Социальная адаптация. 
Общая социология

Социальная адаптация есть социокультурный процесс, во многом противоположный протесту: это не отрицание, а принятие среды и изменение своего внутреннего мира и поведения соответственно ее ценностям и нормам; субъектами адаптации выступают преимущественно не коллективы, а индивиды — это деятельность, требующая индивидуальных стратегий поведения. Вместе с тем, как и протест, социальная адаптация есть комплексный процесс, охватывающий все сферы деятельности человека: ценностно-нормативную, экономико-трудовую, мобильностно-стратификационную, властно-регулирующую. С позиций адаптации можно рассматривать любой структурный процесс.

В условиях кризиса общества процесс адаптации становится весьма сложным: он начинается с общего шока от кризиса, затем развертывается как мобилизация индивидом внутренних адаптивных механизмов, которые реализуются во внешних поведенческих актах, соответствующих изменениям среды (Корелъ). Адаптация в условиях кризиса требует от индивида инновационной активности.

Начало радикальных реформ вызвало у большинства россиян состояние шока; широко распространились многообразные страхи. Это было характерным для самочувствия россиян в период от освобождения цен в январе 1992 г., которое привело к обвальной инфляции, вплоть до осени 1993 г., когда был расстрелян Белый дом, в котором находился Верховный Совет. После общероссийского референдума (декабрь 1993 г.), на котором была одобрена новая Конституция, рост страхов приостановился и в 1994 г. стал снижаться. В 1996 г. страхи владели не более чем 20% населения.

Следующей, субъективно самой трудной стадией адаптации стала мобилизация внутренних ресурсов адаптации населения: изменение индивидами своей личностной структуры ценностей и норм, сложившейся в результате социализации в советском обществе. Новые условия уже с 1994 г. потребовали от взрослых людей их ресоциализации, прежде всего внутриличностной, ценностно-нормативной. Реакция на это требование оказалась весьма болезненной процедурой для большинства населения. Значительная часть россиян решила эту задачу, однако далеко не все.

Изменения структуры базовых ценностей россиян за 1990—2002 гг., полученные по результатам всероссийского мониторингового исследования «Наши ценности и интересы сегодня», представлены в табл. 24.1 {Лапин). За этими усредненными данными скрываются значительные индивидуальные различия в динамике структуры ценностей. У одних людей она и в 2002 г. сохранилась почти такой же, какой была в советское время — в 1990 г. У других, напротив, изменилась очень значительно: многие ценности, расположенные далеко друг от друга, поменялись местами. В таблице данные, полученные от респондентов, представлены в усредненном виде. Это позволяет обнаружить устойчивые тенденции: какие ценности сохранили свои позиции, а какие — изменили их и в каком направлении.

Всего изучены 14 ценностей: 7 терминальных и 7 инструментальных; из них 4 —традиционные, 6 — общечеловеческие, 4 — либеральные. Распределение ценностей по этим категориям было охарактеризовано в гл. 11. По степени поддержки ценностей населением выделились четыре слоя. Первый из них («интегрирующее ядро») имеет максимальную поддержку, которая сохраняется почти без изменений у всех респондентов в течение всего исследованного периода; это универсально-интегрирующие ценности — порядок в обществе, семья, общительность. Второй и третий слои («интегрирующий резерв» и «оппонирующий дифференциал»), напротив, очень динамичны; из них первый вдвое увеличился за счет первого. Четвертый слой («конфликтогенная периферия») имеет наименьшую поддержку, которая, как и в первом случае, почти не меняется; это конфликтно-регулирующие ценности — властность и своевольность.

Таблица 24.1

Структура и динамика ценностей населения России: 1990—2002 гг.

Окончание табл. 24.1

Результаты исследования показывают, что с 1990 по 2002 г. либеральные ценности, особенно инструментальные (независимость, инициативность) заметно быстрее повысили свое влияние, чем традиционные ценности. Напротив, среди терминальных ценностей наибольшее влияние сохраняют традиционные и общечеловеческие (семья, общение). Это означает, что в ответ на изменившиеся условия жизни, либерализация ценностного сознания россиян началась с изменения ценностей-средств, или практических качеств менталитета индивидов.

Это выражает конфликтный характер динамики ценностного пространства россиян: с одной стороны, культурно легитимируется практическая адаптация к рыночным условиям, а с другой стороны — сохраняется традиционная дистанция по отношению к ним как носителям ценностных смыслов. Еще в большей степени сохраняется такая дистанция в отношении властности как инструментальной ценности (чисто по-русски своевольность ценится выше).

