Основные философско-правовые парадигмы

Итак, в XX в. философия права развивалась в русле основных философских парадигм того времени — неопозитивизма, неокантианства, экзистенциализма, неогегельянства, феноменологии, философии психоанализа и др.

Позитивистские мотивы проявлялись, прежде всего, в попытках применить тезис О. Конта «каждая наука сама себе философия» к юриспруденции. Отсюда стремление подменить философию права общей теорией права, поэтому сегодня некоторые общие юридические концепции называются философией права, а философско-правовые идеи необоснованно включаются в предмет юриспруденции.

С позитивистских позиций исследовали правовую реальность немецкие юристы В. Кубеш, К. Бринкман, Г. Хенкель, Р. Циппелиус, Г. Кельзен, профессор права Парижского университета А. Батиффоль и др.

Ганс Кельзен (1881−1973) рассматривал философию права как нормативную науку, описывающую и исследующую право как совокупность норм. Нормами регулируется и определяется должное поведение. Право, по мнению Кельзена, устанавливает принудительный порядок, поддерживаемый государственной властью.

Юридический позитивизм проявляется также и в отношении к философии права как науке о частных логикометодологических проблемах правовой теории — ее категориальном аппарате, языке и т. п. Именно так понимают философию права австрийские юристы О. Вайнбергер, П. Колер, М. Пришинг, П. Штрассер. С их точки зрения (а точнее с точки зрения логического позитивизма), философия права должна быть аналитической юриспруденцией, исследующей структурные проблемы права, юридическую аргументацию и правовую динамику. Главную задачу философии права они сводят к познавательно-критическому анализу используемых юридической наукой теорий (логика, теория коммуникаций, теория решений, семантика, кибернетика, политология, психология, социология и др.) и соответствующих методик.

Как уже отмечалось, в отечественной философско-правовой мысли юридический позитивизм означает, прежде всего, стремление рассматривать философию права как теоретическую часть юриспруденции, как наиболее общий уровень правовой науки.

Однако неопозитивистская парадигма не получила безоговорочного признания. XX в. породил множество концепций антипозитивистского толка, в которых правовая реальность осмысливалась с иных позиций.

Одной из таких концепций является неокантианство, берущее начало в предыдущем столетии. Выдвинув лозунг «назад к Канту», неокантианцы настаивали на том, что юридические законы выводятся из самого мышления, что понятие права априорно, но может совершенствоваться отдельным человеком и государством как мыслительная категория.

Крупными теоретиками неокантианства, оказавшими влияние на развитие философско-правовой мысли, были Р. Штаммлер, Г. Радбрух, К. Кюль, А. Оллеро, О. Хеффе^[1].

Философия права неокантиантской ориентации обращалась к представлениям о «правовых эйдосах» (сущностях) и «правовых ценностях», что послужило основой для появления понятия «юридическая онтоаксиология» .

Так, немецкий юрист Рудольф Штаммлер (1856−1938) доказывал первичность права по отношению к реальности как должного по отношению к сущему. У Штаммлера человеческая жизнь конструируется с помощью права, понимаемого как априорное знание. Развитие общества осуществляется в результате частичных изменений права. Для него не юридические формы сообразуются с социальной жизнью, а наоборот, социальная жизнь «подстраивается» под юридическую форму.

В работах Г. Радбруха (1878−1949) «Введение в науку права» и «Философия права» утверждается, что право может быть понято только исходя из априорной идеи — некоего идеала, определяющего цели человека. Философия права, согласно Радбруху, строится на двух основных принципах — аксиологическом и релятивистском. В его понимании идея права состоит из трех ценностей: справедливости, целесообразности и правовой стабильности. Изучение этих ценностей является целью философии права. Это отличает философию права от теории права, которая решает практические задачи по толкованию и систематизации действующего права.

Испанский неокантианец А. Оллеро рассматривал правовые нормы как «ценности культуры», выражающие идеалы основных прав человека и правового государства. По его мнению, идеалы справедливости, свободы, равенства как априорные и должные, способствуют формированию у законодателя разумных ориентиров и установок в виде норм, законов, подзаконных актов, постановлений и т. п.

