Русский консерватизм: системные характеристики и исторические судьбы

Идейные споры и дискуссии с самого начала стимулировались поисками магистральных направлений развития России, попытками определить идентичность и «судьбу России», содержание и сущность «русской идеи», место, роль и статус Российского государства в мировой истории. В центре споров и дискуссий по данному кругу проблем неизменно стоял вопрос о месте России между Западом и Востоком, Европой и Азией. Начиная чуть ли не с образования централизованного Московского государства, особенно после реформ Петра I, вся история самоопределения России, формирования ее идентичности — это история ее сравнения с Европой.

Можно согласиться с теми исследователями, по мнению которых именно с постановки данной проблемы начинается становление социокультурной и политико-культурной идентичности России, а также самобытной русской философии. В этом русле сложились два магистральных направления русской/российской общественно-политической мысли в лице консерватизма и либерализма. Начало этому процессу было положено в спорах между славянофилами и западниками в 20−30-с гг. XIX в.

Славянофилы

Российский консерватизм представляет собой весьма сложный, многоплановый, многослойный и противоречивый феномен, объединенный комплексом общих ценностей, идей, принципов и установок. Исследователи выделяют в нем разные течения, такие, например, как славянофилы и государственники-охранители, «сменовеховцы» и национал-консерваторы, «белые» и «красные» патриоты. Другие авторы различают славянофилов, почвенников, национал-державников, либеральных консерваторов, евразийство, неоевразийство и др.

Уже в 20−30-х гг. XIX в. в консерватизме выделились два взаимосвязанных ответвления: государственно-охранительное и славянофильское. Между ними постепенно возникла целая гамма идей, концепций, теорий, представители которых предлагали собственные трактовки истории, судеб, предназначения и миссии России. Выводя за скобки их различия, особенности, нюансы, главное внимание в данном учебнике уделяется двум названным течениям.

Еще А. И. Герцен предлагал отсчитывать начало славянофильства «со времен первой бороды, обритой Петром I»^[1]. Тем не менее славянофильство, как и западничество, которые не без оснований отождествляются соответственно с консервативной и либеральной традициями, сформировались в спорах и дискуссиях 30−40-х гг. XIX в. В определенной степени они стали отражением внутреннего раскола русского общества как следствие реформ Петра I. Раскол носил не только социальный, но и культурный и мировоззренческий характер.

Основополагающие ценности, идеи, установки славянофильства были заложены А. С. Хомяковым, К. С. Аксаковым, И. В. Киреевским. Они были озабочены поисками по-своему понимаемых, особых, отличных от Запада, исторических путей развития России. А для западников магистральным направлением, по которому должна двигаться Россия, была Европа.

Заимствование из Европы чуждых русскому народу ценностей и обычаев, считали славянофилы, разрушило существовавшее до реформ единство русского общества, создало угрозу «исконным» началам народной жизни, уходящим в глубину истории. Отличия России от Европы состояли для славянофилов в особенностях формирования власти в России и в роли православной церкви.

Первые русские славянофилы были убеждены в том, что славянская, и прежде всего русская, православная культура является уникальной и самобытной. «История русского народа, — писал К. С. Аксаков, — есть единственная во всем мире история народа христианского не только по исповеданию, но по жизни своей, по крайней мере, по стремлению своей жизни… Назначение России было, казалось, явить на земле народ христианский по своему верованию, по стремлению, по духу своей жизни и, сколько то возможно, по своим действиям»^[2]. В то же время Аксакову была чужда националистическая ограниченность, поскольку он признавал за другими народами свое достойное место в истории^[3].

Славянофилы отстаивали непреходящую ценность традиции, величие древности, несостоятельность прогресса и материализма, чуждость многих аспектов западной модели для России. Впрочем, русские консерваторы, как правило, склоняются к органическому пониманию общества и государства и не принимают либеральный индивидуализм и рационализм. Так, славянофилы были убеждены в органичности и целостности, соборности России. Сущность славянофильской доктрины заключалась в идее национального единения всех русских людей в лоне христианской церкви без различия сословий и классов, в проповеди смирения и покорности властям.

Достижение целостности человека и связанное с этим обновление общественной жизни славянофилы усматривали в идее общины, духовной основой которой является Русская православная церковь. В сельской общине, «мире», они видели воплощение начала соборности. По словам Ю. Самарина, община «стала как бы светскою, исторической стороной церкви»^[4].

