Сложные проблемы, творчество и открытие

Для повседневных ситуаций, в которых человек должен продемонстрировать свою разумность и интеллектуальные способности, характерно то, что они частично знакомы субъекту и могут быть отнесены к определенной семантической области. Далее, они не разбиты на дискретные, не связанные друг с другом «задачи», имеющие однозначные ответы. Нам самим приходится выделять проблемы, ставить и корректировать цели, находить средства их достижения, контролировать развитие событий — в особенности последствия собственных действий и поступков, так как в реальных условиях решение одной проблемы почти всегда порождает несколько новых. Поскольку ситуация обладает собственной динамикой, контроль должен вестись с опережением событий, в режиме антиципации: правильное решение в момент времени t_a перестает быть таковым в некоторый последующий момент t₂. Наконец, в реальной жизни почти не бывает чисто когнитивных проблем: их постановка и процессы решения переплетаются с интересами и ресурсами других людей, социальных групп и общества в целом^[1].

Иными словами, мир предстает перед мыслящим и действующим человеком как сложная открытая система.

Примеров изучения проблемных ситуаций подобного уровня сложности в когнитивной психологии до последнего времени было очень мало. Особенно интересным направлением стал анализ процессов решения сложных практических задач в реальном или моделируемом компьютером окружении. Дональд Бродбент (Broadbent. 1977), который и в этом отношении оказался первооткрывателем, провел самые ранние эксперименты с анализом особенностей когнитивных процессов испытуемых, пытавшихся управлять работой сложной, включавшей множество переменных компьютерной моделью экономики Великобритании.

Наиболее полными исследованиями такого рода являются получившие широкую известность работы немецкого психолога Дитриха Дёрнера (Doerner. 1986). В одной из них испытуемые должны были в течение «десяти лет» управлять небольшой административно-хозяйственной единицей — вымышленным городком «Лохаузен» и окружающей его территорией. Коммуна «Лохаузен» была смоделирована с помощью компьютерной программы как сеть из примерно 2000 взаимодействующих экономических, экологических, демографических и политических переменных. Испытуемые могли вызвать любую исходную информацию о состоянии системы, должны были самостоятельно оценивать ее и предпринимать адекватные действия, направленные на процветание «Лохаузена» и увеличение благополучия его жителей. Компьютер моделировал последствия этих действий и по мере необходимости выдавал испытуемому информацию, на основании которой нужно было осуществлять новые управляющие воздействия. В отсутствие всяких управляющих воздействий система обнаруживала легкую тенденцию к нестабильности и последующему распаду.

В этой работе (и в многочисленных последующих, которые часто имеют сегодня характер компьютерных игр с эколого-экономическим содержанием) были выявлены выраженные индивидуальные различия между испытуемыми. Так, уже в исследованиях Дёрнера одни из них очень быстро доводили подвластную им территорию до экономической и социальной катастрофы, тогда как другие оставляли «Лохаузен» после «десятилетнего правления» процветающим городом с решенной жилищной проблемой, трудоустроенной молодежью и т. д. При этом — к большому удивлению самого инициатора этих экспериментов — корреляция успешности управления подобными сложными системами с результатами традиционных психодиагностических тестов интеллекта, типа тестов Векслера и Гилфорда (см. 8.1.1), оказалась близкой к нулю. Что же тогда существенно для решения подобных задач?

Анализ индивидуальных данных свидетельствует о том, что причины различий кроются в организации знаний и использовании разных метакогнитивных стратегий. Те, кто легко добивается успеха, значительно более активны в попытках понять взаимодействие переменных системы (метапроцедура ПОНИМАНИЕ). Они далее имеют в своем распоряжении большое число знаний среднего уровня абстрактности. Эти так называемые «умеренно абстрактные схемы» (их роль подчеркивается многими исследователями — см. 8.3.3) позволяют относительно легко переходить от обобщенного рассмотрения проблемы, способствующего обнаружению сходства с другими областям знания (метапроцедура АНАЛОГИЯ), к планированию и реализации действий. Испытуемые, решающие подобных задач с отрицательным балансом, напротив, опираются либо на очень специфичные, конкретные единицы памяти, либо остаются на уровне общих деклараций и благих намерений^[2].

