«Три Века» Джамбаттиста Вико

Если французские просветители с оптимизмом смотрели в будущее, верили в доброе начало в человеке, твердо знали, кто является врагом науки и кто препятствует продвижению общества к Царству Разума, то итальянские мыслители находились в иной ситуации. Блестящий период итальянского Возрождения, ставший идеалом для всей просвещенной Европы на долгие века, сменился в Италии периодом социально-экономической отсталости, политической раздробленности и несамостоятельности, католической реакции. В этих условиях вйдение мировой истории и перспектив ее дальнейшего развития, изложенное итальянским философом Джамбаттистой Вико (1668—1744) в его книге «Основания новой науки об общей природе наций» (1725), никак не сообразовывалось с распространенными в Европе концепциями поступательного исторического прогресса. Гораздо более реальным и достоверным для Вико было представление об истории как повторяющемся круговом движении всех народов от периода дикости к цивилизации и затем возвращении к первоначальному состоянию, которое является исходным для нового восхождения.

Поставив перед собой цель раскрыть, как «должна была раньше», как «должна теперь» и как «должна будет впредь протекать история наций», Вико стремится обосновать логику истории, подчиняющую себе самые разнообразные события, происходившие не только в Европе, но и в Азии, Америке с глубокой древности до настоящего. Этим он отличается от многих европейских философов-рационалистов XVII— XVIII вв., которые, будучи убежденными в преобразующей силе разума, не придавали конкретному историческому материалу сколько-нибудь существенного значения. Для Декарта и Гоббса, Спинозы и Лейбница будущее было гораздо важнее и привлекательнее прошлого, о чем свидетельствует их критическое отношение к античной мысли. Но для Вико богатейшее наследие Греции и Рима, взрастившее итальянский Ренессанс, является источником проблемы: как могли эти великие культуры прийти в упадок, оставив лишь материал для поучительных размышлений. В своей концепции истории Вико нередко обращается в качестве примера, достойного подражания, к учению о государстве Платона и в то же время высоко ценит эмпирический метод Бэкона. Противоречия здесь нет, поскольку огромный исторический материал, собранный Вико, нужен ему для подтверждения существования «плана Идеальной Вечной Истории, согласно которому протекают во времени Истории всех наций».

Исходным пунктом размышлений Вико о «Вечной Истории» является выяснение сущности человеческой природы. Критикуя философов, которые пытались изучать «науку о мире природы», созданном Богом, и пренебрегали размышлениями о «мире наций, мире гражданственности», который был сделан людьми" и, следовательно, доступен пониманию людей, Вико убежден: «Мир наций был, безусловно сделан людьми… и потому способ его возникновения нужно найти в модификациях нашего собственного человеческого сознания; а где творящий вещи сам же о них и рассказывает, там получается наиболее достоверная история»^[1]. В отличие от тех философов, которые утверждали, что общество есть результат общественного договора, Вико придерживается мнения, в соответствии с которым человеческая природа общественна изначально. Поэтому с самых первых своих шагов человечество живет в условиях «естественного права», порожденного «самими человеческими нравами», и нет «ничего более естественного и более приятного, как соблюдать свои естественные обычаи». Доказательством этого, считает Вико, служит то, что все нации, как варварские, так и культурные, отделенные друг от друга огромнейшими промежутками пространства и времени, соблюдают три человеческих обычая: имеют какую-нибудь религию, заключают торжественные браки и погребают своих покойников. Поразительное единство этих элементов культуры свидетельствует о единстве человеческого рода, находящего свое выражение в единстве естественных прав всех людей.

Природа человека не исчерпывается разумом, направленным на постижение истины, ибо человеку присуща также свободная воля, «удостоверяемая и определяемая здравым смыслом» во всем, что касается «необходимости или пользы». Более того, у Вико оказывается сам разум историчен, так как люди опирались и опираются на здравый смысл, представляющий собой «суждение без какой-либо рефлексии, чувствуемое сообща всем сословием, всем народом, всей нацией или всем родом человеческим»^[2]. Решительно выступая против философов и историков, которые пытаются рассматривать исторический процесс как процесс передачи культуры одними, более развитыми и одаренными народами, другим, Вико убежден: древние народы развивались изолированно, не имея никаких возможностей в течение длительного исторического периода влиять друг на друга, но при этом у всех у них возникали единообразные представления и идеи, обладающие статусом достоверности. Это, по мнению Вико, является убедительнейшим доказательством в пользу существования Божественного провидения как источника субстанциального единства естественного права, которое усваивается народом в различных модификациях.

