Аналитическая стадия. 
Руководство по судебной психиатрии

1. Общие принципы экспертного анализа. Аналитическая стадия заключается в мысленном или практическом расчленении признаков (свойств) объектов экспертизы, раздельном изучении каждого объекта, его свойств с учетом закономерностей, открытых наукой. Проводится с помощью комплекса методов, в частности инструментальных.

Структура познавательной деятельности с точки зрения соотношения в ней творческого начала и стандартности в различных областях экспертных знаний неоднозначна и зависит от научного уровня разработанных методик и методов решения задач определенного класса, рода, вида. Между тем «методика, полностью построенная на эвристиках, — это, скорее всего, отсутствие методики, существующей априори, и попытка эксперта ее сконструировать уже в процессе решения конкретной задачи» [Сущность и технология экспертного исследования, 1997]. Не случайно строжайшей регламентации подвергается не только процедура экспертного исследования, но и оформление экспертного заключения, обязательно содержащего описательную часть, отражающую логику исследования, что должно дать возможность суду самостоятельно оценить аргументированность выводов. Среди законодательных требований к экспертному заключению — не только обязательное приведение выводов, вытекающих из синтетического обобщения результатов исследования, но и включение разделов, отражающих аналитический ход его проведения. Так, в ч. 2 ст. 25 Закона о ГСЭД указано, что в заключении эксперта в числе прочего должны быть отражены «содержание и результаты исследований с указанием примененных методов; оценка результатов исследований, обоснование и формулировка выводов по поставленным вопросам». Сданным требованием перекликаются и нормы процессуального права — ст. 204 УПК и ст. 86 ГПК, в последней из которых говорится, что «заключение эксперта должно содержать подробное описание проведенного исследования» .

Поэтому неизбежная эвристичность мышления эксперта должна оптимально сочетаться с другими свойствами мышления, обусловленными особенностями его профессиональной деятельности, к которым относят: осознание своих действий, избирательность (выделение главного), оптимальную развернутость, критичность.

Например, логическая развернутость, репродуктивный характер — обязательное качество методики экспертизы. Эксперт обязан не только найти решение задачи, но и обосновать его. Решение должно быть верифицируемым, т. е. дающим возможность его проверки специалистами в случае необходимости (например, при производстве повторной экспертизы). Таким же верифицируемым и воспроизводимым должен быть и процесс экспертного исследования в целом. При этом важно, чтобы развернутость (степень детализации) была необходимой и достаточной для получения аргументов, на которых базируется решение задачи экспертизы. В аргументации не должно быть пробелов при решении как промежуточных, так и конечных задач. Если в процессе исследования, например при выделении клинических признаков, и допускались нарушения последовательности, «перескоки», пробелы, то в случае отсутствия требуемой для решения аргументации необходимо вернуться к пропущенному компоненту методической схемы.

Другим важным свойством мышления эксперта является критичность, заключающаяся в умении реально оценивать обобщения, факты, предположения, отыскивать ошибки и искажения, раскрывая причины их происхождения. Это умение разносторонне интерпретировать факты, экспертные ситуации, готовность подвергнуть сомнению значимость каждого из элементов. Проявления указанного свойства — осторожность в выводах, учет как версий, так и коптрверсий, что очень важно с самых первых шагов работы над конкретным материалом [Сущность и технология экспертного исследования, 1997].

2. Перекодировка и дешифровка информации, выраженной в предметной форме. Первым и часто единственным (при заочной, посмертной экспертизе) объектом исследования являются материалы дела. Однако сообщение о происшедшем событии (юридически значимой ситуации), отраженное в состоянии материального объекта — вещественном доказательстве, содержится в закодированном виде. В связи с этим операции по изучению и преобразованию информации, в том числе экспертным путем, получили в экспертологии наименование перекодирования, декодирования, дешифровки сообщений. Информационный сигнал, выраженный в предметной форме (обстановка места происшествия, следы, схемы, допросы и т. д.), может при его выявлении и фиксации подвергаться неоднократному перекодированию, зачастую без привлечения специальных познаний, что всегда должно учитываться судебным экспертом при оценке надежности предоставленной ему информации, определении характера и объема ее потери [Сущность и технология экспертного исследования, 1997].