Идеализируя старину, они проецировали эту органичность на допетровскую эпоху. Любя свободу, полагали, что она существовала в Московской Руси, а церковь, по словам Хомякова, есть сфера свободы.

Проповедь идеи «русского народа-богоносца», призванного снасти мир от гибели, объединить вокруг себя всех славян, совпадала с панславистской доктриной «Москвы — Третьего Рима». Такие установки имели романтический, утопический оттенок.

При этом ведущие представители славянофилов И. В. Киреевский и А. С. Хомяков, с одной стороны, провозглашали веру в Россию, а с другой стороны, постоянно критиковали русскую действительность — там, где она, по их мнению, оказывалась слишком русской, слишком специфичной.

В частности А. С. Хомяков, считавшийся среди славянофилов одним из самых просвещенных и наиболее компетентным в богословских вопросах, не столь ревностно идеализировал древность. По его мнению, Древняя Русь восприняла только внешнюю форму, обряд, а не дух и сущность христианской религии. Он писал: «Ничего доброго, ничего достойного уважения или подражания не было в России. Везде и всегда были безграмотность, неправосудно, разбой, крамолы, личности угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народной, ни на одной эпохе утешительной»^[5].

Ранние славянофилы, тем не менее, не были столь радикальными антизападниками, как многие консерваторы более позднего времени. В вопросе оценки Запада славянофилы не особенно отличались от западников. Как утверждал С. Л. Франк, Герцена и Белинского можно назвать западниками «лишь условно, и от своих противников-славянофилов они отличаются не столь принципиально, как это кажется им самим». По его мнению, «мышление „западников“ — Чаадаева, Герцена, Белинского — внутренне определено лейтмотивом славянофилов, т. е. идеалом конкретного универсализма, интегрирующей тотальности общественной и в то же время свободной человеческой жизни»^[6].

Действительно, в 40-х гг. XIX в. славянофилы и западники еще могли спорить в одних и тех же салонах. Отношение славянофилов к Западу характеризовалось противоречивостью. И это неудивительно, если учесть, что при всех возможных оговорках они были европейски воспитанными, европейски образованными, европейски мыслящими интеллектуалами и хорошо знали Европу.

Первоначально, испытывая симпатии к Европе, И. В. Киреевский основал журнал «Европеец», который был запрещен властями. Даже после перехода на позиции славянофильства он писал: «Я и теперь еще люблю Запад, я связан с ним многими неразрывными сочувствиями. Я принадлежу ему моим воспитанием, моими привычками жизни, моими вкусами, моим спорным складом ума, даже сердечными моими привязанностями. Все прекрасное, благородное, христианское нам необходимо, как свое, хотя бы оно было европейское»^[7]. Хомякову принадлежат слова о Западной Европе — «страна святых чудес» .

С учетом этих и других связанных с ними фактов можно понять правоту А. И. Герцена, который говорил о западниках и славянофилах своего времени: «У нас была одна любовь, но не одинаковая»^[8].

При этом, нс переставая говорить о своей любви, они одновременно подвергали «великую старую Европу» беспощадной критике за якобы поразивший ее духовный кризис. Впоследствии враждебность философов и публицистов консервативного лагеря к Западу постоянно усиливалась. Постепенно по многим вопросам, касающимся судеб России, их пути разошлись. Этот раскол проявился особенно отчетливо, когда на общественнополитическую авансцену вышло новое поколение славянофилов. Эта тенденция четко прослеживается, в частности, в историософских построениях Н. Я. Данилевского.

• [1] Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 9. С. 135−136.
• [2] Аксаков К. С. Полное собрание сочинений: в 2 т. М., 1889. Т. 1. С. 27−28.
• [3] Аксаков К. С. О русском воззрении // Русская идея / сост. М. А. Маслин. М.: Республика, 1992. С. 111.
• [4] Самарин Ю. Ф. Сочинения. М.: Типография А. И. Мамонтова, 1877. Т. 1. С. 64.
• [5] Цит. по: Бердяев Н. Русская идея // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. С. 82.
• [6] Франк С. Л. Русское мировоззрение // Франк С. Л. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992. С. 496.
• [7] Цит. по: Бердяев Н. Указ. соч. С. 83.
• [8] Цит. по: Там же. С. 75−76.