему видимость? Потому что очевидной бессмыслицей будет заумное слово, а его в творчестве Введенского нет, нужно быть побольше любопытным и не полениться рассмотреть столкновение словесных смыслов. Поэзия не манная каша, которую глотают, не жуя и о которой тотчас забывают» [3, с. 146]. Значит все, что кажется заумью в текстах Введенского, является лишь попыткой построить текст, опираясь на иные принципы соотнесения слов и понятий. Попыткой установить истинные, божественные связи между предметами. Таким образом, отступать от разумного значит приближаться к божественному, ведь «в то, что логично, не надо верить, ибо это предмет обыденного (сугубо человеческого, разумного) знания. Веровать можно только в то, что не доступно пониманию разумом, представляется ему абсурдом» [4, с. 20].

Для поиска правильного типа связей на уровне текста, Введенский прибегает к использованию особого художественного знака, названного Л. Липавским «иероглифом».

Иероглиф Введенского во многом схож с символом. Это материальный, чувственно воспринимаемый предмет явление или, реже, действие который выступает как представитель другого предмета, или ряда предметов, свойств, отношений. Как и в символе, в иероглифе есть многозначность, есть некое реальное воплощение и есть значение. Символ несет в себе отсылку на иной предмет или ряд предметов, но эти предметы, так или иначе, логически связанны по значению с символом, их выражающим. Возможно, эта логика понятна лишь избранному кругу и является неким знанием, доступным только посвященным. Но если, по мнению Введенского, мир нельзя постигнуть логически, если разум не понимает мира, то никакая логика уже не может работать. Иероглиф, в отличие от символа, абсолютно произволен, лишен рудимента естественной связи между означающим и означаемым. По мнению Ф. Соссюра, «символ справедливости, весы, нельзя заменить чем попало, например колесницей» [5, с. 101], иероглиф же справедливости может быть заменен чем угодно, ибо при использовании правильного типа связи означаемое и означающее становятся полностью тождественными «абсолютным знаком / предметом». Следственно, одной из главных черт иероглифа является абсурдность, алогичность. Но отсутствие логической связи между означаемым и означающим не наносит ущерба гипотетической возможности постижения иероглифа. Так как, по мнению Витгенштейна, «мы не можем дать знаку неправильный смысл», «не можем делать ошибок в логике» и «не логически мыслить» [6], значит, если мы можем осмыслить иероглиф и дать ему смысл, то этот смысл верен, а наше осмысление его логично, следовательно, логична и связь между иероглифом и предметом, а иероглиф является знаком и, как и в случае с любым иным знаком, он обладает логической связью с предметом. Согласно десятой аксиоме А. Лосева, «всякий знак есть смысловое отражение предмета» [7, с. 81], то есть мы не можем использовать иероглиф без акта обозначения, следовательно, иероглиф не может быть лишен смысла. Таким образом, нарушение доступной для понимания логической связи между предметом и отображающим этот предмет иероглифом порождают логику их нового соединения, однако априорно не доступную нашему пониманию.

Согласно Ж. Деррида, «своей чисто умопостигаемой гранью означаемое отсылает к абсолютному логосу и устанавливает с ним непосредственную связь. В средневековой теологии этот абсолютный логос был бесконечной творческой субъективностью: умопостигаемая грань знака всегда была повернута к слову и лику божьему» [8, с. 128]. Следовательно, если в случае с символом цепочка движения нашего понимания этого символа: «означаемое предмет абсолютный Логос/слово Божье», то иероглиф непосредственно отсылает к последней фазе этой цепочки.

Однако это не связанно с тем, что иероглиф убирает из этой цепочки предмет, просто, по мнению Введенского, каждый предмет уже изначально является абсолютным Логосом.

Превращение абсолютного предмета в предмет, произошедшее в сознании человека, случилось из-за установления неправильного вида связи, из-за утраты понимания предмета, то есть, введя дополнительную ступень осмысления абсолютного предмета, человек не только еще дальше отдалился от его понимания, но и потерял возможность установления правильной, с точки зрения Введенского, логики.

Напротив, превращая знак в абсолютное слово мы превращаем предмет, с которым он связан, в абсолютный предмет. А так как установление правильной логической связи (в том понимании, в котором, логическая связь определяется отсутствием логики) превращает предмет в абсолютный предмет, то и установление правильной связи между словом и предметом автоматически становится связью абсолютное слово абсолютный предмет. Если мы устанавливаем связь между символом и предметом, исходя из внутренних предпосылок символа и предмета, чаще всего базирующихся на логичности этой связи, то есть из характера символа и предмета, то в случае с иероглифом и предметом прежде всего важен характер самой связи. Например, связь между «красной розой» и «страстной любовью» установлена на многих уровнях: от традиции дарить красные розы возлюбленным до логического соотнесения двух этих понятий по соотношению символики цвета (красный по Гетте и Кандинскому символизирует страсть, движение, витальность, опасность, вызов, агрессию) и формы самого цветка (нежные лепестки и колючие шипы) с представлением о страстной любви. И связь эта уходит корнями к базисным понятиям психологии, философии, закреплена в литературе и даже имеет бытовое применение.

Напротив связь между «плечом» и «четыре» отсутствует практически на всех уровнях, однако если нам удастся установить между знаком «плечо» и предметом «четыре» правильный тип связи, то мы получим абсолютный знак «плечо» и абсолютный предмет «четыре», а в системе абсолюта предмет, слово и знак будут равняться друг другу. Таким образом, сделав слово «плечо» иероглифом, мы осмысляем его как абсолютное слово, абсолютный знак и абсолютный предмет, равно как и связанное с ним абсолютное слово / предмет / знак «четыре». Естественно, что понять, правильная ли связь была установлена, невозможно из-за понятий непостижимости и алогичности (или скорее логики другого типа), лежащих в основе этой связи. Однако это не существенно для определения иероглифа как базисного знака абсурда Введенского и понимания принципа написания им своих произведений.

Остановимся теперь на типе связи, которую Введенский считает правильной. Эта связь, судя по всему, должна обладать следующим набором характеристик: привлекать максимальное количество ассоциаций разного рода, ни одна из которых, однако, не будет достаточной для того, чтобы установить связь логического характера; иметь в основе языковую игру (эта характеристика присутствует далеко не всегда, но достаточно часто, чтобы выделить ее); восприниматься абсурдно и алогично; априорно воспринимать связанные ей стороны как абсолютные слова / знаки / предметы.

На уровне текста достаточным действием и формальным показателем этой связи становится выявление (при помощи приема поэтического возврата к моменту сотворения мира) того, как абсолютное слово становилось абсолютным предметом, или скорее сливалось с ним.

абсурд иероглиф введенский связь.