Решение реальных жизненных задач обнаруживает также выраженную зависимость от использования метапроцедуры ПРЕДСТАВЛИВАНИЕ. Подобная зависимость от наглядно-действенных средств репрезентации и преобразования проблемной ситуации противоречит ожиданиям, основанным на компьютерной метафоре. Уже на примере понимания отдельных предложений и отрывков текста мы видели, что оно не может быть сведено к манипулированию символами (см. 7.3.1). Существует большое число свидетельств значения наглядно-действенного мышления в научной деятельности. Научная оценка этих свидетельств должна осуществляться с учетом того, что сами возможности нашего воображения относительно тесно связаны с имеющимися концептуальными структурами (см. 8.1.1).

Примером служит замечание польского физика Леопольда Инфельда: «Фарадей и Бор обладали богатым воображением и были наделены гениальной прозорливостью. Фарадей видел силовые линии электрических и магнитных полей, тогда как для остальных там существовала пустота, свободная от физических проблем. Достаточно один раз слышать Бора, видеть движения его рук, образы и модели, которые он воспроизводит, чтобы понять, что Бор действительно видит, как построен атом, что он мыслит образами, непрерывно возникающими перед его глазами» (цит. по: Швырев. 1978. С. 38). Опора на зрительные представления совсем неудивительна в этих случаях, поскольку и Фарадею и Бору удалось создать чрезвычайно успешные наглядные модели изучаемых объектов. Так, Фарадей, использовав рассыпанные на листе бумаги металлические опилки, смог выявить характерный узор силовых линий, возникающих у одного полюса магнита и исчезающих у другого. 20 годами позже, ближе к концу XIX в. Джеймс Клерк Максвелл увидел сходство этого рисунка с распределением струй протекающей в сужающемся канале жидкости, создав на основе данной АНАЛОГИИ с гидродинамикой математическую теорию электромагнитных явлений. Бор также воспользовался АНАЛОГИЕЙ, на этот раз между строением атома и Солнечной системой. Его планетарная модель атома предполагала существование ядра и переменного количества электронов-планет, вращающихся вокруг ядра на определенных орбитах.

В популярной истории науки особенно подчеркивается роль сновидений и (или) игры воображения при открытии Ф. А. Кекуле в 1865 г. кольцевого строения молекулы бензола и при создании (четырьмя годами позже) Периодической системы элементов Д. И. Менделеевым. Интересный обзор данных о роли зрительных образов в творчестве выдающихся физиков, химиков, математиков, инженеров, физиологов, биологов, скульпторов и композиторов XX в. был написан Роджером Шепардом (Shepard. 1978а). Проведенный этим автором анализ говорит о возможной роли процессов мысленного ВРАЩЕНИЯ в создании Ф. Криком и Дж. Уотсоном в 1953 г. модели двойной спирали ДНК. Исследование Шепарда значительно дополняет тот фактический материал, который собран в известных работах Ж. Адамара и М. Вертхаймера. Явным пробелом в ней является только отсутствие упоминания роли воображения в литературном творчестве (см. 8.1.3). Достаточно вспомнить, с какой точностью воссоздана Ф. М. Достоевским и М. А. Булгаковым топография Петербурга, Киева и Москвы — реальная пространственная сцена описанных в их романах вымышленных и фантастических событий.

И все же наметившийся акцент на роли образного мышления в научных открытиях требует коррекции. Так, знаменитому «химическому пасьянсу» и последующему сну Д. И. Менделеева (они датируются второй половиной дня 17 февраля 1869 г.) предшествовало десятилетие, в течение которого он пытался найти основания для классификации примерно 60 известных тогда химических элементов, по его собственному замечанию, «перепортив массу бумаги». Менделеев сравнительно рано пришел к выводу, что в основу систематики должны быть положены атомные веса, а не один из множества других, обсуждавшихся в то время параметров. Вторым приближением стало понимание того, что зависимость свойств элементов от атомного веса периодически меняется — наблюдается «как бы период свойств». Наконец, последнее крупное препятствие на пути к Периодической системе было взято, когда Менделеев заметил, что сами «группы периодичности» обнаруживают сходство «через одну», что нашло свое выражение в различиях заполнения четных и нечетных строк таблицы элементов. Как отмечает современный исследователь: «Менделееву предстояло не просто в один прекрасный день удачно разложить „химический пасьянс“ да вовремя увидеть нужный сон…, но проделать… работу по осмыслению громадной, разноречивой и не всегда точной информации и концептуального аппарата химии» (Дмитриев. 2001. С. 37).

