Рудименты народного собрания

Вопрос о роли народного представительства в Древнем Китае старой историографией решался однозначно: никаких элементов народоправства здесь не могло быть; Китай — восточная деспотическая страна, и если какие-то элементы представительства здесь и были, то это в лучшем случае феодальные институты съездов магнатов чжухоу. Хотя при здравом рассуждении становится понятным, что на пустом месте и они возникнуть не могли.

Общеизвестен тезис о народном представительстве в древности как пережитке первобытной демократии. Действительно, в ирригационных обществах (а Китай таковым был) роль свободного труда первична по отношению к зависимому труду. Все грандиозные сооружения этих цивилизаций созданы, как правило, трудом свободных крестьян-общинников. А там, где существует община свободных крестьян, там существует и политический институт народного собрания, состоящий из свободных общинников. Элементы схожего порядка мы встречаем в Древнем Египте (джаджат), более точные сведения у нас есть по Древнему Шумеру и Вавилону. Было ли нечто подобное в иньском или чжоуском Китае, с полной уверенностью судить мы не можем, но в эпоху позднего Чжоу, начиная с VII в. до нас доходят сведения о существовании народных собраний в отдельных царствах: 668, 643, 501, 469 гг. до Р. X. — царство Вэй; 527 г. до Р. X. — царство Цзюй; 468 г. до Р. X. — царство Тун; 580, 542 гг. до Р. X. — царство Чжэн. Имеются данные о существовании народных собраний и в эпоху «Борющихся царств» (Чжаньго: 453−221 гг. до Р. X.).

Главные действующие лица собраний — такая категория населения, как гожэнъ, что в переводе означает «люди города». Люди города — это tiers etat Древнего Китая. Подчас их роль и значение возрастают. Особенно это случается в периоды тяжелого положения страны. Например, в 693 г. посланник цзиньского вана должен был собрать народ с тем, чтобы набрать ополчение, кроме того, само собрание этим не ограничилось, а стало решать вопрос и об избрании нового вана:

«Люй И-шэн научил его, какую держать речь и сказал: «Созови ко двору гожэнъ, одари их как бы по приказу государя и скажи им [от его имени]: «Даже если я вернусь, боги земли и злаков будут покрыты позором. Погадайте о том, чтобы заменить меня Юем [старшим сыном вана]». [Люй] И-щэн сказал: «Государь не скорбит о собственном изгнании, он думает лишь о своих слугах. Так велика его милость! Что же мы сделаем для него?» Толпа спросила: «Что же можно сделать?» [Он] ответил: «Соберем средства и приведем в порядок оружие, чтобы поддерживать его юного сына. Когда другие властители услышат о том, что, потеряв государя, приобрели нового, что среди подданных царит гармония и единство и что оружия у нас еще больше, чем раньше, тогда те, кто любит нас, станут нас воодушевлять, тех же, кто нас ненавидит, охватит страх. Разве это не будет нам полезно?» Толпа обрадовалась, и во всех цзиньских округах тогда стали готовить войска и оружие» [Рубин, 1960, с. 25−26]. Именно такая своеобразная форма проведения собрания — чиновник говорит и задает вопросы толпе, она ему отвечает — была очень удачно, на наш взгляд, названа В. Л. Рубиным «диалогом с толпой».

В ведении собрания, таким образом, находились вопросы избрания нового вана, правда, здесь собрание было ограничено династией. Созыв ополчения тоже решался собранием. До нас дошли также сведения о заключении между ваном и народом своеобразного contrat social (общественного договора) в царстве Вэй, правда, содержание его более походило на договор об амнистии политических противников.

С течением времени народное собрание созывается на местном уровне в помощь правительственной администрации; контроль чиновников (сяосыкоу) над собранием становится жестче:

«В ведении сяосыкоу находится управление вне стен, окружающих дворец властителя. Сяосыкоу должен советоваться с десятитысячной толпой народа, во-первых, о делах, связанных с опасностью для государства; во-вторых, о перенесении столицы; в-третьих, о вступлении на престол государя» [Там же, с. 29−301.