Харизма и псевдохаризма

Харизма (от греч. charisma — милость, благодать, божественный дар) — обожествление человека, кумира.

Харизма в первоначальном значении предполагала глубокий мистический опыт присутствия Христа. Так называлась активность духа, которая проявляется там, где все усилия направляют на службу Богу и своим братьям. Харизма — конкретный способ присутствия духа и воскресения. Без харизмы церковь не конституируется в качестве религиозной и теологической реальности.

В современной социологии термин приобрел иное значение. В трудах Э. Трельча и М. Вебера харизма отождествлена с особой одаренностью. М. Вебер выделил три типа управления — традиционный, харизматический и легальный. Харизма основывается на абсолютной привязанности и личном доверии к лидеру — пророку, проповеднику, политическому деятелю. Лидер наделен сверхъестественными чертами — высочайшим авторитетом, мудростью, терпимостью, святостью, подвижничеством. Способы поддержания харизмы сводятся в основном к тому, чтобы поддержать в общественном сознании представление о том, что политик обладает всеми этими качествами.

Харизматической личностью называют сегодня нс столько священника, сколько политического деятеля, художника, философа. Им придаются особые качества, способные чаровать других людей, нс обладающих харизмой.

Харизматическая власть всегда иррациональна. Харизматик вынужден постоянно поддерживать представление о своей неординарности. Это может привести к трагедии не только вождя, но и то общество, от имени которого лидер выступает. Политическая психология пытается дать ответы на сложные вопросы. Можно ли назвать конкретные личностные свойства, которые делают их обладателя харизматическим, или имеет смысл говорить о ситуационном наборе качеств, релевантных в конкретном социальном контексте? Что есть харизма исключительно психологическое состояние или же это социальное, культурное явление? Ограничивается ли харизма экстремальными условиями и патологическими личностями или же это универсальный феномен?

М. Вебер, как уже говорилось, выделил три самостоятельных типа социального управления — традицию, харизму и науку. Сам он считал, что в современном европейском мире в конечном счете возобладает научное управление. Традиция и харизма будут постепенно утрачивать свое значение. Социальное управление окажется в руках образованных политиков. Оправдался ли этот прогноз? Кажется, что в нынешнем мире сложился парадоксальный замес из всех трех типов социального управления. Ничто не ушло из политической практики. Политики стремятся стать харизматиками, постоянно апеллируют к науке. В то же время необычайно возросла роль традиции в общественной жизни многих стран. Особенно рельефно эта тенденция обнаруживается в восточных странах. Традиция здесь выступает как реакция на насильственную и поспешную модернизацию, без учета культурных основоположений конкретных стран.

Современные вожди изо всех сил стараются стать харизматичными. В этом им помогают средства массовой информации, современные техники имиджелогии. Харизматик опирается не только на традицию. Он часто выступает во всеоружии современного научного знания. Не случайно многие современные политики оценивают себя в качестве успешных менеджеров. Административный ресурс работает на харизму.

В действительности харизматик может быть и консерватором, и ученым. Он выделяется в самостоятельный тип лишь тогда, когда его способность к иррациональному воздействию на людей, включая и их рациональное поведение, отделяется от профессиональных компетенций, политических взглядов, художественных вкусов и т. п. Впрочем, социальное управление на его высших уровнях и в прошлом — волей или неволей — избирало харизматика. Престолонаследник мог быть вполне заурядной личностью, но и в этом случае действовала харизма богоизбранности царского рода. Ученый на верхних ступенях социального управления мог как раньше, так и сейчас оказаться скорее в функции советника, серого кардинала, но не первого лица. Исключения были, но их немного и даже в этом случае наука была ни при чем, так распорядилась судьба. Консерватор? Его место у руля социального управления в определенных условиях совершенно оправдано и сегодня, все зависит от того, с какими вызовами столкнулось общество. Сегодняшний консерватор вовсе не ущербен в своем отношении к инновациям, он лишь особым образом их трактует, применяя партийные лекала социальной справедливости.