Хотя Адам был «сотворен Богом в согласии с наилучшей идеей», грехопадение, считает Вико, привело к «лишению» человека добра, но не «отрицанию добрых дел» в силу распространения на него благодати. Наличие у человека дарованной ему Богом свободной воли является необходимым условием возможности совершать добрые дела под руководством Божественного провидения. Таким образом человек у Вико не добр по природе, как считали многие просветители, но и не зол, как утверждал Гоббс, убежденный в том, что «человек человеку — волк». Человеку свойственно себялюбие и властолюбие, жадность и стремление извлекать из всего пользу. Именно поэтому он нуждается в Божественном провидении, которое постоянно наставляет его на истинный путь, пробуждает в нем стремление к милосердию и любви, побуждает к добру и справедливости ради сохранения человеческого общества. С этой точки зрения свою «Науку о природе наций» Вико называет «Рациональной гражданской теологией Божественного провидения». Науку о природе наций можно считать философской, но при условии, если философия дает науке три основания, которые базируются на аксиоме: существует Божественное провидение, следует умерять человеческие страсти и делать из них человеческие добродетели, души человеческие бессмертны. С точки зрения Вико, философия должна «поднимать и наставлять человека падшего и слабого, а не искажать его природу и не покидать его в испорченности». Исходя из этого он исключает из разряда философов эпикурейцев, которые отдаются воле случая и верят в смертность души, а также стоиков, которые «позволяют увлечь себя року». Кроме того, те и другие глубоко заблуждаются, отрицая Божественное провидение. Необходимость в новой науке о нациях возникает, по мнению Вико, именно потому, что истина не открывается человеку сразу. В процессе истории народы проходят ряд этапов, прежде чем «восторжествует их общественная природа». В этом смысле новая наука о нациях «должна быть историей того порядка, который был дан совершенно незаметно для людей и часто вопреки их собственным предположениям великому граду рода человеческого; ведь если даже этот мир и был создан во времени и по частям, то порядок, в нем заложенный, всеобщ и вечен»¹. Под «порядком» Вико разумеет возникновение вещей и явлений «не иначе, как именно при этих условиях», «в эти времена, в этих местах и определенным образом», что позволит созерцать в «Божественной идее мир наций на всем его протяжении в пространстве и во времени и во всем его разнообразии». Таким образом, порядок — это история наций в их постоянном развитии в необходимом направлении.

Из этого следует, что для Вико вся история человечества, все ее этапы оказываются чрезвычайно важными и истинными, ибо в каждом из них идея естественных прав присутствует, хотя и в разном обличье. Проникнуть в «порядок истории» можно посредством «строгого анализа человеческих мыслей, относящихся к необходимости или к пользе общественной жизни». В этом аспекте наука о нациях предстает как история человеческих идей, на которой, считает Вико, должна строиться «царица наук» — «метафизика человеческого ума». Она начинается не с размышлений философов над человеческими идеями, как считают некоторые, но с того момента, когда «первые люди начали мыслить по-человечески», т. е. с самого начала существования человеческого общества. Единообразие идей относительно естественных прав, зародившихся у разных народов, влечет за собой возникновение единого «умственного словаря» вещей, относящихся к общественной жизни, на котором базируются все различные языки и посредством которого постигается история, обретая характеристики вечной и идеальной. Новая наука тем самым оказывается описанием «вечной идеальной истории», согласно которой «протекают во времени истории всех наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце».

Исходя из того, что «порядок идей должен следовать за порядком вещей», Вико анализирует огромный исторический материал из жизни различных народов, прежде всего древних греков и римлян, и современных наций Европы, выявляя в их истории три основные эпохи, три века. Последовательность смены эпох соответствует индивидуальному развитию людей: как «люди сначала чувствуют, не замечая, потом замечают взволнованной и смущенной душой; наконец, обсуждают чистым умом», так и нации в своем движении от варварства к культуре постепенно обретают способность постигать истину при помощи развитого человеческого разума, который Вико трактует как мудрость «употребления вещей» согласно их природе. Сообразно степени постижения ясности естественного права человеческим разумом, Вико разделяет историю каждой нации на три века: «век богов», «век героев» и «век людей», протекающих в трех типах времен. В каждом из этих веков «в постоянном и никогда не нарушаемом порядке» нации проходят через три вида природы, три вида нравов, три вида естественного права, три вида государств, три вида языков, три вида юриспруденции. Но все эти «частные единства» берут свое начало в одном общем «единстве веры в провидящее божество, а оно — единство духа, дающего форму и жизнь нашему миру наций»¹.