Итак, всякое открытие представляет собой прежде всего процесс концептуального изменения (см. 6.3.1). В психологии подобную точку зрения раньше других авторов сформулировал Макс Вертхаймер (Вертгеймер. 1987), подчеркнувший, что открытие — это не механически достигнутый новый результат, а более глубокое понимание ситуации, меняющее значение составляющих ее компонентов. К этой точки зрения он пришел на основании реконструкции открытий Галилея и Эйнштейна, причем уникальность его исследования состоит в том, что с последним, коллегой по физическому факультету Берлинского университета (см. 1.3.1), Вертхаймер мог вести длительные доверительные беседы.

По Вертхаймеру, центральной для Галилея была работа с понятием ускорения. Упростив измерение скорости падения рассмотрением движения шара по наклонной плоскости, Галилей установил, что ускорение постепенно и симметрично (в случаях отрицательного ускорения при движении шара вверх и положительного при движении шара вниз) уменьшается по абсолютной величине с уменьшением наклона поверхности. Иными словами, если представить ускорение как непрерывную функцию от угла наклона, то при нулевом наклоне ускорение должно быть равным нулю, из чего и следует гениальный «закон инерции» — всякое тело сохраняет сообщенную ему скорость при движении в горизонтальной плоскости (см. 6.4.3). Это открытие позволило снять основное возражение против теории Коперника. Предположим, что Земля действительно вращается вокруг своей оси относительно неподвижного Солнца, причем с очень большой скоростью, позволяющей ей совершить полный оборот за 24 часа. Тогда упавший с башни камень должен приземлиться не у ее основания, а на некотором расстоянии от него, ведь за время падения башня успеет сдвинутся вместе с Землей. Опыты (для них идеально подходила Пизанская башня) показали, что никакого отклонения места падения не происходит, казалось бы, опровергая гелиоцентрическую теорию. Закон инерции объясняет этот результат тем, что падающий камень одновременно продолжает по инерции двигаться вместе с башней.

Исходным пунктом создания теории относительности стал мысленный эксперимент, который Эйнштейн провел в возрасте 16 лет, представив себя движущимся вместе с пучком света с леденящей воображение скоростью 300 000 км/ с^[3]. При этом он натолкнулся на трудности описания наблюдаемых «в полете» объектов и событий в терминах сначала световых, а затем — спустя несколько лет, после знакомства с теорией Максвелла, — и электромагнитных колебаний. В теории Максвелла скорость света фигурирует в качестве константы, независимой от выбора системы отсчета. Поэтому Эйнштейн (как и крупнейший французский математик Анри Пуанкаре) не стал считать артефактами озадачившие современников результаты экспериментов, авторы которых не нашли изменения скорости света в зависимости от направления движения Земли — к удаленному астрономическому источнику света или от него. Эйнштейн усомнился сначала в относительности скорости света (правило сложения скоростей галилеевсконьютоновской механики), а затем и в абсолютности времени. Специальная теория относительности зафиксировала новое понимание пространства, движения и времени, причем понятие времени впервые получило здесь операциональную трактовку, связанную с процедурами измерения одновременности.

Карл Дункер назвал мышление «борьбой, в которой куется ее собственное оружие». Эта метафора напоминает описание образного мышления Данте, данное О. Э. Мандельштамом (как серия порождаемых самолетом на лету «технически немыслимых», новых летательных аппаратов — см. 8.1.3). В обоих случаях речь идет о том, что ментальные пространства, организующие процесс решения всякой достаточно сложной задачи, создаются по ходу самого решения. Эти сравнения, однако, не должны быть поняты как указание на исключительно внутренний характер активности, порождающей решения «из глубины собственного духа». Последнее было бы неверно, учитывая существование восприятий, фактов, мнений и фрагментов концептуального знания, между которыми объективно возникают или латентно сохраняются противоречия. Мышление состоит в обнаружении и преодолении противоречий: противоречия формы и содержания в художественном творчестве, конфликта различных способов описания (ре-репрезентации) объекта исследования в фундаментальной науке, наконец, так называемого «технического противоречия» в случае прикладных разработок и изобретательского творчества (Альтшулер. 1973). Именно поэтому мышление лучше описывается в терминах диалектического развития (см. 1.4.1), чем посредством правил традиционной формальной логики.