Поэтому одновременно эксперты вынуждены выделять лакуны — т. е. то, чего в тексте нет или что допускает неоднозначное толкование, поскольку перед экспертами чаще всего стоит задача понимания фрагментов текста, либо не содержащих значимой для достижения цели экспертизы информации, либо требующих научной интерпретации. Лакуны в ходе экспертного анализа либо заполняются, либо компенсируются. Заполнение лакун осуществляется в ходе клинического интервью, наблюдения, с помощью запроса дополнительных материалов. Согласно п. 2 ч. 3 ст. 57 УПК эксперт вправе «ходатайствовать о предоставлении ему дополнительных материалов, необходимых для дачи заключения», а согласно ч. 3 ст. 85 ГПК — «просить суд о предоставлении ему дополнительных материалов и документов для исследования». Если же подобное ходатайство не удовлетворяется в течение 30 календарных дней, «экспертные вопросы решаются в той мере, в какой это позволяют имеющиеся в распоряжении эксперта (комиссии экспертов) объекты и материалы» (п. 24 Инструкции об организации производства СПЭ).

Компенсация лакун — это перевод уже имеющихся данных дела на другой — психологический или психопатологический — язык [Сафуанов, 2003]. Следует, однако, заметить, что сам по себе подобный перевод, или, иначе говоря, перекодирование информации в сообщение на профессиональном терминологическом языке, не всегда носит однозначный характер, часто подразумевая различную трактовку одних и тех же отраженных в материалах дела явлений. Материалы дела сохраняют высокую степень феноменологической неопределенности, поэтому компенсация лакун часто достигается путем сложения и совмещения различных фрагментов, чтобы получить непротиворечивую картину целостного симптомокомплекса, достаточного для выделения той или иной диагностической категории, что осуществляется уже на следующей, сравнительной стадии исследования.

Диагностические ошибки при судебно-психиатрической экспертизе зачастую есть результат методических просчетов собственно экспертного исследования, прежде всего — при оценке объектов экспертизы, например свидетельских показании. Если оценка свидетельских показаний с точки зрения их недостоверности (фальсифицированности и т. п.) выходит за пределы компетенции эксперта, то для эксперта обязателен их анализ на предмет пространственно-временной определенности, внутренней цельности, однозначности, отсутствия противоречий в отдельных составляющих этих показаний.

Особым элементом экспертного анализа являются зафиксированные в материалах дела данные о поведении подэкспертного в ходе процессуальных действий. Речь идет не только о содержании его показаний, изменение которых (сужение или расширение их детализации, например) само по себе нередко несет ценную клиническую информацию. Важную роль играет также степень активности подэкспертного — сотрудничество с адвокатом, ознакомление с материалами дела, в том числе с заключениями экспертиз, написание по существу дела ходатайств и жалоб и т. д. Все эти факты могут свидетельствовать о той или иной степени осведомленности подэкспертного в нюансах его процессуального статуса и сути своих прав, а также способности к активной и целенаправленной деятельности по их защите, что помогает в дальнейшей оценке и обосновании его процессуальной дееспособности.

Особую ценность представляют видеоматериалы, фиксирующие допрос обвиняемого или иные следственные действия. Иногда сторонами предъявляются семейные записи разных жизненных событий — юбилеев, путешествий и т. п. В каждом из этих случаев у эксперта появляется возможность анализа поведения подэкспертного в естественной для него среде, по крайней мере вне экспертной ситуации, которая сама по себе может значительно модифицировать состояние и установки испытуемого.

Показательными для экспертного анализа могут стать материалы аудиозаписи, поскольку как лингвистические, так и паралингвистические особенности речевой продукции содержат важную диагностическую информацию. Так, обосновывается возможность построения психологического портрета говорящего по невербальным особенностям его речи [Морозов, 2001].