Век богов начинается тогда, когда люди, находясь в состоянии «чудовищной дикости и безудержной звериной свободе», устрашились своего «звероподобного состояния» и возжаждали спасения свыше. Обладая слабым рассудком, но могущественной фантазией и беспредельным воображением, они обожествляли и одушевляли природу и в то же время до «ужаса боялись ими же самими выдуманных богов». Эта природа была природой поэтов-теологов, самых древних мудрецов у всех языческих наций, когда они, введенные в заблуждение могучими вымыслами, верили, что каждая из них имеет собственных богов. В силу неразвитости ума варварские нации еще не могли подняться до идеи Бога, но Божественное провидение «посеяло в них свет высшего», который нашел выражение в языческих религиях, признающих множество богов. Таким образом религии способствовали обузданию дикости народов, распространению благочестия, целомудрия, что привело к образованию «семей», во главе которых стояли первые правители — мудрые, справедливые, воздержанные, сильные «отцы», соединявшие в себе жреческую и монархическую власть. Нациями, находившимися в состоянии «семейных монархий», естественное право воспринималось как Божественное установление.

Люди века богов еще не умели «артикулировать речь» и пользовались «Божественным умственным языком посредством немых религиозных движений, т. е. Божественных церемоний». Речь идет о существовавших у различных народов бесписьменных языках, где знаки и образы, вещи и их значения были тесно связаны с религиозными верованиями. Вместо букв люди использовали «Божественные знаки» — иероглифы, эти «фантастические универсалии», свидетельствовавшие о врожденной склонности человеческого ума к единообразию. Не обладая способностью к построению абстракций, люди века богов прибегали к основанным на образах поэтическим универсалиям. Поэтому первой мудростью язычников, мудростью поэтов-теологов были мифы, которые, несмотря свой на фантастический, возвышенный, поэтический характер, являются, по убеждению Вико, «истинными и строгими историями нравов» древнейших языческих народов. Ярким примером здесь могут быть поэмы Гомера — «великие сокровищницы для открытия естественного права греческих народов». Все последующие поколения поэтов восходят к поэтам-теологам века богов.

Что касается языческой юриспруденции, то она была первой Божественной мудростью, мистической теологией — «наукой о языке богов», которой владели поэты-теологи. Придавая законам божественный характер, юриспруденция справедливым считала только то, что сопровождается торжественными обрядами религиозных церемоний. Однако язык, на котором она говорила, был языком простонародной мудрости, истолковывающей божественные тайны предсказаний. В соответствии со своей природой юриспруденция понимала авторитет, право, суд как божественных по своему происхождению и предполагавших вмешательство богов. Короче, первыми из трех типов времен у всех наций были времена религиозные, протекавшие под Божественным правлением.

В «веке героев» «благородные, чистые и сильные» «семьи» разрастаются, принимая под свое покровительство «слабые, бродячие и одинокие народы». Представители «благочестивых» семей, возводя свое происхождение к богам, считали себя «князьями» рода человеческого. Герои, приписывая природе Божественное происхождение, видели в ней основание своего естественного благородства, которым гордились перед пришельцами, считая их «безбожниками» и «скотами».

Но слишком суровое обращение благородных с плебеями привело к тому, что последние возмутились царящей несправедливостью. Тогда мудрые «отцы» ради умиротворения плебеев предоставили им некоторые права, а сами вместе со своими семействами объединились в сословие «благородных». Так возникли первые города на основе замкнутых правящих сословий «благородных». По своему характеру герои были «гневливы и щепетильны», естественное право они трактовали как право силы, но сдерживаемое религией, которая за отсутствием законов ставила границы силе. Неспособные повиноваться разуму, люди века героев считали правом судьбу и верили в предсказания. Поскольку все гражданские права принадлежали замкнутым правящим сословиям, государство представляло собой аристократическую республику.

Язык героического века был языком «героических знаков»: на нем говорили посредством гербов. Этот язык сохранился и сегодня в военной науке. Знаки, используемые «героическим» языком, представляли собой универсалии, к которым нации теперь сводили «различные виды героических вещей». Так, например, к Ахиллу они сводили все, что относится к сильным воинам, а к Улиссу — все, что относится к советам мудрецов. Но по мере того, как человеческий ум научился абстрагировать формы и свойства от предметов, появились «интеллигибельные родовые понятия», ставшие достоянием философии.