Консерватор может быть харизматиком. Известно, что Вольпе и другие критики выделения Вебером харизмы как особого типа лидерства, идущего от индивидуальных свойств отдельных личностей, способных повести за собой людей на эмоциональном порыве и безграничном доверии, обращали внимание на то, что отделить этот фактор от других, открывающих дорогу к власти, невозможно. И в вопросе о современном социальном управлении было бы, наверное, недостаточно идти от харизматичности первого лица. Б. Н. Ельцин, по распространенной оценке, — лидер харизматического типа, но его рейтинги в народе конца 1990;х гг. были ниже всякой возможности. Что за харизматический лидер, которого поддерживают всего 2% электората? Нынешние лидеры России не так чтобы и харизматичны, а их рейтинги несопоставимо выше.

Аспект харизматичности фигур у власти сейчас меняется. Имидж лидера умело моделируется, здесь достижения в мировой практике немалые. Но, может быть, мы у начала нового витка социального конструирования реальности, когда сам имидж и станет лидером, оторвется от своего прототипа и превратится в своего рода компьютерную игру, где у игрока бонусы, несколько жизней и несгибаемая воля к достижению цели, все равно какой. Если это так, то впереди вполне вероятно предпочтение перед любыми другими персонажами социального управления харизматика, с той лишь оговоркой, что его самого с успехом заменит его умело сконструированный (не без участия ученых) образ. Даже суггестивные свойства харизматика могут вполне технологично и рационалистически разрабатываться специалистами по социальному дизайну.

Общественные деятели начали приобретать все больше черт звезды; большинство этих черт поверхностны, если нс фальшивы. Спустя несколько месяцев после американских президентских выборов 1984 г. Джеральдин Ферраро, первая и поэтому вошедшая в историю женщина-кандидат на пост вице-президента, стала использовать свою популярность, рекламируя пепси-колу. А на обложке глянцевого журнала в 1989 г. канадский министр финансов Майкл Уилсон был изображен в смокинге вместе с кинозвездой в черном вечернем платье без бретелек. Она лежала на высокой скамье почти на уровне его плеч и одной рукой щекотала подбородок министра. Казалось, что ее снимали для разворота журнала «Плейбой». В статье, иллюстрация к которой была вынесена на обложку журнала, писалось о рождественских подарках. М. Уилсон хотел получить коньяк, пальто из кашемира, дорогую ручку и ноутбук за 9 тыс. долл. Статья появилась одновременно с предложениями Уилсона по изменению ставки налога с продаж, которые вели к серьезному ухудшению финансового положения малообеспеченных граждан.

Настоящих звезд становится все больше, политики начинают вести себя подобно звездам, а звезды участвуют в общественной жизни. В конце концов, если видимость — это то, в чем нуждается структура новостей, то профессиональные звезды — это профессионалы в создании видимости новостей, в то время как политические деятели — не более чем способные любители. Министр приглашает группу журналистов в шахту. Он надевает шахтерскую каску, спускается под землю, фотографируется, потом появляется наверху, чтобы сделать пустое заявление о добывающей промышленности. Иными словами, министр сочетает первую категорию — рациональную пропаганду — с третьей категорией — участием в пародии. Авария на шахте, пожалуй, была бы еще лучше для министра, который знает, как использовать в своих интересах вторую категорию — чрезвычайность происшествия. Полет над лесными пожарами или землетрясениями, посещение больниц, заполненных жертвами, и похорон после бедствий — это часть метафорического искажения связей с общественностью, в которых избранный чиновник исполняет воображаемую ведущую роль.