Для прояснения деталей ментального экспериментирования, которое приводит к решению проблем, необходимо принять во внимание существование нескольких глобальных метапроцедур, упоминавшихся в первом разделе этой главы (см. 8.1.3). Важнейшими являются РЕКУРСИЯ и ВАРЬИРОВАНИЕ. Первая делает возможным многократное вложение ментальных пространств друг в друга. Ряд особенностей мышления человека можно интерпретировать как результат использования именно этой метапроцедуры. Мы имеем в виду прежде всего психологическое структурирование задачи, выделение в ее составе иерархии целей, отмечаемое многими исследователями¹. Во-вторых, это происходящее по ходу подобного структурирования «погружение в задачу», связанное с выходом из сферы актуального осознания не только первоначального намерения («зачем?»), но также и требуемого общего решения. Третьей характерной особенностью является повторное осознание исходных намерений по мере снятия соответствующих противоречий, что, видимо, объясняется уменьшением числа вложенных друг в друга ментальных пространств. Такая актуализация исходных смысловых контекстов, происходящая в результате преодоления промежуточных препятствий, делает понятным, почему в личностном отношении сложным может оказаться период после достижения конечной цели — известно, что «время после победы опасно для победителя».

Вторая метапроцедура — ВАРЬИРОВАНИЕ — обеспечивает максимальное разнообразие поверхностных реализаций ментальных контекстов в терминах пространственных, фигуративных, лексических, грамматических, семантических и прагматических характеристик. Поскольку некоторые фрагменты таких меняющихся репрезентаций сами оказываются метаоператорами, их выделение и осуществление соответствующих преобразований может вести сначала к «функциональному решению», а затем и к полному снятию противоречия. Например, появление компонента «неверно, что…» при, казалось бы, совершенно эквивалентных переформулировках условий стандартной задачи выбора Уэйзена может приводить, как мы видели в предыдущем разделе (см. 8.2.3), к возникновению установки на поиск контрпримеров и связанному с этим росту числа правильных решений.

Упомянем и некоторые другие метапроцедуры, участвующие в процессах решения. Мы уже отмечали критическую роль КОНТРОЛЯ для подавления и игнорирования мешающих решению задачи сведений (см. 4.4.3 и 8.3.1). Практически неограниченным источником необходимой для творческих решений вариативности служит использование кроссконтекстуального подобия, на котором основаны процессы нахождения метафорических сравнений и умозаключения по аналогии. Специфика МЕТАФОРИЗАЦИИ как особой метапроцедуры состоит в повышенных требованиях к необычности, а также в преимущественной связи с вербальными репрезентациями (см. 7.4.2). В случае АНАЛОГИИ столь жестких требований к оригинальности нет, поэтому сходство может устанавливаться здесь и между структурами близких предметных областей.

Для творческого мышления далее характерно использование метапроцедуры СОВМЕЩЕНИЕ. Хорошим примером является классическая задача про буддийско-^[4][5]

го монаха, который на рассвете начинает подниматься в гору и к вечеру доходит до вершины. На следующий день он спускается вниз по той же тропинке. Вопрос состоит в том, существует ли точка на склоне горы, в которой монах оказывается в одно и то же время в первый и во второй день своего путешествия. Эта задача становится тривиально простой, если образно совместить оба дня и представить себе траектории движения поднимающегося и спускающегося монаха во времени. Совершенно очевидно, что эти траектории обязательно будут пересекаться в некоторой точке пространства и времени.

Существенно, что СОВМЕЩЕНИЕ — как это вообще характерно для метапроцедур — может применяться также и по отношению к онтологическим категориям, потенциальные последствия чего оказываются тем значительнее, чем дальше находятся друг от друга соответствующие области (Chi & Roscoe, 2002). Примером может служить недавнее предположение, согласно которому язва желудка и некоторые сердечно-сосудистые заболевания связаны в первую очередь не с повышенной кислотностью, отложением солей или липидов, а с бактериальной инфекцией. В этом последнем варианте объяснения реализуется СОВМЕЩЕНИЕ категорий неживого и живого, что означает более радикальное изменение знания о природе, в также о диагностике и лечении заболеваний. Британская исследовательница творчества Маргарет Боден (Boden. 2004) подчеркивает значения манипулятивных ТРАНСФОРМАЦИЙ концептуальных структур, называемых ею «концептуальными пространствами»^[6]. Так, ОТРИЦАНИЕ принципа тональной гармонии (Артуром Шёнбергом) стало важным этапом в новейшей истории европейской музыкальной культуры, а ОТРИЦАНИЕ одного из центральных постулатов классической математики (постулата о параллельных прямых) позволило Н. И. Лобачевскому создать новую область, неевклидову геометрию (см. 6.1.1).

