Нормативно-ценностное содержание морального (нравственного) добра

Нормативно-ценностное содержание морального (нравственного) добра определяется особой установкой по отношению к любому представителю человеческого рода. Эта установка заключается в придании благу человека самостоятельной (внутренней) ценности. Одним из самых удачных выражений этой установки служит вторая формулировка кантовского категорического императива: «…поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству». Если речь идет о другом человеке, то отношение к человечеству как к цели требует не лишать его счастья и способствовать его достижению. Если речь идет о себе самом, то такое отношение требует развивать естественные дарования, не покушаться на собственную жизнь и не опускаться ниже человеческого достоинства (до «скотского состояния»). Кантовская формулировка о «человечестве — самостоятельной цели» порождает несколько проблем.

Во-первых, действительно ли в сферу нравственного добра входит не только определенное отношение человека к другому, но и к себе самому? При расширенном понимании морали, господствовавшем в европейской культуре до последних двух столетий, обязанности не обеднять собственную жизнь и не причинять себе ущерба рассматривались как сами собой разумеющиеся. И. Кант довольно точно отразил эту длительную традицию в своей системе обязанностей. Однако в рамках резко увеличившего свое влияние узкого понимания морали требования к самому себе, касающиеся развития дарований или недопустимости опускаться до «скотского состояния», оказываются под вопросом в качестве непременной составляющей нравственного добра. Уже Дж. С. Милль замечает, что «выражение „обязанности к самому себе“ означает обыкновенно не что иное, как только благоразумие», а некоторые современные философы, солидарные с мнением Дж. С. Милля, полагают, что обогащение моральных требований, ограничивающих причинение вреда другим людям, за счет иных запретов и предписаний является результатом неправомерного смешения моральной и религиозной нормативности. В качестве компромиссного варианта, сохраняющего нормативную значимость некоторых обязанностей перед самим собой, но в корне изменяющего их статус, выступает позиция, в соответствии с которой обязанности перед самим собой являются косвенной формой выполнения обязанностей перед другими людьми (обществом, человечеством). Однако тенденция к содержательному сужению нравственного добра подчас рассматривается в этике как необъяснимая идиосинкразия современного человека — своего рода теоретический и практический тупик. Многие специалисты по теории морали стремятся показать, что нравственное добро неизбежно объемлет и уважение к другому (в виде долга соблюдения его автономии и долга уменьшения его страданий), и достижение объективно хорошей, т. е. полной и достойной, жизни.

Во-вторых, включает ли нравственное добро стремление способствовать не только счастью, но и совершенству другого человека? Известно, что стремление усовершенствовать другого всегда чревато деспотизмом, лишающим его права на свободное самовыражение и возможности отвечать за собственный выбор. Поэтому такое стремление в кантовской логике не может быть предписано нравственному человеку. Однако следует учитывать то обстоятельство, что содействие счастью другого является долгом далеко не во всех случаях, когда существует возможность удовлетворить его желания. Другой человек достоин поддержки только в тогда, когда его счастье находится в пределах моральных требований и стандартов, сопряжено с сохранением его собственного достоинства и соблюдением неприкосновенности окружающих его людей. Это обстоятельство сближает стремление к его счастью и к его совершенству.

В-третьих, все ли поступки, получающие негативную оценку в свете представления о нравственном добре, могут быть охарактеризованы как инструментализация другого, как отношение к нему в качестве средства? В каком-то самом общем, почти метафорическом смысле это так. Однако во многих случаях терминология цели и средства оказывается далекой от действительного содержания нравственно значимой ситуации. Если вспомнить евангельскую притчу о добром самарянине и попытаться описать действия иудеев, проходивших мимо своего находящегося в беде соплеменника и единоверца, используя при этом категории из кантовской формулировки, то мы сразу почувствуем определенное языковое неудобство. Оно связано с тем, что действительное нравственное содержание их поступка состоит не столько в использовании другого, сколько в пренебрежении им. К нему отнеслись не как к средству, а как к «вещи» или к «пустому месту» .

В-четвертых, в какой мере другой должен быть для нас целью и в какой мере он может превращаться в средство? Кантовская формулировка очевидным образом предлагает этот вопрос, вводя запрет не на само по себе инструментальное отношение к другому, а на неограниченное господство такого отношения. Ведь ценность интересов другого человека может быть самостоятельной, внутренней, неинструментальной, но при этом не очень высокой. В середине 30-х гг. XX в. у китайских речных разбойников существовал кодекс чести, который не позволял им отбирать у своих жертв больше, чем половину их имущества. В этом случае интерес другого человека выступает как категорическое ограничение жизненных планов и действий грабителя, но это ограничение не распространяется на сам факт грабежа. Более подробно эта проблема будет обсуждаться в разделе о нравственном долге.

Конкретизация морального отношения к другому человеку предполагает разные типы практических стратегий, которые требуются от морального субъекта. Российский этик Р. Г. Апресян предполагает, что необходимо вести речь о четырех таких стратегиях, связанных с требованиями «Не вреди», «Уважай других», «Помогай другим», «Относись к другим дружественно и заботливо (любовно)». Они, с его точки зрения, представляют собой последовательность, в которой степень императивности требований возрастает от «невреждения» к заботе, а нравственная ценность, связанных с ними действий — в обратном порядке. Необходимо заметить, однако, что «уважение» не имеет столь же самостоятельного статуса, как «повреждение», помощь и забота. Существует узкий смысла понятия «уважение», который рассматривает И. Кант в «Метафизике нравов». Он связан с недопустимостью злословия, умаления чести другого человека и публичного осмеяния его недостатков. Такое уважение есть одно из частных проявлений «невреждения». Существует и широкий смысл этого понятия, который делает его синонимом морального отношения к другому человеку как такового. Требование уважать человеческую личность, ее достоинство практически может выразиться как в «невреждении», так и в помощи или заботе. Отсюда следует необходимость сократить число фундаментальных требований, конкретизирующих понятие нравственного добра, до трех. Более подробный анализ форм нормативной конкретизации нравственного добра дан в параграфах 3.3. «Милосердная любовь, забота, благотворительность» и 3.5. «Справедливость» .