Социология великих открытий

На протяжении всей жизни социологическое воображение Р. Мертона направляло его внимание на то, как люди совершают великие открытия. Теме новаторских открытий, значимых для всего человечества, посвящены такие его работы, как " Социология науки", «Наука, технология и общество в Англии семнадцатого века», «Наука и социальный порядок», «На плечах гигантов» .

Автору этого учебника посчастливилось лично беседовать с Р. Мертоном на данную тему, будучи у него в гостях и даже держать в руках Золотую медаль лауреата Нобелевской премии. Естественно, встал вопрос и о природе великих открытий, и о самой награде, являющейся символом самых высших достижений человечества в области науки. По словам социолога, предрасположенность к великим открытиям создается тогда, когда человек, овладев глубокими знаниями в конкретной сфере, переносит их на иное, незнакомое научное поле, в котором он не подвержен давлению со стороны доминирующих научных стереотипов.

Возможно, эти идеи вдохновили его родного сына, который стал лауреатом Нобелевской премии по экономике в 1997 г. Долгое время он занимался исключительно математикой, достигнув в ней существенных результатов. Однако они не были сопоставимы с результатами отца, который в то время уже считался социологом № 1 в мире и пользовался заслуженной славой. Очевидно, личные амбиции добиться славы не меньшей отца — подтолкнули Мертонамладшего к неординарному шагу. Уже в зрелые годы он с большим трудом поступает в университет, чтобы, но существу, с нуля начать экономическое образование. Усилия оказались не напрасными — совмещение математического инструментария с экономической наукой, помноженное на мотивацию к славе, в итоге дало «прорывной» эффект в мировом экономическом знании, что, соответственно, было оценено Нобелевской премией. Как отмечает Р. Мертон в работе " На плечах гигантов", для исследования научных инноваций им был применен " нелинейный" методу по при этом учитывался контекст «течения истории в целом, истории идей в частности, а также ход научных изысканий»^[1]. Общая «социологическая истина», к которому приходит ученый: у людей науки иное поведение, отличное от других индивидов. Особенность ученых в том, что они, по его мнению, скорее руководствуются «социально стимулируемой любовью и славой», чем прагматической выгодой^[2].

Функциональный анализ является как самым перспективным, так, по-видимому, и наименее систематизированным направлением среди современных социологических теорий. Развиваясь одновременно на многих интеллектуальных фронтах, он рос скорее вширь, чем вглубь. Достижения функционального анализа таковы, что можно с полным основанием утверждать, что те большие ожидания, которые были с ним связаны, будут постепенно осуществлены. Современные же слабости функционального анализа говорят о необходимости периодически пересматривать прошлое, чтобы лучше строить будущее.

Эти периодические переоценки полезны уже хотя бы потому, что они выявляют многие трудности, которые в противном случае оставались бы невысказанными и не рассмотренными в открытой дискуссии.

Как и все схемы интерпретации, функциональный анализ основывается на тройственном союзе теории, метода и фактов. Из этих трех союзников метод, несомненно, является самым слабым. Многие крупные исследователи, работающие в области функционального анализа, занимались созданием его теоретических положений, равно как и прояснением его основных категорий; некоторые обращались к фактам, имеющим прямое отношение к функциональной теоретической схеме; и лишь очень немногие высказывались по вопросу о том, как должен осуществляться функциональный анализ. Однако само обилие и разнообразие работ, проводимых в рамках данного направления, с необходимостью приводит к заключению, что исследователи пользуются какими-то методами, а это в свою очередь пробуждает надежду, что, наблюдая их работу, мы сможем многому научиться.

Хотя методы и могут весьма плодотворно рассматриваться без обращения к теории или к основополагающим фактам — это, собственно, и составляет задачу методологии или логики научного исследования, — все же для эмпирических дисциплин более плодотворными будут такие исследования метода, которые учитывают должным образом как теоретические проблемы, так и основные данные, ибо использование «метода» включает в себя не только логику, но также и практические проблемы согласования данных с требованиями теории, может быть, к сожалению, тех, кто должен преодолевать трудности исследования. Такова по крайней мере наша предпосылка.

Поэтому наше изложение будет сопровождаться систематическим обзором некоторых из основных положений функциональной теории.

Терминологическая путаница в функциональном анализе С самого момента возникновения в функциональный метод в социологии проникла терминологическая путаница. Очень часто один и тот же термин используется для обозначения различных понятий, точно так же как одно и то же понятие обозначается различными терминами.

Как ясность анализа, так и адекватность научной коммуникации становятся жертвами этого легкомысленного употребления слов. Зачастую функциональный анализ страдает от непреднамеренного изменения концептуального содержания некоторого термина, а коммуникация с другими блокируется, когда тождественный, в сущности, характер мыслимого содержания затемняется применением для его обозначения целого ряда различных терминов.