Итак, можно резюмировать: около половины россиян, включая большинство молодежи, пережили в 90-е гг. XX в. внутриличностную, ценностно-нормативную ресоциализацию с позитивным для себя результатом — они культурно легитимировали свою практическую адаптацию к новым условиям; соответственно, другая половина россиян, в особенности люди старших возрастов, продолжает испытывать серьезные проблемы с такой адаптацией — они находятся в состоянии внутриличностного ценностного конфликта или устойчиво сохраняют традиционалистскую дистанцию по отношению к новым жизненным условиям.

По мере мобилизации внутриличностных ресурсов (возможно, уже со второй половины 1996 г., вскоре после вторичного избрания Ельцина президентом страны) широкие слои населения стали отчетливо понимать, что им не следует ждать помощи от государства, а надо самим решать свои жизненные проблемы. Началась стадия активного, все более массового поведенческого ответа на изменения среды.

Для большинства населения это означало прежде всего процесс трудовой адаптации, или адаптации к изменившимся условиям труда, которые стали во многом (но далеко не во всем) рыночными. В начале 1990;х гг. лишь 5—6% работников, по их собственной оценке, обладали качествами, соответствующими рыночным отношениям. В 1996 г. такие качества оптимистично отмечали у себя примерно 38% опрошенных, а в 2002 г. — 33%, т. е. оптимизм убавился, особенно среди средних и старших возрастов. Кроме того, продолжался кризис самого труда: снижение его качества и организации, превращение заработка в доминирующий мотив. В итоге лишь немногим более половины работающих удовлетворены своей работой {Козырева).

Вместе с тем уже сформировались устойчивые группы «рыночников» — предприниматели, специалисты, рабочие с новым отношением к своей трудовой деятельности, которое позволяет добиваться успеха в условиях рыночной экономики. Среди них преобладают мужчины до 30 лет, готовые к периодическим изменениям в своей профессиональной деятельности. Одной из значимых форм трудовой адаптации жителей города стала вторичная занятость. Важнейший адаптационный ресурс составляет образование.

Одновременно с трудовой адаптацией складывались и другие формы поведенческого ответа на вызовы меняющейся среды: вступление работников и товаропроизводителей в конкурентные отношения между собою; интенсивная социальная мобильность; усиление целенаправленного регулирования. Эти процессы как относительно самостоятельные будут рассмотрены в следующих главах. Здесь следует лишь отметить, что их начальные стадии были геми же самыми, что и у социальной адаптации: шок и мобилизация внутриличностных, ценностно-нормативных ресурсов. Следовательно, социальная адаптация выступает как более широкий процесс, в котором воплощается комплексное отношение индивидов к социокультурной среде и который в условиях кризиса «перезапускает» другие структурные процессы.

Субъективным показателем уровня адаптированности в широком смысле этого понятия служит социальное самочувствие населения. Обобщенная картина динамики этого показателя в 1994—2002 гг. представлена на рис. 24.3 {Козырева). Эта картина убедительно демонстрирует инверсию соотношения плохого и хорошего самочувствия россиян, совершившуюся в течение трех лет (1999—2000): уровень плохого самочувствия снизился в два раза, а уровень хорошего самочувствия повысился также в два раза.

Поскольку состояние социального самочувствия служит показателем уровня адаптированности, то повышение уровня хорошего самочувствия в 1999—2000 гг. в два раза означало соответствующий рост позитивной адаптации. Теперь вернемся к рис. 24.2: он демонстрирует, что в 1999 г. в два раза снизился потенциал протеста. Отсюда следует, что в 1999— 2000 гг. в паре процессов «протест — адаптация» произошла инверсия масштабов их влияния: протест перестал быть доминантным и ушел на второй план, а адаптация, напротив, стала доминантным процессом.

Кто же они, адаптировавшиеся и иные россияне? Если брать тех, перед кем открылись новые возможности и кому приходится «вертеться», то в 1999 г. это были преимущественно люди в возрасте 25—40 лет, имеющие среднее и высшее образование и проживающие в малых городах. Они представляют большинство профессиональных групп: предприниматели, специалисты, служащие, рабочие. Те, кто считают, что ничего не изменилось, или что они не могут приспособиться, представлены преимущественно пенсионерами, военнослужащими и учащимися {Левада).

Рис. 24.3. Динамика социального самочувствия, 1994—2002 гг., %:

—ф—полхое; ——-среднее; - -а— - — хорошее В следующей главе мы обратимся к процессам социальной самоорганизации и управления, которые регулируют совокупность инверсионных процессов в обществе.