Философия вождизма — самостоятельный и крайне интересный блок философских знаний. Э. Фромм пытался доказать, что в патриархальных обществах не было вождей в привычном сегодня смысле слова. Он писал о дисперсии (растекании) власти. Однако современные культурфилософские исследования не подтверждают этой загадки. Властолюбие — феномен не только социальный, этический, культурологический. Догадки Ницше и Адлера о властолюбии как антропологическом явлении не лишены оснований. Не потому ли вполне нейтральное по своим истокам понятие харизмы утратило свой первоначальный смысл и стало своеобразным оправданием тиранства, цепкой и безудержной власти. Удалось ли современной философии освоить огромный пласт литературы, рожденный после Второй мировой войны? Смогли ли диагносты и экзегеты власти, как они надеялись, поставить крест на повторном явлении тоталитаризма, доказывая его ущербность и недолговечность? Сумел ли постмодернизм, который как будто находится на излете, дать развернутую феноменологию причин, ведущих к возрождению тоталитарного мышления и жесткой политической практики?

Вождь — это историческая эпоха, а не усредненный политический персонаж.

Политическая практика рождает сегодня не только узурпаторов власти, но и опасную деформацию личностей, претендующих на роль поводырей человечества. Не грозит ли это новыми, пока неизвестными нам историческими катаклизмами? Политическая философия, как это очевидно, находится перед новыми вызовами.

В политической психологии укореняется также понятие псевдохаризмы. Речь идет о стремлении средств массовой информации искусственно присвоить политику черты харизматика, которыми он на самом деле не обладает. Данная тема получила разработку в трудах представителей так называемой Франкфуртской школы, отметивших тот факт, что в современном рациональном, безличном, массовом обществе появление истинного харизматика — редкий феномен. Гораздо чаще мы сталкиваемся с такой ситуацией, когда образ харизматичпого вождя конструируется с помощью политтехнологий.

Бывший московский мэр Ю. М. Лужков был одним из ведущих российских политиков. Не случайно госпожа М. Олбрайт выделила его в свое время из числа претендентов на пост президента. По ее мнению, он был едва ли не единственным политиком, способным мобилизовать и сплотить современную элиту России. Вместе с тем примечательно, что Олбрайт посоветовала правительственным кругам США не поддерживать Лужкова именно по причине его популярности и значимости для судеб России.

Было общим местом подчеркивать, что Лужков — единственный из возможных претендентов на пост президента, который имел за плечами реальный позитивный опыт создания новой жизни. Некоторые соперники Лужкова, скажем, Г. А. Явлинский поддерживали образ политика, который знает, что надо делать для спасения страны. Однако Явлинский постоянно отказывался от практической работы в правительстве. Другие, скажем, в свое время А. И. Лебедь, еще не создали имидж «крепкого губернатора», зато сумели продемонстрировать полную неспособность быть авторитетным лидером.

В этом отношении Лужков действительно обладал преимуществом как политик. Другой козырь, который был у Лужкова, — собственная дружная команда. Сторонники тогда еще мэра, надо полагать, были вроде преданы своему лидеру. Во всяком случае, скандалы и «разборки» внутри московского клана не были известны общественности. Ю. М. Лужков привлек к сотрудничеству видных деятелей, которые по разным причинам покинули свои посты. О Лужкове говорили как о собирателе кадров, опытном кадровом специалисте. Он был признанным лидером, к которому тянулись губернаторы, политики, чиновники.

Ю. М. Лужков мог похвалиться быстрым и продуктивным опытом партийного строительства. Движение «Отечество» сумело за короткие сроки внедриться в различные регионы страны, выстроить необходимые структуры, мобилизовать собственный политический и идеологический потенциал. Ю. М. Лужков показал себя увлеченным хозяйственником, патриотом, человеком здравого смысла, который обращается к житейской мудрости своих избирателей.

Как политик, Лужков выделялся среди своих соперников еще и тем, что он создал свой политический образ без помощи имиджмейкеров. Традиционная кепка на голове, кадры, которые запечатлевали мэра на стройке, внутри цеха, на дорожной магистрали. Москва строится — и это очевидно, а мэр — воплощение здоровой, трезвой жизни, неутомимый труженик. Он — хозяин, который, однако, не забывает о демократических нормах жизни. Когда Лужкова спросили, какой банк он порекомендовал бы горожанам для собственных финансовых расчетов, он ответил, что не имеет права давать такие советы.