Наконец, серьезным источником клинической информации является письменная продукция, подлежащая тщательному изучению. Особое значение имеют психолингвистические методы, в том числе диагностическая графология, так как патографический анализ — это не только один из составных элементов клинической диагностики, в судебной психиатрии он приобретает особую ценность для объективизации принимаемых решений. В период, когда грубые расстройства мышления не выражены в клинической картине заболевания, статистические характеристики речи уже выступают информативными в диагностическом плане. Метод составления частотных словарей считается весьма наглядным для изучения статистической структуры речи больных. С его помощью можно количественно охарактеризовать любое слово или группу слов, встретившихся в тексте. Это дает возможность лексикостатистической оценки речи в условиях судебно-психиатрической и судебно-психологической экспертиз, что может повысить надежность экспертно-диагностической работы [Пешковский, Пиотровская, Пиотровский, 2009]. Нередко и клинико-психопатологический анализ оказывается достаточным для оценки письменной продукции. Письменные тексты позволяют выделить фрагменты лексико-грамматической деструкции, нарушения смысловой и формальной структуры высказываний, которые намечают ориентиры диагностики вполне определенных расстройств мышления с новым смыслообразованием, парадоксальным сочетанием представлений и т. д., что дает возможность формировать обоснованные диагностические гипотезы.

В этом смысле важными становятся в том числе дневниковые записи, литературные произведения, которые, как правило, отражают религиозные и философские, идеологические, эротические и другие пристрастия, лежащие в русле общего мировоззрения испытуемого. Немалую помощь иногда оказывают приобщенные к материалам дела издания, которыми пользовался подэкспертный. Их содержание может перекликаться с идеями, высказываемыми подэкспертным при исследовании, что способствует отграничению патологического (бредового) творчества от экстраполяции на свою ситуацию расхожих представлений или заблуждений вследствие знакомства с чужим творчеством.

Отдельного внимания заслуживает клиническое исследование графического и живописного творчества подэкспертных. Несмотря на то что влияние патологического процесса на художественное самовыражение не может анализироваться в рамках простых линейных закономерностей, что ограничивает его диагностическую ценность, даже чисто прикладной характер оценки изобразительного поведения (акцентирующийся на иллюстративной стороне) позволяет выявить отражение в рисунках манифестных проявлений — бреда, обманов восприятия, острых аффективных нарушений. Однако возможен и более глубокий клинический анализ, основанный не на особенностях преходящих психопатологических синдромов, а на закономерностях патологического процесса в целом, отражающих связанные с болезнью изменения самосознания и восприятия окружающей действительности. Преобразованные философско-эстетические пристрастия могут диктовать особую стилистическую систему и специфические приемы изобразительного языка со своеобразием символической знаковой системы и насыщенностью знаками болезненной образности, иногда — орнаментальной усложненностью и смысловой и структурной нелепостью. Сама манера и техника исполнения графических работ может ориентировать эксперта в диагностическом процессе. Так, для негативных изменений свойственно механическое воспроизведение привычного стереотипа изопродукции, трафаретность композиций, сухой, невыразительный рисунок. В других случаях помимо повторяемости обнаруживаются тяга к максимальному заполнению листа, резкое смешение масштабов, сочетание изображения и надписей с выстраиванием некого пиктографического текста, срастание живого и неживого, физиологизм изобразительного языка, когда «низовые» стороны жизни становятся доминирующими. Мифопоэтическое построение образного ряда, внешняя аллегоричность могут сочетаться со снижением элементов творческой фантазии, вторичностью, аппликационным построением (центонностью), т. е. скрытым или явным цитированием чужих текстов и изобразительного материала или же интерпретационным, объясняющим характером изображения с попыткой прокомментировать свои бредовые представления и другие патологические переживания. Часто наблюдается распад изобразительной формы, когда семантически читаемые элементы тонут в хаотическом потоке неидентифицируемых изобразительных знаков или происходит нагромождение бессвязных изобразительных элементов. Иногда происходит сближение изображения и рукописного текста, когда рисунки создаются по принципу каллиграфического письма. Определенное диагностическое значение имеет и цветовая гамма, поскольку могут наблюдаться яркая локальность красок, нарочитая безвкусица цветового решения, декоративность, господствующая над содержанием. Известны общий мрачный колорит, серость, сдержанность тонов при депрессии или кричащая резкость цветовых отношений, напряженный цвет, темпераментное письмо при гипомании [Изобразительный язык больных шизофренией, 1982, 1985].