Суть «героической юриспруденции» заключалась в умении находить формулировки для различных договоров, исков согласно существующим статьям законов. Господство «героического авторитета», т. е. авторитета избранных героев, обусловило понимание права как доступного не всем, но лишь немногим опытным правителям, чья мудрость умела усмотреть то, что «необходимо для сохранения человеческого рода». Эти правители, обладавшие наивысшем авторитетом, вершили суд над другими людьми в строгом соответствии с неизменными законами. Времена, в которые протекал век героев, Вико называет «времена людей щепетильных», таких, как Ахилл в Греции, а в период вернувшегося в Европу варварства — «времена дуэлянтов».

По мере развития человеческого ума плебеи народов поняли, что по своей человеческой природе они равны благородным и захотели вступить в «гражданские сословия городов». Для достижения этой цели они начали соревноваться с благородным в «благочестии и религиозности в героических спорах» и в конце концов стали суверенами в городах. Начался «век людей», в котором в результате смешения гражданских порядков и естественного порядка возникли народные республики, где люди сами стали устанавливать справедливые законы. Поскольку языческая религия утратила свою силу, провидение создает философию для того, чтобы «люди могли уразуметь доблести в их идее» и под влиянием философских размышлений научились стыдиться пороков.

Однако с течением времени народные республики «испортились», начались гражданские войны и беспорядки, что привело к «самой худшей из всех тирании» — анархии, «разнузданной свободе свободных народов». Но мудрое провидение не оставляет людей и делает так, что народы выдвигают одного человека, который становится монархом, силой оружия подчиняющим «все порядки и все законы». «Провидение, — пишет Вико, — самою формою монархического государства формирует волю монархов, ограничивая их бесконечную власть естественным порядком, т. е. стремлением поддерживать в народах довольство и удовлетворенность своей религией и естественной свободой; без этой всеобщей удовлетворенности и довольства народов монархические государства не могут существовать ни длительно, ни безопасно»¹. Таким образом наилучшей формой правления Вико считает конституционную монархию.

Для века людей характерно понимание природы как «человеческой, разумной, а потому умеренной, благосклонной и рассудочной», признающей в качестве законов совесть, разум и долг. Естественное право предстает как человеческое право, продиктованное развитым человеческим разумом. Вследствие «равенства разумной природы» все теперь уравнены законами: в народных республиках люди оказываются «господами народной свободы», в монархиях же монархи уравнивают подданных своими законами. У всех народов возникает артикулированный язык и вместе с ним «простонародные буквы и простонародные языки», которые служат людям для удовлетворения их жизненных нужд. Юриспруденция становится человеческой: она рассматривает «истинность фактов и милостиво склоняет смысл законов везде, где того требуют равные условия». Человеческий авторитет имеет своим источником доверие к благоразумию и мудрости людей, суды руководствуются истиной, совестью и милостивыми законами. Век людей протекает во «времена гражданские», т. е. умеренные времена естественного права народов.

Несмотря на постоянное руководство народами Божественным провидением, переход от одного века к другому не происходит сам по себе, без участия людей. Природа людей, наделенных Богом свободной волей, такова, что каждый в отдельности руководствуется своими личными интересами, подчиняет свой ум «страстям личной пользы». Отстаивая свои интересы, люди вступают в борьбу друг с другом, и эта борьба может способствовать продвижению народов к более разумному общественному устройству, как это видно на примере борьбы плебеев с аристократией, в результате чего возникли сословия, а впоследствии народные республики. Поэтому, несмотря на склонность людей преследовать личные цели, Божественное провидение в конечном счете возвышает их до идеи «бесстрастной общей пользы» и общей справедливости.

Итак, история народов, считает Вико, свидетельствует о том, что естественное поступательное движение наций, которое они проделывают за свою жизнь, есть движение от правления «одного в семейных монархиях» к правлению «немногих в героических аристократиях», далее наступает правление «многих и всех в народных республиках», которое сменяется правлением «одного в гражданских монархиях». Вся история человечества, приходит к выводу Вико, заключена между монархиями семейными и гражданскими. Но эти три формы общественного состояния, с точки зрения Вико, являются идеальными, в реальной же истории народов мы встречаем не только их модификации, но и примеры смешения позднейших форм государства с первоначальными. Это объясняется природой людей: изменяясь, они «придерживаются в течение некоторого времени своих прежних навыков». Кроме того, далеко не все народы в прошлом и даже в настоящем, где, по убеждению Вико, «зрелая культурность распространилась среди всех наций», проделали такое поступательное движение. Одни народы, например карфагеняне, капуанцы и нуманцы, были в самом начале расцвета своего героизма подавлены римским могуществом. Другие, например московиты, хотя и управляются христианским царем, живут в условиях холодного севера и к тому же отличаются леностью ума. Третьи — задержаны в своем движении влиянием диких и фантастических религий, о чем свидетельствует состояние Японии. «Незрелость» религий таких культурных народов, как народы Китая или Индии, также препятствует их продвижению к более совершенным формам правления. И в Европе, где христианство давно занимает прочные позиции, ряд народов еще управляется ааристократически, хотя по форме является монархиями.