Для того чтобы убедиться, как сильно конфликтующие словари функционального анализа затемняют его концептуальную ясность и блокируют научную коммуникацию, нам достаточно проследить хотя бы некоторые из многочисленных и причудливых употреблений понятия «функция» .

Один термин, различные понятия Термин «функция» до его распространения в социологии употребляется как в научных дисциплинах, так и в повседневной речи. Естественным результатом этого является то, что значение данного термина в социологии в собственном смысле слова зачастую становится неясным. Ограничивая наше рассмотрение только пятью значениями, обычно приписываемыми данному термину, мы игнорируем большое количество других.

Во-первых, существует обиходное употребление, согласно которому функцией называют некоторое публичное собрание или праздничное мероприятие, обычно включающее какие-то церемониальные моменты.

Следует считать, что в газетном заголовке термин «функция» употребляется именно в этом смысле: «Мэр Тобин не поддерживает общественную функцию», так как в тексте сообщения разъясняется, что «Мэр Тобин объявил сегодня, что он не интересуется никакой общественной функцией и не уполномочивал кого бы то ни было продавать билеты или распространять объявления о каком бы то ни было мероприятии» .

Как ни распространено подобное употребление термина, оно слишком редко попадает в научную литературу, для того чтобы можно было считать, что оно вносит какой-то весомый вклад в хаос, господствующий в терминологии. Очевидно, что данное значение термина «функция» полностью чуждо функциональному анализу в социологии.

Во втором значении термин «функция» фактически эквивалентен термину «профессия» .

М. Вебер, например, определяет профессию как «способ специализации, спецификации и комбинации функций индивидуума в той мере, в какой этот способ обеспечивает ему постоянную возможность получения дохода или прибыли»^[3]. Это употребление термина является частым, почти типичным для некоторых экономистов, которые говорят о «функциональном анализе группы», когда они описывают функциональное распределение занятий в этой группе.

Третье значение представляет собой частный случай второго и распространено как в повседневном языке, так и в политической науке.

Термин «функция» часто употребляется для обозначения деятельности, входящей в круг обязанностей человека, занимающего некоторое социальное положение, или, более конкретно, для обозначения круга обязанностей, связанных с некоторой должностью Хотя функция в этом смысле частично совпадает с более широким значением, которое приписывается данному термину в социологии и антропологии, все же лучше исключить и это понимание функции, так как оно отвлекает наше понимание от того обстоятельства, что функции осуществляются не только лицами, занимающими определенные положения, но и широким кругом стандартизированных деятельностей, социальных процессов, культурных стандартов и систем верований, обнаруживаемых в некотором обществе.

С того момента, как Г.-В. Лейбниц ввел понятие «функция», оно имеет самое точное значение в математике, где оно обозначает переменную, рассматриваемую в отношении к одной или большему числу других переменных, через которые она может быть выражена и от значения которых зависит ее собственное значение.

Это понимание термина, хотя и в более широком (и часто менее точном) смысле, выражается в таких фразах, как «функциональная взаимозависимость» и «функциональные отношения», которые столь часто применяются исследователями в области общественных наук.

Так, когда К. Мангейм утверждает, что «каждый социальный факт есть функция места и времени, в которых он происходит», или, когда демограф заявляет, что «величина рождаемости есть функция экономического статуса», оба они явно пользуются термином «функция» в его математическом значении, хотя и не употребляют при этом уравнений, с помощью которых выражается последнее.

Как правило, вопрос о том, употребляется ли термин «функция» в этом математическом смысле, становится ясным из контекста. Однако исследователи в области общественных наук нередко мечутся между математическим и другим, связанным, хотя и отличным от него, значением, которое также включает в себя понятия взаимозависимости, взаимного отношения или же взаимосвязанных изменений.

Именно это пятое значение слова и является главным в функциональном анализе в том его виде, в котором он применялся в социологии и социальной антропологии. Данное значение, хотя частично и возникло под влиянием математического понимания этого термина, однако в большей степени оно обязано своим происхождением биологическим наукам, где термином «функция» обознаются «жизненные или органические процессы, рассматриваемые с точки зрения того, какой вклад они вносят в сохранение организма». При внесении в данное понимание соответствующих поправок, связанных с тем, что речь идет об исследовании человеческого общества, оно оказывается весьма близким тому ключевому понятию функции, которое было принято, как чистыми, так и умеренными антропологами-функционалистами.

