Б. Городские низы

Горожане в социальном и культурном отношениях были намного разнороднее крестьянства, вследствие чего общая характеристика их представлений вряд ли возможна. Но если анализ ограничить теми, кто, по определению образованных современников, относился к простонародью, или к городским низам, т. е. к мещанам, ремесленникам и работным людям, а также крестьянам-горожанам, составлявшим вместе до 90% всего городского населения в 1860 г., то общие представления можно обнаружить и артикулировать.

Современники постоянно подчеркивали деревенский характер семейного и общественного быта городских низов. И. Г. Георги в описании образа жизни петербургских жителей конца XVIII в., которые более, чем жители других городов, были затронуты европейскими влияниями, отмечал, что нравы и обычаи у простого народа изменились мало и только у дворянской элиты — радикально. Корреспонденты Русского географического общества в 1840—1850-е гг. привели обширный материал, иллюстрирующий сходство быта и миропонимания крестьянства и городских низов малых и средних городов. Духовный уровень купцов и мещан Казани — крупного торгово-промышленного университетского города, находившегося в первой десятке российских городов середины XIX в., с населением около 60 тыс. был весьма похож на крестьянский даже в начале 1870-х гг. Нередко корреспонденты давали общую характеристику быта и нравов «простолюдинов» города и его уезда, настолько мало имелось различий, отмечали, что «простонародье» города и уезда не имело особенностей в языке, что у тех и других был общий фольклор и, в частности, общий словарь пословиц.

В Нижегородской духовной семинарии в 1840-е гг. был составлен сборник религиозных предрассудков и суеверий, в равной мере свойственных городскому и сельскому «простонародью» (чтобы будущие пастыри были готовы бороться с ними). Чем меньше был город и чем больше его жителей занималось сельским хозяйством, тем меньше горожане отличались от крестьян. В малых городах, как и в деревнях, устраивались вечерки и посиделки, практиковались колдовство и магия, коллективные молебны по случаю засухи, архаические обычаи, встречавшиеся в деревне, такие, например, как опахивание города во время эпидемий и эпизоотий (в ночное время женщины запрягались в соху и проводили борозду вокруг города), коллективная проверка девственности невесты и пр. Последний обычай сохранился даже в некоторых крупных городах, например среди мещан г. Астрахани с населением около 50 тыс. жителей. Вот как описывает этот обычай современник в 1851 г. Сорочку новобрачной после первой брачной ночи выносили гостям. В неблагоприятном случае жених давал своей жене две оплеухи и наносил жестокие побои ее родителям, гости уходили, надорванная сорочка вывешивалась на шесте. Если сорочка имела надлежащие приметы, то 15 женщин устраивали скачки по астраханским улицам на шесте, во время которых их предводительница размахивала сорочкой как флагом. Языческие воззрения среди горожан малых провинциальных городов бытовали до начала XX в.

Известный в свое время социолог и экономист Н. Флеровский (1829- 1918) в книге, опубликованной в 1869 г., дал правдивую картину быта и нравов «рабочего класса», к которому он относил всех работников физического труда и мелких торговцев — крестьян, мещан, ремесленников, кустарей и рабочих. Все эти группы населения, по его мнению, отличались сходством своего материального положения, домашнего и семейного быта и мировоззрения. «Во всех частях России, — резюмировал Флеровский свои наблюдения, — работник, несмотря на несомненные природные способности, в главных и общих проявлениях своей жизни всего более руководствуется стремлением к минутному удовлетворению своих потребностей без всякой мысли о будущем или предрассудками, которые он никогда не пытался анализировать или разоблачать. Можно сказать, что рационально он поступает только в необыкновенных случаях своей жизни, когда у него нет рутинного правила, которое закачивает до дремоты его ум и его сердце. В промышленных губерниях он как будто пробуждается к жизни. Он впервые покидает это пассивное существование, в котором человек живет как живется, без страстных стремлений, без борьбы с жизнью, богатеет, если богатство легло случайно на его пути, беднеет точно так же. Он впервые выходит из той жалкой сферы, в которой каждый думает о своих потребностях только тогда, когда они явились, и удовлетворяет им первым попавшимся способом».

Таким образом, данные о занятиях, семейном и общественном быте, мировоззрении, брачных, похоронных и других обычаях, об играх и развлечениях, круге чтения показывают, что городские низы в подавляющем большинстве российских городов до середины XIX в., исключая немногие большие города, обладали примерно той же духовной культурой, что и крестьяне, хотя уже с конца XVIII в. начали различаться материальной культурой (одежда, жилище и т. п). Различия не носили качественного характера. В сущности, горожане в целом, исключая немногочисленное образованное общество, и крестьяне являлись носителями единой народной, во многом сакральной культуры, только городские низы сравнительно с деревенским крестьянством были несколько менее традиционными, немного более грамотными и рациональными, более тесно связанными с рынком и потому более мобильными, больше ценившими деньги и собственность, более восприимчивыми к светской культуре, центрами которой считались большие города, главным образом Петербург и Москва.

Эта общность культуры простолюдинов на первый взгляд может показаться парадоксальной. Городское сословие сравнительно с крестьянством находилось в привилегированном положении: оно обладало правом на частную собственность, было защищено законом, имело сословный суд, самоуправление, индивидуально вело свое хозяйство, купечество было даже освобождено от круговой ответственности. И несмотря на это, мещане, ремесленники и крестьяне-горожане, говоря по-постмодернистски, разделяли крестьянскую идеологию, т. е. имели общую систему взглядов. Они не были предпринимателями в истинном смысле этого слова. Подобно крестьянам, целью их хозяйства являлось получение только пропитания, а общей жизненной целью — не богатство и слава, а спасение души. Накопление богатства среди них осуждалось общественным мнением. Протестантская экономическая этика была им совершенно чужда. Даже среди богатого гильдейского купечества можно было встретить людей, лишь отдаленно напоминавших предпринимателей буржуазного типа. Их профессионализм находился на низком уровне, примером чего служит способ подсчета издержек производства, к которым относились не только производственные, но и личные расходы семьи. Предпринимательской активности у купца хватало лишь до тех пор, пока он не достигал богатства. Идеалом разбогатевшего купца становилось не приумножение капитала и развитие производства, а комфортабельная, шикарная, тщеславная жизнь, наподобие той, какую вели богатые дворяне и которая вскоре приводила к разорению. Отсюда отсутствие длительной преемственности в семейном капитале: первое поколение создавало значительный капитал, второе поколение его в основном проматывало, а третье поколение, как правило, окончательно разорялось и опускалось до мещанства. Разорение наступало в результате ослабления предприимчивости, огромных непроизводительных расходов, благотворительности и широкого меценатства.

В крепостное время особой субкультурой, секулярной и буржуазной по своему существу, обладало только образованное общество, включавшее в основном дворянство и разночинную интеллигенцию. Эта прослойка четко отделялась от простого народа не только в социальном и культурном отношениях, но и своими дискурсивными практиками. До середины XIX в. понятия дворянина, офицера, чиновника, землевладельца и образованного человека почти совпадали, так что присвоенные дворянству сословные права были в сущности принадлежностью всего контингента в известной мере образованных людей России. Это находило четкое отражение в дискурсивной практике — для простого человека все представители образованного общества относились к категории барина, а для образованных людей все остальные были простолюдинами, или мужиками. «Боярин и в рубище не брат. Такой сякой барин, а все не мужик», — говорила пословица.