Субъект культуры и ее социальная дифференциация

Народ и интеллигенция — творцы культуры

Уже говорилось, что из всех рассмотренных культурных общностей особый интерес в нашу эпоху приобретают национальные. И это естественно, ибо картина современного мира по сравнению с далеким прошлым в целом представляет собой не столько пеструю мозаику сравнительно изолированных рас и этносов, сколько сложную систему взаимодействия и взаимообогащения именно национальных культур. Их изучение чрезвычайно важно как для понимания общих судеб человечества, так и с чисто практической точки зрения, для проведения правильной международной и внутренней политики. Многих войн, конфликтов и других болезненных процессов на мировой арене, связанных с образованием и распадом государств и целых империй, можно было бы избежать или, по крайней мере, их смягчить при должном учете национально-культурных факторов. Поэтому, обращаясь к теме «субъекта» культуры, лучше всего рассматривать его применительно к отдельной нации, хотя в принципе у остальных этнокультурных общностей он остается одним и тем же.

Итак, кто же является субъектом, т. е. создателем и носителем, культуры? Не впадая в крайности элитарного подхода, следует, видимо, признать, что ее первичным творцом и первоисточником выступает весь народ, ибо из его глубин в конечном счете вытекают все достижения интеллектуальной мысли, художественного творчества и нравственности. Сейчас каждый школьник знает, какую значительную роль сыграла няня Арина Родионовна в формировании творческого гения Пушкина или чем обязаны русская наука и культура бесчисленным талантам из народных низов, ярким примером чего стал М. В. Ломоносов. А разве можно отрицать влияние такой вечно живой категории, как «народная мудрость», на национальную специфику государства и права? Народ как единое целое — основная питательная среда и благодатная почва для появления и расцвета любых способностей и талантов. Чем насыщеннее эта почва духовными богатствами отечественных традиций, тем прекраснее и неповторимее ее культурные плоды. При этом важно подчеркнуть, что, когда мы говорим о «народе» или о «нации», необходимо помнить, что эти понятия нельзя связывать лишь с географическими границами занимаемой ими территории, ибо отнюдь не они обусловливают неповторимую коллективную личность того или иного народа. «Еврейский народ, — пишет Л. П. Карсавин, — рассеян по всему миру, и тем не менее он представляет собою определенное, отличное от прочих народов единство. Поляки не перестали быть одним народом от того, что территория, занимаемая ими, была разделена между тремя государствами, и как народ они количественно не увеличились и не уменьшились оттого, что правдами и неправдами захватили чужие, населенные другими народами земли. Русский народ в данное время и в России и в эмиграции»^[1].

Однако известно, что, какой бы современный народ мы ни взяли, он достаточно сложен по своему демографическому и социальному составу. В нем всегда есть люди разного этнического происхождения, богатые и бедные, старые и молодые, талантливые и бесталанные, трудолюбивые и лентяи и т. д. Поэтому осознанно заниматься национальной культурой, а тем более двигать ее, имеют возможность в равной степени далеко не все. Ясно, что обеспеченным людям преобладающей национальности, трудолюбивым и талантливым делать это сравнительно легче, чем так или иначе дискриминируемым меньшинствам, беднякам, ленивым и бесталанным. Лев Толстой не был бы Толстым, родись он в других социальных условиях, тем более что именно в привилегированных слоях в течение многих поколений образуются целые наследственные династии государственных деятелей, ученых и служителей муз. А обездоленные классы, занятые тяжелой борьбой за существование, часто лишены даже физической возможности духовно продлить себя. Так образуется определенный, численно ограниченный слой людей, обычно единомышленников, а иногда — врагов, делающих своей главной жизненной задачей служение национальной культуре. Это не значит, конечно, что наиболее способные выходцы из народа не обогащают своими талантами ту интеллектуально-творческую элиту, решающую роль которой в жизни общества отстаивали такие известные культурологи, как Тойнби, Элиот и Сорокин. Последний даже создал уже упоминавшуюся теорию «социальной мобильности», в которой показал закономерность продвижения одаренных людей независимо от происхождения и богатства из одного общественного слоя в другой, вплоть до самого высшего.