Таким образом, в неокантианстве право рассматривается не только как априорное знание, но и как относительная, постоянно меняющаяся ценность.

Антипозитивистскую направленность имела и другая философско-правовая концепция — неогегельянство. У его истоков стояли английские философы Фрэнсис Герберт Брэдли (1846- 1924) и Робин Джордж Коллингвуд (1889−1943), американец Джосайя Ройс (1855−1916), итальянцы Бенедетто Кроче (1866−1952) и Джованни Джентиле (1875−1944).

Как и Г. Гегель, его последователи уделяли главное внимание проблемам свободы. Но их идеи своеобразно претворялись в практике становления фашистской диктатуры, что и предопределило разделение неогегельянцев на два крыла.

Так, Б. Кроче доказывал независимость свободы от любых реальных условий. Для него свобода личности — это выражение свободы духа. Поэтому государство не может быть тоталитарным, оно призвано реализовать свободу как высший закон человеческого бытия. Антифашистская направленность этой концепции очевидна.

Дж. Джентиле, напротив, утверждал, что подлинная свобода возможна лишь в тоталитарном государстве, которое якобы наиболее полно реализует нравственный категорический императив. Понятно, что многие философско-правовые идеи Дж. Джентиле были с одобрением восприняты итальянскими и немецкими фашистами.

Идеи «расового права», «народной правовой мысли», «гражданина рейха» разрабатывал немецкий правовед К. Лоренц (1910−1949). Он утверждал, что только в условиях нацистской Германии стала понятна «нравственная тотальность» гегелевского учения о государстве и праве. По Лоренцу, в идее рейха уничтожена противопоставленность народа и государства, ибо фашистское государство не только «аппарат», но и «жизненная форма». Более того, он создал иерархию правоспособности населения в зависимости от «чистоты крови» — от полноправного гражданина рейха, «истинного арийца», до бесправного «расового врага» .

Безусловно, профашистское крыло неогегельянства не только извратило, но и «оболванило» учение великого немецкого мыслителя, именем которого оно прикрывалось.

С конца 40-х — начала 50-х годов XX в. в философии права усилилось влияние феноменологической философии Эдмунда Гуссерля (1859−1938), Макса Шелера (187−1-1924), Николая Гартмана (1882−1950).

Феноменологи, как известно, рассматривают предметное бытие и сознание в соотношении (коррелятивно). Так с точки зрения феноменологии, сознание двуедино: оно включает ноэзис (познавательные акты) и ноэму (предметное содержание, многообразие предметных значений). Применительно к праву это означает, что именно в нем, т. е. в праве, и соотносятся ноэзис и ноэма.

Особенно привлекательным для философов оказался метод феноменологической редукции. Редукция (от лат. reducdo — возвращение, сокращение, приведение обратно) — сведение сложного к простому, более понимаемому и доступному. Известно, что Гуссерль видел в редукции изначальный философский акт, с помощью которого сознание отделяется от мира и превращает себя в абсолют, а любое бытие в результате редукции становится для сознания смыслом.

Феноменологи, исследовавшие проблемы сущности и становления права, утверждали, что для их объяснения необходимо изучать интенциональное (нацеленное на что-то) сознание субъекта права. Такой точки зрения придерживался, например, немецкий философ А. Рейнах.

Одна из центральных категорий современной феноменологии — жизненный мир человека. Правда, разные авторы вкладывают различное содержание в это понятие.

Так, для Питера Бергера (род. 1929 г.) и Томаса Лукмана (род. 1927 г.) жизненный мир — это повседневная реальность, формирующая человека через механизмы социализации и интернализации^[2]. Юрген Хабермас (род. 1929 г.) рассматривает его как две взаимосвязанные сферы — повседневной реальности и системного мира. В повседневной реальности человек совершает будничные действия, на него влияет непосредственное окружение — соседи, коллеги, друзья, члены семьи и т. д., им движут практические интересы — забота о детях, ремонт квартиры, заработная плата, урожай на дачном участке, техническое состояние автомобиля… Системный мир — это социальные институты, «отдаленная» социальная среда, государства, конъюнктура мирового рынка, которые предстают перед человеком в виде норм морали и права, политических установок, идеологических трафаретов и пр. Системный мир характеризуется не только «отдаленностью» от непосредственного бытия человека, но и рациональностью, разумностью, долженствованием. Условно говоря, различие между повседневной реальностью и системным миром такое же, как между мнением соседки и нормой конституции.