А. Рэдклифф-Браун очень часто и совершенно недвусмысленно прослеживает происхождение своей рабочей концепции социальной функции из аналогичной модели в биологических науках. Как и Э. Дюркгейм, он утверждает, что «функцией повторяющегося физиологического процесса является некоторое соответствие между ним и потребностями (т.е. необходимыми условиями существования) организма». И в социальной сфере, где отдельные человеческие существа, «основные элементы», связаны сетью социальных отношений в единое целое, «функцией любой повторяющейся деятельности, такой, как наказание за преступление или церемония похорон, является та роль, которую она играет в социальной жизни как в целом, и, следовательно, тот вклад, который она вносит в сохранение структурной преемственности»^[4].

Б.-К. Малиновский, несмотря на некоторые отличия в формулировках, присоединяется к А. Рэдклифф-Брауну, делая стержнем функционального анализа изучение «той роли, которую социальные или культурные явления играют в обществе» .

Из этих словоупотреблений термина «функция» , — а мы коснулись лишь нескольких из большого числа имеющихся — становится ясным, что многие понятия охватываются одним и тем же термином. Здесь начало путаницы. И если окажется, что одно и то же понятие выражается при помощи многих различающихся терминов, то путаница только усугубится.

Постулат функционального единства общества Типичная формулировка этого постулата принадлежит А. Рэдклифф-Брауну: «Функцией отдельного социального обычая является его вклад в совокупную социальную жизнь, которая представляет собой функционирование социальной системы в целом. Такой взгляд предполагает, что социальная система (социальная структура общества в целом вместе со всеми социальными обычаями, в которых эта структура проявляется и от которых зависит се существование) имеет определенный тип единства, который мы можем назвать „функциональным единством“. Мы можем определить его как состояние, в котором все части социальной системы работают совместно с достаточной гармоничностью или внутренней согласованностью, т. е. не порождая устойчивых конфликтов, которые нс могут быть ни разрешены, ни урегулированы»^[5].

Важно заметить, однако, что А. Рэдклифф-Браун в ходе дальнейшего изложения рассматривает это понятие функционального единства как гипотезу, которая требует дальнейшей проверки.

Па первый взгляд представляется, что Б.-К. Малиновский ставит под сомнение эмпирическую приемлемость этого постулата, когда он замечает, что «социологическая школа» (куда он относит А. Рэдклифф-Брауна) «преувеличивает социальную солидарность примитивного человека» и «игнорирует личность» .

Если ничем не ограниченная гипотеза о функциональном единстве общества в целом сама по себя является сомнительной, то сомнительность данного предположения увеличивается вдвое. Вопрос о том, выполняют ли элементы культуры функции для общества, рассматриваемого в качестве некоторой системы, равно как и для всех членов этого общества, по-видимому, скорее представляет собой эмпирический вопрос фактов, чем аксиому.

Кажется, достаточно ясным, что понятие функционального единства не является постулатом, недоступным эмпирической проверке. Напротив, степень интеграции является эмпирической переменной, изменяющейся во времени в одном и том же обществе и являющейся различной в разных обществах. То, что все человеческие общества должны иметь некоторую степень интеграции, есть вопрос определения и постулируется нами в качестве истинного положения. По не все они имеют ту высокую степень интеграции, при которой каждая культурно-стандартизированная деятельность или убеждение являются функциональными для всего общества как целого, или одинаково функциональными для людей, живущих в нем.

Для того чтобы усомниться в истинности своего предположения о функциональном единстве, А. Рэдклифф-Брауну достаточно было бы только взглянуть на свою излюбленную область аналогий. Здесь мы находим значительные вариации в степени интеграции даже среди индивидуальных биологических организмов, хотя с точки зрения здравого смысла именно здесь все части организма работают во имя «единой» цели.

Не надо ходить слишком далеко, чтобы показать, что положение о полном функциональном единстве человеческого общества неоднократно противоречило фактам.

В одном и том же обществе социальные обычаи или чувства могут быть функциональными для одних групп и дисфункциональными для других. Антропологи часто говорят о «возросшей солидарности общины» и «возросшей семейной гордости» как примерах функционально приспособительных чувств. Однако, как указывали Г. Бейтсон и другие, возрастание гордости среди индивидуальных семей может приводить к разрушению солидарности небольших местных общин.

Постулат функционального единства не только часто противоречит фактам, но он имеет также небольшую эвристическую ценность, поскольку он отвлекает внимание аналитика от возможных, в корне отличных последствий данного социального или культурного явления (обычаи, убеждения, стандарта поведения, института) для различных социальных групп и для индивидуальных членов этих групп.

• [1] Merton R. On the Shoulders of Giants. Chicago and London: University Chicago Press, 1993. P. XIX.
• [2] Там же. P. 24.
• [3] Weber М. Theory of Social and Economic Organization. London, 1947. P. 230. или политической позицией. Отсюда возникает термин «функционер», или «официальное лицо» .
• [4] Radcliff-Brown Л. R. On the Concept of Function in Social Science. N. Y., 1935. P. 395−396.
• [5] Там же. P. 397.