Однако у Лужкова как политика было много и отрицательных качеств, которые настораживали избирателей, консультантов, политических обозревателей. Безусловно, Лужков — лидер авторитарного типа. Об этом свидетельствовал прежде всего стиль работы. Ю. М. Лужков был упрям, подчас агрессивен и оказался неспособным создать вокруг себя режим демократической политики. Возьмем, например, инициированные им иски к печатным изданиям, в частности «Независимой газете». Когда газета сообщала, что дом сдан с недоделками, верхом полного недомыслия можно считать процесс, затеянный во имя чести и достоинства. Самому наивному человеку ясно, что в доме есть недоделки. Однако Лужков постоянно гордился тем, что немедленно обращается в судебные инстанции, как только появляется негодная публикация.

Ю. М. Лужков резко подавлял всякое инакомыслие. Его патриотические выступления были лишены дипломатичности, тонкости, стратегического расчета. Создавалось впечатление, что Лужков не способен продумать «многоходовку». Многие его поспешные заявления тотчас же нуждались в корректировке. Он постоянно демонстрировал стереотипы советского прошлого. Вот Лужков выступает на митинге, который посвящен открытию дорожной магистрали. Как все до боли знакомо: те же интонации, те же приветствия, тот же натужный пафос. Празднование 850-летия Москвы превратилось в манифестацию коммунистической ностальгии. В бессознательном Лужкова гнездился только этот авторитарный опыт: президиумы, речи, мобилизация масс.

В политической деятельности Лужкова преобладали авторитарные аппаратные методы. Он, конечно, стремился сформировать нужный ему организационный и информационный механизм. Однако при этом повторил те же ошибки, что и «Наш дом — Россия». Движению «Отечество» было трудно перерасти в партию, ибо методы ее работы не были рассчитаны на привлечение значительных масс населения. Не случайно многие рейтинги и опросы, главным образом, закрытые, свидетельствовали о том, что в российском обществе он не получал политической опоры. Общенациональный рейтинг Лужкова находился между 10−12%, а последний экономико-политический кризис значительно подорвал его позиции. Экономические успехи Лужкова оказались под вопросом. Популярность снижалась…

Обладал ли Лужков харизмой? Безусловно, он значительно опережал своих соперников по привлекательности собственного образа. Однако его харизма находилась в поисках собственной идентичности. Насколько это верно? Ю. М. Лужков создал образ «крепкого хозяйственника», умеренного патриота и убежденного государственника. Разве это не стойкое ядро идентификации? Возможно, все эти слагаемые могли бы лепить имидж перспективного политика, однако в современных условиях рождается запрос на новые политические качества. Образу Лужкова явно не хватало отклика на новые ценностные ориентации. Ю. М. Лужков плохо смотрелся как борец с коррупцией, поскольку у него была репутация покровителя мафий. Ему недоставало тонкости, интеллектуальности. Он все больше сливался с образами других левых фигур — Зюгановым, Примаковым, Селезневым. В условиях предвыборной борьбы он стал терять свой потенциал.

" Не хочу быть циничным, но слезы — мощное и действенное политическое оружие. Когда землетрясение разрушило армянский город Спитак, Михаил Горбачев сделал правильный шаг — прервал свое пребывание на Генассамблее ООН в Нью-Йорке и прибыл на место катастрофы. Но там его «понесло»: он стал читать мораль потерпевшим. После Горбачева туда приехал глава советского правительства Николай Рыжков. Увидев разрушения, он расплакался. Вся страна наблюдала за этим по телевидению и вдруг влюбилась в своего предсовмина. А для Армении он стал национальным героем"^[1].

• [1] Стуруа М. Невидимые миру слезы. Слово в защиту, но не в оправдание президента Буша // Независимая газета. 2005. 23 сент.