По мнению Хабермаса, системный мир не способен достаточно полно выразить в своих институциональных структурах потребности и интересы повседневной реальности человека. Из этого противоречия следуют два типа поведения людей: стратегическое, ориентированное на достижение цели и обман партнера, и коммуникативное, подразумевающее нормативную упорядоченность, устойчивость межличностных отношений, поддержание традиций, интеграцию общества, взаимопомощь и т. д.

Современные феноменологи убеждены, что именно повседневная реальность оказывает решающее влияние на мотивацию поведения человека, формирование его идеалов, вкусов и предпочтений.

С точки зрения авторов настоящего пособия, феноменологический подход к правовой реальности позволил более четко осознать роль различных форм практики в его жизнедеятельности, полнее учесть в правовых отношениях человеческие мотивы и установки, обнаружить существенное влияние не только материальных, но и духовных интересов в поступках людей.

Кроме того, феноменология дала возможность представить правовую реальность как взаимодействие повседневного и системного миров. Эти миры имеют большое значение в процессе формирования жизненного мира человека и правовой реальности.

В середине XX в. философско-правовая мысль обратилась к идеям структурализма — концепции, рассматривающей социальные феномены как «трансцендентальное языка» .

Трансцендентальное языка — это его скрытая разумность, атрибутивно присущая вещам и явлениям. С этой позиции один из крупнейших представителей структурализма Клод Леви-Стросс (1908−2009) интерпретирует право как разумное регулирование общественной жизни, разумное обеспечение правопорядка.

Мишель Фуко (1926−1984) при интерпретации философскоправовых проблем соединил структурализм с психоанализом. В работе «Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности» он исследовал с этих методологических позиций такую проблему, как право на жизнь и смерть.

В частности, он подметил, что согласно римскому праву отец распоряжался жизнью детей по принципу: «я дал детям жизнь, я всегда вправе ее у них отнять». Позднее это право модифицируется, переходя, так сказать, в компетенцию суверена. Право суверена, называемое М. Фуко «ассиметричным», мыслится как безусловное, абсолютное, но осуществляемое лишь в случае возникновения угрозы.

Раскрывая суть «ассиметричного» права, философ писал: «Право, которое формулируется как право «на жизнь и на смерть», в действительности является правом заставить умереть или сохранить жизнь. Это право как историческая форма характерно для обществ, где власть в первую очередь определяется правом захвата — над вещами, временем, телами и, в конечном счете — над жизнью; ее кульминацией была привилегия завладеть жизнью для того, чтобы ее уничтожить.

Право на смерть ныне опирается лишь на требования власти, которая управляет и жизнью (обеспечивает, поддерживает, приумножает).

Принцип «уметь убивать, чтобы уметь жить» стал принципом отношений между государствами"^[3].

Смертную казнь Фуко характеризует как «предел, позор и противоречие» для власти. Нормальное общество, по его мнению, апеллирует, прежде всего, к жизни, а не на смерти.

Видное место в философско-правовой мысли XX в. занимает герменевтическая концепция — учение об интерпретации текстов и исторических фактов, норм позитивного права и жизненного опыта. С точки зрения представителей герменевтики, в законотворчестве и толковании законов важно понимание «жизненной» природы закона, воссоздание в нем непрерывного духовного опыта общества, т. е. приобщение каждого нового поколения людей к правовой культуре и передача ее потомкам.

Мир человека в контексте герменевтической трактовки — это мир его надежд, чаяний и устремлений. В процессе ознакомления человека с законом, правовыми нормами осуществляется акт интерсубъективного общения. Однако это общение требует учета значимых характеристик его субъектов — их социальности, историчности, развитости сознания и др.

Так, один из виднейших представителей герменевтики Поль Рикёр (род. в 1913 г.) в книге «Я-сам как другой» исследует взаимодействие политики, морали и права при наличии у людей желания жить вместе. Наиболее эффективно, по его мнению, это взаимодействие происходит в правовом государстве. При этом П. Рикёр рассматривает такой важный философско-правовой вопрос, как соотношение формы власти и силы власти в правовом пространстве. По его убеждению, именно через право политическая власть способна обеспечить «реализацию способностей человека могущего» .