И все же, убежден Вико, поступательное движение всех наций непреложно в силу Божественного происхождения «вечных по своей природе» прав людей. Даже если мы переплывем океан, замечает Вико, то увидим, что американцы прошли бы тот же самый «путь вещей человеческих», если бы они не были открыты европейцами. Причина единообразия движения наций в том, что «все бесчисленные и бесконечные разнообразные права, какие только существовали, существуют и будут существовать в мире, являются модификациями власти первого человека, главы рода человеческого, и той собственности, которая принадлежала ему над всей землей»¹. В силу этого идее поступательного движения народов нисколько не противоречит идея «возвращения человеческих вещей» при возрождении наций.

История Греции и Рима, история Европы является ярким примером того, как народы, достигнув высшей формы правления, погружаются в варварство. Причина этого возвращения коренится опять же в природе человека. Во всех общественных состояниях — ив первоначальном «зверином», и в гражданском, и в войне, и в мире — «человек главным образом любит свою собственную пользу». Преследуя свое личное удовольствие или каприз, люди могут погрязнуть в безнадежных войнах, превратить города в леса, леса — в человеческие берлоги, а сами стать едва ли не «бесчеловечными зверями». Во всем этом проявляется та же свободная воля, которая в иные времена может подвигнуть человека на установление нового, более совершенного естественного порядка. Но сила провидения, заботящегося о сохранении рода человеческого, не дает ему угаснуть: в варварах вновь зарождается новый порядок культуры и начинается возрождение наций, проходящих по уже известным ступеням общественного состояния. Таким образом, заключает Вико, мы получили «идеальную историю вечных законов, соответственно которым движутся деяния всех наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце, даже если бы (что, безусловно, ложно) в вечности время от времени возникали бесчисленные миры»^[3].

Итак, в отличие от просветительских концепций линейного исторического прогресса, философия истории Вико рисует картину вечного возвращения народов, достигших состояния цивилизации, к варварству, с тем чтобы опять начать восхождение к идеальному общественному состоянию. Признание циклического характера всемирного исторического процесса не есть следствие пессимизма Вико, ибо причиной движения вспять является действие не каких-либо трансцендентных законов, но самих людей, склонных преследовать и отстаивать свои частные интересы. Сила свободной воли людей такова, что они могут не только задержать движение общества, но и повернуть его вспять на каждом этапе его развития. Не разделяя убеждения многих просветителей об изначальной доброте человека, Вико пишет: «Сначала люди ощущают необходимое; затем обращают внимание на полезное, потом замечают удобное, после развлекаются наслаждением и потому развращаются роскошью; наконец, безумствуют, растрачивая свои имущества»^[4]. Природе отдельного человека соответствует природа нации: сначала она «жестока, потом сурова, затем мягка, после утончена, наконец, распущена». Так что как своим успехам, так и поражениям народы в значительной степени обязаны самим себе. Отношение Вико к природе человека вполне объяснимо социальными условиями: процесс развития капиталистических отношений в Италии сдерживался влиянием католицизма. Поэтому, с одной стороны, человек Вико себялюбив, эгоистичен, склонен заботиться о собственном благополучии в гораздо большей степени, чем об общественном. Но в то же время он склонен и к добру, к следованию нравственным нормам, хотя и не без помощи свыше.