Отдельным объектом исследования при судебно-психиатрической экспертизе является медицинская документация, в связи с чем могут формулироваться и особые требования к ее экспертной оценке. К примеру, при анализе медицинской карты стационарного больного оценке могут быть подвергнуты [Илейко, 2002]:

• а) время возникновения психических расстройств, причина их возникновения, динамика с детальным анализом их проявления на интересующий суд период времени;
• б) соответствие описания психического состояния при поступлении, пребывании в стационаре, выписке синдромологическому и нозологическому диагнозам, которые при этом устанавливались;
• в) наличие либо отсутствие описания представленных медицинских феноменов;
• г) соответствие критериев, фактических данных в истории болезни имеющимся научным (отечественным и международным) стандартам диагностики;
• д) соответствие врачебных дневниковых записей о психическом состоянии подэкспертного записям среднего и младшего медицинского персонала, а также описанию его специалистами-консультантами; при необходимости оценивается адекватность проводимого лечения и его влияния на психическое состояние подэкспертного;
• е) соответствие описываемой тяжести соматического состояния подэкспертного данным о его психическом состоянии.

При очной экспертизе особым объектом исследования является сам подэкспертный, описание психического состояния которого считается центральным элементом экспертного исследования. По мнению А. А. Эйсмана (1967), обоснование экспертом своего заключения представляет собой доказывание в широком смысле слова, а само по себе доказывание — это, по сути, процесс, с помощью которого из одних уже известных и проверенных положений выводятся другие положения, требующие обоснования. Таким образом, предполагается, что судебно-следственные органы предоставляют эксперту обнаруженные факты по делу, на основании которых эксперт, исходя из своих специальных познаний, устанавливает и обосновывает наличие или отсутствие других фактов. Однако при психиатрической экспертизе объектом экспертного исследования выступают не только материалы уголовного дела (т.е. установленные судебно-следственными органами факты), но и сам субъект правонарушения, который не является ни фактом, ни процессуально закрепленным доказательством. Если в материалах дела и медицинской документации содержатся данные, свидетельствующие о наличии у подэкспертного психического расстройства, то психиатрическое обследование позволяет получить новые сведения, подтверждающие или уточняющие этот факт. Кроме того, оно устанавливает степень выраженности существующего расстройства на момент обследования и меру его дисрегулирующего влияния на поведение подэкспертного и осознание им своих действий в исследуемых конкретных юридических ситуациях. Если же таких данных в представленных судебно-следственными органами материалах не содержится, то эксперты психиатр и психолог, исследуя психику подэкспертного, устанавливают новый факт. В последнем случае только в заключении эксперта данные, характеризующие состояние психики подэкспертного, становятся фактом, а уже на его основе строятся другие экспертные выводы.

Особенности диалогового метода и изложения психического статуса в судебной психиатрии (исключительно феноменологический принцип описания, включающего дифференциально-диагностические элементы и затрагивающего необходимый объем юридически релевантных компонентов состояния и т. д.) заслуживают отдельного внимания [Ткаченко, 2006].