В советском научном обиходе стыдливо избегали термина «элита», родственного старинному выражению «сливки общества». Быть может, подобная щепетильность и правильна, ибо такая метафора содержит оттенок исключительности — свойство, онтологически противопоказанное всякой культуре, ибо ее основное предназначение — общечеловеческое благо. Поэтому сейчас даже в несостоявшемся «марксистско-ленинском» культуроведении широко используется близкое, хотя и не совсем адекватное понятие «интеллигенция», как слой, социальная функция которого — создание, развитие и распространение культуры. Являясь органической частью любого народа — первоначального источника всех духовных и материальных ценностей, интеллигенция представляет собой нечто вроде душеприказчика этого народа, выразителя его творческой воли и носителя его самосознания. Если народ — основной источник культуры, то интеллигенция — его мозг, душа и созидающая рука.

Однако, прежде чем приступить к более подробному рассмотрению интересующего нас понятия в широком и общепринятом смысле, следует сделать небольшое отступление о его истории и специфическом восприятии на нашей отечественной почве. Вопрос этот уже затрагивался в связи со сборником «Вехи», собственно и посвященном русской интеллигенции. Очень важно отметить, что это слово, равно как и понятие, введенное в обиход писателем П. Д. Боборыкиным, впервые появилось в России лишь в середине XIX в. и оттуда перекочевало во все европейские языки, где использовалось для обозначения исключительно русского явления. Речь шла о той части образованных людей, в большинстве случаев «разночинцев», которая отличалась подчеркнутым «народолюбием», враждебностью к существующему строю, отсутствием религиозности и политическим радикализмом. Кое-кто из них даже призывал народ «к топору!». «Во власти интеллигенции всегда чуялось нечто грязное и грешное. Она была сурова ко всем ярким выразителям государственной идеи в истории, — писал Г. П. Федотов. — Все, что было связано с государственной мощью России, с ее героическим преданием, с ее мировыми или имперскими задачами, было взято под подозрение, разлагалось ядом скептицизма. За правительством и монархией объектом ненависти становилась уже сама Россия: русское государство, русская нация. Русский революционизм и даже русский либерализм принимал пораженческий характер, ярко сказавшийся в японскую войну»^[2].

Главными кумирами этих людей были такие крупные фигуры российской общественной мысли, как Герцен, Чернышевский, Белинский и Добролюбов, не говоря уже о Бакунине и Кропоткине, а основными идеологическими течениями, которые они представляли, — народничество, утопический социализм, анархизм и марксизм, вылившиеся согласно мрачной логике истории в большевизм и его слегка облагороженное обличье — «марксизм-ленинизм». Весьма красноречиво описал подобный интеллектуальный слой Н. А. Бердяев. «Интеллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своими особыми нравами и обычаями и даже со своим своеобразным физическим обликом, по которому всегда можно узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп»^[3]. Не это ли сектантство «меченосцев», нетерпимость и склонность к некоему устойчивому имиджу («кожанка», сапоги, маузер, фуражка и т. п.) унаследовали некоторые хрестоматийные большевики? Неудивительно, что в западной культурологии слово «интеллигенция» в широком, а не в чисто российском смысле употребляется сравнительно редко, а вместо него предпочитают такие менее идеологизированные и политизированные выражения, как интеллектуалы, люди умственного труда, культурный слой, духовная элита и т. п.

Итак, если отвлечься от особенностей отечественного словоупотребления, интеллигенция (люди умственного труда, интеллектуалы и т. п.) — это некий «мыслящий и чувствующий аппарат нации», вся ее образованная часть, в состав которой входят те, кто так или иначе воплощает и обеспечивает духовную и умственную жизнь страны. Это единственный общественный слой, который, будучи наиболее независимым от какой-либо сословности, классовой или профессиональной психологии, сосредоточивает в себе общенациональное самосознание, выступает выразителем общенародного творческого гения, питается его соками и возвращает народу полученное в переработанном и «облагороженном» виде. Пример тому — творения всех выдающихся писателей, поэтов, музыкантов, художников и других деятелей искусства в мировой истории. Интеллигенция не только придает законченную форму всем нематериальным ценностям, находящимся в культурном обиходе того или иного народа, но и сохраняет и распространяет их. Без нее вообще невозможно развитие цивилизации. Именно характером и уровнем интеллигенции определяется культурное лицо общества, его симпатии, вкусы и настроения, складывающиеся в устойчивые нормы национальной жизни. Наконец, родной язык — главное орудие культуры — среди интеллигенции приобретает наиболее сложные, совершенные и утонченные формы своего функционирования в каждый данный момент народной истории. Именно образованный слой становится «интеллектуальной лабораторией, в которой, помимо чисто культурных ценностей, создаются формы и типы национальной гражданственности и политического устроения». Одним словом, «в руках интеллигенции находятся все ключи от национальной судьбы того народа, представительницей которого она является»^[4].