Вико решительно критикует натурализм просветителей, которые распространяют законы природы на общество и на человека. И хотя убеждение Вико в общественной природе человека во многом связано с христианской традицией, противопоставляющей человека природе, оно не может быть расценено как ортодоксальное с религиозной точки зрения. Соотношение священной и профанной истории находится за пределами интересов мыслителя. Роль Божественного провидения состоит в том, по мнению Вико, чтобы задать «генеральный план» движения наций, поддерживать усилия людей в движении к более совершенному общественному устройству, способствовать тому, чтобы их пороки по мере возможности обращались в добродетели. Но если народы все же впадают в варварство вследствие собственных эгоистических устремлений, то провидение, допуская это как свидетельство действенности свободной воли людей, становится препятствием гибели человеческого рода. Идеальная монархия как предел возможностей наций не выносится Вико за пределы человеческого существования, как это происходит с Царствием Божьим в традиционной христианской эсхатологии. Идеальная монархия — результат обобщения исторического опыта народов, прежде всего европейских, это своего рода идеальная конструкция, идеальный тип государства, имеющий вполне земные корни. Признавая за идеал монархию, ограниченную законами, т. е. конституционную монархию, Вико становится в ряд с другими европейскими просветителями. Вместе с тем, постоянно подчеркивая историческую роль мудрых правителей, под руководством которых народы совершают свое движение от века к веку, Вико немалое значение уделяет борьбе низших сословий за свои права. В этом, с одной стороны, сказываются его демократические взгляды, а с другой — в теорию исторического процесса вносится идея социальных противоречий и социальной борьбы как механизма общественных изменений.

Придание истории ценности, отличающее Вико от многих новоевропейских мыслителей, обусловлено его трактовкой разума. Безусловно, Вико — рационалист, но его рационализм, далекий от картезианской трактовки, близок эмпирической традиции. Разум не дан ни человеку, ни народам в готовом и законченном виде, он является результатом индивидуального развития человека и исторического развития наций. Это обстоятельство ни в коей мере не обесценивает историю, а наоборот, придает ей огромное значение. Изначально присутствующий в Божественном уме план истории проявляется в мифологии (поэтической теологии), в народной культуре (простонародной мудрости), а не только в рациональном мышлении. И хотя «развитый разум» по Вико — это разум логический, в жизни человека важны и воображение, и фантазия, и здравый смысл, которые в состоянии выразить особенности мировосприятия человека на разных исторических этапах. На то, что у Вико людей объединяют не только общие идеи, как это было распространено у европейских рационалистов того времени, но здравый смысл, базирующийся также и на чувствах, отмечал Г.-Г. Гадамер: «Вико считает, что направленность человеческой воле придает не абстрактная общность разума, а конкретное общее, общность группы, народа, нации или всего человеческого рода. Развитие этого общего чувства тем самым получает решительное значение для жизни»^[5].

В отличие от подавляющего числа просветителей Вико не рассматривал мифологию как собрание «сказок», как свидетельство невежества и непросвещенности человека. Мифология — это тоже история, и она не менее правдива и важна, чем последующие представления об истории. Неслучайно свою философию истории Вико называет новой наукой, ведь философия возникла гораздо позже, чем мифология и поэзия, а потому ее познавательные возможности ограничены изучением рационального. Особенность концепции Вико в том, что он не ничтожит, не обесценивает прошлое, а видит в нем исток настоящего и причины деградации культур, закладывая при этом основы философского понимания традиции^[6]. Новая же наука способна постигнуть ход истории не только через анализ философских идей, но мифологических и поэтических образов. Признание ценности человеческого опыта позволило Вико создать не утопическую теоретическую конструкцию идеального общества, не имеющего никакого отношения к истории, но идеальный тип государства как результат обобщения исторического развития народов, притом не только европейских. Никакой непроходимой стены между Европой и народами других континентов Вико не видел: все они, по его убеждению, способны рано или поздно прийти к совершенному общественному устройству.

Однако, при всем отличии философии истории Вико от концепций истории, предложенных просветителями, она в целом базируется на основных установках классического рационализма. Вся история у Вико в свернутом виде содержится в Божественном провидении; движение наций по кругу предопределено и не может быть изменено ни при каких обстоятельствах; человек при всем своем своеволии рано или поздно выйдет на магистральный путь развития истории; даже дойдя до крайней степени дикости, он будет спасен провидением, выступающим гарантом жизни человеческого рода; идеальный тип государства универсален, как универсальна и природа человека и природа наций и т. д. И все же Вико был, пожалуй, первым философом, который попытался увидеть в истории сменяющие друг друга во времени эпохи, каждая из которых обладала ценностью и необходимостью.

• [1] Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М.; Киев: REFL-book, ИСА, 1994. С. 118.
• [2] Вико Дж. Указ. соч. С. 76.
• [3] Вико Дж. Указ. соч. С. 460.
• [4] Вико Дж. Указ. соч. С. 91.
• [5] Гадамер Г.-Х. Истина и метод: основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1989. С. 62—63.
• [6] Соколов А. М. Философия Дж. Вико и становление философского понимания традиции // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина.2013. Т 2. № 1. 60—68.