Экспертные задачи диктуют специфику клинического исследования, в том числе клинического интервью, которое должно включать выяснение всего спектра юридически значимых вопросов — психопатологических механизмов противоправного поведения, ориентации подэкспертного в своем настоящем процессуальном статусе, перспективах развития юридической ситуации и т. д. При этом особенности юридически значимой ситуации определяют и своеобразие клинического обследования — например, тактика опроса при многоэпизодных правонарушениях может вызывать необходимость выделения времени для обсуждения каждого деяния особо для расшифровки вероятных, в том числе психопатологических, механизмов поведения. Последние могут разниться в каждом эпизоде, определяя дифференцированные экспертные заключения о вменяемости.

Отдельным этапом клинического исследования является описание психического состояния [Ткаченко, 2008аб]. Специфика экспертных задач в каждом конкретном случае диктует и расстановку тех или иных акцентов как при самом исследовании, так и при изложении его результатов.

Чрезвычайно большое значение имеют дневники наблюдения медперсонала, отражающие часто недоступные эксперту аспекты состояния испытуемого — особенности времяпрепровождения, коммуникативные навыки и выбор референтной группы, специфику поведения вне прямого наблюдения и многое другое. Эти записи не только расширяют возможности клинического исследования, но и зачастую ведут к изменению первоначальной клинической версии.

Использование современных методов судебно-психиатрических исследований — особенно актуальная задача в свете законодательных требований к унификации методической базы и современности экспертных средств как гарантии соблюдения прав и свобод, а также полноты исследования. Они особо оговариваются в ст. 11 Закона о ГСЭД: «Государственные судебно-экспертные учреждения одного и того же профиля осуществляют деятельность по организации и производству судебной экспертизы на основе единого научно-методического подхода к экспертной практике, профессиональной подготовке и специализации экспертов» , и в ст. 4 этого Закона: «Государственная судебноэкспертная деятельность основывается на принципах законности, соблюдения прав и свобод человека и гражданина, прав юридического лица, а также независимости эксперта, объективности, всесторонности и полноты исследований, проводимых с использованием современных достижений науки и техники» .

Обязанность эксперта — «провести полное исследование представленных материалов и документов; дать обоснованное и объективное заключение по поставленным перед ним вопросам…» (ч. 1 ст. 85 ГПК, ч. 1 ст. 16 Закона о ГСЭД). С этой нормой перекликается и другая — «эксперт проводит исследования объективно, на строго научной и практической основе, в пределах соответствующей специальности, всесторонне и в полном объеме» (ст. 8 указанного Закона). Упоминаемая в законодательстве «полнота» исследования может быть истолкована и как необходимость использования экспертом всего доступного ему арсенала современных методических средств, и как обязательность анализа каждого из представленных объектов исследования.

Не следует забывать, что у эксперта есть право «отказаться от дачи заключения… если представленные ему материалы недостаточны для дачи заключения» (п. 6 ч. 3 ст. 57 УПК) и в случае, если «материалы и документы непригодны или недостаточны для проведения исследований и дачи заключения», при этом «эксперт обязан направить в суд, назначивший экспертизу, мотивированное сообщение в письменной форме о невозможности дать заключение» (абз. 2 ч. 1 ст. 85 ГПК). Еще более полно основания для такого отказа представлены в ст. 16 Закона о ГСЭД (абз. 4 ч. 1), где указывается на непригодность или недостаточность объектов исследования и материалов дела для проведения исследований и дачи заключения при том, что эксперту отказано в их дополнении.

Таким образом, изучение всех объектов и решение промежуточных задач экспертного исследования задает многозначный контекст, подлежащий интерпретации и сопоставлению для воссоздания целостной и непротиворечивой экспертной ситуации.

Длительность данной стадии максимальная, она занимает до трех недель и завершается составлением проекта экспертного заключения.

Каждый из информационных фрагментов, выделенных в результате изучения разных объектов исследования на его подготовительной и аналитической стадиях, уже несет в себе определенный содержательный смысл всей исследуемой экспертной ситуации в целом, однако окончательное ее понимание (выполнение экспертного задания) достигается в ходе сравнительной и синтезирующей стадий.