Природной и исторической предпосылкой появления подобной социальной группы стал сам факт «разумности» человека по сравнению с животным, та самая «искра Божья», о которой говорит религия, а также первое разделение труда на умственный и физический, что дало возможность наиболее талантливой и жизнеспособной части наших далеких пращуров в свободное от охоты и работы время выделиться в особый слой, постепенно взявший на себя духовные функции. Сначала их носителями были жрецы и колдуны, потом духовенство вообще, а после выделения из религии таких глобальных «ересей», как наука и светское искусство, с течением времени растущая армия интеллектуалов непрерывно пополняется и другими профессиями — врачами, учителями, учеными, писателями, художниками, артистами и т. п. По мере развития государства, роста науки и техники в интеллигенцию вливалась и наиболее подготовленная часть чиновного люда, научно-технических кадров, других профессий, связанных с умственным трудом. Надо, однако, всегда помнить: при всей своей важности, профессионализм отнюдь не синоним интеллигентности, ибо последняя, в отличие от первого, предполагает веру в некие высшие идеалы духовности, нравственности и ответственности за судьбы всего человечества. Именно эти качества при наличии определенного профессионализма отсутствовали у наших «покорителей природы» и многих государственных деятелей времен застоя.

Об интеллигентности хорошо сказал Д. С. Лихачев: «Для меня интеллигентность — это повышенная восприимчивость к культуре, к искусству, деликатность в отношении других людей, принципиальность.

И еще: интернационализм. Я убежден, что национальное в его лучших проявлениях сохранится всегда. Но это не исключает подлинного интернационализма, который заключается в отсутствии национальной спеси"^[5].

Будучи весьма важным общественным слоем — сколь бы ни разнился уровень общей культуры у ее отдельных представителей, — интеллигенция неуклонно увеличивает свой удельный вес в любом современном государстве. Еще в 1970;х гг. в наиболее развитых странах доля людей умственного труда составляла около 20% самодеятельного населения. Сейчас в условиях «информационной революции» эта цифра значительно выше. Неудивительна поэтому определяющая роль интеллигенции в судьбах человечества. Это всегда понимали сильные мира сего и власть имущие, уделяя (или не уделяя!) интеллигенции должное внимание. На протяжении многих столетий и даже тысячелетий отношения между властью и интеллектуалами были достаточно сложными и неоднозначными: от полного взаимопонимания до непримиримого противостояния. Ведь при любом строе борьбой за социальную стабильность и сохранение культурных ценностей, так же как и любыми революциями, руководил определенный — нравственный или безнравственный — тип интеллигента.

В этой связи приходится сделать несколько печальных для России констатаций. Ясно, что уровень культуры и перспективы выживания того или иного народа — а это категории взаимообусловленные — прямо зависят от качества и удельного веса его духовно-интеллектуального слоя. К сожалению, в результате событий 1917 г. этот слой, как известно, был почти полностью уничтожен большевиками, и лишь в 50—60-е гг. XX в. наша страна по коэффициенту интеллектуализации населения (правда, чисто количественному!) смогла занять достойное место в мире. Однако в 1970;х гг., поданным ЮНЕСКО, мы спустились уже на 24-е место, а в 1988 г. оказались даже в середине пятого десятка!^[6] В настоящее время этот коэффициент рискует еще более снизиться, ибо из страны идет активная «утечка мозгов», а на нужды культуры и образования в 1990;х гг. тратилось в среднем лишь 2% бюджета. Между тем, по мировой статистике, известно: если расходы на культуру и образование не достигают 6—8% бюджета, т. е. находятся ниже определенного предела, то общество приближается к культурной катастрофе^[7].

• [1] Карсавин Л. П. Философия истории. М. 1993. С. 117.
• [2] Федотов Г. П. Судьба и грехи России: В 2 т. СПб., 1991. Т. 1. С. 142, 145.
• [3] Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 17.
• [4] Вехи. Интеллигенция в России: Сб. статей 1909—1910. М., 1991. С. 359. 415—416.
• [5] ЛихачевД.С. Раздумья. М., 1991. С. 282—283.
• [6] См.: Арнольдов А. И.

  Введение

  в культурологию. М., 1993. С. 211—212.

• [7] Там же. С. 262.