Плодотворна также его идея о «герменевтической дуге». П. Рикёр очерчивает путь юридических законов, которые берут начало в жизни, проходят через сформулированные законодателем нормы (зафиксированные в сводах законов, кодексах) и воплощаются исполнителем в жизнь.

Таким образом, в XX в. очевидна тенденция к гуманизации философии права, ориентация на субъективную сторону правоотношений, противостоящую как позитивизму, так и марксизму.

Дальнейшее развитие эта тенденция получила в экзистенциализме. С философией Мартина Хайдеггера (1889−1976), Карла Ясперса (1883−1969), Жана Поля Сартра (1905−1980) связано появление философско-правовой концепции, именуемой экзистенциальным правом. Его суть в том, что человек в критических, пограничных ситуациях не только оказывается перед выбором варианта поведения, но и принимает жизненно значимое, кардинальное решение (так называемое экзистенциальное право в данной ситуации). Звеном, связывающим сознание человека и ситуацию, по мнению Ж.-П. Сартра, является восприятие, постигающее смысл конкретного явления. Причем смысл этому явлению придает не только ситуация, но и весь внешний мир. Благодаря постижению смысла человек субъективизирует внешнюю реальность.

В философско-правовой мысли экзистенциальная парадигма используется В. Майхофером, Е. Фехнером, Н. Пулантусом. Они полагают, что бытие права — это переживание социальным субъектом той или иной конкретной ситуации. По их мнению, правосудие призвано извлекать право из конкретных ситуаций, под которыми понимается личностное бытие человека с гаммой его социальных чувств.

Сегодня сторонники экзистенциального права довольно часто обращаются к естественному праву, вытекающему из человеческих экзистенциалов. Е. Фехнер даже связывал напрямую постижение смысла личностного бытия с естественным правом. При этом позитивное право он охарактеризовал как систему мертвых, механических правовых норм.

Французский философ-экзистенциалист Габриель Марсель (1889−1973) в работе «Быть и иметь» отмечал, что экзистенциальное право подразумевает служение праву, которое раскрывается человеку как божественное присутствие. Обладать таким правом человек может, но не рационально, а экзистенциально, интуитивно^[4].

На философию права, как и на многие другие теории, существенное влияние оказала философия психоанализа Зигмунда Фрейда (1856−1939). Как известно, его учение основано на идее доминирующей роли бессознательного, прежде всего, бессознательных импульсов сексуального характера. Сублимация сексуальной энергии лежит, согласно Фрейду, в основе социокультурной деятельности человека. Среди социообразующих факторов первостепенное место занимает право, которое позволяет формировать механизмы экономического, политического и духовного господства и подавления. На этой основе возникают не только неврозы, но и асоциальное поведение, преступления.

Философия психоанализа исследует также проблемы, связанные со становлением государства, разработкой правовых и моральных норм, санкций и др. В современных условиях фрейдовская концепция широко используется некоторыми теоретиками философии права для обоснования природы и сущности конфликтов в системах «человек-общество» и «человекгосударство»; для интерпретации применяемых норм и санкций; для описания форм социального контроля; для объяснения насильственного воздействия на человека традиций, культуры, стереотипов.

Неоднократно предпринимались попытки распространить учение Фрейда об индивидуальном бессознательном на социетальный уровень. Например, немецкий неомарксист и неофрейдист Эрих Фромм (1900−1980) показал, что общество нельзя изучать в отрыве от бессознательного в индивидуальном поведении, поскольку общество и индивид объединены не только объективными условиями, но и бессознательными факторами как индивидуального, так и коллективного уровня, а человек-индивид одновременно является и человеком-участником социальной жизни^[5].

С конца 30-х годов XX в. по сей день в философско-правовой мысли наблюдаются попытки обосновать право как интеграционную основу общества. Это обусловлено поисками альтернативы «экономическому материализму» К. Маркса, прежде всего, его теории базиса и надстройки, а также стремлением доказать, что не революция, а только право является средством совершенствования общественной жизни.