В основе нашей наивной модели мира лежит (не всегда обоснованное) убеждение в согласованности ее компонентов, поэтому всякое ментальное пространство, содержащие явно противоречивые элементы, имеет контрфактический оттенок. Поскольку творческое мышление в известном смысле отрицает общепринятое, то, как мы неоднократно отмечали, огромную роль в нем играет психологическая готовность к работе с гипотетическими и контрфактическими ситуациями. Характерным приемом научного доказательства, возникновение которого знаменует, по мнению некоторых историков науки, появление самого научного мышления, является reductio ad absurdum. Этот прием рассуждения предполагает последовательное движение мысли в контрфактическом ментальном пространстве. Точно так же эксперимент, или гипотетико-дедуктивный метод — главный в арсенале методов научного поиска, основан не на простой констатации относящихся к реальности фактов, а на выводе следствий из моделей гипотетических ситуаций и критической проверке этих следствий ^[7].

В разных языках этимология слов, связанных с открытием, обнаруживает прямую связь с непосредственным действием и восприятием. Но эффективность научной деятельности определяется, помимо наличных знаний и когнитивных стратегий, рядом других, менее специфичных личностных особенностей, традиционно относимых к эмоциональноволевой сфере. По замечанию Эйнштейна, сделанному им в одном из писем, хороший характер может быть важнее для научной работы, чем ум или интеллект. Это замечание, конечно, не следует понимать слишком буквально, но оно отражает значимость социальноинформационных и социально-воспитательных аспектов занятия наукой. Каждый преподаватель, имеющий опыт подготовки будущих исследователей, знает, насколько важна при этом доверительная поддержка любых проявлений бескорыстной любознательности самих студентов. Регулирующая роль мотивов проявляется в том, что общая познавательная активность, с которой коррелируют некоторые тесты креативности (см. 8.4.1), принимает форму именно интеллектуальной любознательности, а не бытового любопытства.

Многочисленные указания на значение нравственного начала, выдержки, характера, независимости, сильной воли содержит, в частности, литература о Н. И. Лобачевском, Д. И. Менделееве, Ч. Дарвине, А. Пуанкаре, В. И. Вернадском, А. А. Ухтомском, А. Эйнштейне, Н. Боре, П. Л. Капице, а также их переписка. В некоторых психологических работах (например, Теплов. 1997) показано значение волевых черт личности при решении проблем полководцем, администратором, политическим деятелем. Без этих качеств трудно представить себе продолжительную напряженную работу в условиях неопределенности перспектив предпринимаемых усилий. Вертхаймер описывает состояние научного поиска следующим образом: «Я обнаружил подобный ход развития во многих действительно великих интеллектуальных свершениях — то же чувство направленного напряжения при туманности, неопределенности реальной ситуации. В каком-то смысле форма, которую примет решение, „вертится на кончике языка“, но ее невозможно ухватить. Это состояние может продолжаться в течение многих месяцев, сопровождаясь многодневной депрессией, и, хотя очевидно, что успех незначителен, человек не может оставить проблему» (Вертгеймер. 1987. С. 226)^г.

В последние годы начинают разворачиваться исследования мудрости. В отличие от процессов мышления как решения задач, житейская мудрость обнаруживает другую возрастную динамику (см. 9.4.2).^[8][9]

Обычно она проявляется лишь тогда, когда возрастная инволюция префронтальных функций уже сказывается на успешности выполнения традиционных тестов интеллекта. Хотя существуют попытки психометрического анализа мудрости (Staudinger & Pasupathi. 2003), на наш взгляд, наиболее интересный подход связан с ее анализом в контексте изменения содержания метакогнитивных координаций. В фокусе осознания оказывается при этом не столько знание и даже не знание о знании, сколько знание о незнании. Свидетельством совершенно особого мироощущения служит признание Исаака Ньютона, сравнившего себя с мальчиком, играющим в камушки на берегу океана Непознанного, или, например, ретроспективное замечание Эйнштейна: «Нормальный взрослый человек едва ли станет размышлять о проблемах пространства и времени. Он полагает, что разобрался в этом еще в детстве. Я же, напротив, развивался интеллектуально так медленно, что, только став взрослым, начал раздумывать о природе пространства и времени»^[10].