Такой подход характерен для неореализма, неофрейдизма и неомарксизма.

Право, по мнению неореалистов, — это реализация человеком судебных решений. Непрерывно изменяясь, оно служит эффективным средством достижения социальных целей. Однако общественная жизнь опережает изменение права, поэтому возникшее несоответствие преодолевается решениями, которые выносят судьи.

Таким образом, неореализм стремится доказать, что целостность общества обусловлена не формальным, абстрактным правом, а вердиктами судей. Неореализм отводит ведущую роль здравому смыслу как важнейшему средству принятия решений и улаживания конфликтов. Много внимания этой проблеме уделял английский философ Джордж Эдуард Мур (1873−1958), который связывал истинность суждений «здравого смысла» с анализом обыденного языка. Последователи Мура ввели в философию права лингвистический анализ «правового языка», эффективно использующийся в процессе законотворчества и при интерпретации законов.

Американский социолог русского происхождения Питирим Сорокин (1889−1968) рассматривал правовую реальность в культурологически-реалистическом плане. Он исследовал культуру как целостность, состоящую из пяти основных систем — религии, этики, искусства, философии и науки. Этика, в свою очередь, включает две подсистемы: право и мораль, которые посредством норм (или «истин») определяют отношения людей. Содержание правовых «истин» зависит от одного из трех типов культуры: чувственного, в котором доминирует непосредственное чувственное восприятие правовой реальности; идеационального, в котором преобладает рациональная оценка и абстрактное осознание правовой действительности; идеалистического, в котором господствует интуитивное восприятие этой действительности. Кроме того, содержание правовых «истин» и права в целом зависит от системы ценностей, присущей тому или иному типу культуры.

Таким образом, философско-правовая концепция П. Сорокина исходит из того, что право — это центральный ценностный элемент «культурной суперсистемы» .

Изучая основные формы актов поведения, П. Сорокин поставил ряд важных философско-правовых проблем, в частности, соотношение дозволенного и недозволенного, должного и сущего в поступках людей; выделил различные формы реагирования на чужие поступки — «должные», «рекомендуемые» и «запрещенные»; исследовал соотношение преступления и наказания, подвига и награды^[6].

Другой социолог, Георгий Давыдович Гурвич (1894−1965), разрабатывал метатеоретические основания философии права с позиций плюрализма, а также методологические подходы для определения этих оснований. Он рассматривал право на основе интеграции идей К. Маркса, П. Ж. Прудона, Э. Дюркгейма, М. Вебера и др.

По Гурвичу, метатеоретическая основа общественного знания, в том числе и правового, — «диалектический гиперэмпиризм», который позволил ему выделить 162 типа права, провести различие между социальным правом (право масс, сообществ, общин) и межиндивидуальным правом (право отделения, приближения и смешения). У Гурвича юридическое начало как некая регуляция поведения заменяет собой социальное начало, а право выступает как совокупность воплощенных в жизнь идеальных норм, благодаря чему и образуется правопорядок.

Профессор философии права Упсальского университета А. Хегерстрем (1868−1939) интеграционной основой общества считал следование «социальному инстинкту», моральному долгу, божественной власти и юридическим законам.

В целом Упсальская школа философии права известна тем, что на первое место ставит проблемы «уважения и обязанности». Обращение к этим категориям осуществляется в рамках этической теории эмотивизма, сочетающей идеи постпозитивизма и иррационализма. Эта теория утверждает, что нормы не могут быть ни истинными, ни ложными, а служат лишь для выражения эмоций.

Таким образом, реанимируется идея противопоставления позитивизма и антипозитивизма, причем предпочтение отдается позитивистской парадигме.

• [1] См.: Четвернин В. А. Современные концепции естественного права. М., 1988.
• [2] См.: Руткевич Е.Д. Питер Людвиг Бергер. Томас Лукман // Современная американская социология. М., 1994. С. 195−251.
• [3] Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 239−240.
• [4] См.: Марсель Г. Быть и иметь. М., 1994. С. 149, 157.
• [5] См.: Фромм Э. Миссия Зигмунда Фрейда. М., 1996.
• [6] См.: Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 32- 155, 427−504.