• [1] Исключением являются, конечно, задачи с математическими объектами. Однаих них связана с нахождением так называемых «чисел-близнецов» — пар простыхчисел, разделенных всего лишь одной позицией, таких как 3 и 5, 5 и 7, 11 и 13,17 и 19,29 и 31… Возникает впечатление, что такие пары будут встречаться на оси натуральныхчисел вновь и вновь, но в общем виде это предположение, кажется, до сих пор остаетсянедоказанным.
• [2] Вопрос, конечно, в том, насколько удачно использование столь сложных ситуацийв качестве инструмента оценки индивидуальных различий. Любая система, состоящаяиз тысяч переменных, обладает собственной динамикой. Если на некотором этапе автономное развитие системы начинает протекать в неблагоприятном направлении, то никакие, даже очень разумные вмешательства не исправят положения. Именно поэтому тактрудно оценить интеллект политических деятелей, когда в оценку неизбежно вмешиваются внешние факторы, такие как географические открытия, колебания климата илицены на нефть. Точно так же постановка научных проблем может просто опережатьсвое время, обрекая усилия исследователей на неудачу. Так, попытки Д. И. Менделеевапонять причины обнаруженной им периодической зависимости свойств химическихэлементов от атомного веса не могли быть успешными уже потому, что они примернона 80 лет опередили развитие методов и концептуального аппарата физической химии.
• [3] Хотя такого рода динамическое СОВМЕЩЕНИЕ себя с потоком света крайне необычно с точки зрения обыденного сознания (то есть координаций уровня Е), оно вполнеможет спонтанно встречаться и встречается в художественном воображении (см. 8.1.3), например, в поэтической модели мира Мандельштама — ср. «О, как же я хочу, не чуемый никем, лететь вослед лучу, где нет меня совсем…».
• [4] 1 В последнее время появились первые нейрофизиологические исследования процессов целеобразования, а также до сих пор несколько загадочного инсайта (бюлеров-ской «Ага-реакции», русского «озарения» и т. д. — см. 1.3.1). Эти работы свидетельствуют
• [5] особой роли правых префронтальных и фронтополярных областей — наиболеепередних отделов коры мозга (Bowden et al. 2005).
• [6] 2 Под последними она понимает установившиеся стили и формы мышления в различных областях деятельности, такие как форма тональной гармонии в музыке, реализмв живописи, приемы работы с ароматическими веществами в химии или же посту латыевклидовой геометрии и вытекающие из них способы доказательства теорем. Иными словами, речь идет скорее о расширении понятий «жанр» (см. 6.3.3) и «идеализированная ментальная модель» (8.1.3), чем о внешне похожем понятии «ментальное пространство» (7.4.1).
• [7] Эксперимент потому является особенно мощным инструментом познания, чточасто он ведет нас дальше, чем мы могли себе представить до его проведения. По признанию видного исследователя внимания и памяти Невилла Морея (личное сообщение, О
• [8] Ооктябрь 2003), ни один из проведенных им экспериментов не подтвердил полностьюпервоначальных предположений. Научные публикации, как правило, тщательно маскируют степень несоответствия результатов и гипотез в реальной исследовательской практике (о нашей склонности пересматривать прогнозы «задним числом» — см. 8.4.1).
• [9] В поэтческой форме это выражено в творческом кредо Б. Л. Пастернака: «И окунаться в неизвестность, и прятать в ней свои шаги, как прячется в тумане местность, когда в ней не видать ни зги. Другие по живому следу пройдут твой путь за пядью пядь, но пораженья от победы ты сам не должен отличать. И должен ни единой долькойне отрекаться от лица, но быть живым, живым и только, живым и только — до конца».
• [10] 2 Важную роль в развитии мудрости играет накопление и осмысление негативногоопыта. Преодолевая трудности и переживая неизбежные потери, мы начинаем понимать смысл простых житейских истин, которые в концентрированном виде выражаютобщечеловеческие ценности. Не случайно состояния выхода из острого стресса частосопровождаются внезапным интересом и постоянным возвращением к давно известнымжитейским истинам, типа «Жизнь пройти — не поле перейти» (см. 5.4.1)